Древний Рим. Имена удовольствий

Глава 16. Увитая плющом беседка

 
Напрасно с безысходною тоской
Она ловила тонкою рукой
Его стальные руки – было поздно.
И, задыхаясь, думала она:
«О, верно, в день, когда шумит война,
Такой же он загадочный и грозный!»
 

Н. Гумилев

Он громко смеялся и что-то объяснял остальным, кажется, рассказывал, что я – его бывшая хозяйка и в свое время была к нему благосклонна. Его спутники, – все как на подбор, такие же здоровенные и громогласные мужики стояли рядом и разглядывали меня, отпуская гадкие шуточки.

А я, ни жива ни мертва, теперь уже сама прижималась к Дакосу, пряча лицо от чужих голодных взглядов. Но он вдруг отодвинул меня и приподнял мою голову за подбородок:

– Ну, ты же скучала по мне, признайся?

Пришлось утвердительно кивнуть, сейчас не хотелось спорить о таких мелочах. Дакос удовлетворенно хмыкнул:

– Я так и знал! Долго же ты добиралась ко мне, я уже заждался.

Он был отстраненным и злым, его пальцы причиняли мне боль, сжимая плечи до синяков, в насмешливо-властных глазах отражались яркие огни факелов. А потом я услышала за спиной чей-то сиплый голос:

– Ты же поделишься с братьями, Волк? Даже после тебя ее хватит на всех, девчонка крепкая.

У меня сердце зашлось от ужаса, а Дакос только больше развеселился.

– Сначала я сам с ней позабавлюсь. Тем более, хозяйка так спешила ко мне, нельзя же ее разочаровать. Наталия приехала из самого Рима! И все ради бывшего раба. Хей! Меня не так просто забыть.

Вокруг снова раздался грубый хохот. Дакос потащил меня к своему коню и усадил на шкуру, покрывавшую его спину, а следом запрыгнул и сам. Мы поехали вперед, пока спутники фракийца задерживались, видимо, желая изловить лошадей, которые везли мою повозку да и саму ее прихватить с собой.

Мне по-прежнему приходилось быть ближе к Дакосу, теперь я еще и с коня боялась свалиться, но бывший гладиатор крепко держал меня, обхватив могучей рукой за талию. Я чувствовала его жаркое дыхание на своем виске, порой он наклонялся, чтобы коснуться губами моей щеки или шеи.

– Ты торопилась к нему, к проклятому римлянину? Я сразу догадался. Его нет в Аквине, он оттянул все силы на запад после того как увидел, что осталось от первого их войска, чей консул сбежал в Рим, потеряв штаны. Мы гоняли последних солдат Плавта словно баранов, мы заставили их брать мечи и убивать друг друга за то, что они с нами делали прежде. Все получили по заслугам. Получишь и ты!

Я с трудом облизала пересохшие губы, пытаясь отвечать:

– А в чем моя вина?

Дакос даже зарычал, заставив меня зажмуриться:

– Ты выбрала его! Пошла и продалась ему, как дешевая шлюха, я все знаю!

И как только у меня хватило сил отвечать…

– Я люблю Гая и никогда этого не скрывала. Ты накажешь меня за любовь? Разве это справедливо? Ты осуждаешь римлян, а сам чем лучше? Я была добра к тебе… что же, и за это накажи… за мою наивность и глупость. Я тебя пожалела, хотела спасти от боев на арене, мне не нужен был никакой раб, но я приняла тебя, как подарок, уже тогда зная, что освобожу.

– Твоя жалость оскорбительна! – процедил он, глядя в темноту.

– Разве может унизить жалость богини? – горестно напомнила я. – Или я уже не являюсь небожительницей в твоих глазах? Сошла с пьедестала?

– После того как ты стала его подстилкой… Нет, Наталия, ты для меня уже не богиня во плоти! Ты обычная женщина, падкая на деньги и роскошь, ты выбрала Каррона, потому что он мог больше тебе предложить…

– Дакос, это не правда! Ты сам знаешь.

Вместо ответа он укусил меня за шею или это был такой волчий поцелуй… Я мотнула головой и попыталась вырваться, в ответ Дакос ослабил хватку так, что я едва не свалилась на землю, в последний момент ухватившись за гриву лошади.

Пегий жеребец тут же взвился на дыбы и оглушительно заржал, а я непроизвольно обхватила руками мощный торс фракийца. Раздался торжествующий смех, похоже, Дакос легко управлял своим конем, нарочно пугая меня.

– Не бойся, я не позволю тебе упасть! Ведь ты мне нужна, очень нужна мне сегодня. А на рассвете я тебя убью, чтобы ты ему не досталась. Запомни мои слова. Я выполню свое обещание – на рассвете кто-то умрет.

В ответ я лишь всхлипнула, прижавшись мокрой от слез щекой к его груди.

– Убивай! Сердце свое ты уже похоронил, стал холодным, бессердечным чудовищем. Такой же завоеватель и насильник, как твои ненавистные римляне. Все мужчины одинаковы, если у них есть сила и возможность взять добычу и покуражиться вдоволь. Я думала о тебе иначе… думала, ты мне друг.

Дакос угрюмо молчал, только погнал своего коня быстрее. У меня к горлу начала подступать тошнота. Я не выдержу долго такой скачки, меня мутит, голова кружится.

– Мне плохо…

– Скоро будем на месте, потерпи.

В его голосе больше не было злости и раздражения. Он проговорил эти слова почти тем же мягким, глубоким тембром, как раньше, когда мы мирно беседовали в доме Клодия. Я вдруг поняла, что он не сделает мне ничего плохого, уж слишком плохого… А если и сделает, так я заслужила.

Сама виновата – отправилась девочка на войну. Причем, Гая так и не нашла, зато погибли Кассий и Атратион, хотя, может, они-то как раз и хотели умереть в бою, раз уж так рвались в поездку, представляя реальную угрозу нападения. Гай сильно расстроится, если все узнает. А мне надо смириться с тем, что муж больше не примет меня. Даже если я выживу…

Мы поехали тише, и нас скоро нагнали остальные мужчины. Дакос долго переговаривался с ними на разных языках, кажется, люди были встревожены. Я слушала их вполуха и вскоре немного поняла, что завтра должно произойти решающее сражение, и Каррон будет участвовать в нем. У меня мелькнула жуткая мысль, что Дакос может использовать меня против консула, начнет шантажировать, выдвинет свои условия.

Меня холодный пот прошиб, когда я представила, какой выбор встанет перед полководцем, если ему донесут, что я в руках у мятежников. О, Гай меня не спасет, он выберет славу Рима и будет совершенно прав. Где я и где Рим… Сама виновата, нечего плакать.

– Боишься меня, госпожа?

В голосе Дакоса звучала издевка, но уже не злая, а просто самодовольная и насмешливая.

– Боюсь. И все же надеюсь на твое милосердие.

– Милосердие гладиатора? Ты верно шутишь, женщина. Давно забыл, что означает это слово.

– Я не из тех, кто заставлял тебя биться на арене. Я сама здесь чужая и далеко от родной земли. Мы в этом похожи. Я против рабства, все люди равны, нельзя никого унижать. Я над тобой не издевалась.

– Ты мучила меня…

– Я тебе не лгала, это ты меня мучил, заставляя…

Пыталась тщательно подбирать слова, хотела ему что-то объяснить, какие-то самые тонкие оттенки моих чувств к нему, в которых даже сама не могла разобраться. Дакос тяжело вздохнул и неожиданно проговорил мне над ухом:

– Я все знаю. И у нас будет только одна ночь, чтобы понять, кто мы друг другу.

Вдруг стало легко и почти не страшно. Он меня не обидит, никому не позволит обидеть меня – это прежний Дакос, как я не узнала его раньше. Он просто не ожидал увидеть меня здесь и сначала злорадствовал, предвкушая месть. И я могла бы понять за что. Он ведь мужчина и не последний среди своих соплеменников, а был моим рабом.

Он привлекательный, сильный мужчина, а я отвергла его и предпочла другого – врага. Дакос привык побеждать, а пришлось уступить мне – слабой женщине, не важно, что в его глазах я была посланницей богини. Мужчина всегда считает себя выше женщин и не может простить ей вынужденное подчинение. Теперь настал мой черед смириться и уступить…

Будь, что будет. От него я приму все, видимо, так решили вершители судеб. Уж не знаю, какие именно, в Риме так много храмов и разных верований. А мне кажется, Бог один… нет, с ним рядом непременно должна быть женская суть, женская мягкость и доброта. Я верю, что есть и Богиня. И вот ее-то незримую и милосердную я буду сейчас просить о защите.

Я чувствовала себя скверно, никогда не думала, что поездка на лошади может причинять такие неудобства, а ведь когда-то мечтала прокатиться верхом. Прокатилась… К счастью, мы скоро подъехали к огороженной постройке, и я поняла, что здесь будет привал. Нас окружили люди, много мужчин, я нервно цеплялась за Дакоса, и он больше не пытался меня напугать, держал при себе. Даже не позволил какому-то веселому парню принять меня с лошади, спрыгнул первым и сам помог спуститься.

Дакоса здесь уважали, он был вроде командира небольшого отряда, состоящего в основном из его соотечественников-фракийцев. На меня сначала смотрели с хитрыми улыбками, даже пытались коснуться, но Дакос быстро это пресек. Кто-то увел его коня, кто-то звал для разговоров, видимо, мы с беднягой Атратионом попались разведчикам мятежного войска и теперь им следовало доложить о ночных происшествиях высшему начальству.

– Только не оставляй меня с ними, мне страшно, – умоляла я.

– Тебя никто не тронет, – сухо ответил Дакос, продолжая вести меня куда-то вглубь аллеи – туда, где горели костры и слышалась громкая людская речь.

– Чей это дом?

Дакос запрокинул голову к темному небу и рассмеялся.

– А вот это, и правда, чудесный подарок! Надеюсь, ты его оценишь, Наталия… мой подарок тебе.

– Я не понимаю…

Он вдруг остановился и, взяв меня за плечи, посмотрел прямо в глаза, пытаясь уловить выражение моего лица в полумраке.

– Это Кордация. Любимая вилла консула Каррона. Он рвался сюда, как голодный лев, но даже ради своего имущества не стал рисковать малочисленными отрядами и репутацией. Основные его силы еще на подходе, и римляне всегда долго строят укрепления, тщательно обустраивают рубежи, даже предчувствуя короткую битву. Мы организовали засаду близ Аквина и прогнали легионеров. Но не продержимся и пару дней…

Каррон осторожен, он никогда не идет напролом, не просчитав все ходы заранее. Потому-то его и ценит Сенат. Потому-то я и ненавижу твоего избранника, ведь мы скоро окажемся в его ловушке. Собратья этого не понимают, их опьянили быстрые победы, они желают идти на Рим, но я знаю, что нам осталось недолго. Все решит завтрашний день. Но ведь есть еще эта ночь… И мы проведем ее вместе. На вилле, что принадлежит твоему консулу. Она могла бы быть и твоей виллой, верно? Он предлагал тебе стать его женой?

Я отрицательно покачала головой, пытаясь выглядеть спокойно и унять внезапную дрожь в коленях.

– Нет. Мы даже не говорили об этом. Похоже, я не слишком ему дорога. Он любил прежде одну знатную римлянку, а после ее предательства Каррон презирает женщин, но, как мужчина, не может совсем без них обойтись. Думаю, он недолго бы вытерпел меня в своем доме, и сам с радостью умчался на эту войну, так как я ему надоела.

Но Дакос лишь недоверчиво покачал головой, в его выразительных глазах мне почудилась боль:

– Ты лжешь, Наталия! Я разговаривал с рабом из дома Каррона. Консул надышаться тобой не может, он ни за что бы от тебя не отказался. И ты помчалась за ним вслед, как обезумевшая сука, что и дня не может прожить без случки!

Я втянула голову в плечи и сжалась, мне показалось, что Дакос может ударить меня в ярости, но он только грубовато откинул волосы, упавшие мне на лоб и продолжал шептать мне прямо в ухо:

– Одно верно, даже ради тебя он не предаст Рим, потому мы не можем использовать твою маленькую жизнь в своих интересах, а, значит, никто не узнает от меня, что ты женщина Каррона. Надеюсь, у тебя самой хватит ума промолчать?

– Да… – только и оставалось мне выдохнуть.

Дакос меня поцеловал. Осторожно и почти ласково коснулся губами щеки, виска, лба… Обнял и стал укачивать, словно маленькую девочку.

– Ну, почему ты не захотела уехать со мной? Я мог бы дать тебе счастье, мы нашли бы место для дома, ты бы родила мне детей… нет, ничему этому теперь не суждено сбыться. А ведь я полюбил тебя, жестокая женщина, ты крепко вошла в мое сердце и только ножом можно вынуть тебя оттуда. Значит, пусть так и будет. Так суждено…

Я попыталась поудобнее устроиться в кольце его рук и тихо начала разговор:

– Дакос, ты можешь меня убить, но я не смогу притворяться, играя твоими чувствами. Я уважаю тебя за силу и мужество, ты не делал мне плохого прежде и, надеюсь, не обидишь теперь. Прими мои слова и не сердись. Я желаю тебе только добра. Будь и ты добр ко мне.

Ведь еще не поздно все изменить! Ты сам сказал, что вас ждет поражение, давай покинем этих людей и вместе приедем в город, я назову тебя моим спасителем, ты получишь награду и сможешь вернуться на родину. Мы простимся друзьями…

Ах, если бы я могла его убедить! Напрасные мечты. За нами раздались чьи-то быстрые шаги, и Дакос увлек меня вперед. Мы подошли к невысокому одноэтажному дому, похожему по очертаниям на букву «П». Перед самым входом, у горящих костров сидели мужчины, рядом сновали мальчишки – подростки, я также заметила много молодых женщин.

Некоторые готовили еду, другие просто обнимали своих приятелей. Одна нетерпеливая пара, кажется, прилюдно занималась любовью, окружающие даже кидали им советы. Звучала пьяная речь и невнятные песни. Мятежники праздновали победу, возможно, кто-то тоже понимал, что она последняя…

Фракиец уверенно провел меня между группами отдыхающих людей и велел присесть рядом с бритоголовым мощным парнем, в котором я тотчас узнала знакомого Дакоса из харчевни, где мы когда-то были вместе.

– Охраняй, пока я не приду за ней! Помни, она – моя!

Я испуганно глядела вслед бывшему гладиатору, но бритоголовый тронул мое плечо и поцокал языком, старательно подмигивая. Пришлось с досадой отодвинуться от него, но у меня не было даже мыслей о побеге. Заведомо невозможно.

Никто больше мною не интересовался, все вокруг были заняты едой и развлечениями, кто-то разбирал сваленные в кучу, видимо, награбленные прежде – одежду и посуду, двое мужчин то ли в шутки, то ли всерьез упражнялись на мечах. У меня сердце от тоски сжималось при воспоминаниях о Карроне – завтра будет смертельный бой, что если он сам поведет людей в атаку и встретится с Дакосом в поединке?

Я смутно представляла, чем занимается консул на войне. Хорошо, если руководит всем с вершины холма, как Наполеон или Кутузов, а если у римлян все по другому… Плохо я знала такие исторические детали. К моему бритоголовому «охраннику» сзади подкралась подруга. Она обхватила мужчину за шею одной рукой, а в другой держала большую виноградную кисть.

Женщина смеялась и, дразня, поднимала ветку все выше, пока ее друг с показным рычанием пытался ловить открытым ртом крупные ягоды. А потом сбросила и без того открытое платье, уселась приятелю на колени, занявшись его поясом.

Я отвернулась, но мне все было прекрасно слышно. О, это получилось весьма шумное соитие! Женщина стонала и ахала, будто опытная актриса порнофильма, а ее партнер мычал, словно племенной бык. Я была смущена и растеряна, мое тело слишком сильно реагировало на все происходящее рядом помимо моего желания. Мне захотелось уйти…

Покосившись на парочку, полностью занятую друг другом, я тихонько поднялась с места. Кордация! Подарок от Цезаря за воинскую доблесть моему «генералу». Вилла, о которой столько рассказывал Гай… Она и впрямь могла стать моей. Но уже не станет. Кажется, мне не пережить эту ночь, ведь если Дакос и оставит мне жизнь, Гай не простит. Он гордый и принципиальный, он не примет меня после фракийца. Разве сумею все скрыть…

Я подошла ближе к высоким мраморным колоннам, подпиравшим своды плоской крыши. У самого крыльца росли миртовые кусты. Растрескавшиеся старые перила лестницы увил плющ, и дальше все вокруг было оплетено ползучими лианами. На некоторых из них висели крупные граммафончики цветов, кажется, белого и розового цвета – неясно видно в полумраке.

Цветы сомкнули на ночь свои лепестки и раскроются с первыми лучами солнца. Им не о чем тревожиться, им не ведом страх и стыд, чуждо вожделение. Немного воды и света – вот все, что нужно для счастья. В отличие от меня.

И я даже не успела испугаться, когда на мою талию вновь легла чья-то уверенная рука, а висок обожгло горячим дыханием.

– Пойдем. Все готово для нас.

Дакос сжал мою ладонь в своей и повел куда-то в темноту среди деревьев, прочь от шумного сборища.

– Разве мы ночуем не в доме? – рассеянно спросила я.

– Нет, там слишком много людей, я не хочу, чтобы нам помешали.

Какое-то время мы плутали среди развесистых кустов и стволов деревьев, я почти не разбирала тропинки, внезапно мне закралась мысль, что Дакос хочет вовсе вывести меня за пределы усадьбы, но я ошиблась. В глубине сада стояла небольшая беседка, вся закутанная плющом, а сквозь его мелкие листочки просвечивали огоньки двух глиняных светильников, что были заранее зажжены в этом укромном месте.

– Здесь хорошо и спокойно. Здесь я буду любить тебя, Наталия.

Меня охватило равнодушие и апатия. Я не смогу с ним бороться, он сделает все, что задумал, стоит ли плакать и умолять. Без сил я опустилась на подобие лежанки в углу – ворох веток или соломы, накрытый плотной тканью с золотыми нитями, наверно, украденной из дома. Горше всего, что это случится во владениях Гая, и я закрыла лицо руками, не умея сдержать слез.

Фракиец вынул из кожаного заплечного мешка бурдючок с вином, сделал несколько жадных глотков, а потом уставился на меня, вытирая губы.

– Выпей со мной и согреешь кровь, тебе станет хорошо и весело. Почему бы нам вместе не порадоваться в последний раз? Завтра мы все умрем, так давай же сегодня узнаем счастье!

Теперь я сквозь пальцы смотрела, как он, не спеша, словно совершая ритуальное торжество, кладет на низенький трехногий столик пару крупных гранатов и по одному вынимает из мешка персики и виноградные гроздья. Видно, тоже решил устроить пир, разбавив вино моими слезами.

А потом Дакос начал снимать свою одежду и, полностью обнаженный, подошел ко мне, опустился на колени перед моим ложем, протягивая полураскрытый гранат.

– Хочешь попробовать? Смотри, как он истекает соком – сладкий и терпкий одновременно. Совсем, как ты, Наталия. И его тоже не так-то просто раскрыть… Попробуй, я тебя прошу.

Мне пришлось отвернуться в сторону, но на губах остался гранатовый привкус.

– Я не голодна, мне ничего не нужно. Делай, что задумал и оставь меня.

Дакос рассмеялся тем самым тихим, грудным смехом, что был мне знаком и приятен, будоражил душу.

– Хочешь вести себя, словно гордая пленница в объятиях врага? Не-ет… я передумал, это сначала я хотел заставить тебя, применяя силу, но теперь поступлю иначе. Я заставлю тебя желать… желать меня так же сильно, как я желал тебя все эти дни, сгорая от мысли, что ты принадлежишь другому.

Я вздрогнула. Лучшей мести, кажется, нельзя было и придумать. Дакос все рассчитал. Поступи он грубо, моя ненависть послужила бы мне оправданием. Но если я сама уступлю, поддавшись соблазнам, то буду наказана вдвойне.

Фракиец положил кроваво-красный гранат на покрывало, а сам потянулся ко мне:

– Дай, помогу тебе все это снять…

– Я сама.

Плевать! Веду себя как трусливая овца, сколько можно хныкать, я же не какая-нибудь невинная дева, чего мне стесняться, тем более он уже видел меня нагой. Я поднялась на ноги и, с вызовом глядя на Дакоса, освободилась от платья и нижней рубашки. Но, похоже, он и не думал сразу накидываться на меня, хотя был в полнейшей боевой готовности. Вместо этого Дакос оперся локтем о лежанку и, придерживая голову рукой, с улыбкой меня разглядывал:

– Какая же ты красавица! Белая и чистенькая, будто молоденькая овечка, только что вышедшая из купальни…

Это сравнение меня погубило. Овца! Он не мог выразиться точнее. После этих слов я больше не могла злиться на него, страх исчез, уступив место нервному смеху. Никогда в жизни мне не было так смешно, хотя я четко понимала, что мое состояние граничит с истерикой. Дакос смеялся вместе со мной, а потом встал рядом и, полностью разломив гранат на две половинки, выжал из них сок прямо на мою грудь. Я смотрела, как красные струи стекают по моему животу и ногам, и на мгновение мне стало жутко, но лишь на мгновение…

Он положил меня навзничь и начал покрывать поцелуями, слизывая дорожки гранатового сока с моего тела, захватывая губами соски, а я лежала с закрытыми глазами, раскинув руки и ноги, только вздрагивала и впивалась ногтями в свою же ладонь. Дакос вошел осторожно и медленно, убедившись, что я уже готова принять его, и полностью оказавшись во мне, торжествующе вскрикнул.

Я отвернула голову к стене и открыла глаза, разглядывая веточки плюща, обвившего решетки ажурной беседки. Я не испытывала страсти или какого-то особого удовольствия, но и противно мне тоже не было. Странное чувство… Словно я сейчас была его колыбелью, его лодкой, на которой, плавно покачиваясь, мужчина должен доплыть до ворот Елисия – своего фракийского рая.

А потом он хрипло застонал и опустился на меня, словно в бреду бормоча мое имя – Наталия… Он говорил еще какие-то слова, наверно, на своем языке, я их не понимала, хотя после разобрала:

– Богиня… моя богиня! Прекрасная…

И тут я не выдержала и разрыдалась, громко и отчаянно, во весь голос, я даже завыла. Все переплелось сейчас – моя любовь, моя боль и отчаяние, моя извечная женская слабость перед мужской силой, мой страх и стыд, покорность и желание бороться. И жалость… жалость к нему и себе.

Он тотчас отстранился, поднял меня с постели, – теперь я сидела у него на коленях и, обняв за шею, пыталась остановить судорожные всхлипывания. И ведь он искренне пытался меня утешать:

– Прости, прости, что же я с тобой сделал. Они превратили меня в чудовище, в зверя… я прежде не был таким, я всегда уважал женщину, я никогда бы не стал тебя принуждать.

Похоже, он искренне сожалел о том, что случилось, но мне не было дела до его раскаяния, я не могла разобраться в себе, не могла понять, как быть дальше. И уж тем более, не пыталась его винить, он – мужчина, а я прежде провоцировала его, дразнила, смеялась… по делом мне, допрыгалась козочка…

– Я принесу воды и умою тебя. Здесь рядом ручей. Я скоро вернусь.

Дакос вылил остатки вина из бурдюка прямо на земляной пол беседки и скрылся в темноте сада. Я сидела на смятом покрывале, обхватив руками свои голые плечи, и потихоньку успокаивалась. Даже заставила себя улыбнуться. Ничего, справлюсь и с этим…

Может, мне повезет, я доберусь до Рима и поселюсь в своем доме. Клодий будет подкидывать нам с Элиавом немного денег на пропитание, если, конечно, снова не рассорится со своей знойной красоткой. Нам нужно не много. А вредного Мапроника я продам. Вот точно! Нет, все равно жаль старика, лучше я его отправлю к Оливии, у нее много рабов, и старому сатиру место найдется. А Гай…

При мысли о нем у меня из глаз снова полились слезы, но я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Я все честно ему расскажу. Как-нибудь аккуратно скажу, что со мной случилась беда, и я не могу стать женой консула. Он быстро все поймет, узнав, что ночь я провела в лагере рабов. Он не примет меня после таких известий. По Риму поползут гадкие слухи, словно ядовитые змеи. Каррон не захочет, чтобы его имя снова полоскали в грязи.

Вернулся Дакос, и я смогла умыться ледяной водой, что он полил мне на руки из бурдюка. Ежась от холодных капель, я омыла плечи и грудь, а потом торопливо натянула одежду на влажное тело. Мне хотелось пить, но после первого же глотка едва не стошнило, показалось, что вода имеет солоноватый привкус крови. Опять это изматывающее чувство тошноты… Я жадно накинулась на персики и, пока ела их, Дакос не сводил с меня напряженного взгляда.

– Скажи мне только одно, ты согласишься уехать со мной? Прямо сейчас. Мы выйдем отсюда незаметно, я возьму коня и увезу тебя.

Я отрицательно мотала головой, судорожно глотая сочную мякоть фрукта.

– У меня есть дом. Он в Риме. Я останусь здесь. И если ты хотел убить меня, самое время. Только как-нибудь быстро и не очень больно. Думаю, ты это умеешь.

– Значит, все-таки любишь его…

Дакос встал в проеме беседки и уперся руками в ее деревянные стены.

– Я так и знал, что не согласишься, да и сам я ни за что бы не бросил своих людей. Я тебя проверял.

Потом он повернулся ко мне, его лицо было серьезно и сурово:

– Едва станет светать, я выведу тебя к позициям римлян, здесь не так далеко. Ты скажешь, что была в плену и сбежала. Скажешь, что знаешь Оливию Котта и консула Каррона. Пусть тебя отведут к центуриону, а он пошлет весть дальше. Наталия, неужели ты могла подумать, что я смогу убить тебя? Мне проще было бы самому себе перерезать глотку. А сейчас отдыхай и попробуй уснуть. Я буду снаружи. Мне тяжело видеть тебя и не прикасаться снова.

Он исчез в темноте, а я повалилась на ложе, сжалась в комочек, стараясь унять тошноту и успокоить дыхание. Голова была тяжелой, веки смыкались, и скоро я провалилась в сонное забытье.