В тени невинности

– Она отвела меня в свой лагерь. Там я живу последние годы.

– В Лейтхилле есть люди?

– Не совсем… Мы живем за пределами Лейтхилла в школе-пансионе Клирлейк.

– Клирлейк? Получается, Морис…

– Глава нашего лагеря, – слабо улыбнулся Боб. – Ты разговаривал с ним несколько дней назад. Когда… он сказал нам об этом, я своим ушам не поверил. Фирмино редкое имя для наших мест, не так ли?

– Так ты решил проверить?

– Никогда не простил себя, если бы не решился на это. Но ты ведь говорил, что один?

Я выскреб остатки каши из тарелки, пытаясь придумать убедительный ответ. Объяснение Роберту истории Алекса было бы совершенно лишним. Придется делать то, чего я терпеть не могу. Лгать.

– Правда? Я так сказал?

– Я не слышал своими ушами, но Морис говорил именно это.

– Мне кажется, он что-то перепутал. Связь в тот вечер была просто ужасной.

– Вот оно как. Разрешишь мне отлучиться по естественным делам?

– Да, конечно.

Роберт вытер рот, положил салфетку на стол и вышел через дверь кухни на задний двор. Его тарелка осталась наполовину полной. Алекс проводил гостя подозрительным взглядом и принялся перекладывать его кашу в свою тарелку.

– По правде сказать, я думал, что мне послышалось. Ты так легко врал ему прямо в глаза. Иронично, не правда ли?

– Ой, прекрати.

– Ты оказался в такой же ситуации, как и я. Меняются лица, места, время, но суть остается одной. Нельзя рассказать незнакомцу о принадлежности к бандитам, м?

– Роберт не незнакомец. Я просто не хочу вывалить на него твою грязь.

– А я, по-твоему, хотел при нашей первой встрече? Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что мы с тобой очень похожи. Только ты это скрываешь.

Доев чужую порцию, он отправил тарелки в таз со старой водой и скривился.

– Пусть Робин моет.

– Алекс…

– Что? Я не хочу лишний раз мочить руки.

– Во-первых, не Робин, а Роберт. А во вторых, почему ты так негативно к нему настроен? Я же вижу твою неприязнь.

– Почему он мне должен нравиться? Тебе не кажется это странным? С самой смерти Освальда ты ничего о нем не слышал, а тут он заявляется и говорит, будто всё это время как ни в чем не бывало жил в каком-то пансионе.

– Он пришел сюда из-за моего разговора с Морисом.

– А ты уверен, что Морису можно доверять? Кто он такой вообще? Если он сумасшедший людоед, который отправил Роберта по твою душу?

Я усмехнулся.

– И это я параноик? Ты несешь бред, Алекс.

– Неподалеку орудуют бандиты. Мы не знаем, кем они решат манипулировать, чтобы добиться своей цели. Тот факт, что ты когда-то знал этого мужика, еще не значит, что сейчас ты можешь ему доверять.

– Раз на то пошло, то Роберта я знаю дольше, чем тебя.

Алекс приподнял брови, а в его улыбке я прочел ничем не прикрытый сарказм.

– Правда? То есть ты хочешь сказать, что доверяешь ему больше, чем мне?

– Роберт меня никогда не обманывал. Всё мое детство он был примером для подражания. Почему я не могу ему доверять?

– Ты серьезно?

– Да, серьезно. И что теперь, опять сбежишь?

От такой простой фразы Алекс подавился воздухом; он медленно подошел к столу и развернул меня за плечо, чтобы видеть каждую черточку лица.

– Если я окажусь прав, то ты, наглый итальянец, будешь извиняться передо мной на коленях.

– Никогда, Александр. Читай по губам, – я улыбнулся. – Ни. За. Что.

– Знаешь, Фирмино, мне бы очень хотелось ошибаться.

Алекс вышел из кухни, оставив меня в совершенно смутных чувствах. Часть меня, что вечно кричала об опасности, упрямо подтверждала слова Алекса, но… Сколько можно быть параноиком? Встретив Алекса, я тоже постоянно ожидал от него какой-то беды. Дождался, конечно, однако теперь представить жизнь без мальчишки было очень трудно.

Я решил, что буду всегда начеку рядом с Робертом. А сейчас меня ждал долгий разговор о прошлом и будущем.

– Он ушел?..

Роберт встал возле стула, не решаясь сесть.

– Да, на Алексе сегодня стирка… То есть… Ладно. Наверное, я говорю что-то не то. Из нас двоих обычно разговаривает Алекс.

– Ты давно знаком с этим мальчиком?

Интонация, с которой он это произнес, заставила меня вздрогнуть. Как давно я знаю Алекса? Кажется, целую вечность, хоть познакомились мы этой осенью.

– Я не помню.

– Он какой-то странный. Меня это не касается, но…

– Знаю, – перебил я Боба. – Странный. Ему подходит.

– И ты теперь как Освальд защищаешь чужого ребенка?

– На самом деле Алекс и сам способен себя защитить.

– Тогда почему ты держишь его здесь?

Я опешил. Алекс ведь не вещь, что бы его держать. Роберт смотрел на меня так, будто надеялся на какой-то определенный ответ. Но что он хотел от меня услышать, я совершенно не понимал.

– Мы друзья. Я был совсем один, а потом нашел его… Кроме Алекса у меня никого не было.

Разве это не самая очевидная вещь в мире?

– Но ты хочешь попасть к другим людям, не так ли? Когда ты говорил с Морисом, ты ведь хотел.

– Ну… я был бы не против.

– Фирмино, – с отеческой нежностью произнес Роберт, – мой милый мальчик. Я приехал, чтобы забрать тебя в Клирлейк, и всё еще хочу это сделать. Но с тобой этот мальчик, и это стало для меня досадной неожиданностью. Я не знаю, как мне поступить.

Я понимал Роберта. На его месте я бы тоже был в замешательстве. Я своими руками закрутил клубок проблем, которые теперь вынужден распутывать. Алекс не согласится уехать, да и, судя по всему, Роберт тоже не слишком жалует мальчика.

– Я мог бы поговорить с Морисом, но… – он упал на стул, словно его ноги были не в состоянии его больше держать. – Я мог… А что если мы заберем мальчика в Клирлейк?

– Боб, я безумно ценю твою доброту, но мы не можем уехать прямо сейчас. У Алекса очень сложный характер: пытаться переубедить его – всё равно что жарить яичницу на снегу.

– Зачем его переубеждать?

– Он говорит, что ему трудно жить среди людей, поэтому вряд ли согласится вот так сразу уехать.

– Неужели только поэтому ты отказываешься от моего предложения? Ты ведь старше и сильнее мальчишки. Почему ты не можешь повлиять на него?

– Я не могу силой заставить его делать что-то. И не собираюсь.

Боб взглянул на меня с непониманием.

– Прости, если мои слова кажутся тебе странными, но в этот день я пришел сюда, чтобы выполнить свой долг перед дорогим мне человеком. Я должен позаботиться о тебе. Смогу ли я оставить ребенка, ради которого мой друг готов был перевернуть весь мир?

– Тебе так важно…

– Послушай, Фирмино, ты очень важен для меня. Мы должны найти способ переубедить мальчишку. Он сам не понимает, что говорит. Разве в нашем мире найдутся люди, которые предпочтут отказаться от крова и еды?

Я был согласен с Робертом, хоть сам до конца не верил в то, что мне придется оставить дом – место, которое защищало меня на протяжении всех этих долгих десяти лет от ужасов внешнего мира. Но если впереди меня ждет лучшая жизнь… Как же я ненавижу принимать решения!

Я не хочу ошибаться.

– Дай мне время.

– За мной скоро приедут.

– Мне нужно время, Боб. До завтрашнего утра.

Он кивнул. Его удручали нерешительность и недоверие с моей стороны, но при этом он понимал, что по-другому нельзя. Я больше не десятилетний мальчик, готовый бежать за мнимой надеждой.

Я не уверен, что что-то изменилось.

Запись шестнадцатая. Пластинки

Всем не угодишь. Вроде бы очевидный факт и ты его понимаешь с самого детства, впервые в своей жизни получив неодобрение от сверстников из-за розового свитера, который тебе так нравился, но… Как часто я корил себя, если у меня не получалось быть прилежным мальчиком? Не сосчитать. Поэтому в голове закрепился страх выбора, ведь ошибившись единожды, ты до конца жизни будешь жалеть. Вот только порой правильного выхода не существует. И как тогда остаться хорошим и счастливым?

Любой мой выбор будет ошибкой?

– В его пистолете не было патронов. Не кажется странным?

Когда я вышел во двор, чтобы запереть Элизу на ночь, Алекс сидел на качелях, неохотно раскачиваясь при помощи ног. В его руках лежал пистолет Роберта.

– Если у него не осталось патронов, то наставить на тебя незаряженный пистолет было единственным выходом из данной ситуации.

– Почему «друзья» отправили его в одиночку, хотя никто из них не был уверен, что ты всё еще живешь здесь? У него нет патронов, нет еды, нет спального мешка. Где Ричард собирался ночевать, окажись дом заброшенным?

– Его зовут Роберт.

– Это уже не пахнет подставой, а воняет.

– Алекс, прекрати. Что по твоему мнению я должен сделать?

– Связать его и выпытать правду.

– Отличный план! Давай уподобимся Джонсону и будем бить и унижать лишь бы доказать свое превосходство!

– Лучше быть наивным тупицей, которого каждый встречный разводит как ребенка.

Я не поверил своим ушам. Даже дышать стало тяжело: обида спазмом сковала горло. Да как он смеет? Неужели в его глазах я жалок до такой степени, что меня можно оскорблять, смотря прямо в глаза?

– Фир, я не имел в виду, что ты глупый, – поспешно начал оправдываться он, но я не стал слушать его жалкие потуги обелить себя в очередной раз.

Я молча ушел в дом. Если можно было бы дать имя беспомощной массе сомнений и пустых мыслей, то она определенно носила бы мое имя. Так жалок, что даже смешно. Наивная тупица.

– Почему ты здесь сидишь, Фирмино?

Я поднял голову и увидел Роберта. Он хотел подняться на второй этаж, но я преградил ему путь.

– Голова закружилась, пока поднимался, – соврал я.

– У тебя всегда были с этим проблемы, – улыбнулся Боб.

– Я сам по себе слабак. Чак много раз говорил мне, но я не хотел ему верить.

В синих, глубоко посаженных глазах Роберта можно было прочитать жалость. Он с трудом опустился на ступени рядом со мной и взъерошил мои волосы, как то любил делать Освальд.

– В тот день, когда впервые в твоих глазах отразился ужас смерти, и ты потерял голос, я решил, что до конца своих дней ты так и останешься немым беспомощным мальчиком. Но ты переборол свои страхи. Ты смог.

– Если бы Освальд не заделался моим личным психотерапевтом…

– Если бы ты был слабым человеком, то Освальд не сумел помочь тебе.

Я кивнул, не веря его словам, но всё же проникаясь теплотой, с которой он говорил это. Совсем как в старые времена. Может, я сплю, а голос Роберта лишь часть моего сна?

– Знаешь, Боб, наверное… Будет правильно поехать с тобой в Клирлейк. Я очень люблю свой дом и все воспоминания, которые прячутся здесь за каждым углом, но надо ведь двигаться дальше. После смерти старика Рэймонда год назад я задался вопросом: что делать теперь? В одиночестве сходить с ума как Рэймонд? Но ему было почти девяносто, а мне всего двадцать.

– А как же Алекс? – взволнованно прервал меня Роберт.

– Понятия не имею. Надеюсь, он перестанет кукситься.

– Мы не можем оставить Алекса.

– Я тоже этого не хочу, поэтому буду молиться на его благоразумность. Хотя зная Алекса, я не удивлюсь, если он бросит меня.

– Ты поговоришь с ним?

– Да, разумеется. Почему ты так беспокоишься о нем? Я думал, ты будешь настроен отрицательно по отношению к Алексу.

– Я вижу, что он важен для тебя, Фирмино.

Звучало разумно. Я скривил рот в подобии улыбки.

– Скоро стемнеет, да и ты с дороги наверняка устал. Показать твою комнату?

– Я не устал, мой мальчик. Вряд ли мне удастся уснуть, – печально выдохнул Роберт. – Я буду тебе признателен, если ты найдешь для меня какое-то дело, чтобы занять руки. Безделье меня угнетает. Хоть свечки позажигать. С моим зрением даже в дневное время одной свечи уже мало.

– Ну… Боб, ты же разбираешься во всяких штуках, вроде радио или телефона. Не мог бы ты починить проигрыватель?

– Граммофон Освальда?

– Ага.

– Он до сих пор здесь? Сколько лет бедняге?..

– Я надеюсь не так много, чтобы стать негодным для музыки.

– Что ж, я постараюсь сделать всё, что в моих силах.

Роберт еще чуть-чуть посидел рядом со мной, а затем ушел на чердак. Я натянул рукава свитера до самых кончиков пальцев, пытаясь спастись тем самым от зимних сквозняков. Помню, когда мне было лет тринадцать, Роберт назвал меня «мальчиком с грустными глазами». Я лишь искоса посмотрел на него и спрятался в своей комнате. Поначалу своим поведением Боб напоминал мне отца. Глубокой верой, которая стерлась в пыль с течением времени, если быть точнее.

Надо чем-то занять себя. Выходить во двор нельзя, ведь там Алекс. Значит, займусь шитьем. Сошью себе очередную маску или заштопаю носки. Скоротаю время до возвращения Роберта с чердака. Где я оставил швейный набор?

Пока я вспоминал местонахождение небольшой металлической банки, заполненной цветными нитками, Алекс вернулся в дом. Он встал в дверном проеме, скрестив руки на груди, и уставился на меня.

– Ты со мной не разговариваешь?

Оставив его вопрос без ответа, я принялся искать в комоде швейный набор.

– Фир, прекрати делать вид, будто меня не существует!

Игнорирование – самый лучший способ вывести Алекса из себя.

– Поверить не могу, что ты способен обидеться из-за какой-то ерунды.

Кто бы говорил, подумал я. Алекс не успокоился – он резко врезался головой в мою спину, заставляя ойкнуть и выронить только что найденный швейный набор.

– Вообще уже? – громко возмутился я.

– Ну наконец-то, а то я уже думал, что ты голос потерял…

– Ты прекрасно понимаешь, почему я так себя веду.

– Всё из-за Рафаэля…

– Роберта.

– Да мне плевать. Я мог бы дать ему шанс, скажем, только из уважения к тебе. Но для начала он должен убедить меня в…

– Алекс, я согласился поехать в Клирлейк.

Я выпалил это на одном дыхании, прекрасно понимая, как отреагирует Алекс. Я отказался от своего желания ради него, но сможет ли он отказаться от своих принципов ради меня?

– Т-ты… Почему?

– Потому что мне кажется такой исход самым верным. Мы с тобой могли бы делить одну комнату. Буду работать поваром или уборщиком днем, а по вечерам устраивать посиделки с гитарой. Никаких мыслей о том, как себя прокормить или пережить эту ночь. Мы будем жить как настоящие люди.

И опять этот непонимающий взгляд.

– Для тебя важно… жить так.

– Сейчас я осознаю, что поспешил с выбором. Но мне кажется, оно к лучшему. Разве плохо стремиться к лучшей жизни?

Возможно, со стороны Алекс это выглядело так, будто я пытаюсь сбежать от него при первой выпавшей возможности. Но всё то, что я уже пережил и то, от чего отказался, было самым истинным доказательством моей привязанности. Пусть я врал, что смог подавить в себе всё лишнее, мешающее мне быть с Алексом, сейчас я искренне надеялся на свою правоту.

– Не молчи, Ал. Скажи, что я слепец, ошибающийся на каждом шагу.

– Это так, но я понял всё еще в тот момент, когда ты забрал радиостанцию.

– Дело не только в этом. Боб очень важный для меня человек. Я не могу видеть его разбитым моим отказом.

Понимаешь ли ты это?

– Я починил граммофон, – неожиданно для меня в гостиной оказался Роберт. – Стало быть, я не вовремя?

– Нет, ты нам не помешал.

Мужчина поставил граммофон на журнальный столик. С собой он также прихватил парочку пластинок, которые во времена моего детства играли из его комнаты каждое утро.

– Скоро стемнеет, – произнес я, разрываясь между желанием послушать любимые мелодии и уже привычной осторожностью.

– Но мы же не будем шуметь, – улыбнулся Боб. – К тому же прослушивание одной пластинки не займет много времени.

Я поддался соблазну, увидев в руках мужчины пластинки с джазом. Роберт в полной мере разделял мою любовь к этому жанру музыки.

– Только до заката.

Любовь к джазу досталась мне от бабушки Диди. У нее был дивный голос, и во времена своей молодости бабушка часто выступала на сцене. Она была тем самым человеком, широко известным в узких кругах. Хоть mamma сердилась, когда разговоры бабушки Диди заходили о бурной сценической жизни, она всё равно рассказывала мне об этом. Особенно часто из ее уст слышалось имя саксофониста Орнетта. Он был страстно влюблен в бабушку и постоянно дарил ей подарки, среди которых присутствовали пластинки лучших джазовых исполнителей.

Роберт долго выбирал нужную пластинку. Когда его выбор был наконец-то сделан, а пластинка поставлена на свое место, из граммофона полилась музыка. От неожиданности я даже вздрогнул и испугался: не привлечет ли музыка внимание? Но калитка была крепко закрыта, да и благодаря моим ловушкам поблизости редко бродили зараженные.

– Вот и услада для наших душ, – Роберт опустился в мое кресло, но я не стал его прогонять.

Честно говоря, я еле сдержался, чтобы не растаять от восторга. Это было даже лучше, чем я себе представлял. Слишком нежно и чарующе. Мне представилась бабушка Диди, кружащаяся в танце под мотив саксофонов и литавр.

Единственным, кто не проникся атмосферой, был, конечно же, Алекс. Он потерянно смотрел то на меня, то на тяжело вздыхающего Роберта, и ему было совершенно не ясно, почему мы выглядим такими довольными. Я уверен, что игра на гитаре казалась ему более интересным занятием, чем прослушивание «одинаковых песен».

Тем не менее, он качал головой в такт музыке, а потом даже начал подтанцовывать. Алекс двигался красиво; что-что, а задерживать на себе взгляды он умел.

– Потанцуем? – предложил он вдруг мне.

– Что? Нет, конечно.

– Брось, весело будет

– Ищи другую компанию для танцев.

Алекс недовольно цокнул и продолжил кружиться по комнате. Когда дыхания стало не хватать, он упал на подлокотник кресла, игнорируя косые взгляды Боба.

– Почему Вы такой кислый?

– А почему ты такой радостный?

– Я не у тебя спрашиваю, зануда. Что Вас тяготит, Роберт?

Мужчина заерзал в кресле, потирая грубые руки о штаны. Его настораживало присутствие Алекса.

– Ничего, всё хорошо.

– Но я же вижу. Это из-за меня, да? Я очень грубо встретил Вас и даже не удосужился извиниться. Вместо этого искал какой-то подвох. Мне стыдно, ведь Вы друг Фирмино и наш гость.

Я не мог слушать его без доли скепсиса. Алекс отказывается от своих слов? Да не в жизни! Однако не было похоже, что он лукавит.

– Не стоит…

– Я вел себя неправильно. Разве гостям не полагается угощение?

– Не стоит, правда. Я и без того чувствую себя неловко.

– У Фира в подвале есть парочку бутылок вина. Готов поспорить, Вы давно не расслаблялись за бокалом алкоголя.

– С ума сошел что ли? – не выдержал я. – Завтра трудный день, а ты хочешь Роберта споить и сам отключиться?

– Мы не выпьем много.

– Какая разница?! Не кажется, что такое мероприятие рановато для тебя?

– Почем рановато, уже ведь вечер, – хихикнул Алекс.

– И вправду, Фирмино. Я вряд ли сегодня усну, так что бокал вина не помешает. Вино – благородный напиток.

Если с Алексом я готов был спорить, то с Робертом этого делать мне не хотелось. И всё-таки, какая наглость со стороны блондина! Уже и вином в моем доме начал распоряжаться…

Я демонстративно отвернулся, когда Алекс вернулся из подвала с бутылкой портвейна. Алкоголь я ненавидел с самого детства. В нашем доме всегда хватало пустых стеклянных бутылок и запаха перегара, поэтому повторение прошлого очень сильно отвращало меня от любого алкоголя.

– Даже не доставай третий бокал, – раздражительно сказал я. – У меня хватает занятий интересней распития спиртного.

Алекс простодушно усмехнулся, двигая табуретку к шкафу, чтобы достать хрустальный бокал с верхней полки. Даже если он пытается таким образом узнать Роберта получше, то он выбрал самый худший способ из всех возможных.

– Бутылка вся в пыли. Давненько никто не заглядывал к вину, а?

Он со звоном опустил бокалы на журнальный столик.

– Кому туда заглядывать?

– А как же штопор? – спросил Роберт, видя, как накаляется атмосфера между нами.

Алекс упал на диван и достал свой излюбленный кинжал.

– Алекс был бы не Алексом, если бы не умел открывать бутылки ножом.

– Конечно, в свои неполные четырнадцать Алекс успел всё перепробовать.

– Не ерничай.

– И вправду, Фирмино. Алекс ведь не будет много пить. Отнесись к этому проще.

Я обиженно наблюдал, как Алекс раскручивает и достает пробку из бутылки. В конце «представления» он театрально поклонился, разлил портвейн по бокалам и приподнял свой бокал, чтобы произнести короткий тост:

– За завтрашний день.

При свете свечи рубиновая жидкость отливала всеми оттенками красного. Возможно, в этом было что-то поэтичное, но я всё равно не мог преодолеть отторжение.

– Хорошее вино, – заключил Роберт. – Наконец-то я сумел согреться.

– Если тебе холодно, то я добавлю дров.

– Не стоит, мой дорогой Фирмино.

Алкоголем не согреешься, ворчливо подумал я. Это было написано даже в школьных учебниках, но, похоже, никто кроме меня их не читал.

– Я влюблен в сказку, – вдруг мечтательно протянул Алекс и тут же засмеялся, увидев непонимание на наших лицах. – Песня была такая. Эта нудная музыка, которую вы зовете джазом, мне напомнила о ней. Знаете, я был когда-то влюблен. А Вы, Роберт?

Мужчина почесал бороду, а затем сделал жадный глоток, даже не распробовав вкус.

– У меня есть жена. Девушка, которая спасла меня. Она настоящая сказка.

– Ого, правда?!

Я и сам был удивлен. Роберт всегда мне представлялся человеком далеким от романтических отношений.

– Да, это так. Мы произнесли друг другу клятвы пред алтарем. Отныне и навсегда мы с Мэри связаны.

– Ее зовут Мэри! Что за чудесное имя! Тогда поднимем бокал за Мэри!

Роберт охотно приподнял бокал и осушил его одним глотком.

– Разве Мэри не боялась за своего прекрасного мужа, который отправился так далеко? – неестественно громким голосом поинтересовался Алекс.

– Боялась, но… иначе нельзя.

– Вы так волнуетесь за Фирмино. Я и подумать не мог, что он так важен для Вас. Сегодня утром я видел в Вас ненадежного и очень подозрительного незнакомца, но как же я ошибался!

– Не стоит, Алекс, – неловко произнес Боб.

– Нет, Вы только подумаете! Способен ли кто-то в нашем мире быть преданным своему обещанию настолько сильно, чтобы рискнуть своим покоем? Такая искренняя привязанность и забота заставляет меня верить в мир. Освальд был бы безмерно благодарен Вам, Роберт, видя ваши светлые намерения.

Я резко поднялся со своего места и остановил музыку, хоть она была последним островком спокойствия. Роберт испуганно уставился на меня.

– Поздно, – тихо пояснил я. – Подброшу парочку дров в котельную, проверю, надежно ли закрыты двери, а потом возьму свечи, чтобы осветить твою комнату, и вернусь к вашей увлекательной беседе.

Не особо мне хотелось к ней возвращаться. Я просто придумал предлог, чтобы побыть в тишине. Не люблю алкоголь и всё на этом.

Однако про двери и свечи я не соврал и добросовестно выполнил свой долг. Вышло как-то слишком быстро, поэтому я вышел на крыльцо заднего двора. Сегодня действительно особенный день.

На улице не было видно ни зги: солнце давно спряталось за горизонтом, а луну скрывала плотная пелена туч. Холодно и сыро, как будто вот-вот пойдет дождь. Я оперся о парапет, вглядываясь в темноту неба. Мне чудились странные шорохи у забора и стоны в листве, но всё это было не больше, чем игра воображения.

Чуть позже на дом опустился призрачный туман… Пальцы посинели от холода, но я продолжал стоять у парапета. Трава тускнела всё тем же синим цветом, покрывшим всё: сарай, колодец, тропинку к курятнику и даже беднягу Элизу, которую я так и не запер в этот вечер. Сквозь синь тумана я смотрел на свой двор глазами ребенка, что не хочет прощаться с родительским домом. Но где-то в глубине души я был рад, что Виллсайл останется в прошлом.

Я устал ждать перемен, поэтому наконец-то делаю тот самый долгожданный шаг. Быть может, в далеком будущем я буду рассказывать своим детям о прошлом как о кошмаре. Кто знает.

Когда пальцы окончательно заледенели, я понял, что пора возвращаться в дом. Я не знал, сколько прошло времени, однако полупустая бутылка говорила о многом. Роберта в гостиной не было, а вот Алекс лежал на диване, невидящим взглядом изучая потолок.

– Пьянь, – зло бросил я.

– Фир…

– В тебе ни грамма совести! Ползи до кровати как хочешь, но чтоб сегодня я тебя не видел. Эй, ты меня вообще слышишь?

Я пнул ни в чем не повинный диван – Алекс даже бровью не повел.

– Райдер… Ушел спать.

– Его зовут Роберт… Santo cielo! Еще пытаюсь с тобой разговаривать. Ты меня сильно разочаровал, Алекс.

Я вернул пробку в бутылку и уже хотел отнести вино на свое законное место, но вдруг за моей спиной раздался торжествующий смех.

– Разве Фир не должен быть рад моему примирению с Робертом?

Алекс сидел на диване, перекинув ногу на ногу и широко раскинув руки. Колючая улыбка неестественно искривляла его губы. Не было и следа алкогольного опьянения.

– Твои дурацкие фокусы.

– Но ты ведь поверил. Хотя если быть честным, то я оскорблен. Ты подумал, будто я и вправду стану извиняться перед Робертом?

– И что же ты задумал?

– Я просто выбрал самый лучший способ развязать язык твоему другу. С каждой секундой моя уверенность в собственной правоте лишь крепла. Если бы он не почувствовал, что запахло жаренным, то я бы припер его к стенке.

– Твоя одержимость меня пугает.

– Ты не понимаешь! – капризно протянул он. – Я заставил его поверить в то, что я безопасный слушатель. Он думает, будто бы я ничего не вспомню на завтрашний день. Но в отличие от него мой разум чист.

– Ты не оставишь его в покое даже сейчас?

– Он не сумеет уснуть после всего, что я сказал ему. Ты же видел, как у него забегали глазки, стоило упомянуть Освальда?

– Не втягивай сюда Освальда.

– Вот стараешься ради тебя, а ты всё равно сердишься…

– Ты стараешься заставить меня извиниться перед тобой. Всё, лишь бы потешить свое эго.

– Я беспокоюсь о нашем будущем, Фир. Не думай, будто я с самого начала не понимал, как тебе был важен Клирлейк и что ты не хотел отказываться от мечты жить среди "нормальных" людей.

– Не одному же мне терпеть лишения ради… ради тебя.

На лице Алекса отразилась печаль. Он откинулся на спинку дивана и пожелал мне доброй ночи, давая понять, что разговор окончен.