Методология и философия права: от Декарта до русских неокантианцев

§ 2. Теоретические положения

2.1. Основы методологии науки (Риккерт, Кассирер, Гессен, Булгаков, Кистяковский, Лаппо-Данилевский)

Представители марбургской школы неокантианства (Г. Коген, П. Наторп, Р. Штаммлер, Э. Кассирер, А. Риль, В. А. Савальский, В. Э. Сеземан и др.) занимались преимущественно логико-методологическими вопросами науки; сторонники баденского направления неокантианства (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Б. А. Кистяковский, П. И. Новгородцев, С. И. Гессен и др.) исследовали субъект познания и выстраивали науки в зависимости от критерия отнесения их к ценностям. Ориентир на культуру в системе построения наук – отличительная черта их философии.

Генрих Риккерт глубоко исследовал проблемы гносеологии, аксиологии, онтологии. В работах «Границы естественнонаучного образования понятий. Логическое введение в исторические науки» (1896 / в русском переводе 1902), «Науки о природе и науки о культуре» (1899 / 1911) «Философия истории» (1905 / 1908) он изложил свой подход к решению вопросов содержания, характера, классификации наук.

Развивая методологию И. Канта, Г. Риккерт определил границы естественно-научного и исторического методов. С помощью естественно-научного метода образуются общие понятия, этот подход отождествляет границы познания с границами опыта. Целью естественно-научного познания является установление закономерной связи фактов между собой: это познание изображает объективную картину эмпирического бытия. Исторический метод имеет дело с конкретной действительностью и образует понятия по принципу «ценности». Задача исторической науки заключается в установлении внутренней закономерности конкретных и общих явлений с точки зрения телеологии. Предметы и явления истории группируются сообразно с критерием ценности.

В отношении метода науки являются, по теории Г. Риккерта, либо генерализирующими, либо индивидуализирующими. Их материал состоит или из объектов природы, т. е. действительности, утратившей всякую связь с ценностями, или из явлений культуры, т. е. действительности, отнесенной к ценностям^[87]. Метод заключается в формах, которыми пользуется наука при обработке данного ей материала, и часто обуславливается особенностями этого материала. Логик должен отвлечься от всех различий в содержании наук с тем, чтобы понять формальные методологические различия, а именно: во всех эмпирических науках объектам противостоит познающий субъект; субъект ставит своей целью познание какой-либо части или всего данного ему мира^[88]. Это познание, с точки зрения Г. Риккерта, есть не отражение мира, а преображающее объекты мира понимание их.

Действительность как исходный пункт любой эмпирической науки предстает в виде необозримого многообразия. Перерабатывая свой материал, наука создает абстрактные построения мысли – понятия. Этот процесс абстрагирования от конкретного материала есть наиболее значимая сторона любой науки. Логика устанавливает задачи, которые ставят перед собой науки, и выделяет их научные методы, т. е. виды образования понятий. Согласно Г. Риккерту, существует два принципиально различных вида понимания действительности:

– первый – принимается во внимание общее, индивидуальность объектов исследователя не интересует, объекты – это только экземпляры общего родового понятия, которые при необходимости могут быть заменены другими экземплярами того же понятия. В этом состоит генерализирующее понимание действительности. Большая практическая ценность этого подхода к исследованию материала, как полагал Г. Риккерт, заключена в возможности ориентироваться во всем многообразии действительности и в создании определенной системы понятий. Этот метод имеет принципиальное значение для юриспруденции, прежде всего для теории права. На основе такой типизации в области права формулируются понятия нормы права, правового отношения, юридического факта, наконец, системы законодательства, системы права;

– второй – исследователя интересует особенный предмет, его знание нацелено на его индивидуальность, на то, что делает его незаменимым и исключительным. При этом предмет не приравнивается к другим вещам, пусть даже очень похожим на него, – он выделяется из группы аналогичных предметов и называется уже не родовым, а собственным именем^[89]. В этой области тоже имеется преобразование действительности, из всей массы первоначального материала выбирается только определенный комплекс элементов, который принадлежит конкретному субъекту. Вообще, в реальности существуют не общие объекты, а только единичные, никогда ничто не повторяется в тождественной форме. В мире все индивидуально. Применительно к области права в этом ракурсе можно оценить процессы правореализации.

Обозначенные подходы к познанию действительности имели своим истоком древнегреческие учения. Одни философы (Парменид, Зенон) развивали идею единого, неизменного бытия, другие (Гераклит, Кратил) – идею вечного возникновения и изменения. Глава элеатской школы философии Парменид утверждал, что к истине ведут не чувства, которые свидетельствуют о множественности и изменении вещей, а только разум или мышление. Мышление возвышается над пространством и временем, никем не создано, неразрушимо, неуничтожимо, неподвижно, вечно^[90].

Дальнейшую разработку процесса мышления чистыми понятиями предпринял его ученик, Зенон. Противоположную идею – идею вечного изменения мира в древнегреческой философии развивал Гераклит. В мире нет ничего прочного и застывшего, все течет, все изменяется. «Нельзя войти дважды в одну и ту же реку, так как в ней текут все новые и новые воды»^[91]. Последователь его философии Кратил метафорично замечал, утрируя мысль своего учителя, что и «один раз нельзя войти в одну и ту же реку» (Аристотель смеялся, что, в итоге, Кратил уже ничего не считал возможным утверждать, а только водил пальцем)^[92]. В древнегреческой философии эти подходы противопоставлялись, а в дальнейшем они воспринимались мыслителями как односторонние. Если исходить из теории Г. Риккерта и его сторонников, то эти методы познания действительности одинаково значимы. С точки зрения логики любой объект можно рассматривать как с позиции генерализирующего, так и индивидуализирующего метода.

Генерализирующий метод, по учению Г. Риккерта, предполагает образование родовых понятий, подведение частного под общее. Понятия, возникающие таким образом, имеют разные степени общности, но высшая цель этого метода – подвести всю действительность под общие понятия. Так создается единая целостная система общих понятий, охватывающих своим содержанием все объекты, подлежащие исследованию. Следствием этого подхода является создание универсального метода, который обладает формальным характером и используется в качестве методологической основы для естественных наук^[93].

Однако исследователь не может удовлетвориться только этим способом познания действительности. Исторические науки по своей сути не стремятся обрабатывать действительность с точки зрения общего. Историк всегда понимает свой предмет – личность, общество, народ, политику, эпоху и другое, как единое целое, в его единственности и никогда не повторяющейся индивидуальности^[94]. Конечная цель истории – изобразить объект во всей целостности, поэтому она не может пользоваться генерализирующим методом, игнорирующим единичное.

Индивидуализирующий метод, как считал Г. Риккерт, на первый план исследования выводит понятие единичного и неповторимого. Понятие общего целого, с которым имеет дело история, богаче своим содержанием, чем его отдельно взятые части, поэтому история рассматривает единичное «в общем», т. е. как члена некоторого целого. Единичность исторических объектов предполагает, что данная действительность всегда есть во времени, пространстве и изменяется в них. Изображение связи объекта с окружающей его исторической средой возможно только с помощью индивидуализирующего метода. При этом история, как и естествознание, пользуется понятием причинных отношений, но в другом понимании: для историка важна не только временная последовательность причины и ее действия, но и та необходимость, с которой из определенной причины вытекает не менее определенное, никогда не повторяющееся в точности действие^[95].

Согласно теории Г. Риккерта генерализирующий и индивидуализирующий подходы, применительно к истории, связаны между собой: части целого в истории подводятся под общие понятия, а само целое рассматривается в своей исключительности. Трудность в приложении методов к историческому материалу проявляется в том, что здесь вообще нет общих понятий в том смысле, в каком их определяют систематические науки. Дело в том, что, несмотря на то, что общие групповые понятия истории (революция, мятеж, реформа и прочие) содержат то, что общеизвестно, целью их создания является не обобщение материала, как в генерализирующих науках, а изображение индивидуальности группы^[96] (например, где и какая произошла революция, каковы причины и последствия данной социальной реформы).

Самостоятельным вопросом теории науки является, по мнении. Г. Риккерта, соотношение оценки и ценности объектов изучения. Историк вообще и историк права в частности выбирает из содержания своих предметов то, что для него существенно. В науке этот выбор должен производиться, как справедливо полагал ученый, на основании какого-либо принципа – только в этом случае можно проникнуть в логическую сущность исторического метода. Момент отнесения к ценностям в науке – наиболее сложный вопрос, ведь цели любой науки имеют значение ценности. Само отделение существенного от несущественного, предпринятое на основании научной цели, уже является оценкой^[97]. Согласно подходу немецкого философа общее понятие (для генерализирующего метода) есть в то же время и существенное, а значит, относится к ценности.

По-другому обстоят дела при индивидуализирующем методе. Этот метод понимания действительности не может дать никаких четких указаний на то, индивидуальность каких именно объектов существенна, что должно быть принято во внимание историческим изложением в большей, а что, в меньшей степени. Только под углом зрения какой-либо ценности индивидуальное может рассматриваться как существенное.

Однако здесь есть противоречие, на которое обратил внимание Г. Риккерт: факт, что ценности играют в науке решающую роль, что они должны приниматься в качестве принципов образования понятий, противоречит существу науки: от историка требуют объективности в исследованиях. Одним из возможных решений данной коллизии является признание собственных оценок исследователя. История изображает не все индивидуальное, но только «интересное», «важное», «значительное» – существенное. История как эмпирическая наука не может выдавать общеобязательных суждений о ценности явлений. Историческая наука (в данном случае речь не идет о логической ценности ее научной цели) имеет дело с ценностями только постольку, поскольку ее объект имеет какое-то значение для ценности. Для этого и необходим индивидуализирующий метод, максимально раскрывающий подробности события.

Мысль Г. Риккерта по этому вопросу является важной в методологическом плане: необходимо строго отличать практическую оценку от чисто теоретического отнесения к ценностям. Историк не оценивает своих объектов; он только находит, констатирует факт существования объектов – ценность общества, государства, народа и т. п. В гносеологическом плане он относит объекты к этим ценностям и выясняет, имеет ли, и если имеет, то в силу чего, индивидуальность этих объектов определенную ценность. Историк расчленяет всю действительность на существенные и несущественные элементы, относя их к всеобщим ценностям^[98].

Вместе с тем как историк он должен подходить к явлениям исторической действительности с какой-либо оценкой. Нельзя излагать историю государства и права, историю политико-правовых доктрин, если не поставить политические и правовые ценности в известное отношение к своим собственным оценкам. Получается антиномия, согласно которой, с одной стороны, исследователь должен беспристрастно излагать всю палитру исторических явлений, создавая объективную картину мира, а с другой – не оценивая явления, историк не мог бы понять, чем он руководствовался бы в своем выборе исторических фактов. На уровне эмпирической истории этот вопрос не может быть разрешен.

Построение понятий ценности – сфера философии истории, применительно к области правовых доктрин – философии права. Важно подчеркнуть, что мышление по ценностному принципу объективно, следовательно, объективны и те категории и отношения, которые опираются на аксиологический подход. Отнесение объектов к ценностям, по учению Г. Риккерта, неизбежно приводит к индивидуализирующему пониманию действительности независимо от того, являются ли ценности индивидуальными или всеобщими. Это различие касается только значимости самих ценностей, а не логического момента отнесения к ценностям^[99].

Научное изображение единичного и особенного направлено на духовную жизнь человека. На этом основании исторические науки причисляют к «наукам о духе». Однако, как и В. Виндельбанд, Г. Риккерт полагал, что различия природы и духа не могут служить исходным пунктом для методологии. Логика его рассуждений следующая.

Исторически существенными могут быть только те объекты, которые обладают значением по отношению к социальным интересам. Процесс реализации всеобщих социальных ценностей содержится в культуре. Ценности, определяющие в истории выбор существенного, называются культурными ценностями (понятия государства, права, экономической организации, искусства и т. п.). Собственные культурные предпочтения историка не должны иметь решающего значения при исследовании им своего материала – ему необходимо понимать всеобщие культурные ценности людей и народов с тем, чтобы с помощью теоретического отнесения к ценности отделить существенное от несущественного^[100].

История, по мнению Г. Риккерта, есть не просто индивидуализирующая наука, но наука о культуре. Ее объекты относятся к явлениям культуры. Этим история принципиально отличается от естественных наук. Хотя чисто внешне между естественными науками (науками систематическими) и философией имеется больше сходства, поскольку эти науки ищут системы, чем между философией и историей, так как история не может быть по своей сути наукой систематической. Более того, как известно, одна из задач философии – борьба с историзмом как мировоззрением. Для Г. Риккерта важно было показать особенности, которыми историческое мышление отличается от мышления других наук: выяснить логическую структуру исторических наук, и только затем – высказывать суждения об их научной ценности^[101].

Принципы истории как науки следует искать в общем смысле исторической жизни. Поиском этого смысла должна заниматься философия истории, обнаружением сущности права – философия права. Задача этих наук состоит в отыскании законов истории и права (в данном ракурсе термин «закон» означает безусловную общность понятия, а не причинную необходимость индивидуальной действительности)^[102]. То, что относится к эмпирической науке – и истории, и права, не касается философии этих наук. В философии истории и философии права исследователи стремятся к познанию, которое проникало бы в сущность этих явлений.

Историческое познание единичного и индивидуального важно для области философии и не лишено своей ценности, однако с философско-исторической и философско-правовой точек зрения оно является только подготовительным этапом для дальнейших исследований в этих областях. Исторические принципы должны быть поэтому принципами культуры и принципами исторического универсума.

На основании названных принципов интересно сопоставить философию истории и философию права с социологией. По мысли Г. Риккерта, задача социологии тоже относится к отысканию законов общественной жизни человека; она, как и история, формулирует законы, рассматривает действительность, которую исследует и история, однако исследует ее не как культуру. Какой бы ценностью ни обладала социология как наука, по своему назначению она может только доставлять истории вспомогательные понятия для исследования ею причинных связей, но она не может заменить философии истории^[103].

Попытки сформулировать естественный закон исторического универсума таким образом, чтобы он был формулой исторического прогресса, Г. Риккерт категорически отвергал. Во-первых, прогресс и регресс относятся к понятию ценности, поэтому говорить о прогрессе возможно только при наличии критерия ценности. Во-вторых, прогресс означает возникновение чего-то нового, какой-то индивидуальности. Понятие критерия ценности (того, что должно быть) не может совпадать с понятием закона, содержащим в себе то, что есть или что неизбежно будет и чего требовать, поэтому не имеет никакого смысла. Иными словами, понятие долженствования и неизбежности взаимно исключают друг друга. В-третьих, возникновение нового не может войти ни в какой закон, поскольку закон содержит только то, что повторяется. Если под прогрессом понимать, во-первых, возникновение чего-то нового и, во-вторых, возрастание ценности, то с логической точки зрения, уверен Г. Риккерт, понятие закона прогресса противоречиво. Другими словами, понятие прогресса не может быть законом. (Так, закон трех стадий Конта – теологической, метафизической, позитивной, по оценкам Г. Риккерта, на самом деле является формулой ценности. «Позитивное» имеет для Конта значение того, что должно быть, т. е. значение идеала. Но этого не может дать наука, формулирующая законы, поскольку она должна видеть в своих объектах экземпляры родовых понятий)^[104].

Отметим главные положения теории методологии науки Г. Риккерта. Он утверждал, что научное познание не является простым отображением действительности; только своеобразное ее преобразование превращает реальность в научную действительность. Этот процесс заключается в упрощении реальных явлений и происходит в создании общих понятий. В естествознании содержатся, безусловно, общие суждения – «законы природы». В этой научной области отображается только одна сторона действительности, другая должна исследоваться в науке об индивидуальном – в исторической науке: «Действительность становится природой, коль скоро мы рассматриваем ее таким образом, что при этом имеем в виду общее; она становится историей, как скоро мы <…> имеем в виду частное»^[105]. Два способа преобразования действительности – обобщающий и индивидуализирующий – являются основанием для новой классификации наук о природе и наук о культуре. Образование понятий с индивидуальным содержанием происходит через отнесение объектов к ценностям, имеющим для сознания человека общеобязательное значение.

Методологию немецкого философа оценивали с разных позиций, иногда в критике исследователей можно заметить пристрастность, которая свидетельствует скорее о непримиримости отдельных точек зрения направлений неокантианской философии, чем о глубине замечаний авторов. Например, отечественный философ права, сторонник философии Г. Когена, первым в России защитивший диссертацию по философии марбургской школы неокантианства, так оценивал теорию баденца Г. Риккерта: «Все смешано здесь в кучу: и логика, и этика, и психология, ибо должное есть предмет (не логики, а) этики, а норма есть (не понятие чистого познания, а) понятие этико-психологическое. <…> Все превращено в нормы, так как даже законы природы – выходит по Риккерту – истинны не потому, что они суть истинны, а потому, что они должны быть истинны»^[106].

Более глубокая критика методологии Г. Риккерта была дана сторонниками марбургской школы Э. Кассирером и С. И. Гессеном. В работе «Познание и действительность» Э. Кассирер уделил большое внимание анализу теории естественно-научного образования понятий у Г. Риккерта. Под редакцией С. И. Гессена в России был осуществлен перевод «Философии истории» (1908), который автор лично рекомендовал к опубликованию.

Методологический интерес образования естественно-научных понятий заключается, по Э. Кассиреру, в том, что здесь по-новому раскрывается «отношение всеобщего к частному»^[107]. В естественных науках рассматриваются частные случаи, которые имеют значение образцов, служащих для изображения законов. Но, решая эту задачу, исследователь сталкивается с расколом между системой понятий и системой действительности. Любая действительность раскрывается в индивидуальном виде и, следовательно, с многообразием отдельных черт. Как отмечает немецкий философ, подтверждается антиномия, высказанная еще Аристотелем в его учении о познании, согласно которой всякое знание есть знание о всеобщем, но истинное бытие присуще не всеобщему, а индивидуальным субстанциям в их различных проявлениях.

В Средние века по этому вопросу велись дискуссии «номиналистов» и «реалистов». В философии Нового времени наиболее значительным исследованием образования понятий, по признанию Э. Кассирера, явилась теория Риккерта, которую, тем не менее, он подвергает критике. С его точки зрения направление на «понятие» и направление на действительность взаимно исключают друг друга: по мере формулирования понятия все более «стушевывается область конкретных единичных фактов. Совершаемое с помощью понятия упрощение интенсивного и экстенсивного многообразия вещей означает в то же время постоянное обеднение их реального содержания»^[108].

По учению Г. Риккерта, независимо от содержания понятия последнее находится в сущностном противоречии с эмпирическим миром конкретного. Образование понятия уничтожает индивидуальность действительности. «Созданная естествознанием пропасть между понятиями и индивидами есть, следовательно, пропасть между понятиями и действительностью вообще»^[109].

Как считал Э. Кассирер, из теории Г. Риккерта можно сделать следующий вывод: понимание действительности с помощью понятий равносильно уничтожению ее характерного содержания. Более того, для области реализации даже лучше, чтобы понятия были менее определенные. Способность какого-то представления, заключающегося в том, что его можно применять к тому, что различается не только по времени и месту, но и по содержанию, дана с неопределенностью: «Чем неопределеннее, тем легче применение» (по мнению Э. Кассирера, в этом вопросе Г. Риккерт следует Зигварту)^[110]. Функция науки, с позиции Г. Риккерта, состоит в том, что она должна снять многозначность эмпирических фактов и создать в своих общезначимых определениях правила для выбора материала восприятия.

Э. Кассирер убежден, что при формулировании научных понятий конкретное не исчезает из фактов: «Мы не видим оснований, почему какое-нибудь конкретное содержание должно потерять свой наглядный, частный характер, раз оно войдет с другими однородными содержаниями в различные связи рядов и, значит, будет взято и образовано как «понятие»^[111]. Более того, чем дальше продвигается образование понятия, тем резче проявляется частное, своеобразие предмета. Обнаруживаются новые специфические свойства. Здесь логика снова встречается с конкретными науками. Только о представлениях можно сказать, полагает Э. Кассирер, что чем они более общи, тем более они теряют в конкретной ясности и резкости, пока они не превратятся в голые схемы без реального содержания. Суждения, наоборот, определяют частное тем точнее, чем обширнее круг сравнения с другими объектами. Рост объема здесь идет параллельно с определением содержания. Формулирование естественно-научных законов не отменяет частных признаков исследуемого явления, просто они соединяются в систему объективно значащих связей: «Здесь не создается особый вид предметов, но одной и той же опытной действительности придается новая категориальная форма»^[112].

В этом же ключе рассуждает С. И. Гессен. Для того чтобы подчеркнуть противоположность между естественно-научным и историческим образованием понятий, он выделяет две формы причинности. Первая форма касается идеи всеобщей закономерности: понять причинно какое-то событие означает подвести его под общие законы. Здесь событие оценивается как экземпляр родового понятия. В другом понимании причинность означает «необходимость временной последовательности элементов действительности».

Единство естественно-научного и исторического процесса образования понятий, по С. И. Гессену, заключается в идее необходимости. Согласно его взглядам, эта необходимость вкладывается в «объективную действительность», которая истолковывается независимо от того, происходит ли это толкование в естественно-научных или исторических понятиях. Такую действительность, по мысли С. И. Гессена, необходимо рассматривать в качестве регулятивной идеи, направляющей к общей цели разные, методически не сходные доктрины.

Таким образом, методологическое различение «общих» естественно-научных понятий и «индивидуальных» исторических понятий не только не исключает, согласно воззрениям философа, но, напротив, требует связи между теми и другими: то, что с точки зрения «общности» расходится логически, снова сходится при замене этой точки зрения позицией необходимости. Кто в истории видит не одно только лишь «описание» смены разных событий, кто считает необходимым применить и к ней особый вид причинного суждения, тот признает в ней эту форму «общего».

Речь у С. И. Гессена идет не о противоположности между «понятием» и «действительностью», а о различении внутри самой системы понятий. Философ подчеркивает абстрактный характер истории. Исторические понятия суть «в общем продукты более или менее сильной абстракции», а значит, столь же мало конкретны, как и понятия естествознания. «Как индивидуализирующая наука о культуре история представляет удаление от действительности; принципиально она так же близка к последней, как и естествознание; она тоже работает с понятиями – но индивидуальными понятиями»^[113].

Введение единичного в целостную систему есть цель образования не только естественно-научных, но и исторических понятий. Такое «координирование», согласно позиции С. И. Гессена, может происходить по разным точкам зрения, сообразно с различными мотивами, и тем не менее оно имеет логически общие черты, которые можно выделить как сущность понятия «вообще»^[114].

Такой подход углубляет Э. Кассирер, который не противопоставляет «историческую» и «теоретическую» части науки: невозможно провести четкую границу между общим и частным. «Истинную основу для деления дает лишь отношение обоих этих моментов, только та функция (курсив мой. – Е.Ф.), которую общее исполняет по отношению к частному»^[115]. Естественно-научное понятие не отрицает и не уничтожает объект этики и других наук, хотя сознательно рассматривает его только с одной точки зрения. Другие способы рассмотрения, возвышающиеся над ним, не противоречат ему, но логически дополняют. Поэтому проблема действительности не может быть решена борьбой «общего» и «частного»^[116].

Вопрос понимания и классификации научных методов был предметом многих исследований на рубеже XIX–XX веков. Комментируя теорию Г. Риккерта, русские историки и философы права предлагали собственное видение разделения методов.

Представитель марбургской школы в России в начале XX века Сергей Николаевич Булгаков в «Философии хозяйства» так комментировал подход немецкого философа к вопросу поиска критерия деления наук.

Существует два способа изучения действительности: в одном случае внимание устремлено на общее, в другом – на особенное. По мнению С. Н. Булгакова, в первом случае мы имеем естествознание – науку, оперирующую с общими понятиями; в другом – историю, задача которой состоит в установлении возможно точной действительности с ее индивидуальными особенностями.

Развитие теории Г. Риккерта С. Н. Булгаковым проявилось в понимании науки социологии и ее соотношении с историей. В применении к социальной науке, как полагал отечественный философ, различаются история в собственном смысле слова и социология как наука о законах существования и развитии социальных явлений. В социологии все индивидуальные события погашаются в абстрактных понятиях, последние получают значение символа, условного обозначения ряда явлений (например, феодальное общество, капиталистическое производство, свобода торговли). С изменением исторического материала меняются понятия социологии. При этом исторические понятия не увеличивают наше знание, они влияют только на понимание связи событий. Из этого С. Н. Булгаков сделал вывод о невозможности для социологии и для истории прогностических функций^[117].

Критика учения Г. Риккерта в среде отечественных философов права затрагивала несколько принципиальных положений. Прежде всего утверждалось, что восхождение к общим понятиям не составляет цель науки (как считал Г. Риккерт); оно есть только средство изучения внутренних отношений действительности: таким аналитическим способом наука изучает все стороны деятельности человека. Далее, критически оценивалось противопоставление разума опыту: ошибочно полагать, что общие и формальные истины отличаются необходимым характером, который отсутствует в истинах частных и эмпирических^[118].

Любые факты и их связь на деле являются необходимыми и для нашего сознания – это относится в равной степени как к общему понятию, так и к единичному факту; это положение подтверждает единство бытия и сознания, действительности и разума. Категория необходимости не является свойством только лишь априорного мышления – она присуща любому мышлению; именно фактом «внутренней необходимости» мысли обеспечивается достоверность и объективность эмпирического знания.

Отдельного внимания заслуживало положение Г. Риккерта о долженствовании и ценностях. По теории немецкого философа, познание должно согласовываться не с областью бытия, а с долженствованием; в сознании долга находится основа для установления иерархии ценностей. В область объективного познания Г. Риккерт ввел нормы и основанные на них нормативные отношения, обособив их от действительности. В. Виндельбанд также утверждал, что «все эмпирические науки предполагают уже готовой всю систему нормального сознания»^[119].

Категории возможности, необходимости, долженствования должны пониматься как подчиненные категории понятию бытия – это формы мысли, рассматриваемые как содержание, как реальные факты мысли; и только в этом смысле они подлежат изучению. По мнению русских критиков, В. Виндельбанд не понял, что нормы имеют реальное значение для психологического процесса только как психические факты, и полагал, что нравственный закон становится правилом воли уже в силу одной своей наличности в сознании, а не в силу реальных волевых импульсов^[120].