Любовница бури

Глава десятая.

Фреджене, апрель 1959г.

Француз не явился до ужина, и Поль оставалось только догадываться какие дела могли задержать его в поселке. С одной стороны девушка уже успела почувствовать первые тревожные звоночки беспокойства за старого друга, с другой – радовалась, что сомнительной радости факт знакомства бывшего сопротивленца и нациста откладывался еще на некоторое время. Да и Рудольф в отсутствии бородача немного расслабился и перестал бросать на Поль недоверчивые многозначительные взгляды.

В целом он был достаточно общительным и открытым человеком и легко находил общий язык с незнакомцами; с Лоренцо у них оказалось много тем для разговоров, и смуглый итальянец явно произвел на банкира куда лучшее впечатление, чем француз. Когда Поль спустилась к ужину, Рудольф и хозяин дома были увлечены беседой, а Шварц молча наблюдал за ними, потягивая золотистую жидкость из красивого бокала. Он оживился только при появлении девушки.

По характерному аромату дыма и солода, витавшему в воздухе, Поль легко догадалась, что за столом среди напитков преобладал виски. И хотя служанка предложила гостье принести графин домашнего вина, Поль выбрала для себя более терпкий мужской напиток. Она жизненно нуждалась в более крепком алкоголе в этот вечер, словно именно таков был рецепт мифического непенфа.

Лоренцо резко поднялся, чтобы галантно усадить Поль за стол и она вежливо поблагодарила его за учтивый жест. Ей досталось самое выгодное место – отсюда открывался вид на последние розовые всполохи садящегося в море солнца и далекие огни населенного пункта. Пляж был пустынным и темным, волны усилились и с тихим шепотом, едва различимым отсюда, разбивались о берег.

В темнеющем небе чертила белую полосу удалявшаяся фигурка самолета и Поль пришлось заставить себя прогнать мысли о том, что на его борту могли оказаться Вольф и француз, опрометчиво бросившийся в погоню за ускользнувшим бывшим нацистом. Даже не потрудившись предупредить коллегу по сопротивлению. Фактически, бросив ее на растерзание воспылавшего ревностью мужа и неизвестно что задумавшего Шварца.

Впрочем, по его многозначительным взглядам, брошенным в сторону Поль, намерения его были вполне однозначными, что заставляло девушку нервно ерзать на стуле и давиться изысканными блюдами, не испытывая их вкуса, отравленного привкусом смущения и злости.

Наивный Рудольф уже успел изрядно захмелеть и, расслабившись от отсутствия Паскаля, даже не обращал внимания на то, как Рихард беззастенчиво раздевал его жену глазами. Швейцарец увлеченно рассказывал Лоренцо, что собирался скопить денег, чтобы приобрести у одного коллекционера маленькую картину Якоба Йорданса. Конечно, типичный бюргер предпочитал близкую ему по духу фламандскую живопись, более легкую и реалистичную, понятную и простую. Поль неоднократно слышала от Рудольфа его восторженные речи о подобном искусстве; но не могла поддержать его, не являясь настоящим ценителем.

После войны она попыталась наверстать отсутствие у себя должного образования, а заодно, словно, хоть отчасти прожить жизнь, о которой мечтал Фалих. Конечно, у нее не было и тени таланта к живописи и глупо было даже пытаться. Но Поль много читала о художниках, особенно о тех, которым когда-то отдавал предпочтение ее погибший друг. Непостижимо, но он умудрился научиться разбираться в искусстве еще во времена жизни в Алжире, каким-то чудом находя информацию в любом случайном источнике.

Как же он раздражал своей болтовней не сильно общительного Гловача! Старик в такие моменты предпочитал запереть темнокожего парня в чулане, лишь бы только не отвечать на его бесконечные вопросы. У поляка в лавке на продаже были какие-то картины, раздобытые им в Европе, но особой ценности они не имели. А для восторженного Фалиха они были намного лучше драгоценностей или икон, он мог часами разглядывать грубые мазки краски на поблекших от времени холстах.

Лоренцо не без гордости делился с Рудольфом историей о том, как кем-то из его пращуров в коллекцию была приобретена работа Тициана, в результате подаренная им скромному музею маленького городка, где прошло детство художника. Поль с трудом подавляла зевоту от затянувшейся беседы, когда хозяин дома вдруг опомнился и решил включить в разговор не разделявших его участников ужина.

– А вы, Полин? – обратился он к девушке, – какую предпочитаете живопись?

Поль растерялась: для того, чтобы не упасть в грязь лицом, отвечая на подобный вопрос, необходимо было приложить много усилий и как следует напрячь память. Все имена художников, почерпнутые ей во время жалких попыток самообразования, разом слились в одну общую неразличимую кашу, пока из этого месива не начал медленно проступать один-единственный ясный образ.

Портрет рыжеволосой женщины, за спиной которой были солнечные часы… Что-то знакомое…

Ты говорила, что тебе нравится Данте Габриэль Россетти. Помнишь, как я показывал его картины тебе?

Поль словно ударило током, она метнула полный праведного гнева взгляд на Шварца. Все-таки он знал слишком большое количество способов незаметно пробраться в чужое сознание, хотя сейчас, нужно было отдать ему должное, сделал это максимально мягко. Эта подсказка была унизительной. Поль разозлилась от осознания, что это самодовольное чудовище хотело думать, что сделало ее такой, какая она есть; вложило вкус и даже пыталось навязать ей предпочтения в живописи.

– Отто Дикс, – злобно буркнула девушка имя и фамилию, которые наконец-то смогла вспомнить самостоятельно. Конечно, сложно было сказать, что ей нравились его жуткие картины, но они были созвучны ее воспоминаниям о войне и тем, как она ее ощущала. Рудольф в ответ на эту реплику изумленно округлил глаза, а Лоренцо кивнул с понимающим видом, – Мне нравятся картины Отто Дикса.

– Да, его работы так… актуальны для нашего поколения, – нашелся итальянец, – а вам, Тео?

Теперь Поль изо всех сил старалась не смотреть в сторону Шварца, хотя и без этого была уверена в том, что он улыбается своей фирменной маньяческой улыбкой. Его всегда крайне забавляла и в какой-то степени даже умиляла своенравность девушки, особенно желание отстаивать свою правоту.

– Я не большой любитель искусства, – самодовольно начал Рихард, – но если бы понадобилось чем-то украсить гостиную, предпочел бы Гойю позднего периода. «Сатурн, пожирающий своего сына» – отлично бы смотрелся над камином.

Ага, еще кресла из человеческой кожи и люстра из черепов, – фыркнула про себя Поль раздраженно. Ей было отвратительно то, как Монстр легко совместил приятное с полезным: продемонстрировал свою эрудицию, образование и извращенные предпочтения разом. Но высказывание Шварца только ее оставило равнодушным, захмелевший Рудольф рассмеялся, а Лоренцо одобрительно хмыкнул.

– Ну и чувство юмора у вас, доктор, – протянул швейцарец и осушил еще один стакан виски.

Бедняга банкир был довольно уязвим перед действием алкоголя, потому что практически не употреблял спиртных напитков. Слишком сильно его беспокоило состояние собственного здоровья, на котором не лучшим образом сказывались любые вредные привычки. С курением Поль он смирился с огромным трудом.

– Дружище, – Лоренцо заметил состояние швейцарца и похлопал Рудольфа по плечу, – вам бы уже пора отправиться в постель. Проводить вас?

Рудольф шумно выбрался из-за стола, загрохотав посудой и чуть не опрокинув на себя столовые приборы, и, пошатываясь, выпрямился. Он смотрел в сторону Поль мутным, ничего не выражающим взглядом.

– Ты идешь? – спросил он с надеждой. Поль хотела согласиться, но ее опередил Лоренцо.

– Нет, я не позволю вашей прекрасной жене так быстро лишить нас своего приятного общества, – сказал он, и приобняв Рудольфа за плечи, повел его к лестнице на второй этаж. Рудольф засопротивлялся, остановился и вперился глазами в Шварца.

– Теодор! – окликнул его швейцарец, слегка покачиваясь, – под вашу ответственность! Если явится этот проходимец, пусть…

– Рудольф, хватит, – не выдержала Поль, – тебе самому будет завтра неловко за то, как ты ведешь себя сейчас.

Банкир попытался что-то возразить, но Лоренцо прошептал ему на ухо какие-то волшебные слова и мужчина немного успокоился. Они ушли и еще долго их громкие разговоры доносились с лестницы, когда на Поль, вынужденно оказавшуюся наедине со Шварцем опустилось облако невыносимой неловкости. Девушка поежилась и плотнее закуталась в шаль, которой скрывала плечи, излишне обнаженные платьем. Это действие не укрылось от взгляда мужчины.

Поль ждала какого-нибудь язвительного комментария в адрес Рудольфа, но его не последовало. Рихард был удивительно серьезен и мрачен.

– Утолишь мое любопытство, к кому тебя так отчаянно ревнует твой муженек? – холодно поинтересовался он. Поль шумно выдохнула и закатила глаза.

– Нет, не собираюсь, – сказала она, – это тебя абсолютно не касается.

– Ты ошибаешься.

– Хватит! – перебила девушка, и тут же испугалась, что произнесла это слишком громко и может быть услышана кем-то из обитателей дома. Она вскочила с места и тоже хотела уйти, но Шварц жестко ухватил ее за запястье, вынуждая остаться на месте. Без особых раздумий, Поль схватила со стола нож и замахнулась.

– Отпусти меня сейчас же, – приказала она и добавила с искренней угрозой в голосе, – или я тебе новых шрамов нарисую на твоей наглой роже!

Поль ждала чего угодно – что бывший монстр в маске начнет снова с ней препираться и толкать утомительные речи о предназначении, избранности или просто насыщенном совместном прошлом. Что попытается потянуть ее на себя или положить на стол с довольно понятными целями. Но только не того, что он сделал: Рихард внезапно выпустил запястье девушки и даже слегка отодвинулся от нее, позволяя ей выйти из-за стола без препятствий.

Поль растерялась, швырнула нож на стол и отвернулась. Ей совершенно не хотелось увидеть в его глазах смирение, покорность и прежнее безраздельное одиночество.

Пусть лучше раздевает взглядом, насмехается, язвит, угрожает ее мужу и благополучию. Пусть будет чертовым Монстром уже наконец!

– И как это понимать? – выпалила Поль, но мужчина не собирался отвечать на ее вопрос. Он в загадочном молчании поднялся, вышел на улицу и стал спускаться по каменным ступеням к побережью.

Девушка подавила желание пойти за ним и задать как минимум сотню беспокоивших ее вопросов. Вместо этого она вышла на террасу, увитую диким виноградом, оперлась на мраморные перила и закурила.

«Ответь мне» – мысленно попросила она, не сильно уверенная в том, что сможет исполнить один из давно забытых трюков. Все-таки слишком долго она запирала все свои способности в тот самый черный ящик на задворках собственной головы, запрещала себе не только вспоминать о прежнем могуществе, но и даже задумываться о том, что когда-то владела подобной силой.

Ответа не было.

Разочарованная, гостья особняка пожелала вернувшемуся хозяину дома спокойной ночи и поплелась в спальню. Рудольф развалился на пол кровати и в распоряжении девушки остался только не очень удобный диван. Можно было, конечно, попросить другую комнату, но пробуждение в одиночестве еще больше задело бы чувства ревнивого супруга.

Поль остановилась у окна и долго вглядывалась в ночную темноту, стараясь различить на пустынном берегу одинокую фигуру на фоне заштормившего к ночи моря.

И как на зло именно сейчас, когда это было уже совершенно не актуально, в голове девушки всплыл очень яркий живописный образ из прошлого. Картина немецкого художника-романтика, фамилия которого тоже потерялась где-то на закоулках сознания, в светлых голубых тонах, с темной фигурой над льдистыми туманами… Поль никогда не видела ее в живую, только на репродукции в книжке, которую Монстр в маске принес по ее просьбе в самый первый раз, когда они решились заговорить о живописи.

Арестантка тогда мучительно хваталась за любую возможность не сойти с ума от однообразия жизни в лагере, а Рихард на свой страх и риск доставал ей любые книги. Почему тогда она не думала о том, что с ним сделали бы, если бы узнали, что вместо того, чтобы бить и изощренно пытать заключенную, он выполнял ее весьма причудливые прихоти?

Она сказала тогда, глядя на эту картину: «Это напоминает мне тебя. Ты – путник, над морем тумана, в поисках своей Шамбалы». И он улыбался тогда той чистой, почти детской улыбкой, на которую не могло быть способно чудовище, которым он являлся в действительности. Являлся ли?

Начал накрапывать дождь и Поль пришлось отойти от окна и закрыть деревянные ставни, чтобы вода не налилась в комнату. Удивительно, но стекол в этой старинной вилле не было. Вероятно, хозяева не хотели, чтобы хоть какая-то преграда мешала гулять по просторным помещениям приятному морскому ветерку и запахам цветения из роскошного сада.

Поль попробовала устроиться на краешке кровати, подальше от Рудольфа, благо размеры спального места позволяли.

И все равно было страшно неудобно; поза мало способствовала расслаблению, от мужчины за километр несло перегаром, а его храп мог разбудить даже покойника. Конечно, Поль приходилось спать и в куда худших условиях, и мягкая перина вряд ли могла сравниться с холщовым мешком, брошенным на землю, горячими объятиями Кэтрин и царившими вокруг омерзительными запахами. Но за годы другой жизни девушке более-менее удалось привыкнуть к комфорту, испытав который однажды, больше уже не захочешь лишаться его снова. Тем более после всего. После застенков, пыток, лагеря, после…

Рудольф во сне потянулся к супруге и девушка отпрянула.

– Милая, ну почему ты такая холодная? – пробормотал он и снова провалился в сон. Не трудно было догадаться, что теперь, после появления француза, измученный ревностью к нему, супруг не мог отделаться от навязчивых мыслей об отсутствии близости между ними. И, к несчастью, тема, избегаемая на протяжении многих лет, больше не терпела отлагательств.

Поль с трудом заставила себя погладить мужчину по волосам. Эта робкая нежность далась ей с трудом.

Она неслышной тенью скользнула с кровати, уверенная, что все равно не заснет. И очень кстати – снаружи послышался звук мотора подъезжающего автомобиля. Значит, вернулся Паскаль с новостями.

Поль шагнула в полумрак коридора, но вынуждена была остановиться, столкнувшись с неминуемым препятствием в виде темной фигуры Шварца. На его волосах и одежде поблескивали капли дождя, а глаза бешено горели. Он быстро прижал девушку спиной к двери, обвил руками и уткнулся лицом ей в макушку, обжигая кожу на голове своим горячим дыханием.

– Пусти, – прохрипела Поль и добавила дрожащим от волнения голосом, – пожалуйста…

Рихард послушно отступил назад. Поль стало очень тоскливо без тепла его огромного тела рядом. Она опустила взгляд, не в силах посмотреть в лицо мужчине. Теперь она безумно злилась на себя, за то, что на террасе сама звала его и дала повод для ложной надежды.

Надежды? На что, черт возьми? На то, чтобы снова вместе нырнуть в удивительный и глубокий океан совместного безумия и выжигающей боли? Мало ли шрамов на ее теле и душе? Оставленных им, между прочим.

– Не нужно, – глухо проговорила девушка, с трудом взяв себя в руки и пытаясь унять нарастающую в теле дрожь.

– Да-да, конечно, – буркнул Шварц почти без эмоций.

Поль обошла его, в очередной раз, удивляясь покорности Монстра, и остановилась только уже на первой ступеньке лестницы. Остановилась, чтобы обернуться, как и все эти несчастные женщины и герои из древнегреческих и мировых мифов, не способные выполнить одно удивительно простое правило. Не оборачиваться. Конечно, Шварц смотрел ей в след и их взгляды неминуемо встретились.

– Ты сама еще не устала от этого? – спросил он. Поль прикусила губу до крови и бросилась вниз по лестнице, надеясь, что разговор со старым другом, а заодно свежие новости о местоположении Вольфа, помогут ей окончательно не потерять рассудок.

Но в голове крутилась одна-единственная навязчивая мысль:

«Нужно было убить его еще тогда».

Глава одиннадцатая.

Аквитания, осень 1941 г.

Человек удивительное существо – со временем может привыкнуть ко всему, как бы вначале не противился новым заданным обстоятельствам. Каждый раз, когда жизнь Поль делала новый вираж и подбрасывала ей новые условия для выживания, девушка всегда упрямо искала любую лазейку, чтобы справиться с очередными свалившимися на голову трудностями. И она практически не умела унывать, чтобы с ней не происходило.

Когда она оказалась в Алжире еще ребенком, ей понадобилось много лет, чтобы привыкнуть к забивавшемуся в глаза, рот и уши вездесущему песку, палящему солнцу и грубости арабов, но и там она сумела найти для себя положительные стороны. Пустыня была мертвой, но ее бескрайние просторы завораживали, а высоченные дюны оказались отличными горками для детских игр. Заезжие торговцы и редкие туристы иногда баловали нищих детей сладостями и подарками, и, конечно, нужно было отдать должное южному народу, знавшему толк в приготовлении непостижимых лакомств, пусть они и доставались девочке не часто.

Жизнь в Париже, поначалу тяжелая и весьма сложная, со временем и вовсе обернулась постоянным праздником. Поль сейчас и не помнила уже, как первое время, в тесной каморке, которая была не многим лучше ночлежки для бедных, плакала ночами от усталости и постоянных проблем; а обстоятельства так и пытались раздавить и разрушить хрупкие мечты о лучшей жизни. И все равно искала свет среди всего этого мрака. Париж был прекрасен, его сады, широкие проспекты, причудливая архитектура, красивые горожане. А ведь Поль и Фалих брались за любую отвратительную работенку, разгружали торговые составы, разносили газеты, драили полы в борделях, часто бывали обмануты и оставлены без оплаты, едва сводили концы с концами, снова голодали, но в результате получили щедрое вознаграждение от вселенной в виде знакомства с Паскалем и другими своими друзьями.

В плане приспособленчества – Гюрс оказался самой сложной задачкой, но и он не был так плох, после темного подвала и бесконечных пыток нацистов в застенках. За недолгое время здесь, Поль постепенно начинала привыкать к лагерной жизни и находить для себя что-то хорошее, помогавшее ей не терять надежду однажды выйти на свободу и не сойти с ума. Или просто не погибнуть от голода, холода, суровых условий и жестокости тюремщиков. Она любовалась Пиренеями по дороге на фабрику, вдыхала ароматы горных лугов; выбиралась через щелку в бараке, чтобы посмотреть на звезды и послушать от Кэтрин, благодаря хорошему образованию, имевшей начальные познания в астрономии, истории и названия созвездий.

И однажды, каким-то непостижимым образом визиты Поль в допросную тоже стали слабым лучиком света в темном царстве. Может потому, что это хоть немного разнообразило однотонные будни, а может и из-за терпеливо ждавшего ее каждый раз там Монстра в маске. Приятно, когда хоть где-то тебя ждут. Да и он почти никогда не приходил с пустыми руками.

И в этот раз Поль как обычно расправлялась с частью принесенного им немецкого пайка. Большую половину порции она все равно тайком протаскивала в барак, где под осуждающим взглядом Кэтрин, раздавала больным и самым недоедавшим товарищам по заключению. Ей нравилось смотреть, как радовались дети и шептали благодарности на разных языках, многие из которых были девушке не знакомы взрослые и старики. Со временем она перестала смущаться есть при своем тюремщике, а он деликатно старался не смотреть в ее сторону в это время. Даже раздобыл для нее где-то алюминиевую вилку.

– Ты не боишься, что я нападу на тебя с этим? – прямо поинтересовалась Поль.

– А ты не боишься, что я владею вещами пострашнее чтения мыслей? – вопросом на вопрос парировал он, и Поль с насмешкой подумала о том, что когда-то слышала, что подобная привычка в обществе почему-то считается привилегией евреев. Но о его происхождении и причинах попадания в нацистскую армию она предпочитала больше не спрашивать.

Слишком легко было вывести мужчину из себя, а значит, снова отправиться на изнурительную работу на заводе, вместо того, чтобы еще немного времени провести здесь, давая натруженным мышцам немного отдыха. И, поесть, конечно. Больше одного-единственного раза в день. И не бесцветное месиво с сильным запахом гнили. Для девочки, голодавшей с самого детства это было важно.

– Ты странно держишь вилку, – отметил Монстр, все-таки с любопытством поглядывая в сторону Поль, почти расправившейся с армейской тушенкой, – у тебя сломана рука?

Поль чуть не подавилась порцией, которую набила в рот.

– Я… – она растерялась, – я так научилась. В Алжире мы вообще ели руками… да и… – и попыталась пошутить, – мне и так нормально, зачем переучиваться? Не с королевскими же особами мне разделять пищу.

Рихард странно усмехнулся и вроде бы даже слегка помрачнел. Поль решила, что ему неприятно отсутствие у нее хоть каких-то манер, но ничего с этим не могла поделать. Она все-таки не планировала ему угождать.

– Для себя, – глухо сказал ее тюремщик и добавил как-то грустно, – война же скоро закончится. И нужно будет жить дальше.

– Если я доживу до этого момента, неправильное обращение со столовыми приборами – последнее, что будет меня заботить, – рассудила Поль, стараясь скрыть нахлынувшую на нее тревогу. Он сказал – скоро? Значит, пока она заперта здесь, немцы побеждают? Или думают, что побеждают? Что вообще происходит в мире, за пределами Гюрса?

Кэтрин обещала в ближайшее время наладить контакт с сопротивлением, кажется, ей даже удалось найти какого-то связного из ближайшего городка, который тоже был привлечен к работе на заводе, но пока не решался подвергнуть риску себя и свою семью. Поль была уверена, что в результате селянин сломается – Кэтти умела убеждать лучше любого гестапо, используя всю мощь своего природного обаяния. Но до этого момента придется жить в мучительном неведении.

Спрашивать об этом самого Шварца было бесполезно, он всегда четко давал девушке понять, когда темы разговоров становились запретными. Все-таки не стоит забывать о том, что он – один из ее тюремщиков, а она всего лишь заключенная и явно не тот человек, с которым можно поделиться конфиденциальной и, вероятно, стратегически важной информацией.

– А что будет тебя заботить? – полюбопытствовал Монстр. Поль поставила на пол опустевшую банку из-под тушенки и проверила, надежно ли спрятано остальное содержание пайка в складках ее тюремной робы.

– Не знаю, – поделилась девушка честно, – я вообще не знаю, доживу ли до этого.

– Доживешь, – тихо пообещал мужчина и напомнил, – я не позволю им что-то сделать с тобой. И… не только я, – он осознал, что сказал лишнего и залился краской, отвернулся к стене и сделал вид, что заинтересован чем-то в глухой кирпичной кладке.

Поль, немного изучившая за время их странных встреч повадки Шварца, догадывалась, что сейчас на его лице написана вся гамма эмоций, бушующих у него внутри, а он благоразумно предпочел не демонстрировать их заключенной.

Теперь она мучительно думала о полученной информации и пока не готова была для себя решить, что делать ей с этим знанием. Значит, есть еще кто-то, кто знает о ее талантах. Другой тюремщик? Или… кто-то стоящий выше по армейской иерархии нацистов? Но почему тогда она все еще в общем бараке, а не в какой-нибудь подпольной лаборатории в Альпах? Или операция по поиску одаренных особыми способностями людей настолько секретна, что в нее не могут посвятить даже командование лагеря? Задавать эти вопросы было бессмысленно, но можно было попробовать подойти издалека.

Поль тщательно подбирала слова. Она могла попробовать коснуться разума Монстра, но знала, что это может повлечь за собой очень опасные последствия в виде очередной вспышки его плохо контролируемого гнева. И она рискует лишиться их редких свиданий, расположения и дополнительной еды.

– И… как ты собираешься им помешать, если меня, например, решат казнить? – наконец-то нашлась девушка. Вроде бы вопрос был относительно нейтральным, а заодно мог потешить самолюбие ее тюремщика, любившего напоминать о своей исключительности и непостижимой силе.

– Я выпотрошу каждого из них, – резко сказал Рихард и обернулся к ней, с горящими от гнева, обращенного, к счастью, не к арестантке, глазами, – потому что жалкая кучка тупых вояк не стоит жизни избранной.

Поль вздрогнула, потому что это слово всегда резало ее слух. Девушке дико было связывать его с собой, оборванкой с края света, которая даже вилку нормально держать не умела.

– Но… – робко начала она, – я же отказываюсь перейти на твою сторону. Мои способности бесполезны. Проще избавиться от меня, чтобы они не достались врагу.

И зачем только она все это сказала и подала ему такую замечательную идею?

Но помимо того, что Шварц был ужасно вспыльчив, он еще и был непрошибаемо упрямым человеком. Более упертых людей Поль в своей жизни еще не встречала. Даже отчаянные спорщики Кэтрин и Паскаль умели идти на компромиссы и признавать, что могли допускать ошибки. Шварц– нет. И его воистину маниакальная упертость иногда пугала до дрожи в коленях. К счастью для Поль, на данный момент, в его голове засела идея, пока не угрожающая ее жизни и сомнительному благополучию.

– Я верю, что однажды ты одумаешься и перейдешь на мою сторону, – заявил он и поправил себя, – на нашу сторону. Захочешь учиться, познать скрытую в тебе мощь…

– А если я обману тебя? – Поль не могла остановить слова, вырывавшиеся наружу, хотя и прекрасно понимала, что практически каждым из них может случайно взорвать давно заложенную в их отношениях бомбу замедленного действия, – если прикинусь согласной, а завладев могуществом, убью тебя и твоих… сообщников?

Монстр усмехнулся.

– Значит, ты превзойдешь меня, – с фанатичной гордостью проговорил он, – а это большая честь и радость для каждого учителя. Она стоит того, чтобы умереть.

Поль немного подумала, собралась с мыслями и спросила, в надежде, что ее любознательность будет поощрена:

– А у тебя есть учитель? Он тоже… один из нас?

Рихард вдруг подошел совсем близко к девушке и потрепал ее по щеке рукой в грубой черной перчатке каким-то почти унизительным отеческим жестом.

– А ты умная девчонка, – усмехнулся он, – но я уже предупредил тебя, что не собираюсь раскрывать перед тобой свои карты. Пока ты не присягнешь в верности…

– Извини, но я уже присягнула в верности свободной Франции, – не без гордости заявила Поль, – а клятва – она на то и клятва, что нельзя отозвать ее в любой момент и резко поменять сторону, которой ты предан.

– Да, это верно, – согласился Монстр, как-то нервно отдернул руку от лица девушки и снова отошел к стене, в тень, куда не падал свет тусклой лампочки под потолком. Поль злилась на себя каждый раз, когда позволяла себе говорить с ним прямо, а это происходило практически всегда. Бессмысленно лукавить, когда ты общаешься с человеком, который, хоть и с трудом, но может прочитать твои мысли.

И от благосклонности которого, в какой-то степени зависит твое недалекое будущее. И судьбы еще некоторых людей, ради которых она таскала эти проклятые армейские пайки. Не трудно было предположить, что Монстр догадывается, что Поль уносила с собой провизию не для собственных нужд. Но он ни разу не попытался осудить ее за это.

– Расскажи мне про Шамбалу, – попросила Поль, – это же не секретная информация? Ее же, вроде, не нацисты придумали… Не буду спрашивать, зачем ты ее искал. Просто… Хочу знать что это. Может мне тоже туда очень нужно.

Шварц глухо рассмеялся и, судя по его потеплевшему взгляду, он снова готов был похвалить свою собеседницу за ее острый ум и любознательность.

Пусть говорит. Пусть делает что угодно. Лишь бы только обходился без довольно невинных тактильных контактов, от которых Поль все равно шарахалась. Не могла выкинуть из головы несчастных девиц, висевших на столбах в Париже с унизительными табличками на груди. Большинство слов, которые там красовались она смущалась произнести даже про себя.

И не дай бог, Монстр решит перешагнуть какую-то хрупкую границу между ними и напомнить, насколько он волен распоряжаться жизнью девушки. Хотя Поль почему-то казалось, что не смотря на свои жуткие силы, страшный вид и черную одежду, он вовсе не тот, кто может позволить себе подобное. Хотя бы по отношению к ней. Даже при ее положении заключенной, они вроде как были почти равными. А у него были какие-то свои, весьма извращенные понятия о благородстве.

– Это… – мужчина растерялся, подбирая слова и сложно было не признать, что ему чрезвычайно шла глубокая задумчивость, написанная на лице, – это некое место. Там можно найти великих учителей, владеющих такими знаниями и силами, которые обычным людям даже не снились… Там можно преумножить свое могущество, стать практически богом. Но туда могут попасть только избранные.

– И тебе не удалось? – не удержалась Поль. Монстр сверкнул на нее глазами.

– Нет, пока нет. Но… однажды, я уверен. Это место не так легко найти, – он тяжело вздохнул и честно поделился, – мне хотелось бы верить, что однажды мы с тобой отправимся в это путешествие. Может быть ты именно та, кто сможет отыскать верный путь?

– Зачем это нужно, если мы и так могущественны? – выразила свое искреннее недоумение девушка.

– Все это цирковые фокусы, по сравнению с той силой, которую там можно обрести, – Шварц презрительно махнул рукой, – телекинез, телепатия… ничто, когда ты сможешь управлять временем и пространством, жизнью и смертью. Представь себе, что ты могла бы одним своим желанием остановить все это? Войну, постоянные распри между людьми, вернуть умерших близких, исцелять любые болезни?

– Не уверена, что мне это нужно, – вздохнула Поль, и ей даже стало как-то неловко от того, что она не способна была разделить восторга от его пламенных речей.

Когда Монстр говорил обо всем этом величии, он снова казался совсем ребенком, впечатлительным и наивным, насмотревшимся в синематографе фантастических картин, наивно верящим в правдоподобие всего, творившегося на экране. Но при этом в такие минуты он был таким прекрасно-вдохновленным, что Поль невольно восхищалась тем, что человеческое существо вообще способно быть настолько крепким в своей вере.

Ей было неизвестно это чувство, религия обошла ее стороной, хотя в колониях и была возможность посещать церковь для живших вдали от дома французов, расположенную в соседнем, более крупном городе. Она верила в простые вещи, в выживание любой ценой, в себя и своих друзей. Была ли она такой фанатичкой идей сопротивления? Вряд ли.

Скорее, просто противницей мысли, что один народ может безнаказанно сживать со свету другой, с какими-то сомнительными целями. Что люди должны страдать из-за политических игр, а дети оказываться брошенными родителями, отправившимися на бесконечные и бессмысленные войны. Что все это – все вот эти мистические поиски, рассуждения о том, что одна нация лучше, а другая хуже, что человек просто имеет право отнять жизнь другого человека – имеет хоть какой-то смысл.