Дневник свадебной феи

Ровно три года, как это и было положено молодым специалистам, я отработала по распределению в научно-исследовательском институте: в НПО «МАСЛОЖИРПРОМ».

Каждый день, с 9.00 до 18.15, строго по графику, как и вся социалистическая страна, я работала на окладе сто двадцать рублей в месяц – стандартная зарплата инженера. В старинном здании института, в «допотопных» условиях, на отжившем свой век оборудовании люди пытались что-то исследовать и изобретать. Было ощущение, что все просто коротают время: оклад ведь не зависел от количества разработок. Но коротать время не входило в мои жизненные планы – ведь это же время моей жизни! Я вовремя это поняла.

Здесь я окончательно убедилась, что выбранная профессия совсем не по мне. Да и зарплата инженера не позволяла сводить концы с концами: целый год я откладывала деньги, чтобы купить себе зимние сапоги, которые стоили тогда как раз сто двадцать рублей. Ещё год я собирала себе на пальто. Пришло осознание, что наше общество устроено как-то неправильно: учиться пять лет в институте, чтобы потом, голодая и отказывая себе во всём, служить тупиковой отрасли экономики?

Тогда я приняла твёрдое решение: найти своё истинное призвание, которому не жаль отдавать всё своё время. Даже если и голодать, то хоть ради высокой цели и развития.

Первое испытание на прочность. Ураган

Кроме учёбы, были в те годы и некоторые события, не позволяющие скучать от однообразия студенческой жизни. Об одном из них я и хочу сейчас рассказать в качестве лирического отступления. Это могло бы стать основой для сценария остросюжетного фильма: столь яркие приключения выпадают не часто.

Чего стоит человеческая жизнь? Как устоять человечку, такому крохотному, перед огромной силой стихийного бедствия? Откуда берётся тот несокрушимый внутренний стержень, который даёт опору в любой, самой сложной ситуации? Я поняла тогда, что без этого стержня никак нельзя – унесёт.

Всё произошло 14 августа 1982 года, в Белоруссии. Будучи девятнадцатилетней студенткой, я приехала на каникулы к бабушке Ирише, в нашу деревню Лахву. Приехала вместе с младшим братишкой Сашей, которому в то время было 11 лет. Остальные родственники как раз тоже решили собраться: жизнь раскидала всех по разным городам, закрутила в водовороте дел – мы не виделись несколько лет. И вот бабушка получает сразу несколько телеграмм: четыре внучки одновременно едут в гости! Едут со своими семьями. Старший сын Арсений имел трёх дочерей: красавицы все и умницы – Лида, Таня и Рая. Четвёртая внучка – я, ну и мой брат Саша. Все сёстры уже были замужем, имели по двое детей.

На соседней улице деревни жил второй сын бабушки – дядя Павел. У него детей было двое: Галя и Толик. Тоже взрослые, у каждого своя, интересная жизнь, и мне не терпелось их всех увидеть поскорее и обо всём расспросить.

Мы с Сашей прибыли первыми, добрались вполне благополучно. Затем приехала Рая с двумя малышками-дочками и с мужем Сашей. Вечером надо было встречать с поезда Таню с маленьким Серёжкой, а под утро, на рассвете, должна была приехать Лида с семьёй. В общем, день обещал быть очень интересным. Но он превзошёл все наши ожидания!

Всё началось вечером, в восьмом часу. Погода стояла жаркая, солнечная, небо было чистое, безоблачное. Ничто не предвещало беды. Мы с Раей, две счастливые сестрички, радостно обсуждая новости, отправились пешком на вокзал, встречать сестру Таню с ребёнком. Раин супруг Саша в это время, вместе с Толиком и с прибывшим ранее Таниным супругом, тоже Сашей, взяв с собой верного сторожевого пса Барса, сели в лодку и поплыли на реку Припять искать островок, где можно было бы поохотиться на уток. Они рассчитывали вернуться утром к большому семейному столу с добычей.

Дядю Павла в это время задержали на работе неотложные дела: он был председателем сельсовета. Телефонов в то время ещё ни у кого не было. Связью служило «сарафанное радио». Одиннадцатилетний Саша оседлал велосипед и отправился за дядей Павлом в сельсовет, чтобы тот поторопился к вечернему приёму, где его ждёт «сюрприз»: собираются гости. В общем, жизнь кипела, никто не сидел без дела в этот жаркий летний вечер. Все находились в предвкушении интересных событий, радости встреч, в ожидании сюрпризов.

Но ошеломляющим «сюрпризом» для всех неожиданно стала разбушевавшаяся стихия.

До станции идти было далековато, минут сорок, через всю деревню. Мы весело разговаривали с Раей, когда вдруг мне стало трудно дышать. По моим наблюдениям, такое могло быть только при надвигающейся грозе. Сначала Рая удивилась и не поверила: «Смотри, какое небо чистое!» Когда же мы дошли до вокзала, действительно небо вдруг помрачнело и горизонт окрасился зловещим тёмно-серым цветом. Долгожданный поезд пришёл без опозданий, и радостная Таня с ребёнком спрыгнули по лесенке в наши объятья. Мы взяли её тяжёлые сумки с гостинцами, а она несла трёхлетнего ребёнка.

От станции до деревни простиралось широкое поле, а за ним тянулся сначала нежилой район каких-то старых складов. Вокзал же представлял собою крохотное неуютное строение без «посадочных мест», так что перспектива простоять там до конца грозы нас не устраивала. Оценив ситуацию, мы решили, что успеем добежать хотя бы до ближайшего жилья.

Бежать, конечно, было непросто с чемоданом, который несла Рая, и двумя сумками, которые достались мне Но, видимо, убежать от этой напасти было уже и не суждено. Чёрная туча, казалось, была ещё далеко. Мы торопливо шли по просёлочной дороге через цветущее поле, любуясь бескрайними просторами, как вдруг на горизонте небо стало совсем чёрным, и могучий лес, видневшийся вдали, вдруг начал ложиться, как будто его приглаживал невидимый асфальтовый каток. И тут же над полем возник странный громкий гул: земля словно задрожала и загудела. Вслед за этим завыли сирены находящейся неподалёку воинской части. Этот жуткий рёв дал нам понять, что происходит нечто более серьёзное, чем просто гроза. Уж её-то привычные раскаты нас не пугали.

То, что начало твориться через минуту, не поддавалось пониманию. Порыв ветра с лёгким хлопком уложил несколько придорожных столбов. То тут, то там нам преграждали дорогу фонтаны искр из рухнувшей прямо под ноги линии электропередач. В то время ещё повсеместно стояли деревянные столбы. Мы отскочили в сторону от дороги, которая мгновенно стала опасной. Следующий удар ветра поднял, кажется, всю дорожную пыль в воздух: ничего не стало видно, только взвесь песка и камней со всех сторон, больно бьющая в лицо. Нас сбило с ног, но песок – это мелочь, подумала я, отмоемся. В следующую минуту солнце исчезло совсем, и стало так темно, что я едва различала предметы в нескольких шагах от меня. Сёстры вдруг исчезли во мраке. Я услышала их голоса, окликавшие меня, и прокричала в ответ, чтобы не ждали, а скорее уносили ребёнка. Быстрее идти с сумками я не могла. В странном мутном мареве я пыталась двигаться в сторону деревни. Но попытки не были успешными: резкие порывы ветра отбрасывали меня в сторону. Чтобы не паниковать, я представляла себе Чарли Чаплина: как смешно это выглядело бы на экране немого кино.

Меня поднимало и переносило одним махом на несколько метров! Такие лихие прыжки не удаются даже опытным спортсменам, при этом я всё же каким-то чудом держалась на ногах.

Дальше, вообще, началась комедия «а ля фарс»: стоявший неподалёку огромный стог сена, заготовленный на зиму, вдруг плавно поехал «по полю-полю, по полю-полю», и, лихо перекатившись через дорогу перед моим носом, умчался в неизвестном направлении.

Наконец, я увидела бревенчатый дом, показавшийся мне спасительным пристанищем, и кинулась в его сторону. Дом повёл себя невежливо: небрежно сбросив крышу передо мной, он вдруг раскатился по брёвнышку. Я кинулась прочь, тем более что совсем близко увидела надвигавшийся на меня грозный забор с колючей проволокой. Едва успевая уворачиваться от несущихся на меня строений, перепрыгивая канавы, я упрямо шла к людям.

Огромное количество летающих объектов никак не давало мне в полной мере осмыслить происходящее, и я из последних сил двинулась к следующему силуэту. Это был одноэтажный дом, и я с радостью отметила, что он кирпичный. Я вцепилась в него, точнее в дверную ручку, и начала отчаянно стучать. Помню, подумалось тогда, что если меня оторвёт от этой ручки, то на вторую попытку сил может уже не хватить.

Дверь открыли не сразу, видно, в таком шуме мой стук просто таял. Девушка, вышедшая мне навстречу, явно рисковала: открытую дверь чуть не сорвало с петель. Меня, буквально, втянули в дом, и дверь захлопнулась. Только тут я поняла, как мне повезло, потому что в этот момент словно бездна обрушилась с небес: за потоками воды по стеклу было, вообще, ничего не видно.

Добрые люди напоили меня валерьянкой и чаем, заботливо расспросили обо всем произошедшем.

Дождь продолжался, казалось, целую вечность. За окном стояло нечто невообразимое: яркие вспышки молний озаряли кромешную темень, словно фонарь подводной лодки искал наш домик на морском дне. «Если нас не унесло ветром, то, наверно, смоет потоком воды», – озадаченно подумала я.

Сколько времени бушевала стихия, я не могу сказать – все часы, настенные и наручные, остановились. Сама атмосфера была фантастически наэлектризована. Дышать было трудно. Счастье, что я обрела крышу над головой!

Но всё когда-нибудь кончается. Наконец-то, немного рассвело, и даже показались блики заходящего солнца, напоминающие о том, что мы всё ещё на этом свете.

Мои спасители дали мне зонтик и большие резиновые сапоги, так как я сразу же собралась идти домой. Девушка по имени Ева любезно пошла провожать меня до центральной улицы, ведь я совсем не знала местности в этой части деревни.

Зрелище, которое открылось нашим глазам, было не для слабонервных. Всё вокруг было залито водой чуть ли не в полметра глубины. Апокалиптический пейзаж вокруг говорил о множественных разрушениях в деревне.

Мы двинулись в путь, и сразу зачерпнули воды в сапоги, но на такую мелочь некогда было обращать внимание. А посмотреть было на что: заборы и мелкие строения вокруг были разрушены, огороды затоплены, столбы лежали, перегородив дорогу. Огромные вековые деревья были расщеплены пополам и тоже перекрывали дорогу. Поэтому пробрались мы на центральную улицу не сразу.

Там было полно народу: кто-то уже разбирал завалы, кто-то бежал на помощь к соседям… Несколько человек пытались освободить из-под завалов уцелевший грузовик, ещё один грузовик лежал кверху колёсами. Ни электричества, ни связи не было.

Добравшись сначала до дома дяди Павла, я узнала, что сёстры благополучно добежали до него. Какое-то время они ещё пытались искать меня в тумане, но даже самый сильный крик не был слышен в таком гуле. К счастью, все были целы, хотя страху натерпелись: у Татьяны ветром вырвало из рук ребёнка и понесло. Такой маленький и лёгкий, он какое-то время находился в свободном полёте, а перепуганные сёстры носились за ним, пытаясь отобрать его у стихии. Ребёнок не пострадал, и, к счастью, ничего даже не понял. А Татьяну потом долго отпаивали валерьянкой.

Дядя Павел переждал стихию в сельсовете и вынужден был почти вплавь добираться домой.

А вот Сашка на своем велосипеде далеко не уехал: после того, как его, сидящего верхом, перенесло через канаву с водой вместе с велосипедом, он разумно решил укрыться в ближайшем соседском доме. Ну а потом уже и велосипед не понадобился: нужна была разве что лодка.

Когда мы дружно добрались, наконец, до бабушкиного дома, то с облегчением увидели его целым и невредимым, только повалило берёзу во дворе. При свете керосиновой лампы мы долго делились впечатлениями, утешая друг друга и радуясь, что живы.

Но «трое в лодке, не считая собаки», затерявшиеся где-то в волнах Припяти, не давали нам покоя: что же стало с мужчинами, уехавшими на охоту? Всю ночь мы не могли уснуть: ждали, что они вернутся. А их всё не было. Нервы у сестёр начали сдавать, и они дружно разрыдались. Наплакавшись вволю, они, наконец, взяли себя в руки, и Рая, с выражением безысходной тоски на лице, гордо произнесла: «Детей подниму сама!»

Начало светать. Утро принесло с собою новую надежду. К тому же все с нетерпением ждали поезда с юга, на котором под утро должна была приехать Лида с семьёй. Но их почему-то тоже всё не было и не было. Мы строили самые разные предположения, и ни одно из них уже не казалось нам невероятным в этот невероятный день.

Через несколько часов Лида, ко всеобщей радости, всё же появилась. Оказывается, их поезд в полной темноте проехал станцию. Света не было на много вёрст вокруг, и заметили это далеко не сразу. Первой забила тревогу Лида, увидев знакомые с детства силуэты ландшафта. Ей ничего не оставалось делать, как остановить поезд с помощью стопкрана. До следующей станции был ещё не один час пути. И поезд, как ни странно, остановился по требованию, посреди диких лугов.

Лида с Николаем ехали с Украины, конечно, не с пустыми руками. Август – время урожая. Они везли арбузы и дыни со своего огорода, на свою голову. Да ещё пару вёдер с фруктами и орехами. Шли по шпалам до самой станции и не могли понять, что стало с их родным краем. Всё вокруг выглядело незнакомым, словно здесь прошёлся ураган. У них возникло странное подозрение. А когда вошли в саму деревню, то с ужасом всё поняли.

Где-то к полудню, наконец, появились и наши мужчины-путешественники. Все целы, но без лодки и без собаки. Нашли они далёкий островок, когда вдруг цвет неба изменился. Только вышли на берег, и началось! Хотели накрыться лодкой, но её тут же куда-то унесло: вглубь острова, на сушу. Собаку тоже унесло – только она одна знает, куда. И только через неделю, исхудавшая до костей, вернулась она домой: видно, долго искала дорогу, так как уехала из дому впервые и местности не знала. Шла, видно, вдоль по реке, против течения. От радости она долго не могла начать есть, пока трижды не облобызала каждого члена семьи.

Мужчины наши ночь пересидели на острове, а утром пошли искать свой «Летучий голландец». Лодка, как ни странно, уцелела, хотя «прочесала» весь остров. По бездорожью дотащили они её до воды. А потом вдруг решили, что негоже с пустыми руками возвращаться с охоты, и всё же подстрелили одну дикую утку (которую потом никто есть не мог). Домой добирались так долго, потому что речка вся была запружена рухнувшими в неё деревьями, и лодка с трудом огибала их, то и дело застревая в намокших ветвях.

Наконец, вся семья собралась за большим столом. Постепенно все успокоились, а затем почувствовали прилив энтузиазма – пошли на экскурсию по деревне, проведать друзей и соседей.

Экскурсия оказалась незабываемой. Вид поваленных деревьев напоминал о мощности ветра: у многих погибли целые сады, с домов посрывало крыши, повыбивало окна. Деревянные столбы линии электропередач были полностью уложены на дороги до самого горизонта. Тропинки были размыты ливневыми потоками, придорожные канавы превратились в венецианские каналы. Пострадали животные: где-то погибли свиньи в обрушившемся сарае, где-то куры и утки, коровы поломали ноги. Человеческих жертв, как выяснилось, не было.

Радио и телевидение не работали из-за повреждений на линиях. А в газетах потом написали, что это был смерч небывалой силы. Нам ещё повезло, что мы не оказались в эпицентре: где-то рядом переворачивало железнодорожные составы, а машины летали, как аэробусы.

Родители мои всё это увидели в программе «Время», но не могли нам дозвониться – связи не было ни телефонной, ни телеграфной. Вот уж поволновались!

Вот так однажды мне удалось соизмерить силу гравитации и природной стихии. Это было смешанное ощущение страха, беспомощности, но и, одновременно, азарта борьбы. Такое фантастическое зрелище я впервые видела наяву: необыкновенное, неправдоподобное и уникальное. Опыт, который я получила, послужил стимулом к занятиям спортом.

Я подробно записала тогда всё это в свой дневник: поэтому так хорошо помню детали спустя столько лет.

Создание собственной семьи

В студенческие годы я как-то не задумывалась о замужестве.

Во-первых, будучи чересчур ответственной, я полностью сосредоточилась на учёбе, и она поглощала все мои силы и время. Да и по вечерам я, в основном, сидела в библиотеках или на семинарах, образовательных курсах. Ещё в пятнадцать лет я осознала, как мало собою представляю. С тех пор доминирующим желанием стало самосовершенствование. К счастью, ко мне в руки вовремя попали редкие тогда книги Владимира Леви и Дейла Карнеги, заставившие поверить в себя.

Во-вторых, я совершенно не умела общаться с противоположным полом. Мама всю жизнь старательно предостерегала меня от коварства мужчин: она знала массу страшных историй и панически боялась, что что-то подобное может произойти с её наивной дочерью. Поэтому лет до 23-х я жила с установкой: держаться от мужчин подальше.

В-третьих, мне вполне хватало моих фантазий, книг с любовными романами, очаровательных киногероев и эстрадных певцов на экране. А если кто-то из сверстников и вызывал мой интерес, то я старательно заглушала его в себе, тщательно скрывая свои симпатии. Я боялась своих чувств.

А ещё я очень боялась своего отца: его старорежимные взгляды и строгие предупреждения заставляли меня трепетать. Я-то знала, на что он способен за ослушание: мог и ремень взять в руки – в детстве мне часто перепадало подобное наказание.

В глазах родителей моей жизненной задачей было стать достойным гражданином своей страны – со строгой нравственностью и принципами коммунистической морали. «Комсомольское» воспитание прочно вошло в моё сознание и не допускало какого-либо кокетства или вольности в отношении мужчин.

Я была симпатичной стройной голубоглазой блондинкой с длинными волосами. Именно это и беспокоило строгих родителей: они регулярно «читали мне нотации» для профилактики. Я носила строгие костюмы, тщательно скрывающие линии фигуры, и причёски с гладко зачёсанными волосами, убранными в пучок. Пользоваться косметикой мне запрещалось, разве что её не будет видно: прозрачный лак для ногтей и светлая пудра.

Так были заложены комплексы, с которыми мне потом пришлось бороться целых двадцать лет. Теперь я сожалею, что в своё время стеснялась молодёжной одежды, боялась даже простого макияжа и модных стрижек. Я стремилась быть незаметной: так было проще, безопаснее, что ли.

Стоило мне хоть чуточку принарядиться, как внешний мир сразу же становился агрессивным. Цепкие взгляды мужчин обескураживали меня, а придирчивые взгляды женщин заставляли делать каменное лицо и стоять по стойке «смирно». Про мою походку говорили: «качающийся столб». С прижатыми к бокам руками и опущенной головой я старалась пройти как можно незаметнее.

Лишь дома, наедине с собой, я могла позволить себе танцевать и петь. Эта свобода была такой сладкой! Но состояние творческого экстаза было для меня «запретной зоной». И было бесконечно жаль, что никто не увидит моих талантов. Лишь робкие стихи, что писала украдкой по ночам, оставались на память о тех днях. Я не понимала, что «тюрьма» была внутри меня, и все жизненные «ограничители», на самом деле – всего лишь призрачный фантом. Но тогда я жила по железным законам, подчиняясь чужой воле и общественному мнению.

Позже, лет с двадцати трёх, у меня периодически стали возникать дружеские отношения с ребятами, но только дружеские – никаких романов! Я панически боялась, что кто-то вдруг заметит, что я – особа женского пола, а не просто товарищ, поэтому вела себя соответственно: очень сдержанно, по-деловому. Никому я не позволяла нарушать эту дистанцию.

А ещё я очень боялась попасть в зависимость: зная властный и упрямый характер своего отца, я всячески избегала подобных мужчин и могла общаться лишь с тихими и покладистыми юношами. Поэтому долгое время ни о каком замужестве не могло быть и речи.

Однако, наступило время, когда мама спохватилась и забеспокоилась о том, что я могу остаться «старой девой», а это, вообще-то, тоже не входило в родительские планы. И тут на меня стали оказывать давление, буквально выставляя из дома – на поиски жениха.

Нехотя и в мрачном настроении я пошла на вечер во Дворец молодёжи. Это было 22 декабря 1987 года.

Новогодний концерт закончился. После него была, как водится, дискотека. Я давно разочаровалась в дискотеках: считала их детской забавой для бесшабашной молодёжи. Меня же привлекал особый тип мужчин: сдержанные, целеустремлённые, таинственные, недосягаемые для обычных девчонок.

В этот вечер, в уютной атмосфере новогоднего праздника, ко мне вдруг подошёл юный паренёк с большими удивлёнными голубыми глазами и открытой улыбкой. Он пригласил на танец и больше не сводил с меня взгляда. Во время танца и после я не знала, куда деваться от его глаз. Захотелось сбежать. Но сбежать от него не удалось: с этого момента он стал ходить за мной буквально «хвостом». Он приезжал каждый день встречать меня с работы, а в выходные появлялся у моего порога прямо с утра. Он был очень внимателен и забот лив. Я поняла, что это – первое его серьёзное чувство, и осознала, наконец, как же мне повезло.

Витя оказался на два года моложе меня. Его чистая душа ещё не успела окунуться в круговорот жизненных проблем, его восторженные голубые глаза так мало повидали в этом городе, куда он приехал учиться в вузе. Скромный паренёк из тихой глубинки Костромской области, он выглядел удивлённым мальчишкой, которому всё вокруг было необычайно интересно.

Как можно было не ответить на чувства такого возвышенного создания?! Его лучистые глаза и ласковые руки быстро «отогрели» мою одинокую душу: он стал мне очень дорог и необходим.

Уже через месяц он сделал мне предложение. Такое бурное начал, отношений меня не испугало. Наоборот, я с радостью отпустила на волю все свои чувства, и они хлынули таким потоком, что не было никакого смысла ни ждать, ни скрывать их. Я дала согласие: мы поженились через три месяца после знакомства, 16 марта 1988года.

Во Дворец бракосочетаний приехала добрая половина родни, друзья, сослуживцы. Говорили, что я выглядела, как классическая юная невеста: традиционная фата с венком из белоснежных цветов, гипюровое многослойное платье. Особое удовольствие мне доставляли туфельки, белые с серебристым рисунком: таких красивых и удобных у меня ещё никогда не было. И никогда прежде я так не танцевала! Я чувствовала себя самой счастливой на свете. Восторг и покой впервые охватили мою мятежную душу.

После свадьбы наши отношения стали ещё нежнее и только крепли с каждым днём. Я, в свою очередь, старалась оправдать все его надежды. Раньше мне казалось, что я ещё и не живу вовсе, а только готовлюсь. И лишь теперь пришло ощущение полноты жизни, осмысленности её цели: давать счастье любимому человеку.

Мой сын – Чистяков Михаил Викторович

Ровно через год, 18 марта 1989 года, у нас родился сын Мишутка – этакий крепыш и настоящий русский богатырь. Я чувствовала себя невероятно счастливой. Наконец-то, я сделала нечто значительное в своей жизни!

Мишутка был необыкновенно милым и славным ребёнком. Он быстро подрастал и радовал всех своей сообразительностью. В нём с самого раннего возраста чувствовалась большая сила и энергия, волевой характер. Конечно, иногда с ним было нелегко сладить, но я старалась предоставить ему больше возможностей для проявления себя, не подавлять его детские порывы. А получив свободу действий, он быстро всему учился сам.

Это было как раз время дефицита продуктов и товаров. Баловать было некогда и нечем. Мы с ним вместе стояли в многочасовых очередях за продуктами первой необходимости, которые продавались в строго ограниченном количестве, по талонам, за которыми, в свою очередь, тоже надо было постоять в очереди в паспортном столе.

Детское питание – молочные смеси и баночки с фруктовыми пюре – продавалось только в специализированном магазине, до которого ещё надо было добраться, строго по рецептам детской поликлиники, и к тому же надо было постоянно караулить его привоз, иначе могло просто не достаться. Ползунки и пелёнки «официально» продавались в единственном магазине «Аист», что на Васильевском острове, по талонам женской консультации, которые выдавались строго только женщинам, идущим в декретный отпуск. А подгузники приходилось шить самой – из марли, которая тоже была в страшном дефиците. Да ещё надо было раздобыть стиральный порошок и детское мыло, простояв пару часов в «душной» очереди.

И только тогда, придя поздно вечером домой с ребёнком в коляске, загруженной сумками с ценной добычей, можно было… не отдохнуть, а от души «оттянуться» в стирке подгузников и ползунков, что накопились за день.

Бытовые проблемы отнимали гораздо больше сил и времени, чем непосредственные занятия с ребёнком. Ведь почти всё приходилось делать вручную. Кипячение, утюжка, приготовление обеда и молочных смесей… Хорошо ещё, что долго кормила грудью (7 месяцев), пока он не попробовал более густой пищи с ложки, и тогда он стал требовать только ложку – как настоящий мужчина.

В свободное от кухни и стирки время я старательно шила и вязала на спицах малышу костюмы, комбинезоны, брюки и даже ботинки. Купить все это было очень трудно, да и не на что. Иногда для того, чтобы выкупить детское питание в 10 утра, сначала приходилось в 8 утра заработать немного денег, постояв в очереди в пункт стекло тары – на сдачу молочных бутылок.

Наш папа тогда был студентом дневного отделения ЛИТМО, по вечерам после учёбы посещал школу менеджеров, а ещё учился на курсах в автошколе. Будучи старательным учеником, он одновременно был и хорошим отцом. Именно он больше всех играл с сыном: крутил-вертел его, подкидывал вверх, как мячик, от чего тот приходил в полный восторг.

Когда материальное положение стало совсем затруднительным, Витя пошёл работать ночным сторожем на соседнюю стройку, а заодно дворником в ближайшую поликлинику. Я гордилась им, и иногда ходила с ним – помогать по работе. Радостно смеясь, мы вместе подметали территорию или сгребали снег: вдвоём эта работа не казалась такой скучной. А на стройке однажды ему пришлось в одиночку тушить пожар ночью: он вовремя заметил дым и справился без помощи пожарных.

Когда ребёнку исполнился год, я решила, что мне тоже пора подрабатывать: надо было как-то обеспечивать текущие нужды. И я занялась пошивом одежды на дому. Целыми днями я металась между швейной машинкой и ребёнком. Мишка ползал по всей квартире и делал всё, что ему вздумается, к великому своему удовольствию. Я обучала его играть самостоятельно, чем он и занимался, но вскоре его приходилось мыть с головой.

Зато, когда я отдала его в ясли в полтора года, воспитатели были поражены тем, что ребёнок умеет самостоятельно есть ложкой, надевать штанишки, ходить на горшок и убирать игрушки, причём не только за собой, но и за другими детьми. И он не устраивал истерики по поводу отсутствия мамы, а с удовольствием играл и общался с другими детьми.

Миша рано начал говорить и с двух лет свободно общался со взрослыми: с воспитателями, с соседями, с гостями. Его высказывания передавались из уст в уста, как анекдоты, я иногда даже записывала их в книжку, на память. Они были так забавны и оригинальны.

Одно из первых его «гениальных» изречений я помню, как сейчас. Миша любил книжки про роботов и трансформеров. Но вот однажды в его руки попал медицинский атлас (ему тогда было 1 год и 8 месяцев), он впервые в жизни увидел скелет. Не зная, кто это такой, он изумлённо констатировал: «Мама! Йобот голенький!»

Впоследствии он хорошо рисовал скелетов, тщательно изображая каждый позвонок, каждую косточку, чем немало шокировал воспитателей в детском саду.

Примерно через год он уже высказывал собственные суждения обо всём на свете. Однажды, увидев два одинаковых «Запорожца», стоящих «нос к носу», он воскликнул: «Как два друг дружки стоят!» А в троллейбусе, увидев солидного военного в каракулевой папахе, он стал вслух высказывать предположения: «Ой, какой солдат!» Вокруг тихо засмеялись. «Нет, это не солдат, а генерал!» – смех вокруг стал громче. «…Нет, не генерал. Я знаю, это – Чапаев!» После чего весь троллейбус покатился со смеху, включая военного.

Миша рано стал проявлять самостоятельность, не только дома, но и в незнакомой обстановке: он никогда не терялся. Однажды в магазине, на виду у огромной очереди, трёхлетний карапуз прошёл под столом к продавцу, заглянул под прилавок и на вопрос, что он здесь делает, невозмутимо ответил: «Хочу посмотреть, что у тебя есть из-под прилавка?» – очередь разразилась дружным смехом.

В два с половиной годика он самостоятельно ушёл «по малину». Я долго и громко звала его, бегая по склону горы. Он прекрасно слышал меня, но откликнулся не сразу. На мой вопрос, почему он не отзывался, малыш с набитым малиной ртом спокойно ответил: «Мой рот всё время был занят!»

Его развитие шло с опережением: так считала наша участковая врач. Он был довольно крупным, в раннем детстве ничем не болел: мы с ним не знали, что такое диатезы или плохой аппетит. И я надеялась, что мой ребёнок станет сильнее меня в жизни. Таланты у сына были всесторонними. В 4 года он стал хорошо рисовать, к 6 – уже читал и писал. Правда, были и проблемы: с двух лет у него появилось косоглазие, а когда в три года удалось его протестировать у окулиста, то выяснилось, что резко упало зрение правого глаза. Нам с ним пришлось долго, несколько лет, ходить на лечебные процедуры для восстановления зрения. А затем, в 6 лет, в детской глазной больнице ему сделали две операции подряд по выравниванию глазного яблока. Миша мужественно вытерпел всё, ни разу не жалуясь.

Таким образом, к школе удалось восстановить зрение и исправить косоглазие. А это важно, как для учебного процесса, так и для отношений с одноклассниками. Я-то не понаслышке знаю, что это такое, когда тебя дразнят очкариком. Сама в детстве носила очки и не хотела подобной участи для своего ребёнка.

Мои родители в детстве слишком опекали меня, контроль был жёстким на каждом шагу. Я часто чувствовала давление с их стороны и бесконечные ограничения, отчего уже во взрослом возрасте иногда проявляла нерешительность и несамостоятельность. За своего ребёнка я никогда особо не волновалась, спокойно относилась к его играм, увлечениям, самостоятельным поездкам. Он с малых лет казался мне толковым и сообразительным человечком. Я чувствовала в нём природную смекалку и выносливость, чего не хватало мне самой.

Вспомнился ещё один случай. Мише было пять лет, когда он однажды «пошёл искать работу». Мы с ним жили на даче во Всеволожске. Здесь повсюду продавались фрукты и лакомства, но мы не могли себе этого позволить: нужно было достроить дом, в котором мы собирались жить. И мальчик решил научиться зарабатывать деньги. Утром я проснулась, а ребёнка нет дома. Заглянула на соседние участки, но его не нашла. По соседству сносили старые дачи пионерских лагерей. Немного встревоженная я вернулась домой и решила подождать, готовя завтрак. Должен же ребёнок проголодаться!