Человек, который умер дважды

Глава 15

Дуглас Миддлмисс лежит в постели с книгой о нацистах – весьма неодобрительной – и вдруг слышит звук. Кто-то очень медленно и тихо открывает дверь квартиры. Это не Поппи – та вернулась час назад. Где она была? Скорее всего, Элизабет ее обрабатывала. Это очень в стиле Элизабет – убить новенькую добротой.

Кстати об убийствах: столь тихо открывающаяся дверь не сулит Дугласу ничего хорошего. Ключи есть только у него и у Поппи, а чтобы открыть дверь другим способом, требуется профессионал. Так кто же там? Грабитель или убийца?

Это он скоро выяснит.

Дуглас жалеет, что у него нет оружия. Не то что в прежние времена. Однажды в Джакарте он, резвясь в постели, прострелил плечо атташе по культуре из японского посольства. Очень страстная была женщина. В результате Национальную галерею убедили одолжить Токийскому музею Рембрандта и больше об этом не вспоминали. Однако с тех пор он не клал оружие под подушку, а приклеивал его липкой лентой к дну кровати.

Все это он обдумывал, пока снимал очки для чтения, застегивал пуговицу на пижамных штанах и выскальзывал из постели. У Поппи оружие имелось. Она не похожа на человека, который хотя бы раз его применял, но подготовку-то должна была пройти. Слышала ли она, как открылась дверь? Возможно, и нет. Дуглас за годы опасной работы привык постоянно быть начеку, но Поппи этому еще не научилась. Вероятно, и не научится никогда. Он не раз встречал таких, как Поппи, – оглянуться не успеете, как она бросит Службу и заведет детишек. Хотя нынче об этом нельзя говорить во всеуслышание. Мир сошел с ума и все такое.

Расправляя покрывало на кровати, Дуглас слышит скрежет висячего замка на двери спальни. Стало быть, все же убийца, а не грабитель. Дуглас так и подозревал. Мартин Ломакс подослал? Или американцы? Или колумбийцы? Смешно, но Дуглас предпочел бы погибнуть от руки британца. В идеале англичанина, но выбирать не приходится.

Кусачки мигом справятся с замком. Хотя и не без шума. Поппи проснется. Дугласу нужно лишь, чтобы Поппи достала незваного гостя прежде, чем тот достанет его.

Постель расправлена и выглядит так, будто на нее не ложились, будто жилец еще дышит вечерним воздухом. Дуглас бесшумно подходит к платяному шкафу, открывает дверцу и ступает внутрь. Выиграет, пожалуй, секунд десять-пятнадцать, но этого может и хватить. Он закрывает за собой шкаф и замирает в темноте.

При такой работе часто задумываешься: где тебя настигнет конец? У Дугласа имелись варианты – он мог умереть на леднике в Норвегии, в багажнике автомобиля на ирано-иракской границе, во время ракетной атаки на американскую базу в Киншасе. Но неужели он встретит свою смерть в облупленном гардеробе, в пижаме, в богадельне? Дугласу эта мысль показалась любопытной. Страшноватой, конечно, но и любопытной. Из всего, что происходит с тобой в жизни, смерть – самое большое событие. Дуглас слышит, как поддается замок. Уж это Поппи должна услышать?

Сквозь щель между створками он видит вошедшего мужчину. Тот поднимает пистолет и наводит его на кровать. Бледный свет уличного фонаря пробивается сквозь шторы и ложится узкой полосой.

Он следит за тем, как поворачивается и озирается мужчина, обнаруживший, что кровать пуста. Дуглас затаил дыхание. Возможно, полной грудью он уже и не вздохнет – он понимает это, когда мужчина поворачивается к шкафу. Если кто-то решил спрятаться, то шкаф – единственное подходящее место. И это очевидно для того, кто бесшумно открывает дверь без ключа и справляется с замком от МИ-5.

Незнакомец делает два шага к гардеробу. Пистолет он так и не опустил. Белый, отмечает Дуглас. Около сорока? При таком освещении трудно судить. «Интересно, как его зовут?» – размышляет Дуглас. Он чувствует, что имеет право знать. Они виделись прежде? Разминулись когда-то на улице, как будущие любовники?

Поппи не появляется. Как она могла не услышать? Или?.. О, конечно, конечно. Возможно, Поппи провела вечер вовсе не с Элизабет. Вероятно, ее вызвали на инструктаж. Отдали приказ: покончить с этой проблемой раз и навсегда. Велели просто закрыть глаза, никто ничего не узнает. И прислали своего человека. У Дугласа ни родственников, ни детей – некому будет задавать вопросы. Поппи слишком молода, чтобы спорить. Значит, она у себя в комнате, прячется под одеялом. Когда найдут тело, вычислит ли Элизабет, что произошло? Глупая мысль, никакого тела не найдут. Наверняка у них под рукой есть особая группа, готовая все прибрать. Где-нибудь уже ждет армейский коронер. Все оформят как надо. Например, спишут на самоубийство. Элизабет и близко не подпустят, она не увидит улик… Надо признать, Элизабет и правда хорошо выглядит. Он не прочь еще поиграть с ней. Найдет ли она его второе письмо? Найдет, конечно.

Мужчина ногой подцепляет створку шкафа и открывает ее. И улыбается, увидев стоящего в шкафу Дугласа.

На вид он англичанин. Оружие не служебное, но они могли нанять фрилансера.

– Попробовать стоило, – говорит Дуглас, рукой указывая в глубину шкафа.

Мужчина кивает. Дуглас ждет просветления, внезапной вспышки, которая по-новому осветит всю его жизнь. Чего-то, что он унесет с собой в предстоящее ему долгое путешествие. Но ничего не происходит. Перед ним стоит вооруженный человек, а ярлычок на пижамной куртке щекочет загривок. Хороший последний выход!

– Где алмазы? – спрашивает мужчина. С английским выговором.

На душе у Дугласа легчает.

– Боюсь, не выйдет, старина, – говорит он. – Ты все равно убьешь меня, так что я предпочту, чтобы алмазы достались кому-нибудь другому.

– Могу и не убивать, – признается мужчина.

Дуглас улыбается и приподнимает бровь, с сомнением разглядывая человека с пистолетом. Незнакомец согласно кивает.

– Глупо звучит, но не откроешь ли мне напоследок одну тайну? Я был бы рад узнать, кто тебя прислал.

Мужчина качает головой, и Дуглас видит, как его палец нажимает на спусковой крючок.

Глава 16

Ибрагиму не спится.

Воздух вокруг совершенно неподвижен. Сколько людей умерло в этой больничной палате? В этой постели? На этих простынях?

Сколько последних вздохов еще не растворилось в этом воздухе?

Стоит закрыть глаза, он снова оказывается лежащим на асфальте. Чувствует влагу, слышит шаги, ощущает вкус крови.

Пинок в голову обрел имя. Райан Бэйрд. Где сейчас этот Райан Бэйрд? – гадает он. И где телефон Ибрагима? Кто покупает краденые мобильники? У Ибрагима в телефоне стояло приложение «Тетрис». В нем двести уровней, и он, потратив немало времени, дошел до сто двадцать седьмого. Пропали все его достижения.

Он разглядывает красную пластиковую бирку у себя на запястье. Выдано управлением по делам смерти. Где-то, наверное, есть ящик, полный таких.

Ибрагим наконец уговорил Рона уехать домой. Не то чтобы он не радовался его обществу. До сих пор каждую ночь Рон проводил с ним, толковал о «Вест Хэме»^[15] и проблемах лейбористской партии. А потом, ближе к ночи, – о своей бывшей жене и дочери, о сыне Джейсоне и о том, как бросил школу в четырнадцать лет и совсем не знал отца. Словом, о чем угодно, только не о произошедшем. Они посмотрели «Крепкий орешек» – правда, лишь первую часть. Остальные, говорят, не стоят внимания. У Ибрагима никогда еще не было такого друга, как Рон, а у Рона – такого друга, как Ибрагим. Рон, когда требуется, подливает воды в кувшин, покупает для него снэки в автомате, но физических контактов не допускает – даже по плечу не похлопает. Ибрагиму это подходит. Должно быть, мужчинам сложнее живется в наше время, думает он, ведь от нас теперь ждут объятий.

Ибрагиму хочется домой, и он знает: это хороший признак. Приятно иметь дом, где чувствуешь себя в безопасности. Среди людей, с которыми еще спокойнее.

Но он понимает, что уже не захочет выходить из дома.

Все придет в норму. Мозг – невероятно умная штука, за это Ибрагим его и любит. Твоя нога – это твоя нога, и она останется твоей ногой, как бы ты ни растолстел или исхудал. Но мозг меняется, он меняет и форму, и функции. Ибрагим с уважением относится к ортопедам, но, право же, скучно целыми днями рассматривать ноги.

Мозг. Великолепное бессловесное животное. Ибрагим знает, что в его мозге сейчас крутятся посторонние вещества, защищающие его в момент кризиса. Со временем эти вещества растворятся, оставив после себя едва заметные следы. Когда говорят, что время лечит, как раз это и имеют в виду. Как всегда и бывает, стоит заглянуть поглубже – и поэзия сменяется нейрофизиологией.

Да, время лечит, время лечит. Но что, если время – это единственное, чего у Ибрагима нет?

«Вообще-то я не верю в месть». Так он сказал друзьям в разговоре о Райане Бэйрде. Теоретически так и есть. Месть – это не прямая линия, а круг. Взрыв гранаты, произошедший в комнате, непременно достанет и тебя самого.

У Ибрагима был когда-то один клиент, Эрик Мейсон. Он купил подержанный BMW у старого школьного друга, торговавшего машинами в Джиллингеме. И вскоре обнаружил, что неисправно сцепление. Друг отказался возместить ущерб, и Эрик Мейсон, который, надо сказать, имел проблемы с контролем эмоций и сдерживанием агрессии, сменил сцепление за свой счет, а потом глубокой ночью въехал на BMW в окно автосалона.

Машина заглохла – оно и понятно, все-таки на ней врезались в большое окно, – и Эрику Мейсону пришлось ее бросить и бежать прочь под вой сигнализации. К сожалению, он упал, напоролся на большой осколок стекла и не истек кровью лишь потому, что полиция вовремя подоспела.

Поправляя здоровье в больнице, Эрик Мейсон получил от автодилера большой букет, а в приложенной к нему записке обнаружил повестку в суд и счет на четырнадцать тысяч фунтов. Следом претензии предъявили коммунальные службы, дело дошло до банкротства. Эрик ярился все сильнее.

Дочь Эрика и сын автодилера тоже дружили со школьных лет. Эрик запретил дочери даже разговаривать с парнем, и естественно – так же естественно, как то, что зиму сменяет лето, – через два года молодые поженились. Эрик на свадьбу не пришел. Еще через год у него родился внук. Никто не хотел делать первый шаг к примирению, поэтому Эрик даже не мог повидать своего первого внука. А все из-за неисправного сцепления.

В этот момент Эрик решил, что, вероятно, он должен принять на себя ответственность за собственные поступки, и обратился к психотерапевту.

Спустя год на последний сеанс к Ибрагиму он пришел с дочерью и зятем, чтобы те поблагодарили его лично. И маленького внука тоже привел. Все они улыбались, позируя для общей фотографии.

Ибрагим чувствует, что засыпает, и не сопротивляется дремоте. Что бы ни ждало его в сновидениях, лучше встретить это без страха. Принять тот ущерб, который бездумно причинил ему Райан Бэйрд. Дело не в ребрах и не в лице – они скоро заживут, – а в свободе и душевном покое, которых он лишился вместе с телефоном.

Говорят, кто желает мести, должен вырыть две могилы, и это, конечно, правда. Однако Ибрагиму кажется, что для него могила уже выкопана. Так почему бы не подготовить вторую для Райана Бэйрда? Он гадает, что его друзья припасли для Райана. Физической расправы не будет, в этом Ибрагим убежден. А вот что касается свободы и душевного покоя… Райана, возможно, ждет маленький сюрприз.

Фотография Ибрагима с Эриком Мейсоном и его внуком хранится дома в особой папке. В этой папке лежат несколько памятных вещей – не так уж много, и каждая из них напоминает Ибрагиму о том, за что он любил свою работу. Все папки на его полках стоят в алфавитном порядке – все, кроме этой. Потому что иногда важно вспомнить: не все в жизни можно расставить по алфавиту, как бы тебе этого ни хотелось.

Эрик Мейсон много лет спустя выяснил, что со сцеплением у него все было в порядке. Он просто не разобрался в электронном управлении, а чтобы все исправить, достаточно было пять секунд подержать нажатой кнопку перезагрузки. Так что, честно говоря, с местью стоит быть очень осторожным. Ибрагим почти всю жизнь осторожничал, но иногда, если хочешь вырасти над собой, приходится кое-что менять.

Ибрагим уверен: он сумел бы на пять секунд зажать кнопку перезагрузки и жить дальше, простив обидчика и впредь поступая правильно; но правильно – это так скучно. Словно круиз-контроль.

Однако он помнит, как Эрик Мейсон, несмотря на все свои сожаления о содеянном, с чистым восторгом рассказывал, сколь восхитительно было гнать машину прямо в окно автосалона.

Именно этот восторг, а не звук шагов и не вкус крови во рту не выходит из головы у Ибрагима, когда он впервые после нападения мирно засыпает.

Глава 17. Джойс

Сейчас два часа ночи, но я хочу записать, пока все события свежи в памяти.

Телефон зазвонил в полночь, и я, конечно, сразу подумала, что умер Ибрагим. А что еще придет в голову в таких обстоятельствах? Кто звонит в полночь? Когда мы уходили, он выглядел хорошо, но я всякого навидалась. Я добежала до телефона за два звонка.

Это была Элизабет. Она первым делом сообщила: «Это не Ибрагим», и мне сразу полегчало. Она бывает чуткой, когда старается. Сказала, она понимает, что уже полночь, но мне необходимо что-нибудь накинуть на себя и как можно скорее подойти к ней в Рёскин-корт, 14. Я спросила, захватить ли термос, но, оказалось, там есть чайник, и моя задача – донести себя. Конечно, термос наполнить недолго, но попробуйте в полночь объяснить это Элизабет.

Я направилась к Рёскин-корт. В темноте на улице очень славно. Дорожки освещены редкими фонарями, а в кустах шуршат зверьки. Воображаю, что думали лисы: «И куда эта старуха собралась?» – да я и сама думала о том же. Было холодно, но я надела кардиган от «Маркс и Спенсер» – идеальный для таких дел. Как раз вчера доставили несколько покупок. Я об этом не упоминала, потому что невозможно записать все. К примеру, вчера я поставила размораживаться лазанью и начисто о ней забыла. А вы об этом только сейчас узнали.

Мне открыли нижнюю дверь. На лестнице у меня, честно говоря, сердце бешено колотилось – ведь неизвестно, что там ждет. Я толкнула дверь и увидела бедняжку Поппи – она сидела в кресле и дрожала. Напротив нее, тоже в кресле, сидела Элизабет, но она не дрожала. Другой мебели не было. Здесь прятался Дуглас – это я угадала.

– Поставь чайник, Джойс, – попросила Элизабет. – У Поппи шок.

Произнесла она это начальственным тоном, но я поняла, что не нарочно – она просто старалась держаться профессионально.

Видели бы вы, кстати, эту кухню: две кружки, две тарелки, два стакана, две миски, остатки хлопьев для завтрака, немного белого хлеба, в холодильнике – чуток тофу и миндального молока. В одном из шкафов нашлись чай и кофе, так что я сунулась в комнату, прервав разговор Элизабет с Поппи, и спросила девушку, пьет ли она с молоком и сахаром, а она сказала, что не откажется от чая с кардамоном и личи, и я покивала, будто это обычное дело, – хотя в наши дни, как я понимаю, так оно и есть, – и шмыгнула обратно в кухню. Боже мой, ну и длинное же предложение выписалось! В книге мне посоветовали бы где-нибудь поставить точку. После «личи»?

Я налила и вскипятила чайник, торопясь вернуться в комнату и узнать, что стряслось. Если это квартира Дугласа, то где же он сам? Я залила кипятком чайный пакетик – он был сшит из серой ткани, но мало ли кому что нравится – и задумалась, положено ли оставлять его в чашке или нужно подождать и вытащить? В первом случае я могла бы побыстрее вернуться к Элизабет и Поппи, но вдруг так не делают? Джоанна, как все дочери, наверняка знает. Но тут я услышала, как в туалете сливают воду, и, к черту этикет, оставила пакетик в чашке и вышла в гостиную.

Я сразу догадалась, что это Дуглас. Ошибиться невозможно. Очень хорош собой, на мой вкус. В мгновение я поняла, почему Элизабет за него вышла и почему развелась. Хотя, бьюсь об заклад, брак, насколько его хватило, не был скучным.

Он тут же бросился ко мне: «О, вы, должно быть, Джойс, я столько о вас слышал!»

И, честное слово, я чуть не сделала книксен, но тут приметила, как Элизабет закатила глаза. Поэтому ответила: «А вы, должно быть, Дуглас», и он сказал: «Наверное, и вы обо мне слышали», а я ему: «Вообще-то нет» и увидела, что Элизабет это понравилось.

Я попросила разрешения зайти в спальню, найти себе стул, но Элизабет предложила поискать в комнате Поппи, потому что у Дугласа на полу труп.

Ну вот, это уже интересно.

Я вынесла из комнаты Поппи стул с жесткой спинкой, и Элизабет позволила Дугласу рассказывать.

Он прятался в платяном шкафу – это не трусость, их так учили, – и какой-то тип целился ему в голову. Эту часть истории он немножко затянул, порассуждав о смерти и о взглядах на нее, о моральном долге и о достойно прожитой жизни. Жаль, что там не было Рона, тот велел бы ему заткнуть фонтан, ну а я что – я вежливо слушала. В двух словах: Дуглас уже приготовился к встрече с создателем, но когда таинственный незнакомец коснулся спускового крючка, голова у того парня разлетелась вдребезги, и в комнате возникла Поппи – быстрая, как кавалерия, и с пистолетом, вся такая крутая.

Крутая – по словам Дугласа, но на вид ничего крутого в ней не было: она все еще дрожала и молчала, обхватив чашку обеими руками. О пакетике она ничего не сказала, так что, наверное, все в порядке. Правда, в таком состоянии она вряд ли заметила его, а потому это негодная проверка.

Я подошла, присела на подлокотник ее кресла и обняла Поппи, а она уткнулась лбом в мое плечо и стала тихонько всхлипывать. Думаю, ни Дуглас, ни Элизабет ее не обняли, и тут я догадалась, зачем Элизабет позвала меня. Рон справился бы не хуже, но ручаюсь, Элизабет еще не готова знакомить Рона с Дугласом. Дуглас для Рона – самая подходящая добыча.

Я сказала Поппи, что она очень храбрая, а Элизабет добавила, что к тому же стреляет классно, и Дуглас все это подтвердил. Но Поппи не слушала, а лишь тихонько плакала.

Элизабет, как умела, старалась утешить ее, объясняла, что убивать человека тяжело, но иногда работа того требует, и тут Поппи наконец заговорила: «Мне такая работа не нужна», и в этом я с ней согласна. Наверняка увлекательно учиться этому делу и круто уметь подобраться к противнику так, чтобы тебя не заметили, но с четырех шагов прострелить человеку голову – это уже задача не для всякого. Я на такое не гожусь, и Поппи тоже. Хотя мне, может, и подошло бы? Пока не попробуешь, не узнаешь, верно? К примеру, я никогда не думала, что мне понравится темный шоколад.

Я спросила, что было дальше, вызвали ли полицию, и Элизабет сказала: «В некотором роде». Я надеялась повидать Криса и Донну, но, похоже, в таких случаях – когда речь идет о безопасности государства и тому подобном – все делается иначе. Так что Элизабет, Дуглас и Поппи дожидались каких-то шпионов из Лондона, чтобы те все взяли в свои руки. Очень жаль, потому что Донна пришла бы в восторг от этой сцены.

Элизабет спросила, не хочу ли я взглянуть на тело, и мне действительно хотелось, но я чувствовала, что должна обнимать Поппи, а потому ответила: «Мне очень интересно, но спасибо, не надо».

Ждать пришлось всего минут двадцать, потом загудел домофон, и появились мужчина и женщина. Сью и Лэнс. Элизабет сказала, они из МИ-5. Главная из них – Сью.

Выглядели оба по-деловому. Сью сильно напомнила мне Элизабет. Манерами. Ей, должно быть, под шестьдесят, и я могла бы назвать ее хорошенькой, не будь она такой сердитой. Я понимаю, это не важно, хорошенькая она или нет, но просто чтобы вы представляли. Волосы красивого каштанового оттенка. Окрашенные, но очень искусно. Я все пыталась поддержать разговор, правда, ничего не добилась.

Даже Элизабет держалась с ней уважительно, так что я взяла с нее пример. Однако от предложенной мной чашечки чаю они отказались. Прошествовали мимо, оставив меня стоять в дверях кухни. Это не грубость, они просто думали о деле. Сью была полностью в курсе всего и велела Дугласу с Поппи собрать, что им нужно. Она с обоими разговаривала сурово, особенно с Дугласом. Под конец мне стало его очень жалко.

Лэнс занимался трупом. Фотографировал его и тому подобное. Таких, как он, можно увидеть по телевизору в программе «Сделай сам». Крепкий мужчина с «золотыми руками», но не звезда. Просто что-то пилит на заднем плане. Я попросила разрешения посмотреть его камеру, потому что подумываю купить похожую Джоанне на Рождество. Он обещал показать, когда закончит, но так и не показал.

Сью предупредила Элизабет, что им надо будет с ней побеседовать, и та ответила: «Да, естественно», но держалась тише мыши – не из страха, а просто стараясь не нарваться на неприятности. Один раз Сью оглянулась на меня и спросила: «А это Джойс?» И велела Элизабет позаботиться о том, чтобы я никому не рассказывала о стрельбе и прочем. Я заверила: «Сью, на меня можете положиться», но она в мою сторону даже не взглянула, ожидая ответа от Элизабет. Элизабет пообещала, что я ни одной душе не проговорюсь, и Сью кивнула, но вряд ли поверила. Честно говоря, мне кажется, ее беспокоили проблемы поважнее, чем я.

Но теперь меня знают в МИ-5 – будет о чем рассказать в рождественских письмах!

Вскоре домофон снова загудел, и явились двое мужчин в комбинезонах и с носилками. Парамедики, конечно, носят зеленое, но эти двое с головы до пят были в черном. Они прошли в спальню, погрузили тело на носилки. Мне, к счастью, удалось заглянуть одним глазком, пока они не застегнули мешок, и – да, Поппи действительно снесла ему голову. По крайней мере, большую часть. Я будто вернулась в отделение скорой помощи.

Когда мы с Элизабет провожали носилки по коридору, открылась пара дверей – соседи удивлялись, что за шум, и Элизабет сказала им, чтобы не волновались. Если в Куперсчейзе вы будете каждый раз волноваться при виде носилок, вам самому они скоро понадобятся.

Выйдя на улицу, мы увидели несколько светящихся окон и несколько отдернутых занавесок, но, опять же, скорая помощь, которая приезжает посреди ночи, здесь привычное дело. Я сказала Элизабет, что удивлена приезду обычной скорой, а она ответила, что эта машина не обычная, просто так выглядит.

Когда мы вернулись в дом, Сью с Лэнсом выводили Поппи и Дугласа. На допрос, объяснила Элизабет. Даже в МИ-5 нельзя убить человека, чтобы вам потом не задали несколько вопросов по этому поводу. Элизабет обняла Поппи – это было очень мило – и посоветовала не переживать: мол, она все сделала правильно. Я тоже ее обняла и сказала, что волноваться не нужно. Хотела было спросить о чайном пакетике, но лучше спрошу в другой раз, при иных обстоятельствах.

Сью и Лэнсу я выдала по браслетику дружбы. Сью взглянула на меня так, будто я выписала ей штраф за парковку, но Лэнс сказал: «Спасибо, немного дружбы мне не помешает». Денег я у них не просила.

Следом вышел Дуглас с книжкой «Суперсооружения Третьего рейха» и зубной щеткой.

Сью поручила Элизабет запереть квартиру и никого туда не впускать. Элизабет только кивнула ей и попросила позаботиться о Поппи.

Потом Элизабет велела мне идти домой спать. Я и пошла, но не заснула. Вы только послушайте!

Закрыв дверь, я сняла кардиган и повесила его на спинку стула. Когда снимала, нащупала что-то в кармане и выудила свернутую бумажку, которой там не было, когда я его надевала.

На листке я увидела слова «ПОЗВОНИТЕ МОЕЙ МАМЕ» и номер телефона.

Должно быть, Поппи сунула записку мне в карман, пока мы сидели в обнимку.

Значит, Поппи хочет к маме, бедняжка. С утра позвоню.

Я включила телевизор. По Би-би-си-2 показывали обычные дневные программы, но в уголке кто-то переводил их на язык жестов. Умно придумано! Я, правда, подумала, что несправедливо заставлять глухих не спать по ночам, но потом сообразила, что они могут поставить на запись. Как это мило. Я смотрела программу о британском побережье – она так и называется: «Побережье». Там кто-то раскапывал моллюсков. Спасибо, это не для меня, хотя на даме, которая переводила на язык жестов, была очень милая блузка.

Я все еще не разобралась с тем, как работает «Инстаграм», а это очень обидно, потому что у @GreatJoy69 уже больше двухсот личных сообщений.

Интересно, кто-нибудь, кроме меня, сейчас не спит?