ВИНА

Возможно, Пётр что-то не понимал. Возможно, требовалось ещё раз купить “Dolg Barolo” и ещё раз съездить в Пьемонт. Тут нужен был совет.

Глава 5. Невыносимая лёгкость вины

В магазине Эйнштейна Пётр встретился с Раисой Ивановной. Они стояли у картины Пикассо, в подлинности которой не сомневались, как не сомневались ни в одном другом антиквариате, принадлежавшем Эйнштейну.

Они дожидались, пока эзотерик освободится.

Но старик не торопился. Медленно и обстоятельно он обслуживал молодого и нагловатого хозяина соседней лавки, хотя его дожидались такие солидные люди, как Пётр и Раиса Ивановна.

Наконец Раиса Ивановна не выдержала и потребовала к себе внимания.

– Господин Эйнштейн! Вы скоро освободитесь?

Эйнштейн не расслышал или не захотел расслышать, но только не повернулся, даже не посмотрел в её сторону.

Раиса Ивановна увеличила силу требовательности.

– Господин Эйнштейн! Вы меня слышите? Выдайте нашу винУ!

Старик оглянулся, смерил её испытующим взглядом и, наконец, ответил, хотя весьма холодно и небрежно:

– Возьмите любую бутылку. Там. В ящике. Ящик стоит у входа.

– Как любую! – обомлела Раиса Ивановна, свято верившая в то, что эзотерик выдавал только предназначенные Судьбой бутылки.

– Так. Любую! Пакет возьмите у кассы.

Пётр подошёл к кассе.

– Господин Эйнштейн! Здесь нет пакетов “Моя винА”. Здесь пакеты “Поздравляем с покупкой!”.

– Это не для вас! Положите на место. Это для тех, у кого нет совести.

– Для людей без совести?

– Для них.

Эйнштейн больше не походил на услужливого старичка-одуванчика. Он выглядел как злостный сорняк-одуван, пустивший крепкие корни в благодатную городскую среду, из которой высасывал соки и минералы. Теперь его выкорчевать будет непросто.

– А как же городская традиция? – взвизгнула Раиса Ивановна. – Весь город скупал ваше винО и раскаивался в винЕ. Городская среда становилась чище, лучше, культурнее. Снизилось число преступлений, разводов и абортов. А теперь что будет с нашим городом!

Эйнштейн поджал губы, приподнял плечи и развёл руками.

– Что поделаешь! Изменился покупательский спрос. Раньше торговал для совестливых, теперь торгую для бессовестных. Хорошо платят. Считают клубным ритуалом обслуживаться у Эйнштейна!

– Вы изменили концепцию продаж? – удивился Пётр.

– Бизнес требует перемен, – лихо ответил торговец.

– Вы ориентируетесь на бессовестных!

– Теперь на бессовестных.

– Но почему? Это противоречит нравственности и морали.

Эйнштейн подпёр руками поясницу и смерил Петра недобрым взглядом.

– Вы же бизнесмен! Вы должны понимать, что винА – это реклама. Рекламный ход. И больше ничего.

– Вы спекулировали на винЕ! Наживались на угрызениях совести!

– Наживался! Ну и что?

Сражённый испепеляющим цинизмом, Пётр обессилил. Как он не догадался? На самом деле “ВинА” – это реклама. Просто реклама. Рекламный ход. И больше ничего.

– Хуцпа! – неожиданно выкрикнула Раиса Ивановна, засверкала глазами и сжала кулаки. – Беспардонная экстраординарная наглость!

Ощетинившись, как старая волчица, она сделала шаг вперёд. Эйнштейн вытянулся перед ней во фронт и стиснул зубы. Так они стояли друг против друга: нос к носу, пока Эйнштейн не дрогнул и не отступил, почувствовав женское превосходство.

Он попятился и, споткнувшись о пустой ящик, упал в него, оказавшись по грудь внутри и свесив ноги наружу.

Раиса Ивановна настигла его и зависла, угрожающе вскинув руки.

Старик зажмурился и, не имея возможности вылезти, закрутился в ящике, завертелся и выдернул из из-под себя первую попавшуюся бутылку.

– Это вам! Милейшая мадам!

Женщина нахохлилась.

– Что это?

– Святая вода! Русский стандарт. Приготовлена на Ладожской воде в условиях Валаамского монастыря.

– Водка, что ли?

– Она самая!

Женщина смягчилась.

– Мерси.

Она взяла бутылку и порозовела.

Не вставая из ящика, старик пошарил за спиной и вытащил другую бутылку, красивую, как флакон из-под духов в хрустальной огранке.

– Вот это передайте Леоре Израилевне. Арак “El Namroud” – израильский спиртной напиток. Не обжигает горло, имеет сладковатый привкус и тонкий аромат аниса.

Кряхтя и охая и опираясь на руку Петра, он выполз из ящика и раскрыл его пошире. Выволок громадную бутыль литров на двадцать и поставил перед покупателями.

– Это буза. Татарский национальный напиток, – он утёрся рукавом. – Изготовлена методом брожения с использованием лучших сортов канадской пшеницы. Бутыль тяжёлая. Пусть Равиль сам заберёт.

Эйнштейн оглядел покупателей и, потерев руку о руку, довольно заключил:

– Всё! Теперь я от вас свободен.

– Как же «Всё»? – с едкой иронией подметил Пётр. – А где моя бутылка?

– Вам не положено, – сухо отрезал Эйнштейн.

– Почему не положено?

– Вы не виноваты.

Глянув недоверчиво, Пётр подумал, что старик набивает цену. Спорить не стал. Решил сам разобраться с винОй.

Прошёлся вдоль стеллажей, рассматривая раритеты, среди которых были горячительные напитки, испробованные великими алкоголиками: Черчиллем, Хемингуэем, Ельциным, Стивеном Кингом и другими.

Пётр выбрал набор “Дайкири”, некогда принадлежавший Джону Кеннеди, тридцать пятому президенту США.

“Никто не виновен, пока не доказана вина”, – вспомнил он изречение Кеннеди. И, оставив десять десятитысячных купюр на прилавке, свободно вышел из магазина.

Пусть что-нибудь докажет, что он виноват в эпилепсии, приобретённой Антонио. Тогда он будет считать себя виноватым. А пока нет. Он не виноват.

– Эй! Молодой человек! – выкрикнул ему вслед Эйнштейн. – Не берите на себя чужую винУ.

Пётр не удостоил его ответом. Он уходил и уносил набор для коктейля, который некогда принадлежал Джону Кеннеди.

Выйдя на свежий воздух, Пётр позвонил Иванову. Тот оказался в Лондоне. Тогда он позвонил Петрову. Тот оказался в Нью-Йорке, а Сидоров был в Сингапуре, а Романов на Канарах. Все разбежались. Все покинули Россию и вывезли свои капиталы. Так оно и было, как сказал Эйнштейн. Началась война, и из всех углов повылазили бессовестные: кто бежал, кто предал, а кто просто поносил власть, страну и всех вместе россиян. Бессовестных стало больше. Намного больше, чем было.

Пётр позвонил водителю и распорядился, чтобы автомобиль подъехал к магазину Эйнштейна. Этот Эйнштейн – другой Эйнштейн, более гениальный. Он сделал такую рекламу, что бизнес попёр как на дрожжах!

Пётр оглянулся. В дверях стоял Эйнштейн.

– Чужая винА небезопасна!

Пётр махнул рукой и пошёл прочь.

Эйнштейн вернулся в магазин и застал Раису Ивановну корпящей над маленькой дамской сумочкой. Женщина пыталась втиснуть полулитровую бутылку водки. Бутылка не влезала. Женщина злилась. И, наконец, не достигнув желаемого, она отбросила сумку.

Эйнштейн усмехнулся.

– Если в сумочку не входит бутылка, значит, эта сумочка – дерьмо!

Раиса Ивановна обиделась.

– Это не дерьмо, а настоящий Dior!

В глазах её блеснули слёзы, выражение лица смазалось, а губы затряслись.

Старик растрогался.

– Любой Dior не стоит дороже ваших слёз!

Эйнштейн не сводил с неё глаз, полных неподдельного восхищения, словно только что рассмотрел женщину в грозном министре, владеющем мужским характером и назидательным тоном.

– Хмы. Хмы. У вас, Раиса Ивановна, фигура филигранной обточки!

Он в воздухе обрисовал корпулентную форму.

Женщина подняла на него глаза, полные натуральных слёз.

– Это вы мне?

– Это я вам!

Женщина кокетливо подёрнула плечом, хотя кокетничать в её возрасте было просто неприлично. Эйнштейн обладал бесспорным преимуществом, потому что говорить комплименты в любом возрасте прилично.

– Вы неимоверно красивая женщина! Раиса Ивановна!

Раиса Ивановна зарделась. Никто раньше не делал ей таких комплиментов. Она опять подёрнула плечами, могучими, как у тяжелоатлета.

– Что у вас болит?

Женщина охотно всхлипнула.

Мужчина вспыхнул озорством.

– Вот здесь: болит?

Он показал в область сердца.

Она помотала головой.

Эйнштейн коснулся головы.

– Вот здесь: болит?

– Нет.

– Ойц! – старик ударил рукой о руку. – Неужели отсидели больное место?

Раиса Ивановна несмело улыбнулась.

Эйнштейн продолжал напирать.

– Не беспокойтесь. Я уже решил вашу проблему, – старик лукаво прищурился. – Я решил, что проблемы у вас нет!

Женщина улыбнулась. Смелее. Даже, можно сказать, многообещающе.

– Сейчас выпьем, потанцуем и поцелуемся.

Она завозилась, достала пудреницу, заглянула в зеркальце, смахнула невидимую пылинку с крупного ноздрястого носа и, оставшись собой довольной, нежнейшим голосом пропела:

– Господин Эйнштейн! Мы едва знакомы с вами, а вы уже считаете, что завоевали моё сердце.

– О нет! Дорогая Раиса Ивановна! Я скромный еврей. Так высоко не целюсь. Моя цель гораздо ниже.

Губы его растянулись, образуя мягкие складочки под чисто выбритыми щёчками. Он выразительно опустил глаза: туда-сюда, туда-сюда. Ну, в общем, туда!

– Ох! – с восторгом выдохнула дама.

Оба рассмеялись и отбили друг другу ладони, как это делали подростки.

Наступило взаимопонимание, которое Раиса Ивановна, как истинный управленец, тут же использовала в своих управленческих целях.

– Господин Эйнштейн, если я вам симпатична, давайте расширим и углубим наше взаимодействие. Предлагаю сохранить и сообща оберегать городскую традицию “Раскаяние”. Или её ещё называют: “Выкупи винО и искупи винУ”. Уверяю вас, город от этого только выиграет, а вы не окажетесь в накладе.

В лице старого еврея что-то дрогнуло. Молниеносно просчитав свою выгоду, он решил, что при поддержке министерства и непосредственном участии Раисы Ивановны прибыль от продаж виноватым может оказаться больше, чем прибыль от продаж бессовестным. Тем более, что изменилась обстановка в стране в связи обострившимися отношениями с НАТО. Бессовестные в срочном порядке покидают страну. Виноватые остаются, воюют и защищают Родину. И очень нуждаются в винЕ. Тут без таргетинга понятно, что покупательский интерес бессовестных – это временное явление. А виноватые в России всегда были и будут, всегда будут пить и всегда будут каяться.

– Договорились! – воскликнул Эйнштейн. И они опять ударили по рукам.

Сердечно распрощались, и Раиса Ивановна, подхватив свою сумочку от Dior и пакет с водкой от Эйнштейна, степенно и величаво покинула антикварный магазин.

На улице, не доходя до угла, она столкнулась с возбуждённой толпой. Протиснувшись сквозь плотно стоявшие тела, она попала в самый центр, где стояла машина скорой медицинской помощи. На носилках лежал Пётр. На его лицо падали снежинки и не таяли, покрывая тонким слоем полупрозрачного инея.

Она провела рукой по щеке, откинула волосы со лба и заметила, что ресницы дрогнули. Слава Богу! Жив!

Рядом вырос полицейский.

– Вы знаете этого человека?

Раиса Ивановна кивнула.

– Кто он?

– Лучший из нас.

Полицейский недоверчиво глянул.

– Фамилия, имя, род занятий, место проживания.

Ничего не ответив, она отвернулась. Машина скорой помощи уехала. Полицейский исчез.

– СБУ заказала, – послышалось справа.

– С чердака стреляли, – отозвалось слева.

– Понятно дело! Миллиардер. Помогает фронту.

– Да-а-а. Жалко парня.

– С охраной надо ходить! Раз миллиардер, надо ходить с охраной.

– От судьбы не уйдёшь. И охрана не поможет.

Люди стали расходиться, недовольные тем, что зрелища оказалось маловато. Но тут один воспрянул и зацепил Раису Ивановну.

– Я тебя знаю. На завод приходила. Рожу кривила. Всем недовольна была.

Немолодой потрёпанный мужчина вцепился в лацканы её пальто.

– Меня из-за неё с завода попёрли.

– Неужели из-за неё?

– Из-за неё! Из-за министерской крысы!

Раиса Ивановна выгнулась и вздёрнула подбородок, чтобы не уткнуться в лицо наглеющего мужлана.

– Пусть теперь за всё ответит!

Изловчившись, она оттолкнула мужчину, но тот её не отпускал, удерживал за рукав пальто.

– Сначала премии лишили. Потом сократили. Потом я запил. Меня бросила жена. Дети отвернулись. Теперь я один. Бомжую.

– Вот сука!

– Конечно, сука! Пусть ответит!

Мужчина ухватился за шарф и передавил глотку. Стало трудно дышать. Лишившись сил, женщина повалилась на колени. Ещё немного и настал бы её конец, но тут сбоку кто-то ударил по рукам насильника, и тот её отпустил.

Получив свободу, Раиса Ивановна вздохнула, встряхнулась, сорвала с себя шарф, бросила его на землю и полезла в драку.

– Дай-ка я врежу тебе! Заводской рабочий!

В поисках поддержки женщина перевела взгляд на толпу и пошарила по потемневшим лицам. Человеческая масса дрогнула и заколыхалась, как плохо застывший студень. Поддержки она не нашла. Поняла, что биться придётся одной.

Она замахнулась и ударила мужчину сумкой. Мужчина озлобился и протаранил её тучным корпусом. Попятившись, она устояла и вскинула кулаки.

– Ты сам допустил аварию!

Бац! Кулаком в мужское плечо.

– И что?

Шлёп! Кулаком в женскую челюсть.

Женщина упала в толпу. Чьи-то руки её подхватили и вернули в объятья мужчины.

– Ага! Попалась!

Зажатая в огромных лапищах, она отчаянно трепыхалась и с обидой думала: “Вот он какой! Народ! Вот какова его благодарность!”.

Вырвавшись наконец, она закричала.

– Тебя водка сгубила! Водка! Меньше бы пил, а лучше работал! Тогда всё у тебя было бы: и работа, и семья, и жильё!

Она размахнулась и ударила кулаком в нос. Из огромных волосатых ноздрей ручьём хлынула густая кровь. Толпа одобрительно загудела.

“Всем понравилось!”– изумилась Раиса Ивановна. Она ничего не понимала в людях, улучшению жизни которых посвятила всю свою жизнь. Всю профессиональную деятельность!

“Что им нужно? Почему они не расходятся?”.

Люди не расходились. Стояли вплотную, плечом к плечу. Наблюдали за дракой. И, как казалось, никто не сочувствовал Раисе Ивановне.

“Почему они так озлоблены? Возможно, их объединила ненависть?”.

Что ж, справедливо! В лице Раисы Ивановны они видели власть, которая не позаботилась о них, не выполнила свои обязательства, не обеспечила благосостояние и безопасность. Теперь мужчины идут на войну. Стреляют в украинских ребят. В свой братский народ. Стреляют, убивают и сами погибают. И войне этой не видно ни конца, ни края! Да мало ли у народа проблем!

И всё же! Надо оставаться людьми, независимо от того, находишься сверху или снизу, в министерском кресле или в окопах на войне.

Война когда-нибудь закончится. А народ останется. Народ у Раисы Ивановны… был НАРОД! А это толпа.

Она вгляделась в серые невыразительные лица. Толпа её ненавидела.

Почему толпа так озлоблена? Мизерные зарплаты, ворчливые супруги, голодные дети, невыплаченные ипотеки?

Будешь тут озлоблен, если видишь министерскую тётку, у которой солидная зарплата, двухэтажный дом, приходящая прислуга, гектар элитной земли и долларовый счёт в надёжном банке.

– Бей её! – выкрикнул кто-то.

Из толпы вынырнула рука и потянула за волосы. Парик соскользнул с головы министра и взлетел на воздух. Обнажилась министерская лысина.

– Смотрите, она лысая!

– Лысая! Лысая!

Толпа зашумела, заволновалась. Её кто-то толкнул. Кто-то дёрнул за воротник. Оторвали пуговицу. Отняли сумку.

Раиса Ивановна не сдавалась. Активно работая локтями, старалась протолкнуться сквозь толпу. Но безуспешно! Людское кольцо сужалось. Напряжение росло. И неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не появился её спаситель.

– Внимание! Внимание! – провозгласил он менторским голосом. – Дегустация итальянских вин!

Толпа дрогнула и расступилась. Пропустила невысокого пожилого мужчину в толстом вязаном свитере.

– Выдаю по бутылке. По бутылки в руки. Бесплатно!

Толпа схлынула и в считанные секунды переформировалась в очередь.

– Лучшие вина из старых итальянских погребов!

Раиса Ивановна осталась одна.

Ощупав и оглядев саму себя, она убедилась, что цела. Сумка от Dior потерялась. Вместе с сумкой потерялись очки, телефон и дебетовые карты. Пропал пакет с Валаамской водкой.

– Не переживайте. Вы не виноваты, – посочувствовала ей незнакомая девушка.

– Хотите, подвезу вас домой? – предложил незнакомый мужчина.

Вежливо улыбнувшись, Раиса Ивановна отказалась.

Она искала парик. Запустила руку в сугроб и пошарила там, но ничего не нашла. Побродила по грязному снегу и, отчаявшись что-то найти, подняла взгляд на дерево. Растрёпанный парик висел на одинокой ветке. Сняла, водрузила на голову и, зачерпнув подтаявшей жижи, двинулась на остановку. Пришлось довольствоваться общественным транспортом, поскольку телефон и деньги были утеряны. Маршрутки уходили переполненными. Ни в одну из них она не втиснулась.

Навалился плотный промозглый сумрак, как строгое обещание о безысходности, как бездетная одинокая бабья участь. Она притулилась к ларьку и пригорюнилась.

Вдруг зазвонил телефон. Какое счастье! Телефон был во внутреннем кармане.

– Алё! Министр слушает… тьфу ты! Это я. Рая.

– Это вы? Раиса Ивановна! Очень рад.

Мягкий мужской голос с бархатистыми южными нотками вежливо и ненавязчиво сообщил, что в антикварном магазине, где продают подержанные вина, она забыла свою винУ.

– Какую винУ? – удивилась Раиса Ивановна.

Эйнштейн подробно описал:

– Французский коньяк “Hennessy Beaute du Siecle”. Выпущен партией в сто бутылок. Бутылка упакована в алюминиевую шкатулку и украшена двумя бусинами из венецианского стекла.

– Издеваетесь, – вымученно улыбнулась Раиса Ивановна.

Она ещё не оттаяла, но бархатный голос уже подточил её многолетние льды.

– Я восхищаюсь вами! Вы – дама моего доверчивого сердца. Суровая завоевательница моих дум. Нам надо отпраздновать вашу победу!

– Ох! – забеспокоилась женщина. – Можно вас пригласить по такому случаю?

– С удовольствием.

– Можно завтра? В одиннадцать утра?

– Буду. В одиннадцать. Что с собой захватить? Фрукты, шоколад, цветы?

– Ничего не нужно. Я сделаю пельмени.

На этом разговор закончился. Связь отключилась, и она застыла с нелепой улыбкой. Так и стояла, ошарашенная и счастливая, облипшая мокрым снегом и похожая на снеговика с крутыми бабьими боками и большим красным носом.

А когда, продрогшая и усталая, добралась до маршрутки, то, перед тем, как заснуть, тихо прошептала: “Спасибо Тебе, Господи, Боже мой, за то, что я в тепле, в транспорте и завтра целый день буду не одна!”.

Глава 6. Растрата нерастраченных чувств

Раиса Ивановна вышла на пенсию. Тридцать лет она возглавляла министерство. Тридцать лет была деятельна и активна. Но наступил момент, и её отправили “на заслуженный отдых”, а дело всей жизни передали молодому, хитрожопому и вредоносному Мухожуку.

Пожаловаться было некому, потому что не было ни семьи, ни друзей, ни подруг. Даже соседей не было. Она проживала на гектаре дорогой элитной земли одна в двухэтажном доме. Не боялась ни грабителей, ни насильников, ни Бога, ни чёрта! Правда, дом был под круглосуточной охраной, и два раза в неделю к ней приходила прислуга.

Остальное время она была одна.

Сидела у камина, читала книгу, пила вино и часто одурманенная спиртным, отключалась от реальности.

Погрузившись в короткий муторный сон, неожиданно просыпалась и с удивлением обнаруживала, что сидит в кресле. Огонь в камине погас, а вокруг одинокая бабья участь.

Она поднималась и брела в спальную, чтобы залечь до утра и забыться хмельным сном.

По утрам болела голова. Она пила кофе, завтракала тем, что приготовила прислуга, и опять садилась у камина. Ей не хотелось выходить в мир, где висело злое белёсое солнце, а земля была покрыта настом.

К ночи похолодало и выпал снег. Мир изменился. Стал уютным, заснеженным и доброжелательным.

Употребив немало водочки и основательно закусив телятиной, она вышла на крыльцо. Её встретила звёздная, скрипучая и необыкновенно ясная ночь.

– В лесу родилась ёлочка. В лесу она росла…

Пробороздив сугроб и остановившись у голубой ёлочки, она украсила её разноцветными шарами и сверкающими гирляндами.

– И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла…

Вдруг она замолчала. Её плечи затряслись, челюсть отвисла, и она осела в сугроб. Завыла, как старая одинокая волчица.

– Ой, мамочка, дорогая! Никого не было у меня роднее. Никто меня не люби-и-л. Никто не жале-е-л. Никто не прощал оби-и-д. Прости ты меня, недотёпу стоеросовую!

Платок сполз с головы. Пуховик распахнулся, и холод пробежался по застарелому телу.

– Вот замёрзну, и никому меня не будет жалко, – плаксивым голосом произнесла она и осмотрелась.

Вокруг не было никого. Только белый искрящийся снег, лунный свет с жёлтым сиянием и переливающийся перламутр на красной черепичной крыше.

Воздух был чистым, напряжённо звенящим. Во всём улавливалось приближение Рождества, обещание колокольного звона, рождественского гуся и сладких пирогов.

Ей стало легче: завтра праздник.

Да и мать её, наверное, простила. Мать всегда простит своё дитя, даже если ему под семьдесят.

Сладко зевнув, она подёрнула плечами и, запахнув пуховичок мелкими быстрыми шажками в мягких катаных валеночках просеменила домой. Спать, спать, спать! Сегодня спать, а завтра будет день, и она точно решит, что делать с таким большим количеством свободного времени.

Она достала мамину музыкальную шкатулку, завела тугую пружину и поставила на комод. Мелодия Штрауса, лёгкая и волнующая, закружилась по комнате и всколыхнула детские воспоминания, когда весь мир был большим и чудесным, а мама – молодой и счастливой.

Мама любила Раечку, а Раечка любила мамины платья. Она одевала шёлковое голубое платье в жёлтенький цветочек и залезала на стул. Возвышаясь над рождественским столом с крашенными яйцами и пышным куличом, она читала стихи Чуковского, Михалкова или Маршака. Мама сидела напротив, сложив руки на коленях, и любовалась своей Раечкой, единственной доченькой, такой умницей и красавицей. Будущим министром!

Она нырнула под одеяло и умилённо пригрелась.

Проснулась в хорошем настроении. Нарядно оделась и сходила в церковь. А когда вернулась, всё оказалось по-прежнему: в доме пусто. Она одна.

Набрав пирожков, уселась у телевизора. Употребила все десять. Потом нашла финансовый счёт детского дома в Архангельске и перечислила семизначную цифру.

– Больше не надо, – вразумительно произнесла сама себе. – Чем больше дашь, тем больше украдут.

Раиса Ивановна огляделась: у неё всего было в достатке. Она любила радоваться своему богатству. Но… не в этот раз. В груди что-то защемило, а в голову полезли нехорошие мысли: что будет с богатством, когда она умрёт? Кому достанется дом, итальянская мебель, венецианская люстра и счёт в банке? Точнее, несколько счетов в нескольких банках!

Вот если бы были наследники! Но наследников не было.

Она походила по дому, посмотрела на своё богатство, и дискомфорт усилился. Вспомнились приписанные премии, бесконечные взятки, незаконное землевладение и малодушие с подчинёнными. Но больше всего она стыдилась своей ссоры с матерью. Мать была главным её стыдом.

Она остановилась у окна. На ветке, направленной в стекло, сидел воробей и искоса на неё поглядывал: даст тётка пожрать или не даст?

Тётка не поняла. Постучала по стеклу. Воробей вспорхнул и улетел. Ветка качнулась, с неё посыпался снежок. Мелкий, искрящийся, как серебряный дождик.

Женщина восхитилась: “Как красиво!”. И позвонила Равилю.

– Привет, татарин. Жена не вернулась?

– Нет. Веду переговоры.

Жена бросила его после новогодней попойки, которую они вместе провели. Ушла к родителям, забрав дочку, компьютер и двух кошек.

– Хочешь, я позвоню твоей жене и скажу, что ты выполнял моё задание.

– Нет. Не хочу. Не звоните. Вам доверия нет.

– Это почему же? Я бывший министр, почётный пенсионер. Серьёзная дама.

– Это вам только кажется, что вы серьёзная.

– Ну, знаешь… придержи язык!

Она отключила связь и бросила телефон в диван.

“Невозможный татарин!”.

И в этот момент в саду что-то бахнуло. Стены вздрогнули. Мамина шкатулка включилась и заиграла Шопеновский вальс.

Раиса Ивановна бросилась к окну.

В середине двора, оплавив снег до прошлогодней травы, торчало огромное стекловидное яйцо. Понаблюдав минуты три, она убедилась, что яйцо неподвижно и ничем не угрожает. Она выскочила во двор и, приблизившись, поняла, что это космическая капсула.

– Космонавт приземлился!

В капсуле находился инопланетянин. Небольшая инопланетная особь с грубым кожаным покровом, круглой головой и большими миндалевидными глазами. Похоже, он был мёртв. Не выдержал гравитационного давления.

Раиса Ивановна постучала по прозрачной обшивке. Звук получился глухой и невыразительный. Она сходила в дом, принесла кухонный топорик и целый час трудилась над вскрытием капсулы.

Вскрыть не получалось. Разочарованная и раздосадованная, она села на снег и задумалась.

Вдруг что-то щёлкнуло, капсула раскрылась, и из неё вывалился голый серый человечек. Он был ещё жив. Сердце билось, а веки вздрагивали, хотя находился без сознания.

Подхватив тщедушное тело, женщина поволокла его в дом и обустроила на маминой кровати. Укрыла маминым пуховым одеялом, включила мамин ночник и, убедившись, что инопланетянин спит, на цыпочках вышла из комнаты.

Космическую капсулу, торчавшую посредине двора, она забросала простынями, чтобы сберечь от соседского сглаза и настойчивого контроля полицейских.

Вернувшись в дом, заглянула в комнату гостя и, не обнаружив его в постели, бросилась искать: где этот космический безумец, которому ещё рано вставать с кровати! Потому что он слаб! Ему нужна реабилитация, которую обеспечит Раиса Ивановна! Инопланетянина она нашла у раскрытого холодильника. Сразу потеплела и, всплеснув руками, тихонько осела на стул.

– Мужик в доме!

Гость развернул к ней свой серый голый корпус и показал безобразное лицо. Миндалевидные глаза засверкали.

– Чего ты хочешь? – бесстрашно спросила хозяйка. – В холодильнике есть всё, чего пожелаешь: борщ, жареный гусь и клюквенный кисель. Ты любишь кисель?

Инопланетянин ничего не отвечал. Только вращал глазами.

Раиса Ивановна настаивала на ответе:

– Скажи! Чего ты хочешь?

Сосредоточившись, она вдруг поняла, что инопланетянин хочет подышать свежим воздухом. Она взяла его за руку и, ощущая тёплую шершавую ладонь, повела на балкон.

– Дыши, сколько тебе угодно. Здесь много кислорода. Хватит всем, кто умеет дышать.

Инопланетянин широко раскинул руки и подставил январскому солнцу лицо. Сделал несколько глубоких вздохов, и по всему стало видно, что он всем доволен: и солнцем, и воздухом, и хозяйкой!

Надышавшись, он свернул объятья и вернулся на кухню. Съел борщ, гуся и выпил весь кисель.

– Вот так-то лучше, – одобрила его хозяйка. – А то руки раскинул и делает вид, будто одним только воздухом питается. Хи-хи!

Инопланетянин тоже рассмеялся: хи-хи!

– Что будем делать? – спросила хозяйка, когда они вдоволь насмеялись.

Гость указал на стул. Женщина присела, сложила руки на коленях и разгладила складочки на тёмно-синей пижаме. Точь-в-точь такой же, как у Шанель Коко.

Они стали общаться при помощи телепатии. Инопланетянин посылал сигналы. Раиса Ивановна их принимала и конвертировала в мысли. В целом получалось неплохо. Хотя разговаривать молча – это настоящая пытка для многоговорящей женщины.

О чем же они говорили?

Обо всём на свете. Инопланетянин поблагодарил за спасение и комплексный обед и попросил разрешения пожить в доме.

Раиса Ивановна согласилась.

– Живи сколько хочешь! Только скажи, с какой планеты ты прилетел?

Инопланетянин смущённо развёл руками: ни с какой. Вообще-то он землянин. Продукт генной инженерии, разработанной в американской военной лаборатории. Таких, как он, многое множество. Все созданы под инопланетян. Все имитируют инопланетян. Зачем? Чтобы отвлекать внимание людей. Чтобы люди не знали, чем занимаются инопланетяне в сообществе с американскими военными. А на самом деле инопланетяне помогали США, направляли развитие американской науки и техники.

Летательные аппараты они укрывали в ангарах, расположенных на территории штата Невада, известного под названием “Dreamland”.

Раиса Ивановна пришла в восторг. Теперь она владела американской тайной! И точно знала, что скрывалось на территории “Dreamland”.

Удовлетворённо кивнув, она глянула на мутанта так, словно приобрела его в собственность. Любовно осмотрела, погладила по руке и, ощутив тепло, приятно удивилась: теплокровное! Осталось только уточнить: кто он? Мужчина или женщина?

Удостоверившись, что имеет дело с особью мужского рода, она всё же поинтересовалась: где находятся его половые органы?

Мутант раздвинул ноги, и Раиса Ивановна увидела, что там, где заканчивалось туловище и начинались ноги, имелась грубая складка.

– Органы спрятаны в брюшину?

Мутант отвёл взгляд в сторону.

– Ой-ё-ёй!– сочувственно воскликнула Раиса Ивановна. – А нельзя разочек попользоваться?

Мутант отрицательно покачал головой. Раиса Ивановна стравила вздох.

– Всё понятно.

И вдруг, заискрившись лукавинкой, с улыбкой спросила:

– Может, можно? Один разочек?

Мутант оскалился. Женщина хохотнула и закружилась по кухне.

– Сейчас-сейчас, налью тебе супчика. Любишь телятину запечённую? Ах да! Забыла! Ты находился на космическом пайке. Питался пастой из тюбика.

Она погрозила в окно, выходящее на запад. Туда, где через европейский континент, через весь Атлантический океан и горный штат Айдахо находился Вашингтон.

– Вот изверги! Лишили секса и человеческой еды! Чего-чего, а этого лишать не имели права!

Миндалевидные глаза засветились иронией.

Женское сердце дрогнуло. Она погладила его по руке, а он провёл по её щеке. Женщина закрыла глаза и прижалась щекой к ладони. О! Какую нежность она испытала! Томительно-щемящую, шелковистую!

Женщина оторвалась и запорхала по кухне. Большая, нелепая, пожилая и абсолютно счастливая.

– Сейчас позвоню в ресторан и закажу праздничный ужин. Хочешь? Доставят самое лучшее!

Инопланетянин развёл руками: как угодно хозяйке. Когда был сделан заказ, она спросила:

– У тебя имя есть? Как мне тебя называть?

Инопланетянин печально поник. Имени у него не было. Был инвентарный номер: Р-759. Но разве это имя! Это только номер.

Женщина обласкала и успокоила его и предложила имя Серж. Такое имя носил Вронской в романе “Анна Каренина”. Раисе Ивановне нравился Вронский. Ей хотелось бы иметь такого Вронского. Она не понимала главную героиню. Как можно покончить жизнь самоубийством, когда у женщины было всё, чтобы стать счастливой: муж, любовник, дети, деньги, положение в обществе! Дура была эта Анна Каренина.

– Послушай, Серж! Почему ты прилетел ко мне, когда вокруг так много молодых, красивых и одиноких женщин?

Блеснув зелёными глазами, Серж телепатировал, что был приговорён к смерти, сбежал из лаборатории и искал надёжный плацдарм.

– Ах, плацдарм…, – разочаровалась Раиса Ивановна.

Серж подтвердил: да, он искал плацдарм, а нашёл женщину! Самую лучшую в мире женщину!

– Ну уж! Самую лучшую!

Взглянув в зеркало, она поправила парик, который не забыла надеть по случаю дорогого гостя. Впрочем, ответом она была довольна.

– Ты мой герой!

Серж смутился. Он мог бы порозоветь, если бы позволила кожа. Но такая толстая и серая, как у слона, кожа в принципе не могла розоветь.