– Именно. Мне это подходило. Логически вязалось с тем, к чему я привыкла. На фоне предыдущих чересчур эмоциональных отношений и вовсе казалось идеальным.

– Но суть взяла своё. Вы заслуживаете близости. Той, которая будет вам комфортна.

– Мне так хотелось, чтобы меня коснулись… Меня, понимаете? А они все трогали лишь эту пустоту. Она стала чем-то вроде атмосферы у планеты. До настоящей меня никто никогда не добирался.

Я выпрямляюсь и устало смотрю Анне в глаза.

– Говорят, что у людей с моим диагнозом внутри сплошная пустота. А у меня – не внутри. Это я внутри неё.

Ненавижу.

Ненавижу эти цифры, эти графики, эти уродливые презентации, эти стены, сцеживающую яд на сотрудников начальницу, ковролин этот офисный цвета блевоты ненавижу, гори оно всё вместе с сегодняшним собранием, на котором в очередной раз выяснилось, что меня недостаточно.

Стараясь не хлопнуть дверью, закрываюсь в туалете и привычно сползаю по стене на кафель. Очень хочется таблетку, но заветный блистер остался в кармане пиджака, а тот висел на моём стуле.

«Нужно больше стараться».

«Клиент недоволен».

«Мы для вас все условия создаём, можно хотя бы как-то стараться?»

И ведь эти публичные разочарования и тычки в чувство вины не в первый раз.

Разве я этого хотела? Стараться быть лучшей в том, что мне даже не нравится, не спать ночами, бесконечно доводить работу до идеала и искать одобрения, делать больше ожидаемого, но постоянно натыкаться на жидкую, как разбавленный столовский чай, похвалу, и железобетонное «недостаточно».

Зато деньги. Круто.

Мозг услужливо подсвечивает крутившиеся фоном мысли о том, что есть отличный способ разорвать этот круг. Если меня не станет, то вся эта мишура потеряет значение. Она что-то значит лишь пока я жива.

Что если «та сторона» всё же существует, а здесь я лишь теряю время?

Кое-как успокоившись и приведя себя в подобие порядка, я возвращаюсь на своё место (в конце концов, не у меня одной сегодня возникнет желание пореветь в туалете, не стоит его надолго занимать). У стола поджидает Рома.

– Ты отлично справилась, я сам видел. Проект был в порядке, всё вовремя. Придирки от клиента совершенно субъективные. Не бери в голову, хорошо?

– Угу, спасибо.

– Пойдём покурим?

– Ты не куришь, – напоминаю я.

– А ты – да. И явно очень хочешь.

Что правда, то правда.

– Не боишься сигаретами пропахнуть?

– Я подальше встану, – серьёзно отвечает Рома.

– Ну раз так, то идём.

Курить не в одиночестве оказалось даже весело. Настолько, что это стало нашим ритуалом. Правда, дымила только я, а Рома вот уже целый месяц трижды в день стоял рядом, будто хотел застать момент, когда до меня наконец дойдёт, насколько это вредно, и я торжественно выброшу все свои запасы в ближайшую урну. Но, к его чести, никогда не морализаторствовал.

– …сами не дослали материалы, а потом я же и виноват, – возмущается он куда-то в промозглое ноябрьское небо. – Какие же черти.

Дождь начинает усиливаться, и мы перебираемся под навес.

– Слушай, а может, уволимся? – говорит он таким тоном, будто предлагает взять кофе по пути.

От неожиданности я роняю сигарету и ещё несколько секунд отрешённо наблюдаю, как ручеёк мутной воды несёт её прочь вдоль бордюра.

– Коллективно?

– А что? Сейчас лучшее время. Мне по секрету сказали, что планируют ввести систему штрафов. И пересчитывать фиксированную часть зарплаты – в меньшую сторону, естественно. Экономят так. У компании не лучшие времена, видите ли.

– Только не это…

– Поэтому и предлагаю.

– Чтобы уволиться, нужно знать, куда дальше. Ты вот знаешь?

– Знаю.

– А я не знаю. Хотя…

– Что?

Я тянусь за новой сигаретой и рисую потенциальное будущее, в котором я возвращаюсь домой. Наверное, родители будут рады. Но буду ли рада я?

– О чём задумалась?

– О том, что могла бы просто вернуться домой.

Рома мрачнеет.

– Это не совсем то, чего я ожидал.

– А чего ты ожидал?

– Ничего. Пойдём, холодно.

Я тушу окурок об край урны, щелчком отправляю его в её ободранное чрево и спешу за коллегой, который уже вовсю шагал к нашему бизнес-центру. Да что это с ним?

Уволиться…

Я делаю вид, что увлечена почтой, но на самом деле мой взгляд расфокусирован. Пальцы нервно теребят серебряный кулон, который я ношу не снимая – в нашу последнюю встречу бабушке он очень понравился, хотя она и не смогла это ясно выразить.

Допустим, уволюсь. А что дальше?

Воображение отказывается помогать. Я даже не знаю, кем хочу стать, когда подпишу заявление по собственному. Я лишь хотела убежать из-под колпака родительской гиперопеки, но не думала, что буду делать с обретённой свободой.

Я всегда убегала. Но никогда не бежала к чему-то. В итоге вот уже три года сижу под другим колпаком.

Зато сильная.

Такая сильная, что аж тошнит.

А ведь эта работа даёт мне один огромный бонус, о котором я до сегодняшнего дня даже не догадывалась.

Пока я на ней страдаю, теряю самоуважение и нервные клетки, я могу по праву считать себя сильной. И родители будут считать меня сильной – те самые, что всегда говорили «ты у нас тепличный цветочек».

Ну вот, приехали.

Неправильно ты, Сашка, бегаешь. Вот вроде убежала от тех, с кем приходилось притворяться, а снова ведёшь себя, как кто-то другой.

Хватит.

Воровато оглядевшись по сторонам и убедившись, что рядом никого нет, я открываю один из сайтов по поиску работы.

– Нам будет тебя очень не хватать!

Интересно, уже можно перестать улыбаться или ещё всё-таки надо чуть-чуть? Какие вообще правила?

Я прижимаю к себе букет бело-розовых роз и пробегаюсь взглядом по лицам коллег. Кто-то искренне рад, кто-то неприкрыто завидует, кто-то ждёт, когда сборище закончится, и можно будет вернуться к работе.

– Если вдруг не сложится, возвращайся, – с милой улыбкой говорит начальница. – Мы всегда будем рады.

Я не хочу портить себе настроение и молча киваю в ответ. В конце концов, какая уже разница? Все приказы подписаны, деньги выплачены, прощальная рассылка сделана, цветы подарены.

Мы наконец расходимся, и я возвращаюсь к уже не своему столу, чтобы собрать остаток вещей.

– Куда ты теперь? – коллега, с которой мы изредка пересекались у принтера, материализовалась рядом, будто из воздуха.

– Постажируюсь в одной компании, буду с данными возиться, – честно отвечаю я, пытаясь впихнуть в пакет сменную обувь. – Устала от работы с людьми. Хоть старые знания освежу.

– Стажировка? А как же деньги? Ты ведь квартиру одна снимаешь…

Всё-то вы знаете.

– Я достаточно подкопила, на первое время хватит. А дальше посмотрим. Спасибо за беспокойство.

Маска невозмутимости держится крепко, но внутри разрывается пожарная тревога. Идти туда, где поначалу будут платить в два раза меньше… В моей системе координат такое зовётся не иначе как «слабоумие и отвага».

Вот только…

«Ну хорошо же! Пробуй обязательно, если нравится. Там точно честно всё?»

«Точно, мам».

«Полегче ведь будет? А то сейчас тебе как ни позвонишь, ты на работе».

«Есть такое. Ну вот буду посвободнее. Да и интереснее там будет, это уж точно».

«Ну и слава богу. За деньги не переживай, я снова могу работать, так что присылать ничего не надо. Тебе точно всего хватает?»

«Ага».

«Если чем-то смогу помочь, говори обязательно».

«Спасибо тебе. Насчёт приезда решила что-нибудь?»

«Весной нормально будет? Чтобы погода была хорошая. Я ненадолго, а то работа».

«Весной так весной. Значит, ближе к делу выберем билеты».

«Договорились».

Кажется, наше общее горе очеловечило не только маму в моих глазах.

Я не знаю, насколько хороша каждая из моих идей. Но без доспехов из цельной пустоты дышится намного легче, как будто с меня сняли пару бетонных плит. Хотя, казалось бы, пустота не должна ничего весить.

– Ты молодец. Не сомневался в тебе.

– Да ладно, это просто стажировка.

– Не просто стажировка. Ты пошла туда, куда хотела.

– Приблизительно.

– Так поначалу и бывает, дальше будет легче отсеивать варианты и строить маршрут. Ну и первое увольнение это всегда подвиг. Так что не обесценивай.

Я усмехаюсь и подливаю ещё вина.

– Ты тоже молодец. Всё-таки получилось двойное увольнение.

– Ты бы видела лицо Ольги, когда я ей сказал…

Мы смеёмся, и я ловлю себя на мысли, что впервые за долгие годы смеюсь вот так – беззаботно, открыто, не прикрывая рот рукой. Как будто мы сбежали с горящего корабля на безопасный берег и теперь сидим по уши в песке и водорослях, но абсолютно счастливые.

– Жаль только, что мы больше не будем работать вместе.

– Да, этого будет не хватать. Но может всё же передумаешь и пойдёшь ко мне в команду?

– Ни за что! – восклицаю я. – Никаких больше налаживаний процессов. В этом ты мастер, не я.

– Не скромничай, я видел, как ты работаешь. Но уже радует, что ты определилась, чего от жизни точно не хочешь. Так и до понимания желаний недалеко.

– Посмотрим.

– Как поговорила с мамой?

Я смущаюсь. Непривычно говорить об этом с кем-то, кроме Анны.

– Хорошо. Кажется, она наконец-то видит во мне взрослого человека. Ну или хотя бы просто человека…

– Как тут не видеть. Прекрасный человек.

Я смущаюсь ещё сильнее, но в полумраке первого попавшегося ресторана, где мы решили отпраздновать, этого, к счастью, не видно.

«Вы так привыкли быть под защитой, что теперь сами защищаетесь от мира. Чем он враждебнее, тем привычнее».

«Я просто пытаюсь быть сильной».

«Сила не в преодолении страданий, Саша. Вы выбрали выйти из них и позаботиться о себе – вот в чём настоящая сила. Вы имеете значение не только тогда, когда страдаете».

«А может, я просто себя жалею?»

«И что в этом плохого? Пора бы когда-нибудь начать».

– Спасибо, что подтолкнул меня.

Рома смотрит на меня так, будто видит впервые.

– А тебе спасибо, что не оттолкнула. Я вижу, что для тебя это непросто.

– Прости.

– Не за что извиняться.

– Есть за что. Я… как бы это объяснить…

Вино начало слегка кружить голову, и я почувствовала себя не умеющим плавать ребёнком, брошенным воду в учебных целях. Отчего-то казалось, что надо объяснить всё Роме именно сейчас, потому что потом будет поздно, слишком поздно. Любыми словами, только бы успеть объяснить, пока я не пошла ко дну.

– Это глупо очень, но я много лет ощущаю себя так, будто нахожусь в закрытой комнате. Изнутри и снаружи она обита изолирующим материалом. Я стараюсь из неё выбраться, потому что мне плохо в ней, но… Я привыкла, что чем мне хуже, тем я сильнее, и это всё осложняет. Боже. Я не знаю, зачем это говорю. Наверное, чтобы ты не подумал, что я надменная сука.