Пропавшее кольцо императора. II. На руинах империи гуннов

– Я слушаю тебя, ханум. Вижу, что-то вельми важное давно имеешь желание спросить у меня, но никак не решаешься.

– Поведай мне про то, кем был Соломон… – пожелала Суюм.

Много раз слышала она это имя из уст русского княжича Олега, сына рязанского князя Игоря Ингваревича. Столько лет минуло с той поры, а до сих пор еще бросает ее в жар, когда в ушах всплывает шепот ласковых и нежных его губ:

 
Округление бедер твоих, как ожерелье,
Дело рук искусного художника;
Живот твой – круглая чаша,
В которой не истощается ароматное вино;
Чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями;
Два сосца твоих – как два козленка, двойни серны…
Как ты прекрасна, как привлекательна,
Возлюбленная, твоей миловидностью!
Этот стан твой похож на пальму,
И груди твои на виноградные кисти…
Уста твои – как отличное вино.
Оно течет прямо к другу моему, услаждает уста утомленных…
 

Выгибаясь в спине, она замирала, а русич продолжал шептать:

Положи меня, как печать на сердце твое, как перстень, на руку твою:

 
Ибо крепка, как смерть, любовь;
Люта, как преисподняя, ревность;
Стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный.
Большие воды не могут потушить любви,
И реки не зальют ее.
Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь,
То был бы отвергнут с презреньем…
 

Не отыскав в своей памяти ничего схожего, спросила она у своего возлюбленного про то, откуда эти чудные строчки, и тогда впервые она услышала имя библейского царя Соломона.

Не сразу женщина связала это имя с Сулейманом, чьи таинственные заклинания были вырезаны на кольце, хранящемся у нее. Догадка вдруг пришла, как озарение…

Едва заметная усмешка тронула потрескавшиеся губы странника, и он после недолгого молчания, собрав в памяти то, что было ему ведомо, негромко заговорил:

– Царь иудеев Соломон был сыном Давида от Бат-Шевы, третьим по счету еврейским царем. Не достиг он еще самого расцвета человеческого века – ему не было и сорока пяти лет – а слава о его мудрости и о его красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора разлетелись далеко-далеко за пределами Палестины…

В Ассирии и Финикии, в Верхнем и Нижнем Египте, от древнейшей Тавриды и до Йемена, на побережье Черного моря и на всех островах Средиземного моря – повсюду люди с удивлением произносили его имя, потому что подобного ему между царями во все дни его не было…

В лето 480 по нисшествию Израиля, в четвертый год царствования своего, предпринял царь евреев сооружение храма господня на горе Мориа и постройку великолепного дворца в Иерусалиме.

Восемьдесят тысяч самых искусных камнетесов и семьдесят тысяч носильщиков беспрерывно работали в горах и предместьях города.

Десять тысяч дровосеков посменно отправлялись в Ливан и валили там кедр. Тысячи людей вязали плоты, и сотни моряков сплавляли их морем в Иаффу, где их обделывали тиряне, искусные столяры…

«Нет-нет, не то, все это не то!» – говорили, кричали женские глаза, и проницательный дервиш остро прочувствовал, понял ее самые затаенные желания. Он незаметно опустил многие страницы из жизни царя иудеев, пролистав разом немало страниц из его жизни. Сгладив все временные разрывы, Хаджи Хасан поведал:

– Настало время, и царь Соломон достиг могущества, которого не знал еще до него ни один правитель в мире. Чего бы пронзительные и проницательные глаза царя ни пожелали бы, он ни в чем и никогда не отказывал им и не возбранял сердцу своему никакого веселья…

Затаившая дыхание, женщина интуитивно почувствовала, что они подходят к самому интересующему ее моменту.

– Было у царя семьсот жен и триста наложниц…

– Ах! – невольный вздох изумления вырвался из женской груди.

О, Аллах! Разве может она себе представить оное? О чем, о каком же благочестии можно еще говорить? Блуд и беспробудное распутство. Сие есть грех, тяжкий грех – слушать подобные развратные речи. Ей следует прервать слова почтенного странника. Но она не в силах…

– Да-да, ханум, именно столько, говорят, было у него жен, не считая рабынь и наложниц. И всех их очаровывал своей любовью Соломон, а потому как дал ему Господь такую неиссякаемую силу страсти, какой не имелось у людей обыкновенных…

Бесстрастным голосом дервиш рассказывал о том, что любил царь евреек белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, что столь рано и прелестно расцветает, а потом стремительно вянет, как цветок нарцисса.

Любил он смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими и курчавыми волосами. Они носили на кистях рук звенящие из золота запястья, золотые обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, соединенные друг с другом тонкой цепочкой…

Любил он нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека. Верность и покорность их в любви вошли в пословицу. Женщин любил из Ассирии, искусно удлинявших красками свои дивные глаза.

Любил царь желтокожих египтянок, неутомимых в любви и столь же безумных в ревности, сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой гладко, как мрамор, ибо они особой пастой истребляли на нем все волосы…

Обожал царь дев из Бактрии, красивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших на себе тонкие шальвары, хрупких женщин с голубыми глазами, с льняными волосами и нежным запахом кожи, коих ему привозили с полуночных стран, и язык коих был никому непонятен. Кроме того, царь любил многих дочерей Иудеи и Израиля…

– О, Аллах! – прошептали женские уста, не в силах осознать все это, услышанное собственными ушами.

– А также разделял царь ложе с Балкис-Македа, царицей Савской, что превзошла всех женщин мира своей красотой, мудростью, богатством и разнообразием искусства в страсти. Иудей совершенно покорил ее своим умом и находчивостью, заставив пройти по зеркалам, уложенным на землю, и приподнять свои нижние юбки…

Чуть прищурились женские глаза, усмешка тронула ее уста. Слышала она о том, будто бы у той царицы на ногах росли козлиные копытца…

И княжич Олег баял, что Соломон хитростью заставил пройти ее через зеркала, а та, подумав, что ступает в воду, приподняла подол.

Нет, козлиных копытцев не оказалось, но женские ножки на поверку вышли кривоваты да шерстью знамо покрыты…

– Не оставил царь Соломон без внимания и сунамитянку Ависагу, согревавшую старость царя Давида, ласковую и послушную красавицу, из-за которой он предал своего старшего брата Адонию смерти от руки Ванея, сына Иодаева…

И бедную девушку из виноградника, по имени Суламифь, одну из всех земных женщин любил царь всем своим сердцем…

Почувствовав, как жаркая краска густо разливается по всему лицу, Суюм встала и отошла к окну. Да, правду ей тогда баял княжич Олег, выходит, так все и было…

Выйдя из гостиной, Насима остановилась в раздумье. Несмотря на желание отыскать своего мужа и допытаться у него о причине их столь поспешного вызова в столицу, она чувствовала, что все ее нутро нещадно раздирается на части от нестерпимого любопытства. Охота дознаться до всего все ширилась и поднималась, росла вместе с уже укрепившейся в ее сердце тревогой за своего старшего брата Глеба.

– А что я теряю? – она остановилась на полушаге.

Разумно решив, что муж от нее, по крайней мере, за час-два никуда не денется, женщина круто повернулась и направилась к покоям дочери своей названной сестры Суюм. Надеялась она разузнать у девушки все то, что той могло быть известно.

– Улым? – ее брови удивленно приподнялись, когда Насима в дверях наткнулась на Улугбека. – Сынок, что ты забыл среди девчонок?

Сама она, в общем-то, ничего странного в том не видела, в том, что ее сын и дочь госпожи Суюм очень подружились.

Всего несколько человек в мире и она, в том числе, ведала про то, что Улугбек появился на свет в результате нежной любви сестры булгарского эмира и русского княжича. И случилось это в те самые времена, когда они вместе ездили на Русь с посольством.

– Мама, мне подарила Айша! – счастливый мальчуган держал в руке две обожженные на огне и красиво расписанные игрушки.

Позади малая стояла и тепло улыбалась довольная девушка. Это она на днях распорядилась, чтоб ее служанка Гуль, которая сдружилась с Заки, сыном кузнеца Гали, велела парню сходить к своей старшей сестре. Женщина была замужем за гончаром Нури, а их сынок научился ловко лепить из податливой глины всякие причудливые фигурки. И в этот вечер ей принесли первую пробную партию.

– Какая прелесть! – Насима с восхищением качнула головой.

Вооруженный с ног до головы булгарский всадник сидел на могучем коне. Он прикрывался круглым щитом с хорошо заметным шишаком в центре, держал в правой руке копье, выкованное из тонкой проволоки. А второй воин стоял пеший. За его спиной легко угадывался мощный лук.

– Айша, ты сильно балуешь этого малая.

– Ничего, апа, – от полученной из уст женщины похвалы девичий носик забавно сморщился от удовольствия. – Малай наш скоро вырастет и станет настоящим батыром.

– О-го-го! – вскрикнул, потрясая рукой, Улугбек. – Я вырасту и женюсь на Айше. Вот, мама, она и задабривает всячески будущего мужа.

– И не подумаю, и не мечтай! – девушка состроила уморительную рожицу и показала кончик своего язычка. – Малай! Не дорос еще…

От неожиданности Насима моргнула, потеряв на мгновение дар речи. Немыслимое дело и невозможное. Не столько от того, что эмир никогда не даст согласия на их брак, а потому что они же брат и сестра.

Не будь этого препятствия, она в том уверена, правитель мог бы пойти на такой шаг. Но эмир и сам не в курсе, что Улугбек приходится ему родным племянником. Господи, как все запуталось!

Ей следует немедленно переговорить по этому вопросу со своей названной сестрой, посоветоваться с нею. Но чуть позже. Часок-другой проблема потерпит. Насима решила узнать то, ради чего пришла:

– Скажи-ка, Айша, откуда во дворце появился этот странный путник?

Девушка с улыбкой ответила:

– Мы встретили его, апа, в городе, когда ходили в ремесленные ряды, чтоб заказать надпись на кинжале. Как ту, что начертана на кольце…

– Мама-мама, Айша мне подарила кинжал! – не преминул хвастануть мальчишка, пригревшийся возле теплого материнского бедра.

– Помолчи! Отправлю к отцу, он живо научит тебя почтительности!

Пригнувшись и спрятавшись за женской спиной, Улугбек тяжело засопел, поглядывал из-под низко опущенных бровей. Перспектива не услышать продолжения рассказа Хаджи Хасана явно его не обрадовала.

– Этот странник, апа, дервиш. Он пришел к нам из дальних стран. Он столько всего повидал, а еще более того ведает…

Сполна удовлетворив жгучее любопытство, Насима, так и не найдя мужа в отведенных им покоях, отправилась прямиком к своей названной сестре, тихо и почтительно постучалась, вошла.

– Апа, я не помешаю? – скромно опустив реснички, спросила она у хозяйки просторной комнаты, обставленной в светло-голубых тонах.

По всему было заметно, что интерьер и обстановку поменяли совсем недавно. Легкие и прозрачные шелка еще не успели выцвести, на мягком ковре красиво выделялись огромные васильки.

– Ты… мне? – Суюм тепло улыбнулась. – Ты же в курсе, что дороже сестры, чем ты, у меня нет.

– Ты знаешь, апа, похоже, наш Улугбек всерьез тешит себя надеждой жениться на Айше. Не пора ли ему открыть глаза?

Казалось бы, совсем простой вопрос застал гостеприимную хозяйку врасплох. На ее открытом лице отобразилась полная растерянность со следами смятения. По нему медленно поползли яркие пятна.

– Нет, еще не время. Ты должна меня понять…

Через бритоголового евнуха Ахмед-бий известил жену о том, что он надолго задержится у эмира, и женщина позволила легко себя уговорить и осталась ночевать у госпожи Суюм. Они обе знали, что важные советы у повелителя державы могли затягиваться до самого утра…

Нечто похожее на военный совет происходило в доме кузнеца Гали. Хотя и решали они вопросы не столь значимые в масштабах всей страны, но в рамках их большой и дружной семьи весьма существенные.

Во главе стола восседал хозяин. По правую руку от него сидел шурин Булат, брат жены, искусный мастер по бронзе и всякого другого рода богатым безделушкам. По левую его руку устроился зять, гончар Нури, сынишка которого, еще подросток, неожиданно получил заказ от самой Принцессы Айши на изготовление фигурок воинов.

– Я думаю, – Булат хитровато прищурился, – мы должны объединить все наши усилия и умения.

– Как и в чем? – Гали непонимающе глянул на шурина.

Держа в своей руке чашку, Булат многозначительно постучал по ней.

– Глина – материал хрупкий. Игрушки из глины быстро разобьются.

– И что ты предлагаешь? Ковать их из железа? Ха-ха! – скептически хмыкнул кузнец. – Ребенок их не поднимет. И знаешь, сколько времени займет изготовление каждого такого воя?

Но и это не остудило бронзовых дел мастера, и он улыбнулся:

– Будем отливать их в заранее заготовленную форму.

– И где я найду тебе такую посуду, в которой смогу расплавить руду? И сколько придется спалить жарких углей?

В ответ Булат многозначительно прищурился:

– Необязательно, друг Гали, плавить железную руду. Можно плавить олово. Оно легко плавится и быстро застывает. Добавить чего в него для прочности. Нури, твой пострел вылепит из воска самые разные фигурки. Заки ему подсобит. Мы изготовим формы и приступим к заливке…

– А ты неплохо придумал…

Уставшие за долгий световой день женщины не слышали, как за их небольшим столом велось живое обсуждение, что, как и с чего начать.

После совершения утреннего намаза, легко позавтракав, почтенный путник продолжил свое повествование про мальчика и волчицу:

– Долго стояла хищная самка, вытянув нос по ветру…

Ослушаться приказа того, кто был царем живой природы и неживой, молодая волчица никак не могла, и она, подхватив тело за края одежды, потащила мальчика в пещеру, в укромное место, подальше от чужих глаз.

Долго-долго вылизывала волчица раны, пока не перестала течь кровь. Сутками охраняла самка покой мальчика. Снова и снова лизала, пока не стали появляться розовые рубцы…

Не найдя на следующее утро хуннского мальчика, люди подумали, что его растерзали хищные звери, скоро забыли о нем…

Терпеливо и долго учила молодая волчица непонятливого человечка их звериному языку. Прошло два года, шел к своему завершению третий.

Мальчик сильно подрос, на глазах превращался в красивого юношу. Волчица хорошо понимала, что пока она выполнила только первую часть заклинания великого царя Соломона.

С ее помощью должен продлиться род того, кто носит это кольцо. Из одного поколения в следующее передавалось у них предание о том, что некоторые люди произошли от них, от волков…

…Знание всех своих родословных и их специальное изучение издавна характерно для народов из Центральной Азии.

При этом весьма любопытно, что многие из них называли своим родоначальником того или иного зверя.

Так, тибетцы считали своими предками самца обезьяны и самку ракшаса (лесного духа), монголы – серого волка и лань, племена тэлэ – волка и хуннского шаньюя, а тюрки – хуннского царевича и волчицу…

Выполняя волю царя зверей, серая волчица соединилась с юношей…

С трудом таскала серая самка раздувшееся брюхо, когда охотники выследили пещеру, пришли в то время, когда она охотилась. Волчица вернулась и не нашла юноши. Пугающий, леденящий душу вой вырвался из ее пасти. Она заметалась в поисках, но никого не нашла.

Только кольцо, кинутое, видно, в самый последний момент, лежало под камнем. А самого юношу охотники утащили в свое селение. Люди опознали исчезнувшего мальчика и убили его…

Уйдя высоко в горы, волчица нашла для себя новое логово. Там она вскоре и родила десятерых мальчиков, выкормила, выходила, поставила их на ноги, отвела в глухое селение за много-много дневных переходов, туда, где никто и ничего не ведал про трагедию великого народа…

Проснулся рано утром старый чабан, вышел он за околицу, протянул руку свою к свету и заморгал, изумленный увиденным.

В траве копошились маленькие детки, все мужского роду, крепкие, красивые. Ни слова не говорят, рычат и по-волчьи вытягивают они шеи.

– Диво дивное! – молвил чабан. – Чудо невиданное…

Позвал старик соседа, вместе стали решать, что им делать с этакой свалившейся с неба оравой ребятишек. Позвали соседку-другую.

– Раздадим детишек по дворам, кому и сколько достанется. Вот и вся проблема… – вместе придумали и порешили люди.

Прошли годы. Выросли дети волчицы. Один брат другого краше. Высокие, стройные. На груди у одного поблескивало золотое колечко на шелковом шнурке. За ним и признавали все братья старшинство.

Знали ли дети, догадывались ли о том, что все они по кругу родные братья? Может быть, и догадывались, может, просто не думали об этом.

Зато все остальные жители звали их волчатами, припоминая, должно быть, что в первое время они вели себя, как настоящие зверята.

Пришло время, и юноши переженились. Девушки за ними стайками бегали. Приходили посмотреть на них и молодки из соседних аулов.

Выбрали они самых красивых и умных дев. Пошли у них дети. А от этих детей пошли другие дети. Много их стало. Жили они все дружно. Один из внуков волчицы по имени Ашин стал во главе их нового рода…

– Тот самый, о котором ты говорил? – встрепенулся княжич Глеб, встряхивая с себя опустившееся на него очарование красивой легенды.

…Неумолимая и неподкупная история свидетельствовала, что среди племен, побежденных тобасцами при покорении ими северного Китая, находились «пятьсот семейств Ашина».

Нет никаких сомнений в том, что «пятьсот семейств» возникли в результате смешения самых разных родов, обитавших в западной части Шэньси, отвоеванной в IV веке у китайцев хуннами и сяньбинцами.

Когда в 439 году тобасцы победили хуннов и присоединили Хэси к империи Вэй, Ашина с этими пятьюстами семействами бежал к жужаням и, поселившись по южной стороне Алтайских гор, добывал железо для злобных жужаней…

– Он самый, путник. С него и пошла наша тюркская династия и весь наш великий род! – подняв указательный палец вверх, закончил старик.

И во всем его облике сквозила гордость за своих великих предков, за их происхождение чуть ли не от самих Богов…

Предвосхищая могущие последовать вопросы, дервиш добавил:

– Дошедшие до наших времен исторические документы повествуют о происхождении не всего народа древних тюрок, а только их правящего клана. Ничего достоверного в данной версии происхождения древних тюрков нет. Видать, тот Ашина был вождем небольшой дружины-орды, состоявшей из отчаянных удальцов, по какой-то причине не ужившихся в многочисленных княжествах хуннов и сяньби…

…Само слово «тюрк» означало «сильный, крепкий».

Вполне возможно, что это было собирательное имя, как, к примеру «казак», что впоследствии превратилось в этническое наименование племенного объединения. Трудно сказать, каким был первоначальный язык этого объединения, но к V веку, когда оно вышло на арену истории, всем его представителям был понятен один межплеменной язык того времени – язык племен сяньби, древнемонгольский.

Это был довольно скудный и однообразный язык жесткой команды, шумного и крикливого базара и нехитрой дипломатии. Именно с этим языком семейства Ашина перешли на северную окраину Гоби.

Само же слово «Ашина» значило «волк».

Но по-тюркски волк – буре или каскыр, а по-монгольски шоночино. Добавив префикс уважения в китайском языке «А», легко получить «Ашина», что будет означать «благородный волк»…

Поднявшись со своего места, Насима в задумчивости прошлась по всей комнате. День медленно катился к закату.

Небольшие, легкие перистые облачка окрасились в багрово-красный цвет, что обещало на следующий день хорошую погоду.

– Да, – произнесла она, оборачиваясь и нарушая повисшую в воздухе тишину, – немного же удалось узнать моему брату. Сколько же сил и времени впустую потрачено на то, чтобы услышать очередную сказку, больше похожую на вымысел, чем на имевшую быть место быль…

– Что ж, ханум, – поднял голову Хаджи Хасан, – чтобы отыскать крупицу правды, нам, потомкам, порой приходится перекидать груду бесполезной породы слухов и преданий.

– Хоть толика правды в этом есть? – спросила Суюм.

Выходило, что эти самые тюрки имели общих предков с ними, с булгарами? Если все они говорили на каком-либо одном из тюркских языков. О, Аллах, дай ей силы во всем этом разобраться…

– Золотые волчьи головы красовались на тюркских знаменах. Тюрки, ханум, считали себя прямыми наследниками хуннов. Как они считают, гнилое болото, куда кинули мальчика, находилось возле озера Балатон в Венгрии, а мифическая волчица перенесла его в предгорья Алтая. Если вслушаться, ханум, то название «Hungary» звучит, как «страна гуннов». Венгерская пушта притягивала к себе хуннов, выталкиваемых с Итиля под напором наступающей природы, напоминая им забайкальские степи.

Пришедшая же на Алтай с Ашином орда, придумала себе красивую историю, чтобы подтвердить свою исключительность и непререкаемое право на главенствующую роль среди других, окружавших их, народов.

Эти тюрки проведали про магическое кольцо великого Сулеймана, хотя, насколько мне известно, ни один из их правителей на своей руке такового перстня не носил. Слышал я, что один мастер изготовил копию. Но точно воспроизвести надпись на нем их умельцы не смогли.

– Выходит, что оный народ существовал? – с некоторым облегчением вздохнула Суюм, не в силах больше выдерживать направленный на нее укоряющий взгляд вконец расстроенной Насимы.

– Поначалу, ханум, их трудно было назвать народом. В V веке так китайцы называли орду, что сплотилась вокруг князя Ашина и общалась она на древнемонгольском языке. Прошло лет сто, и появился небольшой народ, говоривший совершенно на другом наречии, как его впоследствии назовут, по-тюркски. Однако все соседние народы, говорившие на том же языке, тюрками отнюдь не назывались…

…Арабские историки и путешественники называли тюрками всех поголовно кочевников Средней и Центральной Азии без учета языка.

Рашид-ад-Дин одним из первых начал различать тюрок и монгол по языковому признаку, а в настоящее время «тюрк» – это лингвистическое понятие, без учета этнографии и даже происхождения, так как многие тюркоязычные народы усвоили так называемый тюркский язык лишь при непосредственном общении с соседями.

Многие языки, ныне называемые тюркскими, сложились в глубокой древности, а народ «тюрков» возник лишь в конце V века вследствие этнического смешения говорящих на древнемонгольском языке «пятисот семейств Ашина» с местным населением в условиях лесостепного ландшафта, характерного для Алтая и его предгорий.

Слияние оказалось настолько полным, что через сто лет, к 546 году, они представляли одну целостность, которую уже и принято называть древнетюркской народностью или тюрками…

– И жили тюрки на равнине и в предгорьях Алтая…

– Откуда когда-то в дальний поход отправились народы хуннов? – заинтересованно переспросил мальчик, успевший перечитать все листки с написанным, особо те самые места, которые он пропустил в то время, когда рассказчик вел свое повествование в его отсутствие.

– Да, сынок, – ласковая улыбка появилась на лице дервиша. – Очень, очень многие народы, со временем разбредшиеся по всему свету, вышли именно из тех самых мест…

Но в отличие от многих других народов племена тюрков вели уже не кочевой, а оседлый образ жизни. Большинство занималось добычей и плавкой железа, изготовлением оружия и доспехов, металлической и бронзовой посуды, различных украшений…