Кёльнские каникулы. Увидеть Берн и не умереть

Дверь, наконец, открылась, и Фатима, встретив меня иронической усмешкой на лице, заявила, что трудно найти второе такое растение (именно так и сказала: не цветок, а растение), которое было бы ей столь ненавистно. Подумалось, что передо мною затевалась полусознательная прелюдия любовной интриги; именно интриги, поскольку для интрижки Фатима, на мой взгляд, была слишком умна и красива. Чуть растерявшись, я все же быстро нашелся, сказав, что, обладая самой разнообразной информации, сознательно остановился на орхидеи, причем одной, чтобы вызвать у хозяйки чувство легкого неприятия, но не стойкую неприязнь.

Мы остались довольны друг другом, – оба оказались любителями непринужденной иронии, далекой от глумливой злобности, и эта общая черта в дальнейшем сыграла свою роль в нашем сближении.

Фатима, устроив орхидею в высокую напольную вазу, к моему удивлению, повела меня в столовую, а не в кабинет, как я предполагал. Моему взору предстал сервированный на двоих стол, уставленный изысканными закусками и блюдами. Мое недоумение она тут же сняла замечанием, что я приехал прямо с работы, да и она также недавно вернулась из учреждения, в котором работала.

Мы чудесно провели время за ужином, балуя себя превосходным вином из глиняного кувшина, предполагающим тосты. Я выдал целых три, выпив за хозяйку, успех нашего дела и знакомство, которое могло бы и не состояться. Фатима с загадочной улыбкой благосклонно кивала мне, как бы подтверждая, что я исчерпывающе огранил чудесное вино необходимыми сентенциями.

Наконец приятный во всех отношениях ужин подошел к концу, и я предложил, не теряя времени, пить кофе прямо на месте предстоящей мне работы.

Когда мы вошли в кабинет Фарманова, сейф уже был открыт, и я с сожалением подумал, что не смогу узнать, как его маскировали, чтобы он был незаметен для постороннего взгляда. Фатима показала его содержимое – сплошные бумаги, сложенные в стопку, собранные в файлы и различные папки. Создавалось впечатление, что они пребывают в таком состоянии с тех пор, как их хозяин пользовался ими последний раз.

Фатима вдруг заявила, что будет пить кофе на кухне, поскольку должна закончить работу, взятую на дом. Когда же я начал мямлить какие-то слова, чтобы удержать ее в кабинете, она очень серьезно ответила, что полностью доверяет мне, а, покидая комнату, добавила с лукавством, что она уже освободила сейф от всех материальных ценностей, чтобы не вводить меня в искушение. Я как-то отшутился, но мыслями уже был далеко – чрево сейфа притягивало к себе все мое внимание.

В последующее время я забыл обо всем на свете. Беглый обзор корешков документов, на части из которых стояли числа и, видимо, условные названия, позволил мне придти к выводу, что эти документы вкупе с моим архивом представляют собой мало кому знакомую подлинную историю последних годов советской власти и начального периода независимости Азербайджана. Я решил, не пропуская ни одного листочка, просмотреть все документы, хотя понимал, что такая работа займет не одну неделю.

Вначале я обратил внимание на числа, проставленные на документах, и решил, что они уложены в более или менее хронологическом порядке. Пройдя в кухню за очередной чашкой кофе, я узнал от Фатимы, что их квартиру кроме доверенной родственницы отца, убирающей в доме раз в неделю, соседки с этажа и двух подруг, школьной и студенческой, никто не посещает. Никто из этих женщин никогда не был в кабинете отца, который он всегда запирал хитроумной системой замков и цифровых кодов, а уборку в нем раз в неделю производила сама Фатима. Беспокоиться за сохранность и безопасность документов, по уверениям Фатимы, не стоило.

Мы договорились, что я буду просматривать и выкладывать документы наружу в обратном порядке, так чтобы по окончанию работы можно было вновь собрать их в первоначальном виде. Фатима, согласившись на это предложение, сказала, что на ночь она будет запирать комнату.

Я сразу обратил внимание на разницу между документами Фарманова и моего архива. Документы моего архива, после изложения информации, заканчивались их аналитической оценкой и перспективами использования, бумаги же из сейфа представляли собой склад самых разнообразных, редко связных между собой, справок, списков, отчетов различных организаций и т. д. Большинство из них устарело и потеряло всякую, разве что, кроме исторической, – ценность. Я просматривал документы, иногда делал из них для себя выписки, и складывал в стопку на столе, выделенного мне в качестве рабочего места.

Подходила к концу рабочая неделя, в пятницу я решил просить Фатиму разрешить мне придти в выходные дни с утра, к удобному для нее времени. Однако она, опередив меня, сама предложила придти в субботу, разумеется, если я располагаю временем, к 10 часам утра.

Надо сказать, что прошедшая неделя очень сблизила нас и, каждый день после работы отправляясь на квартиру Фармановых, я испытывал иллюзию возвращения к себе домой, где меня ждет любимая жена. Конечно, для такой игры фантазии не было никаких оснований, я все еще присматривался к Фатиме, старясь лучше понять, что она за человек. И все же, признаюсь, меня согревала мысль о том, что я вполне могу претворить свои фантазии в жизнь, если проявлю минимальную настойчивость.

В воскресенье в филармонии должны были состояться однодневные гастроли зарубежной дивы, имя которой в те времена был на устах всего музыкального мира. Я достал два билета, решив пригласить на концерт Фатиму, даже не зная толком, как она относится к оперному пению. В ответ она, не произнося ни слова, достала свои два билета и помахала ими в воздухе, признавшись, что сомнения в моих музыкальных вкусах буквально заполонили круг ее размышлений последних двух дней. Приятно было осознать, что наши мысли и поступки перекликаются. Перебивая друг друга, мы делились своим отношением к тем или иным музыкальным произведениям, с удивлением констатируя, что наши пристрастия, за редким исключением, весьма схожи.

Фатима жила в престижном доме выше Баксовета⁵, и после концерта, посидев немного в кафе Губернаторского сада, я отправился провожать ее до дома таким сложным маршрутом, что путь в десять минут мы преодолели за полчаса. Впрочем, кажется, никто из нас не обратил внимания на это обстоятельство. Под прикрытием дискуссии о самой разножанровой музыки, мы пытались разобраться во внутреннем мире друг друга.

Когда перед нами неожиданно возник дом Фатимы, этот курьезный факт нас очень удивил, если не расстроил, поскольку разговор приобретал все более интересный характер. Я ожидал, что Фатима предложит мне подняться и угоститься чашечкой искусно приготавливаемого ею кофе, к которому у меня развилось пристрастие. Но этого не произошло. Мы тепло попрощались, и я пешком побрел к своему дому, расположенному в районе Бешмертебе⁶.

По пути домой я попытался немного отстраненно, что называется холодным умом, как меня некогда учили, взвесить все «за» и «против» дальнейшего углубления наших отношений. Забавно, что тогда я почти не принимал во внимание чувства Фатимы, самонадеянно полагая, что она уже слегка влюблена в меня.

Каково же было мое удивление, когда, заехав в понедельник к Фатиме после работы, я не застал ее дома. Маленький клочок бумаги, торчащий из щели двери, оказался запиской: меня просили взять ключи у соседки по этажу и приступить к работе. Я хотел, было, позвонить Фатиме на мобильный телефон и узнать когда она вернется. Очень не хотелось оказаться в квартире в отсутствие хозяйки, но тут меня разобрало мужское любопытство взглянуть на среду обитания нравящейся мне девушки в ее отсутствии. Я забрал ключи у соседки, с которой меня в свое время познакомила Фатима, и, понимая, что за мной следят из глазка соседней двери, медленно провернул ключ, – дверь была заперта всего на один замок. Не торопясь, я прикрыл за собой входную дверь, решив не запирать ее, прошел в прихожую. В гостиной, как всегда, меня ожидал накрытый стол и записка, призывающая меня, не стесняясь, самостоятельно достать из холодильника все что мне нравится. Я решил заглянуть еще в две комнаты, в которых никогда не был, но в последний момент устыдился своего любопытства.

Решив дождаться Фатиму, чтобы вместе поужинать, я направился к кабинету, двери которого оказались открытыми, и приступил к своей обычной работе. Мне стали попадаться документы, у которых аккуратным образом были вырезаны некоторые страницы. Чаще всего это были последние страницы, на которых должны были находиться имена и подписи людей, названия организаций, их составлявших. Я размышлял над тем, чья это работа – самого Фарманова, или же человека (людей?), нанесшего ему визит, завершившийся столь фатально. Отсутствие следов взлома на дверях и сейфе ничего не значили, поскольку Фарманов в последний день своей жизни встречался с хорошо знакомым ему человеком, может быть, бывшим соратником, знавшем о документах и, возможно, за ними пришедшем.

Я так увлекся размышлениями, что только в последний момент услышал скрип открываемой двери кабинета. Почти инстинктивно (уроки «школы» не проходят даром) я сначала скатился с кресла на пол и лишь после этого обернулся, чтобы выяснить, кто столь неожиданно посетил меня. В дверях, одетая в шубу и меховую шляпу, стояла Фатима, и даже удивление от произведенного мною трюка не могло скрыть ее скверного настроения и раздражительности.

Такой я видел ее впервые, а потому не знал с чего начать разговор. Она тоже явно не спешила придти мне на помощь. Некоторое время мы молча смотрели в глаза друг друга, наконец, я отвел взгляд. Понимая, как нелепо выгляжу, таращась на нее снизу верх, я резко поднялся с пола. Так ничего и ни сказав, она прошла в прихожую, сняла верхнюю одежду и заперлась в ванной комнате, в которой провела чуть ли не полчаса.

Все это время я тщетно пытался вновь сосредоточиться на работе, но смысл немой сцены, разыгравшейся несколько минут назад, не давал мне покоя, я лихорадочно думал, что или кто мог довести Фатиму до состояния потери контроля над собой.

Наконец Фатима вышла и тут же позвала меня. Впервые она позволила себе появиться передо мной в банном халате, казалось, это никак не смущает ее, в то время как я чувствовал себя крайне не уверенно. Еще больше поразило ее обращение ко мне на «ты». За время нашего знакомства мы предпочитали весьма удобную в нашем случае форму обращения на «вы». Ее «ты» прозвучало столь неожиданно, что я даже не понял смысла задаваемого вопроса, лишь минутой спустя, сообразив, что меня спрашивают, почему я до сих пор не ужинал, и приглашают к столу. Это не было оговоркой, казалось, Фатима с некой целью форсировала близость наших отношений, но ничего похожего на любовь, или хотя бы симпатию ко мне, в ее взгляде не читалось.

Мне стало крайне неуютно, характер новых отношений, который единолично диктовала Фатима, начинал раздражать меня. Я попытался узнать, что произошло за эти полдня, изменивших, а может и перевернувших жизнь Фатимы. После недолгих расспросов она сказала, что окончательно порвала со своим женихом, с которым была обручена. Я никогда не видел у Фатимы на пальце обручального кольца, хотя современная мода значительно изменила его традиционную форму, так что сказать что-либо определенное я не мог. И все же это признание поразило меня, я еще совсем недавно был твердо уверен, что у Фатимы нет даже парня, надо же, появился целый жених, успевший, правда, лишиться своего статуса.

Я с трудом подыскивал слова утешения, когда обратил внимание, что ссора с женихом, как будто, не произвела на Фатиму должного впечатления. Она вдруг стала расспрашивать меня о моих ближайших планах, и у меня возникла мысль, что жениху срочно ищется замена. Когда я стал что-то лепетать о своей карьере на новой работе и диссертации, она, ничуть не смущаясь, спросила меня, хочу ли я жениться на ней и уехать за рубеж. Вопрос был столь откровенным, звучал настолько однозначно, что играть в непонимание было бы глупо. Ситуация чрезвычайно напрягала меня, я не мог понять, что за игру затеяла Фатима, какие обстоятельства заставляют ее срочно выходить замуж и эмигрировать из страны.

Вдруг она стала горячо убеждать меня, что фантастически богата, отец позаботился о будущем не только ее, но и возможных внуков, так что и я не буду ни в чем нуждаться, а если захочу, то смогу и вовсе не работать. Возникло чувство, что Фатима приценивается ко мне, стараясь понять за какую сумму я готов продаться. Это уже возмущало, я, строго придерживаясь обращения на «вы», стал расспрашивать Фатиму, что произошло на самом деле, и с чего она вздумала, мне, человеку, которого она знает неполные две недели, предложить стать ее мужем.

Она отвернулась к окну и долго всматривалась в панораму улицы, вряд ли что-либо воспринимая. Когда она повернулась, лицо ее было совершенно бесстрастным, казавшимся холодным от мерцающей в полутьме белизны кожи. Она вновь перешла на «вы», спросив, сколько еще времени мне необходимо, чтобы завершить работу с документами из сейфа. Я назвал срок в две недели, но она решительно отказала мне, заявив, что может согласиться только на срок до конца текущей недели. Фатима предложила согласиться на эти условия или рассчитать меня, на всю сумму гонорара по контракту, по которому я должен был найти убийцу ее отца.

Я понимал, что произошло нечто неординарное, но этим Фатима могла поделиться со мной лишь в том случае, если бы я согласился стать спутником ее жизни. Все мои уговоры быть откровенной ни к чему не привели, я попросил у нее разрешения работать до конца недели с раннего утра и до того часа вечера, который она сочтет удобным.

Она согласилась, сказав, сославшись на занятость на работе, что большую часть дня мне придется обходиться без нее. Думаю, причина была иная – мое присутствие стало тяготить Фатиму. В этот день продолжать работу не представлялось возможным, я сказал, что буду утром к восьми утра, чтобы не забирать ключи от ее квартиры домой. Всю эту фразу она выслушала без всякого внимания, иногда кивала, давая понять, что разговор закончен и мне следует поскорее откланяться.

Из дома я позвонил своему начальнику и попросил разрешения до начала следующей недели не выходить на работу. К моему удивлению, шеф, не задавая никаких вопросов, сразу же согласился отпустить меня на запрошенный срок.

На следующий день я пришел даже чуть раньше, чем договаривался, но Фатимы уже не было дома. Традиционная записка предлагала мне взять ключи у знакомой соседки, что я и сделал.

Отпущенного срока могло явно не хватить, а потому я сразу же приступил к работе, лихорадочно перебирая документы и делая из них выписки. Я отвлекся от работы лишь тогда, когда в кабинете стало темнеть и пришлось включить свет. Бросил взгляд на часы, оставалось несколько минут до шести вечера, я подумал, что скоро должна придти с работы Фатима. Но она не появилась и после девяти.

Я стал собираться домой, так как целый день ничего не удалось поесть – стол был сиротливо пустой, заглянуть в холодильник я не решился. Отдавая ключи соседке, я поинтересовался, не звонила ли ей Фатима, она ответила, что никаких звонков не было.

Утром следующего дня я в очередной раз предстал перед дверью квартиры Фатимы. Тщетно я высматривал записку, ее не было. Соседка сказала, что Фатима так и не появилась у нее, хотя практически каждый день заходила после работы. Отдав мне ключи, она заперла дверь и стала наблюдать в глазок за моими последующими действиями. Я понял, что Фатима после неприятного разговора избегает встреч со мной. Как говорится в романах, повернись и уйди я тогда, возможно, жизнь моя сложилась бы иначе. Но я вошел в квартиру и прошелся по ее комнатам и подсобным помещениям, не преминув заглянуть и на застекленную веранду. Складывалось впечатление, что Фатима дома не ночевала. Я набрал номер ее мобильного телефона – абонент находился вне зоны досягаемости. Мне в голову пришла мысль, которую я сразу же попытался забыть, но чем больше проходило времени, тем больше она казалась мне единственно верной.

Я собрал документы в пять папок, каждую из которых можно было незаметно вынести под полой пальто. Кажется, никто не обратил внимания на пять рейсов, совершенных мной из квартиры до моей машины. Покончив с этим делом, я поднялся и позвонил соседке. Хорошо помню, что взглянул на часы, было 11.45.

Соседка долго не открывала, из чего я пришел к выводу, что мои передвижения последние полчаса были ею не замечены. Она даже выразила удивление моему раннему уходу, но я оправдался тем, что меня срочно вызвали на работу. Прощаясь, я попросил ее передать, чтобы Фатима непременно позвонила мне, поскольку у меня есть для нее важные новости. Я не знал, была ли соседка в курсе наших дел, но при упоминании о новостях глаза ее странно забегали, словно не могли сфокусироваться на моем лице. Я не придал этому значения, полагая, что соседка подозревает нас в любовных отношениях, которые неожиданно дали трещину.

Дома я не просто продолжил привычную работу, но и одновременно шифровал документы из сейфа Фарманова. Я безумно торопился и завершил всю работу в три дня.

Несмотря на спешку, я был внимательным к каждому документу, стараясь вникнуть в его содержание и не пропустить что-то важное. И был вознагражден за свое старание. Вскоре я наткнулся на шесть помятых листков, прихваченных канцелярской скрепкой. Это оказался реестр всех документов, находящихся в сейфе. Теперь уже мне не составило бы труда выяснить, не только какие документы исчезли или были украдены, но и какие из них были подпорчены – в реестре напротив каждого документа аккуратно было проставлено число его страниц.

Все это время я ждал звонка Фатимы, ее упреков и возмущения фактом моего воровства. Но звонки от нее не поступали ни на домашний, ни на мобильный телефоны. Прежде, чем выяснить что произошло, я решил заложить документы из сейфа в тайник на даче, где хранился мой архив.

Отправляясь на дачу, я заметил в боковом зеркале машины «хвост», – черную «Тайоту Кемри» не первой свежести. Бесцельно поездив по городу, я убедился, что ведут именно меня. Позвонил к одному из сотрудников нашего бюро и прибегнул к трюку, которым мы часто пользовались, когда нужно было оторваться от преследования. Я заехал в гараж, двери которого автоматически закрылись. Я переложил свой груз в багажник стоящей для таких случаев в гараже машины, и выехал на ней с противоположных ворот, выходящих на параллельную улицу. Почти всегда этот незамысловатая уловка приводила к успеху, и в этот раз, свернув на соседнюю улицу и заметив поджидающую меня «Тайоту», я медленным ходом отправился на дачу, изредка все же поглядывая в зеркало в поисках возможных преследователей.

Почти все гаражи дач Апшерона имеют кроме внешних ворот еще и внутренние. Такая предусмотрительность позволяет загнать, порой даже небольшую грузовую машину, прямо на дачный участок. Это очень удобно, особенно когда на даче необходимо что-то перестроить или провести ремонт. Моя дача отличалась лишь тем, что и внешние, и внутренние ворота открывались автоматически, посредством пульта, предусмотрительно взятого из бардачка моего автомобиля.

Я въехал во внешние ворота и закрыл их, затем открыл внутренние ворота, но не стал заезжать на территорию дачи. Не хотелось, чтобы два-три соседа, предпочитающие весь год жить на даче, обратили внимание на мой неожиданный приезд. В пяти шагах от ворот возвышалось одетое в первые весенние листочки тутовое дерево, ставшее убежищем моего тайника. Я отрыл свой архив и с удовлетворением отметил, что более чем годичное пребывание в сырой земле не нанесло ему видимого вреда. Я занес его в гараж.

На этот раз я подготовился более основательно, привезя с собой большой пластмассовый контейнер, герметически закрывающейся цифровым и алфавитным кодом. Контейнер внутри был снабжен специальной капсулой с серной кислотой: любая попытка вскрыть его без ввода кода привела бы к повреждению капсулы, и кислота уничтожила содержимое в считанные секунды.

Мне пришлось углубить и расширить свой тайник, поскольку в него должен был вместиться совсем не маленький контейнер. На это ушло почти полчаса, наконец, все было готово, и я, внимательно осмотрелся по сторонам. Не заметив любопытных глаз, я вытащил из гаража ящик и бегом снес его к яме. Еще пятнадцать минут ушло за засыпку ямы и придание месту тайника естественного вида. Тщательно обозревая результаты своего труда, я одновременно старался окинуть взором округу.

Нужно было срочно уезжать, но я присел на дорожку, словно предчувствуя, что еще не скоро попаду во «второй отчий дом». «Вторым домом» называл дачу отец, отдавший много сил и стараний как уютному двухэтажному дому с верандой, так и прекрасному саду. По весне в саду цвели почти все деревья, даже те, которые не были способны противостоять безумным ветрам Каспия, расположенного в полукилометре от дачи. Этому была своя причина – экономя на стройматериалах, которые с трудом приобретались в советское время, отец предпочел высокой стене, защищающей деревья от ветра, вырыть на еще пустом участке огромный котлован, в котором и поднялись почти все посаженные им деревья. С внешней стороны небольшого забора он высадил ряд елей, наиболее приспособленные неприхотливые деревья, с внутренней – деревья, называемые у нас зейтун агачлары⁷.

Как-то один из гостей заметил, что отец создал на участке дачи особый микроклимат, поэтому на нем могут адаптироваться любые деревья.

Перед глазами протекали картины дорогого сердцу прошлого, эпизоды нашей счастливой жизни, хлопоты по дому мамы, чудесные рассказы отца.

Отец был нефтяником, работал на Нефтяных Камнях⁸. Одним из первых он отправился в Казахстан, работать приходилось в ужасных условиях полуострова Мангышлак, где летняя температура нередко доходила до 50 градусов по Цельсию. Ночью жара не на много спадала, и люди спали, завернувшись в мокрые простыни.

Кульминацией «эмигрантских» рассказов отца всегда был эпизод «спасения и возвращения на родину немецкой дочери Кавказа» – история знакомства, любви и переезда в Баку моего отца и матери, которые здесь и поженились в конце, кажущихся такими далекими, 60-х годов.

Моя мать Хелен Аух родилась в Азербайджане, но в младенческом возрасте вместе с семьей оказалась в Казахстане, куда во время войны депортировали немцев из наших краев. Она никогда не видела своей родины, на которой еще в 1819 году обосновались ее предки из далекой Швабии. После свадьбы они с мужем посетили все места компактного проживания немцев в Азербайджане: родной Еленендорф, а также Анненфельд, Траубенфельд, Елизаветинку, Эйгенфельд, Георгсфельд, Алексеевку.

Иногда вместо сказок, перед сном мама рассказывала мне чудесную историю переселения немцев в Азербайджан, как она слышала ее от своих родных.

Позже мне на ум пришла мысль, что эта история удивительным образом напоминала сюжеты Библии, в которой часто приводятся величественные сказания переселения народов, ведомых в пути на новую обетованную землю своими пророками, исполняющими заветы Бога. Так и переселение части немцев в 1816—1818 годах было предпринято во исполнение предсказаний своих религиозных лидеров о втором пришествии Христа, которое должно было произойти в 1836 году в Закавказье.

10 мая 1817 года российский император Александр I подписал прошение 700 швабских семей о переселении в Закавказье. Прибывшие в основном из Ройтлингена под предводительством Готтлиба Коха, Якова Краузе и Иоганнеса Вухрера в сборный пункт – город Ульм, переселенцы были отправлены на судах вниз по Дунаю в Измаил.

В Закавказье переселенцы прибыли в августе ё8ё8 года. Из семисот семей, выехавших из Ульма, только около четырёхсот достигли цели. Среди них была семья моего прапрадеда – Вильгельма Готлиба Ауха – мое детское воображение часто воссоздавало красочные картины этого эпического переселения.

Швабы основали колонию Еленендорф, которая в дальнейшем стала самым большим поселением немцев на Кавказе.

Счастье не бывает долгим. С началом войны по приказу наркома внутренних дел СССР немцы были высланы в Среднюю Азию, Казахстан и Сибирь. Семья моей матери была депортирована в Казахстан, где проживала в спецпоселениях до 1955 года. Именно тогда немцы получили право переезжать в другие районы Союза, за исключением мест, где они жили до войны…

Нужно было срочно возвращаться в город, слишком много накопилось вопросов, на которые я не знал ответов. Прежде всего, я решил навестить Фатиму, или хотя бы что-нибудь узнать у ее соседки.

На въезде в город зазвонил мобильный телефон, и по проявившемуся номеру я понял, что меня разыскивают на работе. Я ответил и услышал голос шефа, что, признаться, удивило, – шеф очень редко звонил мне лично. Он попросил меня срочно, никуда не заезжая, появиться на работе, ссылаясь на очень важное дело. Телефоны Фатимы не отвечали, и я направился на работу для встречи с шефом.

Меня ждали и сразу провели в кабинет, в котором шеф с недовольным видом рассматривал какие-то бумаги. Две новости, сообщенные моим руководителем, были очень любопытными: вот уже пять часов меня ожидает в своем кабинете в здании МНБ Ильгар, который приказал, это подчеркивалось – именно приказал, немедленно уволить меня из бюро охраны и сыска. Я попросил шефа не подписывать приказ до моего возвращения от Ильгара, упирая на то, что произошла какая-то ошибка. Он, не поднимая головы и пряча глаза, промолвил сквозь стиснутые зубы, что из МНБ специально приезжал сотрудник и забрал копию приказа о моем увольнении.

Мне не оставалось ничего другого как ехать к Ильгару в МНБ. На проходной меня ждал пропуск, я предъявил свое удостоверение личности и был препровожден совсем не в тот отдел, в котором проработал немало лет, а в кабинет заместителя министра. Войдя в кабинет, я был приятно удивлен, увидев за столом кабинета Ильгара в мундире генерал-майора. Поздравив его с высоким назначением, я поинтересовался, почему он с такой поспешностью настоял на моем увольнении из бюро. То, что он рассказал мне в течение нескольких минут, признаться, шокировало меня. Получалось, что за убийством Фамиля Фарманова стояла группа высокопоставленных офицеров МВД, действовавших по заказам, поступавшим от влиятельных людей. Вот почему никакого продвижения в следствии по убийству нет, и не будет. По его словам получалось, что я своими расследованиями навлек на себя гнев «верхов», пожелавших навсегда заткнуть мне рот. Ильгар обстоятельно описал, как он долго умолял начальство оставить мне жизнь в обмен на архив и документы Фарманова. После передачи документов мне давались сутки, чтобы навсегда исчезнуть из республики, а Ильгар от щедрот души своей обещал мне немалую сумму денег, напирая на то, что это его собственная инициатива. Прикидываясь, что загнан в угол, я согласился на все условия Ильгара, оговаривая с ним гарантии своей безопасности и все детали нашей завтрашней встречи.

В разговоре я будто бы невзначай высказал догадку, что меня сдала Фатима, сообщив о том, что я выкрал документы. Ильгар легко согласился с этой версией, и я понял, что мне не стоит особо уповать на нашу бывшую дружбу – уж слишком велики были ставки в игре, в которую я был втянут.

Мне оставалось всего два дела в родном городе: забрать из квартиры ноутбук, на котором были размещены все зашифрованные материалы, и, найти способ связаться с Фатимой. Понимая, что за мной неустанно следят, второе дело, незаметно для посторонних глаз, сделать было практически невозможно. Я мог бы, конечно, оторваться от преследования, исчезнуть, но в этом случае меня ждали бы во всех местах, где я мог появиться, в том числе и на квартире Фатимы, а главное – стало бы затруднительно незаметно покинуть страну. Я посчитал, что моя разыгранная уверенность в предательстве Фатимы оказалась убедительной для Ильгара, а потому ей ничего не угрожает, во всяком случае, в ближайшее время, поэтому отказался от мысли связаться с ней.

Войдя в свою квартиру, я не стал закрывать входную дверь. План был прост, но надежен. Конечно же, в квартире установлены «жучки», и один из них должен быть в телефоне. Я подключаю к телефону диктофон, на котором был записан всего лишь один диалог – 10-ти минутный разговор с девушкой, которой я, без особых уточнений сроков и дат, предлагал срочно выйти за меня замуж и уехать за границу. Теперь надо с незарегистрированного мобильного аппарата (отдыхая летом в Грузии, где не регистрировали паспортные данные покупателя, мне удалось приобрести сразу два таких телефона) позвонить на мой домашний телефон, включится диктофон, и у меня будет задел времени для исполнения задуманного. Необходимо предварительно чуть изменить внешность, забрать из квартиры ноутбук, настоящий и поддельные зарубежные паспорта, оставив включенным свет, незаметно покинуть квартиру. Через чердак спуститься в соседний подъезд и постараться незаметно оторваться от слежки. Всю эту программу-минимум мне удалось выполнить без особых изменений плана и графика времени.

Программа-максимум – до утра следующего дня добраться до азербайджано-грузинской границы и нелегально пересечь ее.

На автовокзале я сел в такси, в котором уже было двое пассажиров, сообщив водителю, что еду в Боюк Кесик⁹ на свадьбу. Именно на этом участке я мог, используя два-три варианта, пересечь границу без посторонней помощи.

В конце концов, и программа-максимум была выполнена, и на следующий день я уже прогуливался по улицам Тбилиси. Не пренебрегая элементарными правилами безопасности, я вновь подкорректировал свою внешность под фотографию одного из поддельных паспортов, так что узнать меня старым знакомым было бы ни так просто. Чтобы удостовериться в этом, я решил нанести долгожданный визит своему однокашнику по учебе в школе КГБ – Отари.

«Сейид Ашрафа» я нашел несколько лет назад в одну из своих командировок в Тбилиси и, надо сказать, сравнительно быстро. Но с тех пор мы лишь перезванивались, клятвенно обещая друг другу «встретиться в следующем году».

Я застал Отари у его дома. Приставая к нему с расспросами о том, как лучше всего добраться до «Шайтан базара»¹⁰, я внимательно следил за реакцией дорогого друга. Отари, насколько помню, всегда был сторонником оптимальных решений, поэтому я не удивился, когда он ответил, что лучше всего взять такси и через десять минут оказаться в необходимом мне районе. Экзамен был с успехом сдан, и я, к огромному смущению Отари и своей радости, расшифровался перед ним:

– Сейид-Ашраф, разве так на Востоке встречают старых друзей?