Глава XVIII
Ратуша превращается в логово Лодэтского Дьявола
Знание учило, что душа Божьего Сына сразу состояла из четырех стихий, потому он мог жить в неокрепшей плоти, подпитывая ее силы. Однако в человеке, в единственном из существ на Гео, тоже смешивались четыре стихии, ведь Бог создал людей по своему подобию: всем земным он тварям он даровал плоть – стихию Земли, человеку дал еще и душу – противоположную Земле стихию Воздуха. Вода соединяла Землю и Воздух, но ее излишки приводили к заболачиванию плоти и гниению души, а к стихии Воды принадлежали: вера, любовь, жизненные силы, Пороки и удовольствия. К стихии Огня относились Добродетели, страхи, страдания, вражда и смерть, – Огонь разъединял душу с плотью.
Как неравна была почва на Гео, так и плоть, стихия Земли, мужчинам и женщинам досталась разная. Женщины от рождения имели более влажную и холодную плоть – чтобы прийти к равновесию стихий внутри себя, они чаще плакали; чтобы согреться Огнем, жаждали страданий – оттого-то и мучились по надуманным причинам или переживали по пустякам. Женщины охотно отдавали любовь, ведь ее у них было с избытком: сначала супругу, затем детям и внукам. Дерево души у женщин из-за обилия Воды росло высоким, благодаря чему они приобретали особенную мудрость: интуитивный разум, то есть умели «проникать взглядом» в суть вещей, не утруждая себя доказательствами или логикой, – и часто оказывались правы даже там, где ошибались самые рассудительные из мужчин. Плоть женщины также была более чистой: ее сравнивали с цветущим лугом, по какому можно ходить, не запачкав ног. Но в то же время женщины изначально были более порочны из-за преобладания стихии Воды и несильны в сопротивлении соблазнам, – значит, без жертв, без страданий, без мучительных родов их «цветущий луг» превращался в болото и корни дерева души гнили. Так происходило с теми, кто предавался блуду, потакал своим слабостям и тонул в удовольствиях. Плоть женщин намного быстрее превращалась в «болото», чем мужская. Зато женщины куда как более рьяно веровали в Бога; даже безбожницы могли искренне принять меридианскую веру и спасти себя.
Плоть мужчин была сухой и горячей из-за обилия Огня: страдания плоти и души они переносили хуже женщин, не искали их нарочно и пытались забыться в чем-то приятном. Чтобы прийти к гармонии стихий внутри себя, мужчины стремились к удовольствиям и охотно принимали любовь женщин: матери, супруги и любовниц – они пили их любовь, словно воду. Дерево мужской души тем не менее росло низким: только вера и целомудрие позволяли мужчине вырастить столь же высокое дерево души, как у женщины, и превратить свою плоть в цветущий луг. Разум мужчины имели логический, с высоким деревом души приобретали еще и интуитивный разум; сложенные вместе два разума являли совершенный разум, к какому стремились священники. Женщинам, согласно знанию, по своему естеству никак нельзя было добиться совершенного разума – вот их и не брали в ряды проповедников. Мужчины изначально были более добродетельны, хотя настойчиво искали порочных удовольствий, чтобы унять Огонь внутри себя. Вместо блуда им нужно было обратиться к вере – тогда зуд от чрезмерного Огня проходил.
Как учило знание, все мужские создания (и звери, и человек) отдавали в мир избыточную в них стихию Огня, в том числе и смерть, тогда как женские – стихию Воды или жизнь. Соединяясь, эти две противоположности могли зачать стихию Земли или новую плоть, но только если Бог давал свой дар – добавлял нечто непознанное, божественный элементаль, что перемешивал, будто воду с маслом, стихии Воды и Огня, жизнь и смерть. Рождаясь, все живые существа уже несли в себе свою будущую смерть – она росла вместе с их плотью и крепла, рано или поздно одерживая верх над жизнью.
Знание о стихиях принес людям первый Божий Сын. На протяжении следующих тридцати восьми циклов лет оно дополнялось новыми открытиями. В свободное от труда время священники размышляли над сутью вещей, пытаясь их понять своим совершенным разумом, затем представляли собственные изыскания для обсуждения другим братьям. Если настоятель храма считал открытия заслуживающими внимания, то передавал их епископу, а тот – совету кардиналов; если совет кардиналов давал одобрение новым идеям, проповедники доносили их меридианцам на службах – что-либо сочиненное от себя и непризнанное Экклесией священник проповедовать не мог. Сущность Бога нельзя было осознать человеческим разумом – так было написано в Святой Книге, потому Экклесия не пыталась разобраться, кто или что он такое есть. Она изучала другие тайны, первой из которых была любовь – и сила, приводящая вместе с враждой мир в движение, и самая высшая Добродетель.
Один из священников попытался переосмыслить суть смеха и слез, присущих лишь человеку, когда столкнулся с затруднительным для себя вопросом: вид слез был неприятен большинству мужчин, хотя, казалось бы, чьи-то влажные слезы должны были остужать и питать их горячую и сухую плоть, должны были быть ей благостны. Решив, что дело в страданиях, сопровождающих слезы, исследователь вскоре отказался от этого пути: мужчины были куда как равнодушнее к виду мучений без рыданий и слез, зато влага из глаз животных, принимаемая за слезы, опять же трогала их за живое. В итоге, из своих многочисленных наблюдений, священник сделал вывод, что смех – это редкая смесь Воздуха и Земли, а слезы несут в себе и стихию Воды, и стихию Огня, за что был осмеян другими братьями, ведь первооснова знания, оставленная первым Божьим Сыном, гласила: «Только Вода и Огонь нигде в этом мире сами по себе никогда не смешиваются». Допустить то, что в слезах противоположные стихии соединяются божественным элементалем, Экклесия тоже не пожелала: смех остался Землей, слезы – Водой.
________________
Разлепив левый глаз, Маргарита обнаружила вокруг себя кроваво-красные завесы, над собой – такой же красный матерчатый потолок, а на широкой верхней перекладине, у самой кровли шатра, увидела гнусненькую бородатую рожицу лохматого морского царя, до безобразия напоминавшую лик Блаженного. По обе стороны от бороды божка голые земные мужчины обнимались с русалками, трогая их за груди и чешуйчатые ягодицы. Маргарита поняла, что она лежит в неизвестной ей постели с полуоткрытым красным балдахином и греховными картинками из фантазий резчика по дереву. Столь бесстыдное ложе еще нужно было постараться найти, даже в таком городе вольных нравов, как Элладанн. Еще она поняла, что лежит абсолютно нагая, но прикрытая по плечи красным покрывалом из бархата. Ее лицо и голову кто-то щедро обмотал тряпками – так, что свободной остались только левая часть лица со здоровым глазом, кончик носа и прорезь рта. Маргарите очень хотелось потрогать эту повязку, но сначала она осторожно повернула голову влево – туда, где слышался тихий разговор мужчины и женщины на непонятном языке.
Увиденное поразило пленницу не меньше, чем бесстыдная кровать. Вполоборота, спиной к ней, сидел раздетый по пояс, длинноволосый мужчина. Чернокожая женщина зашивала что-то у него на плече, и каждый раз после стежка она прокаливала иглу над огнем свечи, а у ног мужчины большая, черная собака шумно дышала раскрытой пастью, свесив язык и показывая здоровенные зубы. Вся троица удивляла, но сперва Маргарита начала рассматривать мужчину, Лодэтского Дьявола, герцога Рагнера Раннора (благодаря Раолю Роннаку, его описанию собаки и женщины, сомнения в личности мужчины за столом сразу отпали).
Тело Лодэтского Дьявола испещряли старые шрамы, но внимание Маргариты приковал меридианский крест во всю спину, вырезанный глубоко на коже много лет назад. Ни один из многочисленных слухов не доносил о том, что у человека с такой ужасной славой имелся столь святой символ. Необычным выглядели и его падающие ниже плеч, густые, спутанные волосы темно-русого оттенка, – необычным это смотрелось потому, что рыцари стриглись коротко. Тело Лодэтского Дьявола, даже обезображенное шрамами, восхищало своей мужественной статью – сильное тело с литым рельефом мышц. Он сидел на стуле, но угадывался его высокий рост; широкая спина в контрасте с узким поясом и бедрами казалась еще больше; настоящие «рыцарские ноги», длинные и мускулистые, туго обтягивались черными узкими штанами.
Лицо мужчины спряталось за волосами, и Маргарита стала вспоминать то, что увидела в отверстии шлема, под поднятым забралом, но ничего особенного ей в голову не приходило. Лодэтского Дьявола нельзя было назвать красивым, однако и отталкивающим тоже, – малоприметное лицо со светло-карими глазами, разве что губы большие – не припухлые и чувственные, как у Красавца, просто большие.
«Обычный, – так говорил Иам. – Смотрит – и ты понимаешь: он решает, будешь ты жить или нет. И скорее всего – нет».
«Вроде бы… на меня он так не смотрел, – чуть приподнимая веко и скашивая левый глаз к Лодэтскому Дьяволу, думала Маргарита. – Он смеялся… Это я хорошо помню. Красавец рассказал ему, какой нашел меня, – и тот посмеялся… И моим побоям тоже… Чудовище с зубами как у демона!»
Маргарита также видела одно ухо мужчины – вот оно было довольно примечательным. Контур уха имел острый бугорок чуть выше середины, а мочка тоже заострялась и напоминала завиток. Еще она заметила большие, угловатые кисти рук Лодэтского Дьявола, прорезанные на внешней стороне извилистыми протоками вен.
К описанию лица чернокожей женщины просилось определение «свирепая». Таких лиц у женщин Маргарита никогда ранее не встречала и не могла угадать ее возраст: ей могло быть и тридцать лет, и меньше восемнадцати, но скорее всего – двадцать с небольшим. Она-то, совсем как рыцарь, коротко стригла свои курчавые черные волосы. Дама носила темно-багряное платье с пышными рукавами и глухим воротником – выглядела как госпожа, а не как прислужница и тем более не как девка. Величавые движения ее рук и умение врачевать выдавали хорошее образование. Она представлялась Маргарите злой властительницей какой-то темной, колдовской страны из сказок – Черной Царицей. Раоль Роннак когда-то назвал эту страну Мела́нией, женщину же – мела́нкой.
Собака походила сразу на обоих своих хозяев: рослая, мускулистая, с мощной грудной клеткой и узким тазом. Короткая черная шерсть лоснилась атласом, как у рысака Гиора Себесро. Про морду собаки тоже хотелось сказать «свирепая». Золоченая цепь на ее шее с небольшой подвеской-водоворотом напоминала рыцарский орден.
Собака первой обнаружила, что Маргарита более не спит, и зарычала на нее – точь-в-точь как это делала Альба. Лодэтский Дьявол повернул голову к кровати, а Маргарита, понимая, что притворяться спящей уж глупо, натянула красное покрывало до подбородка и потрогала перебинтованное лицо – справа, у глаза, и на левой щеке, около губы, тряпки были влажным и мягкими.
Рагнер Раннор наблюдал за своей пленницей всё то время, пока ему лечили плечо, и смотрел так жестко, что избитая, раздетая девушка перепугалась. Страшило ее и то, что он молчал. Собака, подражая хозяину, тоже не сводила с пленницы коричневых глаз. Маргарита, в свою очередь, глядела на деревянную рожицу под кровлей кровати и гадала: уже сделал с ней что-то Лодэтский Дьявол, пока она была без сознания, или нет.
«Если нет, то почему я без одежд? А если да? С этого чудовища станется… Правда, мое тело не говорит, что кто-то снова над ним надругался… Даже боль сзади стала заметно слабее. Остается надеяться, что его всё же оскопили в Сольтеле. Интересно, давно я без сознания? Кажется, давно – шум на площади стих, но за окном еще темно… И я на втором этаже ратуши – это видно по большим оконным проемам с двойными ставнями и стеклом сверху. В этой спальне целых два окна, но ставни открыты на одном, недалеко от стола, а этот полуголый варвар сидит рядом и даже холода не чувствует – одно слово: лодэтчанин! В их самой северной стране у Линии Льда и летом снег, наверно, не сходит…»
Черная Царица, закончив «шитье», залила мужчине рану свечным воском, забинтовала ему плечо и в конце нежно разгладила сделанную ею повязку. Лодэтский Дьявол положил свою светлую руку на черную, сказал женщине что-то ласковое, затем встал и начал надевать белую рубашку. Пока он застегивал пуговицы, Маргарита увидела атлетическое строение почти безволосой груди, впалый живот и еще много старых шрамов, но интересовало ее другое – пытаясь понять, правы ли были Оливи и ее дядя, она поглядывала на гульфик мужских штанов. Меланка, заметив, куда Маргарита смотрит, зло зыркнула на нее – да так, словно полоснула ножом, а не взглядом.
«И в мыслях нет, – пристыжено оправдывалась про себя Маргарита, покрасневшая под тряпками на лице. – Да ни за что! Не бойся, черная дама, я вовсе не поэтому интересуюсь… Наоборот… Как же я рада, что ты его любишь, а он, похоже, тебя…»
Лодэтский Дьявол оделся, переставил стул к кровати и сел так, чтобы видеть лицо Маргариты. Свирепая меланка устроилась рядом с ним. Собака, виляя гладким, толстым и острым хвостом, дополнила адову свиту – подошла к хозяину с другой стороны и подлезла головой под его руку.
– Меня зовут герцог Рагнер Раннор, – сказал на отличном орензском Лодэтский Дьявол. – Обращайся ко мне «Ваша Светлость». Я еще в Сольтеле, когда воевал под началом рыцарей из Южной Леонии, изучил язык твоей страны и говорю на нем хорошо, а понимаю еще лучше. Соо́лма, – указал он на Черную Царицу, – тоже говорит по-орензски. Представься теперь ты.
– Госпожа Совиннак, – тихо, но с достоинством ответила Маргарита, поглядывая с беспомощной яростью на Рагнера Раннора левым зеленым глазом.
– Первое имя у тебя есть, госпожа Совиннак? Представься уж герцогу так, как должно.
Маргарита не стала отвечать: ей не хотелось, чтобы рот этого человека произносил ее имя.
– Я жду! – развел руками Рагнер.
– Госпожа Совиннак, – так же тихо повторила Маргарита.
– Ладно… – усмехнулся он. – Слушай внимательно, госпожа Совиннак: ты моя пленница. От меня зависит, что с тобой будет. Веди себя покорно, тихо да не пытайся бежать, – и никто тебя здесь не тронет. Если твой супруг мне поможет, то получишь свободу.
Маргарита удивилась: она не понимала, как Лодэтскому Дьяволу мог помочь ее муж, но обрадовалась надежде, что ее отпустят.
– И еще одно – никогда не лгать мне. Я задам тебе вопросы. Отвечать нужно четко. Для начала рассказывай всё подробно, что в твоем доме произошло и почему мои люди нашли тебя в таком виде.
Девушка молчала: она не хотела вспоминать насилие над собой, тем более говорить о нем, а еще тем более беседовать о своем бесчестье с Лодэтским Дьяволом.
– Ты на моем ложе поселиться, что ли, удумала?! – с раздражением прикрикнул на нее Рагнер и зло посмотрел – из его глаз словно полетело острое, окрашенное побуревшей кровью, ледяное стекло.
Тогда Маргарита его по-настоящему испугалась, да и фраза про ложе заставила ее сжаться. Она почувствовала, как из левого глаза потекла слеза, и, желая ее скрыть, девушка натянула покрывало выше.
– Не закрываться мне тут! – разозлился Лодэтский Дьявол. – Я сейчас на хрен уберу эту красную тряпку! Голая останешься!
Маргарита вскрикнула от отвращения, когда он ее коснулся, чтобы сдернуть покрывало с ее лица, и сильнее заплакала. Рагнер раздраженно выдохнул, встал на ноги, прошел к окну, глянул на площадь, после чего вернулся к стулу. Соолма, равнодушная к слезам пленницы, молчала и внимательно следила за ней. Маргарита побоялась вновь закрыть лицо и, тихо всхлипывая, утирала левую щеку – ее здоровый глаз рыдал и себя, и за правый, извергая неиссякаемый соленый поток. Герцог тоже молчал. Он сел на стул, скрестил в лодыжках вытянутые ноги, сложил руки на груди и уставил на плачущую девушку злые, жесткие глаза.
– Давай по-другому, госпожа Совиннак, – сказал он. – Я буду задавать тебе вопросы – ты отвечать. Уж постарайся найти на всё ответы и не молчать, а то я и так сердитый… Хочешь живой и здоровой вернуться к супругу? Так начинай стараться… Первый вопрос: где твой супруг?
– Не знаю, – тихо ответила Маргарита. – Я правда не знаю… Он был в Северной крепости… Командовал ополчением… с д… – осеклась она и решила, что ничего не расскажет про дядюшку Жоля и Филиппа. – С другими… защитниками.
– Где остальные женщины из вашей семьи? Дочь его где?
– В замке…
– А ты почему не там?
– Я не знаю… – утирала Маргарита щеку и думала, что про свои злоключения с герцогом Альдрианом тоже ничего не расскажет Лодэтскому Дьяволу. – Он так решил… Меня должны были где-то спрятать. Где-то в другом месте, но человек, который должен был… Он… – сильнее заплакала она. – Он не спряяятал…
Рагнер немного помолчал.
– Его незаконный сын должен был тебя спрятать?
Маргарита кивнула.
– И за что он так с тобой? – прищурил глаза герцог.
– Из-за своей матери и… – всхлипывала девушка. – И чтобы отцу больно сделать… И он мразь потому что…
Рагнер хмыкнул.
– Что за мертвецы были в доме?
– Палачи… Грабители… он их убил и прислужницу мою тоже… у меня на глазах…
– Где этот человек прячется?
– Я не знаю…
– Уверена? – пристально смотрел на Маргариту Рагнер. – Если я его найду, то, скорее всего, пытать буду. После – убью. Мне несложно.
– Я не знаю, – всхлипнула она. – Можно один раз выйти – это всё, что он сказал. Еще там неуютно и мерзло… Где-то на расстоянии триады часа… – снова осеклась она, подумав, что Идер под пытками расскажет то, что поможет Лодэтскому Дьяволу схватить ее мужа. – Где-то далеко… Не меньше триады часа нужно было ехать на лошадях. Больше ничего не знаю.
Герцог замолчал, задумался и около минуты хмуро смотрел на девушку, лежавшую с перебинтованным лицом на красной кровати под красным покрывалом.
– Почему твой супруг перестал быть градоначальником? И почему вы стали жить в другом доме?
– Я не знаю…
– «Я не знаю» ты говорила слишком часто. Поищи другой ответ.
– Я правда не знаю, – старалась убедительнее лгать Маргарита. – Мне супруг не рассказывает о делах. Поссорились с герцогом Альдрианом и канцлером Помононтом. Я не знаю из-за чего, но думаю, что из-за нового набора в войско. Мой супруг не хотел объявлять набор, хотел, чтобы больше мужчин защищали Элладанн, а не погибли у Нонанданна. Но я не знаю точно…
Рагнер снова замолчал на пару минут. Под его ледяным взглядом Маргарита чувствовала озноб и изнеможение, правда, с утратой сил уходил и страх. Не переставая всхлипывать, она сжалась под покрывалом, отвернулась от Лодэтского Дьявола и перелегла на бок – он же не стал более ее трогать и просто продолжал смотреть.
– Что же… супруг тебя любит? – спросил Рагнер девушку после молчания. – Сильно тебя любит?
– Да…
– Что думаешь, придет он за тобой?
– Не знаю, – заливаясь слезами, честно ответила Маргарита. – Клянусь, не знаю. Может и не прийти…
Она глянула на окно и увидела, что небо посинело: начинался рассвет. Город пережил страшную ночь – наступало не менее страшное утро тридцать седьмого дня Смирения. Рагнер тоже посмотрел в сторону окна и сказал:
– На сегодня – всё. Соолма отведет тебя туда, где ты будешь жить. У меня здесь существуют правила. Одно из них: никто без дела не болтается, и ты не будешь, если хочешь кушать. Ну и тебе не будет тоскливо: хоть какое-то занятие. Подберем тебе работу с другими дамами. Сегодня уже день солнца… Так, сегодня отдыхай, а с медианы начнешь… Повязку можешь снять вечером, перед сном. И скажи спасибо Соолме за то, что она подлечила тебя.
– Спасибо, – прошептала Маргарита.
Соолма в ответ надменно фыркнула.
– Веди себя тихо, – встал со стула герцог и снял с перекладины для одежды черный плащ. – От тебя ничего не требуется: лишь дождаться того, когда супруг тебя заберет. Но если ты меня разозлишь ложью или выходками – то, что с тобой недавно случилось, покажется тебе милым пустячком.
Он накинул поверх рубашки плащ, позвал собаку и вышел с ней из комнаты. Соолма закрыла за ними дверь на засов и бросила на красную кровать стопку одежды. Платье являло собой бесформенный мешок грязно-розового цвета, но изнасилованная девушка, находившаяся среди оравы головорезов, не могла и представить более удачного для себя наряда. Дешевая сорочка из грубого льна и уродливые, большие исподники со сборкой на шнурке ее, напротив, не порадовали, но она промолчала. Вместо промокших в крови, коротких сапожек, она получила коричневые шерстяные чулки и черные башмаки на толстой подошве, какие кто-то раньше уже долго носил.
– Мне нужен платок для головы, – заплетая косу, сказала Маргарита Соолме. – Длинный и тонкий… Или что угодно… Я не могу с непокрытой головой ходить – я замужем.
Соолма взглянула на ее роскошные золотистые волосы и согласилась:
– Да, здесь так ходить не стоит. Позднее я найду тебе платок. А пока иди за мной.
Соолма повела ее куда-то, и пока Маргарита шла за ней по коридору второго этажа к лестнице, то она неосознанно уставила свой взор на необычное шевеление под юбкой меланки, на манящее колыхание ниже спины – столь выпуклых ягодиц Маргарита и тучных женщин нечасто видала. Соолма же была стройной, худенькой – с тонкой талией, маленькой грудью и узкими плечами. Неприличное колыхание сопровождалось загадочным шелестом темно-багряного платья, как если бы Черная Царица шла по ковру из упавшей листвы.
У выхода на лестницу поставили столик, два стула, и на них расположились двое дозорных с одинаковым каштановым цветом волос. Маргарита узнала в одном из дозорных того крепкого, невысокого человека с багровой отметиной на сломанном носе, который подхватил ее при падении и, значит, видел ее грудь. «Перебитый нос» ничего не сказал двум дамам, но Маргарита чувствовала спиной его пристальный взгляд. Второй дозорный, молодой, здоровенный детина с низким лбом и тяжелой челюстью, глуповато ей улыбался. Его лицо казалось беззлобным, вот только этот человек щеголял голым торсом и поигрывал кистенем с шипастой гирей на конце цепи.
Высокие потолки второго этажа сменились низкими. Лестница уходила выше третьего этажа, на чердак, но Соолма подниматься дальше не стала и прошла в коридор. Маргарита углядела вдали узкую оконную нишу с тремя ступенями. Она порадовалась тому, что из этого окна можно будет с легкостью выпрыгнуть, и наверняка, падая с такой высоты, сразу погибнуть. На третьем этаже, у лестницы, также имелось световое оконце, выходившее во внутренний дворик ратуши, но его заслоняла частая свинцовая решетка и толстое, мутноватое стекло.
Соолма меж тем открыла вторую по счету дверь справа, в самом начале коридора, и сказала:
– Женщин здесь немного – с тобой будет десять. Две комнаты по пять человек. Остальные для мужчин. Отбой здесь – в семь. После восьмого часа и отбоя по коридорам не ходи, какие бы причины у тебя не возникли. Уборную посещай заранее. Она в полуподвале… и не перепутай ее с мужской, с той, что за лестницей. Впрочем, это здание ты должна знать лучше меня.
– Я здесь впервые, – ответила Маргарита, проходя за черной дамой в комнату. – Клянусь. Супруг меня сюда никогда не брал… даже в празднество Возрождения и первую триаду Веры.
Соолма хмыкнула.
– Ты сегодня нам много лгала, – жестко проговорила она. – Не думай, что кого-то обманула. Его Светлость тебе не доверяет. И твоим слезам тоже… Так что не пренебрегай его советом – тихо дожидайся, когда за тобой явится супруг. Это твоя постель, – указала она на ближайшую от двери кровать. – Задвинь за мной засов и открывай только женщинам. Следуй правилам, госпожа Совиннак.
Соолма вышла. Затворив за ней дверь, Маргарита оглядела безлюдную комнату: пять кроватей с высоким, годным под вешалку, изножьем, семь дорожных сундуков у стены, кувшин с парой чашек на подоконнике… На ее кровати, поверх соломенного тюфяка, лежали три простыни, подушка, тонкая перина и красивое стеганое покрывало из узорной камки – для полного набора не хватало лишь продолговатого валика и полога. Девушка заправила постель и, не раздеваясь, упала в нее. Окошко в комнатке, без стекла и прикрытое ставенками, вполне годилось для того, чтобы выпрыгнуть из него тоже, но стоял такой холод, что Маргарита решила сначала согреться и всё обдумать.
«Раз меня поселили в комнату с окном, – кутаясь в теплое покрывало, думала она, – и не заперли, значит, ничего дурного со мной делать не собираются. Уже чего-нибудь сделали бы, если бы хотели. Лодэтский Дьявол, конечно, видел меня нагой и… Только злился на меня и кричал… Непонятно, что там у него между ног, вроде всё на месте, но ведь мог и подложить чего-нибудь… Боже, что же эта черная дама обо мне думает? Она точно поняла, куда я смотрю… А если ему расскажет! Стыд какой! Но Оливи и дядюшка, скорее всего, правы – Лодэтского Дьявола и впрямь оскопили в Сольтеле, иначе нашел бы себе красивую спутницу, а не настолько страшнючую, всё же он герцог. Лодэтский Дьявол с этой дамой вместе, чтобы никто не догадался о его постыдном увечье, – и раз он скопец, то грязные стишки Блаженного не исполнятся. А что палачи умерли – это совпадение. И сон – совпадение: там они висели вниз головой на эшафоте… Невероятное, жуткое совпадение. У меня же не всё так скверно – обещали отпустить… Благородным поведение этого варвара, конечно, тоже не назовешь, но меня никто не тронул, даже лечили, какие-никакие одежды дали и неплохое постельное убранство… Вот выброшусь я из окна и чем буду оправдываться на суде у Дьявола? Тем, что бродяге поверила? Или сновидениям? "Что тебе сделал Лодэтский Дьявол?" – спросит настоящий Дьявол. А я ему: "Да, мне перевязали лицо, дали одежды и личное ложе с ценным покрывалом, но сильванские исподники! Нет, я не могла дальше жить…" Вряд ли повелитель Ада посочувствует… Подожду вескую причину для страшного греха и Пекла».
________________
Пригревшись под покрывалом, пленница Лодэтского Дьявола незаметно забылась сном. Ей виделось лицо любимого мужа, Ортлиба Совиннака, окрашенное в нежно-розовый цвет, – супруг наклонялся над ней, что-то говорил, но она ничего не слышала и силилась сказать, что в плену у Лодэтского Дьявола. Внезапный, громкий звук разрушил эту грезу – кто-то так сильно колотил в дверь, что она тряслась на петлях.
– Довай отпёровай-то! – донесся бодрый женский голос. – Не одна-то цдесь сплять!
Маргарита вылезла из постели, перекрестилась у двери и несмело сдвинула засов. Вскоре она увидела молодую девушку с приятным, добрым лицом, заслонявшую своим пышным телом весь дверной проем. Большая девушка отличалась не только недюжинной силой, но и огромной грудью, крутыми бедрами и тонкой для столь щедрого сложения талией, какую подчеркивал широкий красный пояс с кольцами латунных блях. Ее полураспущенные русые волосы тонули в лентах, у шеи – разноцветные грозья бус, на грубых ботинках – драгоценные пряжки с самоцветами.
– Привец, меня-то цвать Хе́льхой, – сказала она по-орензски.
За ней на пороге появилась худощавая, невысокая, длинноносая женщина средних лет – где-то за тридцать, с большой родинкой над большим, улыбающимся, полным крупных зубов ртом. Как и Хельха она не носила головного убора, хвастливо демонстрируя на темных, забранных в пучок из кос волосах все свои «сокровища» разом – заколки, бусины, стекляшки. Одевались обе иноземки по-варварски роскошно – ярко, безвкусно, неопрятно. На их шелковых рукавах и юбках отчетливо темнели следы от золы и пятна от жира…
– Герра́та, – представилась вторая женщина. – Я тобе есть цнесла, – всунула она Маргарите деревянную дощечку, на какой лежала сваренная в бульоне лепешка с чечевицей.
– Превеликое спасибо, – ответила Маргарита. – А то я и не помню, когда кушала в последний раз…
– Оно цразу видною-то! – с жалостью в голосе сказала Хельха. – Ну у нас-то хоть полопай от пузу, горёмыка…
Хельха открыла один из сундуков, достала перину и простыни, после чего начала застилать следующую от кровати Маргариты постель. Геррата, прислонившись к стене, разглядывала пленницу, а та принялась трапезничать, сидя на своей кровати. За богатую лишениями жизнь девушка отлично знала, как кушать такое блюдо, и ловко справлялась, не давая чечевице выпасть из лепешки. Хельха одобрительно на это посмотрев, взяла кувшин и налила чашку воды для Маргариты.
– И видною-то, чо ты иц простых! – удовлетворенно проговорила Хельха. – И рац есть-то не дура – то ужо есть не дура. Так у нас-то говорют!
Редкие люди хвалили Маргариту за ее разум, поэтому симпатичная толстушка сразу ей очень понравилась.
– У вас это где? – осмелев, спросила она.
– Я и Хельха с острову Утта, – присаживаясь рядом с Маргаритой, ответила Геррата. – Это невеликой остров меж двух морёв. Над им Ладикэ властвует, но кого тама токо нету. Без образованьёв всяковых на четырёх слогах щебесщаем, а кто-то есшо и бронтаянский цнает! Правда… писывать и читывать никто не умееца… С Утты я, Хельха и есшо повар. Его цвать Гёре. Я ц ним! Так чо ты дажо и не смотри на ёго стороны́, а то худо будёт! – повысила голос женщина. – Я мочь быть доброй и подмогать тобе. А мочь быть недоброй! Лучшею тобе меня не цлить! Мы с Гёре всех цдесь кормим. Голодною быть! Яцни́ла?
– Уяснила, уяснила … – поспешила успокоить темпераментную даму Маргарита. – Не волнуйтесь: я замужем.
– Так, чоб ты цнала! – спокойнее продолжила говорить Геррата. – А Хельха с О́львором. Это рыжий, со шрамами, кой тобя сыщал. А есшо цдесь почиваеца Эми́льна. Она бродяжка и чёрт цнает откудова. Прибилась к нам есшо в Сиренгидии, говорит из Орифа, а сама чёрнявая, как ворона. Эмильна с А́ргусом. Это тот крациво́й, в безжо́вом пласщу, кой тожо сыщал тобя. Аргус – второй послю герцогу человек, ёго войцковой наместни́к. Так, чоб ты цнала… А есшо цдесь, у око́н, ложо Соолмы, но она не ночёвать ц нами. Она с герцогом, коль ты есшо не поняла, то на всяк злучай говорю.
Маргарита кивала перемотанной бинтами головой, откусывала от лепешки и утирала разбитые губы.
– Я и тобе, ецли надобно, сысщу нёзанято́го, – подмигнула Геррата. – Дай цнать, коли так.
– Шпажибо, – с жующим ртом, поторопилась ответить Маргарита. – Не нато. Я жамушем, – повторила она.
– Ну тода-то не зырь на назших-то, – грозно сдвинула брови Хельха. – А то про телёса-то твойные ужо все тресщат. Кто их тока не навидался-то!
Маргарита покраснела под повязкой, понимая, что это сущая правда.
– И мой Ольвор-то видал! И Аргус-то! И Ло́рко-то! Это тот, кто первой-то тобя сыщал. Он-то трепло, экого цвет-то не цвидывал. Так чо все-то ужо всё цнают-то, поди! И дажо Э́орик-то тобя видал! Это с носом, кри́вывом таковом. Скоко раз-то ёму ёго ужо били – он и сам цабыл-то. Этот-то помалковать будёт. Он-то так маненько говори́т, чо ужо ёдва ль говорит.
– Но парень цолотой! – оживилась Геррата. – И нёзанятой! Болтал бы хоть самую малость побольшею – любая б с им повязалася.