– Вот, опять. Может, это птица? – предположила она. – Какой-нибудь дятел?
– Не похоже на дятла. Ну только если у него вместо клюва нет огромной кувалды. Подберемся чуть ближе?
На мгновение она заколебалась, но затем утвердительно кивнула головой. Аккуратно переступая по настилу из сухих веток и листьев, мы как двое крадущихся индейцев пошли вперед. Периодически стук прерывался, но через время повторялся опять и очень скоро меня осенило – кто-то здесь, в самой чаще леса, колет дрова! Я поделился своей догадкой с Мартой.
– Значит, тут живут люди, – испытав явное облегчение, повеселела она.
– Надеюсь, что люди. Может, из того поселка? До него осталось не больше трех километров. – Немного поразмыслив, я тихо добавил: – Но лучше не торопиться. Нужно подобраться поближе, а там посмотрим.
Мы снова пошли вперед и были уже совсем рядом, когда стук опять стих. Больше он не повторился. Выждав время, я стал продвигаться дальше и вскоре разглядел большой пень с торчащим из него топором. Повсюду валялись свежесрубленные ветки и сваленные в кучу поленья, но вокруг не наблюдалось ни единой живой души. Все здесь замерло в тишине – даже птицы не издавали ни звука.
Бросив взгляд через плечо, я увидел настороженное лицо Марты. Она бездвижно стояла за моей спиной, вглядывалась в окружающие нас деревья и, так же как я, пыталась понять, куда делся хозяин топора. Еще через секунду раздался ружейный выстрел. Дробь с визгом вонзилась в растущий рядом с нами дуб.
Схватив Марту за руку, я шагнул за его мшистый ствол, снял обрез с предохранителя и застыл в неподвижности. Дуб был достаточно широк, чтобы скрыть нас обоих, а потому бежать назад не имело смысла – стреляющий легко нас достанет, стоит отойти хоть на шаг. Едва лишь звук его выстрела стих, как вокруг восстановилась прежняя неестественная тишина.
Держа обрез наготове, я осторожно выглянул – перед глазами простирался небольшой, окруженный зарослями шиповника пятачок земли. Стремясь определить, откуда стреляли, я вглядывался в каждый его сантиметр, но видел лишь кусты и стволы деревьев. Тотчас же прогремел повторный выстрел и на этот раз дробь просвистела всего в нескольких миллиметрах от моего уха.
– Эй, вы двое! Выходите! – прокатился над поляной шепелявый, сильно надтреснутый мужской голос. Судя по тембру, принадлежал он старику.
– Не стреляйте! – крикнул я.
– Кто вы такие? – спросил тот же голос.
Пока я обдумывал ответ, Марта, опередив меня, громко сказала:
– Мы журналисты. Не стреляйте, пожалуйста!
– Какие еще журналисты? Журналисты в телевизоре. Они по лесам с ружьем не шастают и не подкрадываются как дикие звери.
Она достала из кармана куртки свое удостоверение, зажала его в кулаке и с опаской показала из-за дерева.
– Вот, посмотрите! Я журналистка, меня зовут Марта Дилл. Я с телеканала Ти-Эн-Си.
Голос помолчал, а потом надтреснуто проскрипел:
– Выходите! Только скажи тому, другому журналисту, пусть уберет свое чертово ружье. Я видел у него в руках.
Я засомневался – послушать его или попробовать договориться, чтобы дал нам уйти. Но мы ведь искали встречи с местными жителями и нам никто не обещал, что они окажутся мирными.
– Джон? – вопросительно глядя на меня, прошептала Марта.
Ее лицо тоже выражало сомнение. Прячась от выстрелов, я не заметил, как крепко прижал ее к себе, а теперь обнаружил, что и она от страха вцепилась в меня обеими руками.
– Стойте за деревом и будьте готовы бежать, – тихо сказал я, затем выставил руку с обрезом вперед и предупреждающе крикнул: – Я выхожу! Опустите ружье!
Выждав пару секунд, я поднял обе ладони вверх и шагнул на открытое пространство. Поляна по-прежнему была пуста, однако теперь я разглядел, что стрелявший притаился за кустом метрах в трех от пня с топором. Он все еще целился, уверенно держа перед собой старый дробовик с длинным двуствольным дулом.
– Что вы здесь делаете? Вы живете рядом? – спросил я.
– Эй, приятель, ты у меня на мушке, так что и вопросы задаю я. Положи-ка свой обрез на землю и отвечай, какого хера вам понадобилось в моем лесу?
– Это ваш лес? Простите, мы не знали, – продолжая стоять с поднятыми руками, произнес я. Обрез отпускать мне ничуть не хотелось. – Мы идем к поселку, что возле лаборатории.
– На кой хер вам туда приспичило? Там никого нет, только те выродки, что на людей не похожи.
Он наконец-то вышел из своей засады. Моим глазам предстал невысокий, худой, но, несмотря на древний вид, еще достаточно юркий в движениях дед. У него была седая, грязно-желтого оттенка борода, доходящая до впалой, будто мощным ударом вдавленной груди и такого же цвета волосы. Они спутанными клочьями торчали в разные стороны, окружая его лицо и голову так, что издали тот походил на громадный гусеничный кокон.
Из одежды на нем были коротковатые, непомерно широкие коричневые штаны, а также рубашка, которой, по всей вероятности, сравнялось никак не меньше полувека, настолько та выцвела и поизносилась. Вся его фигура выглядела неряшливо, запущено и как-то нелепо. «Может, местный сумасшедший?» – подумал я.
– Мы хотим узнать, что там происходит. – Марта тоже вышла из-за дерева и встала рядом со мной. – В городах пропадают люди, но никто не говорит, в чем причина. А еще мы хотим выяснить, кто те, как вы их назвали, выродки, что нападают по ночам. Вам что-нибудь известно о них?
– Ты только глянь, какая пташка залетела ко мне в лес, – обнажив челюсть с желтыми, а местами и отсутствующими зубами, улыбнулся старик.
Опустив дробовик, он пошел к нам навстречу. Я тоже опустил обрез и, с подозрением оглядывая его нескладную фигуру, ждал, когда тот приблизится. Симпатии или доверия этот дед у меня ничуть не вызывал. Остановившись в нескольких шагах от нас, он принялся с интересом разглядывать наши лица.
– О них я знаю много, красавица, – удовлетворившись увиденным, заявил он. – Бродили они тут целыми толпами недели так с три. Сейчас уже поменьше стали. Перестреляли их солдатики, да и я шестерых пристрелил!
Последнее он произнес с воинственностью, потрясая при этом рукой с дробовиком.
– Вы расскажите нам об этом? – вытаращив на него изумленные глаза, попросила Марта.
– А чего б не рассказать? – оскалив в улыбке щербатый рот, прошепелявил дед. – Расскажу, коли послушать хотите. Дровишки до дому помогите снести и расскажу.
Какими-то козьими тропами старик привел нас в свой дом. Вернее, он называл его домом, тогда как на самом деле это жалкое строение больше походило на лачугу из досок, пластиковых обломков и другой, самой разнообразной рухляди. Кругом валялся мусор, в завалах которого на длинной цепи бродила худая рыжая собака. Поначалу она сипло облаяла нас, но после того, как дед прикрикнул на нее, принялась отчаянно вилять хвостом, обнюхивать нашу одежду и заглядывать в лица.
Мы предлагали побеседовать снаружи, однако дед настойчиво зазвал нас в свое убогое жилище. Чтобы не обидеть его, нам пришлось уступить, но едва переступив порог, мы оба поняли, что сделали это зря.
Запах внутри был не из приятных. Воняло какой-то кислятиной, протухшей едой, затхлой сыростью и грязным бельем. Ко всему этому великолепию примешивалось тяжелое амбре из дешевого табака и застарелых алкогольных паров.
– Интересно, где он все это откопал? – прошептал я на ухо Марте, пока хозяин искал что-то в недрах низкого, покосившегося на правый бок шкафа.
– Нашел! – доставая на свет бутылку с мутной жидкостью, ликующе вскричал он. – Вот она, родимая! Гости у меня редко случаются, но бутылочка всегда припасена.
Он ласковым движением поставил ее на засаленный стол, смахнул на пол остатки заплесневелой еды и извлек откуда-то три разных стакана. Все они были одинаково грязны.
– О, простите, я не пью! – поспешила вставить Марта.
– Как это? – в недоумении уставился на нее дед. Казалось, он не в состоянии представить, что можно вот так запросто отказаться. – Обижаешь, пташка. Это чистейшая водка, лучшая в здешних местах. У меня друг сам ее делает. Не верите?
Он принялся рассказывать про своего приятеля и делиться подробным рецептом перегонки и очистки спирта, но не выдержав его бестолковой болтовни, я перебил:
– К сожалению, мы на работе. Нельзя, сами понимаете. – В дополнение к сказанному, я развел руками и постарался изобразить искреннее сожаление. – К тому же нам еще назад ехать, а сейчас везде патрули.
– Ну так оставайтесь! – в наивном простодушии воскликнул дед. – Переночуете, да поутру и назад махнете. У меня и пожрать найдется. Щас…
Он подмигнул и опять полез в шкаф. Не дожидаясь, пока он начнет извлекать оттуда свои припасы, Марта мягко его остановила:
– Пожалуйста, не нужно! Мы правда не можем. Нам необходимо вернуться в город до темноты. Вы выпейте сами, а мы компанию составим.
– Да? – Он вперил в нее испытующий взгляд серых, будто обложенных белесой пленкой глаз и, похоже, ждал, что она передумает, но потом отошел от шкафа и засуетился по комнате. Отыскав стул, он предложил его Марте. – Ну тогда садись, садись, пташка. Не стой посреди комнаты.
Мне он настойчиво сунул другой. С опаской его осмотрев, я сел, а дед наконец угомонился, подошел к столу и налил себе сразу полстакана той подозрительной мутной жидкости. Затем без промедления он сгреб стакан пальцами, выдохнул через левое плечо и с жадным наслаждением выпил.
– Эх, хороша-а-а, – вытирая рот рваным рукавом, протянул он. – Может все-таки и вам плеснуть?
Я отрицательно покачал головой и повторно развел руками, что и рад бы, да нельзя, а Марта спросила:
– Вы сказали в лесу, что эти… Я не знаю, кто они, но те, что на людей не похожи…
– Выродки! Выродки и нежить! – заорал он вдруг с ненавистью. – Вы видели хоть одного? Глаза зверские, рожа вся в пятнах, в язвах, язык черный… Это все они со своими экспериментами!
Он угрожающе помахал кому-то кулаком.
– Вы про лабораторию? – уточнила Марта.
– Про нее, – подтвердил дед.
– А когда они появились, вы помните?
– Да с недели три-четыре назад и появились. Сижу однажды вот тут, перед дверью, – он указал на стоящий у порога синий пластиковый стул, – курю, значит, на звезды смотрю. Собака со мной рядом. Ох, и тявкал он в ту ночь. Думал уж с цепи сорвется… Ну так вот… Выходит из лесу, значит. Я ему говорю: «Ты кто такой?» – а он в ответ хрипит, да все скалится как-то странно и прет на меня. Ни слова не говорит, только все прет, и прет, а потом как начал хохотать. Я поначалу аж чуть штаны не обмочил, но вовремя опомнился. Ружье в руки, да и выстрелил. Со мной разговор короткий, так-то!
– И что потом?
– Что потом? Стрелять в него пришлось несколько раз. Я уж перепугался, что допился до этих… как его? До галлюцинаций, во! Стреляю, а он идет! Хоть бы что ему. А потом прямо в башку дробью ему зарядил, так он и рухнул тут же. Ох, и жутко же мне было…
– Он один пришел? – спросил я.
– Один! В первую ночь один, а потом как повалили! И по двое, и по трое заявлялись.
– А тело вы куда дели?
– Как куда? В лес отволок. Утром посмотрел на него и обомлел. Весь, значит, в пятнах черных, а крови-то нет. Черное только что-то течет из башки и смердит жутко. Я его землей присыпал, да и бросил. Струхнул, что не пойми кого подстрелил, да думаю, как бы потом проблем не вышло…
– Так вы говорите их много тут было? Как же вы в одиночку с ними справлялись?
– Да, очень много. Каждую ночь заявляются. Лезут со всех щелей, гниды ебучие. – Дед потянулся к бутылке, плеснул еще водки в стакан и одним махом выпил. После он громко прокашлялся, затем сморкнулся в руку, вытер ее о штанину и продолжил: – Я поперву не понимал, потом только докумекал, что по ночам они ходят. И главное, не попадаться им на глаза, а тихо сидеть. Если этих выродков не трогать, они вроде как не замечают, но стоит выдать себя, как сразу же прут на тебя и пока в башку не выстрелишь, не угомонятся.
– Так вы говорите, каждую ночь заявляются. Сейчас они тоже ходят?
– Да полно их тут! Меньше, чем раньше было, но есть еще.
– А где они днем? Прячутся куда-то? – вставила вопрос Марта.
– Прячутся, ясное дело. Тут здание есть в лесу заброшенное, уж не упомню, чего там раньше-то было… – Взгляд деда остановился в одной точке, он о чем-то глубоко задумался, но спустя время тряхнул седой головой и заговорил вновь: – Здание, значит… Недалеко от поселка… Выслеживал одного из этих выродков как-то, так он перед рассветом зашел туда. Потом смотрю, еще один идет. Хотите покажу? – воодушевился он.
– Это далеко отсюда? – поинтересовалась Марта.
– Да с километра два.
Я не планировал встречаться с этими тварями даже днем, поэтому твердо произнес:
– Нет, Марта, туда мы не пойдем. – Затем, опережая ее протесты, обратился к старику: – Я видел уже пятерых, двоих из них прикончил, но так и не понял, чего они хотят. Вы не знаете?
– Как же не знаю? Знаю! Убить тебя и заразить. Чтоб ты, значит, такой, как они стал. Только я на такое не согласен! Так просто им меня не взять!
Кривя в злобной гримасе сморщенное лицо, старик опять начал заводиться.
– А вы знаете как они это делают? Как они заражают?
– Да бес их разберет. Солдатики, что тут были, рассказывали, что вроде как душат. – Он схватил себя за тощую шею и, сымитировав процесс удушения, вывалил наружу коричневато-желтый язык. – Но еще какой-то яд у них, что ли? Вроде ты как бы мертвый лежишь, а потом яд действует, встаешь и уже как они. Кусают, может, потом? Меня солдатики предупредили, чтоб я, значит, не подпускал их близко к себе. Вроде лучше либо сразу в башку стрелять, либо бежать наутек. Бегают те выродки не больно хорошо, передвигаются-то еле-еле.
Задумавшись над словами старика, я разглядывал его ветхую конуру. Помимо хлама и мусора, заполнявшего почти всю площадь тесной комнаты, здесь был стол, за которым мы сидели, слева от входа помещалась дровяная печь и раковина с горой немытой посуды, справа стояла кровать. За кроватью теснился еще один шкаф с отломанной дверцей, где хозяин, по видимому, хранил свои вещи. Все это освещалось тусклым светом из единственного окна с треснувшими в нескольких местах стеклами. Хилая входная дверь еле держалась на ржавых петлях.
Вспомнив нечеловеческую силу тварей, я удивился, как она выдерживает их ночные натиски. И где этот старик прячется? Не в этой же лачуге? По виду, ее можно снести даже легким дуновением ветра.
– Так вы говорите, в том поселке, где медики из лаборатории жили, никого не осталось? Вы уверены? – спросила Марта.
Только теперь я обратил внимание, что она поставила камеру на стол и записывает весь наш разговор.
– Так его ж сожгли! – с непонятным восторгом заявил дед.
– Как это сожгли? – изумилась Марта.
– Да как? Очень просто! Там этих выродков кишмя кишело, вот и выжгли его начисто дня три назад. Все, кто мог, разбежались давно, остальные заразились. Вот солдатики его и спалили к херам. И правильно сделали! Им там как медом намазано было!
– Понятно. А вы тут совсем один живете?
– Нет, как же? Вот, Собака со мной, – он указал костлявым пальцем на пса, сидящего на пороге лачуги. – Друг у меня еще есть, заходит иногда.
– Так а почему вы в лесу? Вам не страшно тут в одиночестве? – не отставала Марта.
– Да нравится мне тут, пташка. Меня как жена выгнала лет пятнадцать назад, так и жил я, поперву на улице, потом у друга. А тут, значит, местечко это нашел, вот и дом себе соорудил. Тихо тут, спокойно. Раньше было. Сейчас-то даже днем спишь с ружьем под боком, а по ночам так вообще не уснуть.
– За что же жена вас выгнала? – участливо спросила Марта, но тот ее уже не слушал.
Старик неожиданно наклонился ко мне и, обдавая едким запахом перегара, зашептал в самое ухо:
– Это баба твоя, а? Хороша, краля! – Он заговорщицки мне подмигнул и ехидно оскалился. – Оставайся, а? Выпьем, а потом я вам постелю на кровати. А сам в том углу лягу.
Он указал на закуток у правой стены со сваленным в кучу грязным тряпьем, который я раньше не приметил. Едва уловив гадкий запах, исходящий от его давно немытого тела, я отшатнулся и отрицательно помотал головой. Марта, судя по всему, не слышала его слов, потому что тем же сочувственным тоном проговорила:
– Вам бы уехать отсюда, дедушка. Здесь опасно одному оставаться.
– Да куда ж я уеду? – выпалил тот так, будто она сказала страшную глупость. – Тут дом мой, Собака, да и привык я уже! Ишь, уехать! И солдатики тоже поначалу все: уехать тебе, дед, надо. Грозились даже дом мой снести! Только я сказал, – внезапно он со всей дури стукнул кулаком по столу, отчего один из стаканов упал и покатился на пол, – никуда я отсюда не поеду! Можете меня на месте пристрелить, а дом свой не оставлю! Вот! Ишь ты, уехать! – повторил он еще раз и смолк, но уже через мгновение нагнулся ко мне и зашептал: – А ведь у меня-то давно бабы не было…
Он уставился на меня своими мутными, словно вода в грязной луже глазами. Разглядев что-то неясное в его узких суетливых зрачках, я испытал вдруг острое отвращение. Я сам не понял, что именно мне показалось отталкивающим, но решил не разбираться в этом.
– Нам пора, – поднявшись со стула, сказал я. – Cпасибо за рассказ, вы нам очень помогли.
– Постойте, Джон! – Удивившись моему внезапному желанию уйти, Марта обратилась к старику: – А к лаборатории сейчас можно пройти? Там много военных?
– Ну попробуй, пташка, – мерзко захихикал он, после чего ощерил наполовину беззубый рот и оглядел ее всю многозначительным взглядом. – Там целая армия, но тебе-то есть, чем их задобрить.
– Эй, полегче, дед. Следи за тем, что несешь, – со спокойным предостережением предупредил я.
Поняв, что он имеет в виду, лицо Марты напряглось. Взгляд ее резко похолодел, на что дед поспешно рассмеялся и примирительно вскричал:
– Да я ж пошутил! Вон, какие вы нежные, оказывается. И пошутить с вами нельзя!
– Вы точно не хотите отсюда уехать? – холодно спросила Марта. – Мы могли бы отвезти вас в город.
Чудной старик вновь наотрез отказался. Он в третий раз выпил водки, затем, будто что-то выискивая, суматошно пометался по комнате и, наконец, напоследок вызвался проводить нас до поляны, где мы его встретили.
Глава 20
Мы распрощались со странным стариком примерно в километре от его дома. От выпитой водки его развезло, отчего всю дорогу он нес какую-то ерунду о своей неудавшейся жизни, жаловался на скуку и одиночество, а также еще раз десять предложил нам заночевать в его грязной, полутемной лачуге. Как только мы выбрались к поляне, где полтора часа назад состоялось наше знакомство, я довольно грубо оборвал его болтовню и, потянув за собой Марту, поспешил уйти. После рассказанного им о количестве в этих лесах мертвых тварей, мне хотелось как можно скорее убраться отсюда.
Была у нас и еще одна проблема. Мы так много времени потратили на проезд через бесчисленные блокпосты, затем на пешую прогулку к уже несуществующему поселку и, наконец, на беседы со старым отшельником, что добраться домой засветло представлялось непосильной задачей. Часы показывали уже почти половину пятого, а это означало, что до наступления темноты в запасе у нас осталось всего лишь чуть больше трех часов.
Стало очевидно, что как бы мы не торопились, все напрасно. Максимум, на что мы могли рассчитывать – это дойти к машине, а потом попытаться выехать к цивилизации. Если темнота застанет нас в этом лесу, ночка явно не покажется нам веселой.
Помимо прочего, бессонно проведенная предыдущая ночь и нервотрепка дня сегодняшнего сказывались на моем состоянии. На меня все сильнее наваливалась усталость, к тому же я был голоден и жутко хотел пить. Воду, что я и Марта брали с собой, мы уже давно прикончили.
Искоса взглянув на нее, я увидел, что она держится заметно лучше меня, но тоже идет в отрешенной задумчивости. Уловив мой взгляд, она спросила:
– Что вы думаете обо всем этом, Джон? Вроде его рассказ правдоподобно звучит. Интересно только, если военные сожгли тот поселок, то куда дели остававшихся там людей?
– А вы думаете там еще оставались люди? А хотя, если честно, мне плевать. Сейчас я думаю лишь о том, чтобы поскорей выбраться из этого леса и о том, что впереди нас ждет куча блокпостов. Надеюсь, мы проедем без проблем и вам не придется каждому остановившему нас давать свой номер.
– Вы все еще не забудете эту историю? – усмехнулась она. – А я думаю о том старике. Несмотря на все его странности, мне его жаль.
– Нашли кого жалеть. Этот сумасшедший дед нас чуть не пристрелил, так что постоять за себя он сумеет. И потом, как бы он не жаловался, он ясно дал понять, что ему нравится такая жизнь.
– Да, но разве это не жутко? Жить в одиночестве, в разваливающейся хижине, без электричества, элементарных удобств и, плюс ко всему, в постоянном страхе. Я как представлю, что ему приходится выносить каждую ночь, так мороз по коже. Неудивительно, что он так настойчиво просил нас остаться.
Резко остановившись, я раздраженно воскликнул:
– Марта, вы себя слышите? Да, жутковато жить так, как этот старик, но он сам это выбрал. Вы дважды предложили ему уехать и оба раза он отказался. И я рад, что отказался. Мне бы не хотелось выбираться отсюда в его компании. – Она смотрела на меня, как на эгоистичного недоумка и молчала, поэтому я с сарказмом в голосе предложил: – Может, вернемся? Он обещал уступить нам свою кровать, что скажете? Или предпочтете ту кучу грязного тряпья, на которой этот старик собирался спать? Думаю, он обрадуется вашему обществу. Пока вы его там жалели и расспрашивали о жизни, он вполне недвусмысленно мне о том намекнул.
Я замолчал, а по ее лицу скользнуло выражение детской обиды, которое однажды мне уже доводилось видеть. Ну и зачем я на нее наорал? Разве обязательно было сейчас ей грубить?
Не успел я об этом подумать, как Марта прищурила глаза и с язвительной усмешкой спросила:
– Мне кажется, или вас это задевает, Джон?
– Вам кажется, – глядя ей в глаза, отчетливо произнес я, затем круто повернулся и зашагал дальше.
Идти до машины предстояло не меньше шести километров, а потому мы оба умолкли и остаток пути проделали в полной тишине.
Пока мы шли, солнце все больше смещалось на запад, а временами его закрывали набежавшие с севера тяжелые облака. Своим пасмурным видом они пророчили дождь. В лесу становилось все холодней. Он шумел от слабых порывов ветра, что побуждало меня беспокойно прислушиваться к любому издаваемому шороху. Знание, что мы здесь не одни, действовало угнетающе.
Спустя час с лишним я наконец разглядел впереди прогалину, на которой мы оставили машину и с облегчением представил, как сяду на пассажирское сиденье. Первым делом я позвоню Робу, а потом закрою глаза и попробую вздремнуть хотя бы минут сорок. Этого должно хватить, чтобы добраться до блокпоста, где Марта сможет продолжить свои жеманные заигрывания с сержантом Ридом. Плевать. Главное, что там мы будем в относительной безопасности.
Глядя под ноги, я угрюмо размышлял об этом, но когда до машины осталось около двадцати шагов, вдруг понял – с ней что-то не так. Она неуклюже присела на левый бок, а шипение, которое поначалу я принял за шелест листвы, было ничем иным, как звуком спускающей воздух шины.
– Не-е-ет! – протяжно выдохнув, я ринулся к ней.
– Что такое? – крикнула мне вслед Марта.
Она догнала меня уже возле машины. Ощущая, как внутри все холодеет, а вдоль позвоночника ползут липкие мурашки, я стоял подле нее, точно пораженный мощным разрядом молнии. У машины были спущены все четыре колеса.
– Стой! Марта, стой! – озираясь по сторонам, выпалил я. – Назад!
Но она уже и сама увидела, что произошло, а потому открыв от ужаса рот, пятилась к деревьям. Ее глаза были полны паники. Это же чувство охватило и меня.
– Это военные с лаборатории? – зашептала она. – Думаешь, это они?
Вместо ответа я приложил палец к губам, призывая ее к молчанию. Она послушно затихла, мы добрались до ближайшего дерева и притаились за ним. Вокруг нас был только лес, шум ветра и неясные шорохи.
Они раздавались со всех сторон, морочили голову, наполняли сознание навязчивым страхом. Я вслушивался в них и яростно крутил головой, не понимая, в каком направлении смотреть. Чувствуя, как немеют пальцы от того, с какой силой сжимаю обрез, я задавался вопросом: «Где тот ублюдок, что сделал это? А главное, зачем?»
Вдруг за деревьями напротив показался одинокий силуэт, а вслед за тем я расслышал и звуки шагов. Приближаясь к нам, они разборчиво шуршали в сухой траве. «Не может быть!» – пронеслось в голове. Я узнал того, кто неспеша надвигался на нас.
Еще через полминуты из лесу вышел тот самый старик, с которым не так давно мы распрощались за семь километров отсюда. Нисколько не таясь, он шел к машине.
– О, боже, Джон! Что он здесь делает? – зашептала Марта рядом со мной.
Я неотрывно смотрел на старика, поэтому проигнорировал ее вопрос.
– Что у вас случилось? – остановившись возле переднего колеса, как ни в чем не бывало полюбопытствовал он. Смотрел старик прямо на меня, словно заранее знал о нашем укрытии. По всей видимости, он поджидал нас в лесу и наблюдал за тем, как мы в панике прячемся. – Я уже домой шел, но тут подумал, дай-ка проверю, все ли у вас в порядке.
Он врет! Я видел как суетливо бегают его блекло-серые, мутные, будто подернутые пленкой глаза.
– Вы шли за нами? – крикнул я.
– Нет, зачем-же? – хитро щурясь на меня исподлобья, произнес он куда-то в бороду. – Тут короткая дорога есть. – Старик присел рядом с колесом и потрогал шину. Она была уже полностью спущена. – Да-а, вот дела… Ну теперь-то вам точно придется заночевать у меня. Сегодня уже никто не приедет, да вы и не сказали никому, что вы здесь.
Он встал, а я разглядел как неестественно блестят белки его глаз. Старик смотрел на нас с исступленным восторгом, по лицу же его блуждала глуповатая улыбка. Похоже, сложившаяся ситуация сильно его забавляла.
Теперь стало очевидно, что он не просто опустившийся, живущий в лесной глуши отшельник, а действительно сумасшедший. К тому же опасный сумасшедший.
– Зато теперь и выпить можно, а? – радостно потирая ладони, воскликнул он.
– Джон, этот дед совсем свихнулся, – в ужасе прошептала Марта. – И у него ружье.
– Тебе по-прежнему жаль его? – огрызнулся я. – Стой за деревом и не высовывайся. Я попробую его обезоружить, но если что, беги в тот город.
– Нет, не надо, Джон! Он выстрелит! Он же явно чокнутый! – От страха она вцепилась мне в руку.
– И что ты предлагаешь? Стоять тут и выслушивать его безумный бред?
Марта все еще цеплялась за мою руку, когда дед, подозрительно прищурясь, пошел прямиком к нам.
– Чего вы там шепчетесь? – спросил он.
Ружье он держал в руках, а его вид не оставлял сомнений, что стоит мне допустить малейшую оплошность, как он без раздумий выстрелит. Все это время я удерживал его на прицеле, но сейчас резко передернул затвор и угрожающе крикнул:
– Стой, где стоишь, дед! – Он остановился и сделал то же самое. Теперь и я был у него на мушке, но у меня имелось преимущество в виде дерева, он же находился на открытом пространстве. – Зачем ты проколол нам шины? Совсем из ума выжил?
– Слушай, приятель, опусти-ка ружье. Я метко стреляю, – шепеляво напомнил он. – Думаешь, я не видел, как вы оба скривились, только переступили порог? А как штанишки боялись испачкать и пить отказались? И как баба твоя, сучка надутая, носом ворочала, ты думаешь, я не заметил? Я же со всей душой к вам, рад был гостям! Думали, я старый, значит ничего не услышу? А не-е-ет! Я все слышу! И все вижу!
Он шагнул вперед, а я закричал:
– Стой на месте, старый болван! Еще шаг и я вышибу тебе мозги!
В моей голове происходила нешуточная борьба. Я отлично осознавал, что он опасен, но одно дело стрелять в мертвую тварь и совсем другое в живого, пусть и свихнувшегося человека. В ответ на мою угрозу он неожиданно подчинился и ставшим вдруг плаксивым голосом горячечно запричитал:
– Все вокруг разъехались или превратились в выродков… Поселок сожгли, в городе никого не осталось… Я тут совсем один теперь… Даже друг, и тот в нежить превратился! Пришлось и ему башку прострелить!
Его заросшая физиономия искривилась страдальческой гримасой, будто он готовился вот-вот заплакать.
– Послушай, дед, уйди с дороги. Нам не нужны неприятности, – успокаивающим тоном проговорил я, но он не слушал.
От моих слов взгляд его сделался жестким, наполнился мелочной злобой. С желчью в голосе он закричал:
– Я же по-хорошему к вам! Ну посидели бы, выпили, да и отпустил бы вас поутру с богом…
Я успел лишь увернуться, когда он резко дернул ствол и без промедления выстрелил. Спустя еще мгновение я ощутил жгучую боль, а затем как что-то густое и горячее стекает по левой руке. Он попал мне в плечо.
Так вот как это бывает. Мне всегда было любопытно узнать, какую боль испытывает человек, получив пулю. Теперь я почувствовал это на собственной шкуре.
Я тоже нажал на спусковой крючок, уже через секунду увидел, как старик упал в траву и тотчас не помня себя побежал вперед. Кряхтя от натуги, дед норовил сесть и снова выстрелить, но я опередил его, свалив окончательно ударом приклада в висок. Он издал неясный крякающий звук, завалился на бок и затих. Схватив выпавший из его рук дробовик, я застыл над ним с остановившимся, немигающим взглядом.
Очевидно, на какое-то время я отключился, потому что не замечал, как Марта с силой трясет меня за руку и о чем-то кричит. Подняв голову, я увидел ее лицо с побелевшим, обескровленным ртом и расширенными от ужаса зрачками. Она что-то быстро говорила и продолжала куда-то меня тянуть.
– Джон, ты ранен! Нужно уезжать! Скорее! —донесся до моего сознания ее звенящий от паники голос.
Ее почти охватила истерика. Судя по виду, она готова была разразится слезами, если я и дальше не сдвинусь с места.
– Я убил его? – тупо уставившись на нее, спросил я. Голос у меня так сильно охрип, что я и сам его еле узнал.
– Не знаю! Черт с ним! Пусть подыхает, раз ему так хочется! Мы должны уезжать! Нас могли услышать…
Склонившись над неподвижным стариком, я обхватил его запястье и попытался нащупать пульс. Он был. Значит этот сукин сын всего лишь в отключке. Заряд угодил ему в область между плечом и ключицей, но, кажется, важного ничего не задел. По его вылинявшей рубашке уже растекалось пятно крови, но, скорее всего, выжить он сможет.
– Что с машиной? – все еще истерически срывающимся голосом кричала Марта. – У нас получится уехать?
Оставив деда, я прошел к ее внедорожнику и осмотрел шины. Осмотр дал неутешительный результат. Этот выживший из ума псих постарался на славу, сделав в каждой покрышке огромный разрез чем-то острым.
Вернувшись к нему, я обыскал карманы его широких штанов, где обнаружил нож. Там же оказался и запас дроби.
– Нет, ее придется бросить, – ответил я наконец. – Впереди лес и бездорожье, а шины пусты полностью. Мы не проедем даже до того города, так что придется идти пешком. А лучше бежать.