История России. С древнейших времен до наших дней

Он, игумен монастыря, строит у своего же монаха крыльцо за решето плесневелого хлеба, голодает вместе со всеми, носит рваный подрясник и так заурядно выглядит, что его не узнают пришедшие в обитель люди. Он спокойно отказывается от должности митрополита, то есть главы Церкви, должности, которая принесла бы ему почет, славу, возможности и доходы, а когда на его игуменство замахнулся собственный брат Стефан, преподобный, «никем не замеченный», в тот же вечер тихо покинул монастырь и пошел за десятки верст, ночуя в поле и где придется, пока не дошел до реки Киржач, где на пустом месте основал новый монастырь и начал все заново. Преподобный Сергий стал образцом, светом во тьме для сотен своих современников гораздо раньше своей кончины, а для миллионов людей (включая живущих ныне) – тем самым живительным источником, к которому припадают в печали и радости. Стал самым лучшим образцом для подражания, когда благое молчание превращается в несокрушимую силу, когда слабость, смирение, уступчивость не отталкивают, а ведут за собой. И этим задал очень интересную, парадоксальную парадигму русского национального характера, когда все часто делается наоборот, от противного, через уверенность всех, что «сделать это невозможно».

Поэтому основанный им монастырь, Троице-Сергиева лавра, стал «русским Иерусалимом». Именно отсюда, по словам Г.П. Федотова, «по двум направлениям побежал духовный поток: на юг, в Москву, в ее городские и подмосковные монастыри, и на север, в лесные пустыни по Волге и в Заволжьи…». Преподобным Сергием лично и его учениками основаны десятки монастырей, среди которых и ныне существующие Песношский, Обнорский, Кириллов, Ферапонтов, Прилуцкий, Махрищский, Авнежский, Симонов, Андроников, Сторожевский, Высоцкий, Лужецкий, Голутвинский, Нерехтский и многие другие. Так родилась уникальная, по выражению А.Н. Муравьева «Русская Фиваида», где окончательно сложилось уникальное русское монашество, завершившее византийскую и южную традицию и открывшее новую эпоху подвижничества. Именно благодаря преподобному Сергию только монастырями и храмами – без единого выстрела – были освоены и по сути присоединены к Русскому государству огромные пространства Русского Севера – случай беспрецедентный и уникальный и, как ни странно, почти не привлекавший внимания исследователей.

Значительные перемены в положении Русской церкви произошли в XV веке. Параллельно с процессом освобождения Руси от монголо-татарского ига в это время все более обостряются отношения между Византией и Русью. Создается впечатление, что Русь сознательно отделяет себя от всех остальных православных, все настойчивее утверждаясь в собственной духовной чистоте и избранничестве и подозревая других в «отступничестве». Растет неприязнь ко всему западному в целом, особенно проявляющаяся в религиозной сфере (существовало убеждение, что с «латинами», католиками, нельзя было даже есть и пить из одной посуды). Мысль об исключительности, богоизбранности Москвы и Руси как хранительницы православных обычаев и обрядов, уже оформлявшаяся в XIV веке, окончательно утверждается после заключения Флорентийской унии (союза). С этого года пути Москвы и Константинополя окончательно расходятся.

Погибавшая под ударами турок-османов Византия пошла на заключение церковного союза с римским папой (на котором настаивал папа), рассчитывая на помощь западноевропейских держав в защите Константинополя. Уния была заключена в 1439 году на Соборе во Флоренции. Условиями ее было признание верховного главенства римского папы, принятие католических догматов при условии сохранения православных обрядов и богослужения. Митрополит Исидор (1437–1441), поставленный в Константинополе предстоятелем Русской церкви, отправился, невзирая на отговоры великого князя, на Флорентийский собор, на котором константинопольским патриархом и Исидором уния была подписана. Один из спутников Исидора, ужаснувшись сделанному, бежал и раньше его прибыл в Москву. Поэтому, как только Исидор вернулся и прочел акт о заключении унии, он был брошен в темницу, откуда бежал в 1441 году в Рим. Сам Флорентийский собор был воспринят на Руси как измена православию со стороны Константинополя, и это дало основание и повод провозгласить независимость Русской церкви от Константинополя, или автокефалию. Требование об автокефалии, направленное в Константинополь из Москвы, было составлено в такой форме, что не согласиться Константинопольской церкви было невозможно. В 1442 году Собором русских епископов в Москве был поставлен в митрополиты Рязанский епископ Иона (1442–1461), выбранный на митрополию по рекомендации великого князя без санкции Константинопольского патриарха.

Прошло около полутора десятков лет, и в Москве стало известно о падении Константинополя. Византийская империя, а вместе с ней и центр мирового православия перестали существовать. 29 мая 1453 года султан Османской империи Мехмед II после двухмесячной осады взял штурмом Константинополь. У 24-летнего султана было трехсоттысячное войско, число же защитников города не превышало пяти тысяч. Жители Константинополя надеялись на мощные стены и «греческий огонь» – зажигательную смесь для уничтожения кораблей. Папа, на которого некогда возлагались такие надежды, прислал два корабля и около двухсот человек, что можно было воспринять как издевательство.

Город взяли измором: рвы вокруг городских стен были завалены трупами нападавших, от невыносимого смрада защитники теряли сознание. Решительный штурм начался в ночь на 29 мая; накануне император Константин XII Палеолог обошел строй, попрощался со своими оставшимися в живых воинами и попросил у них прощения за то, что не смог спасти город. Пробив стены, турки ворвались в Константинополь. Все защитники погибли, императора опознали в груде трупов лишь по пурпурным сапожкам. Резня и грабежи продолжались три дня. Потом султан объявил, что византийцы могут жить в городе и поклоняться своему Богу. При этом главный храм Святой Софии, где турки перебили и пленили сотни горожан, был превращен в мечеть. Сам город переименовали в Стамбул – от греческого «стан полин» (так называли одну из дорог, ведущих в Константинополь со стороны турецкой Малой Азии).

Год спустя митрополит Иона писал: «Попущением Божиим, грех наших ради… взяли безбожные турки Богом хранимый Константиноград». Падение Константинополя было воспринято Русью как наказание за грехи и явилось толчком к осмыслению современниками роли Руси в историческом процессе и осознанию того, что Русь осталась единственной православной державой и должна стать наследницей Византии – центром мирового православия. Огромное количество сочинений XV, XVI и XVII столетий, обсуждающих события Флорентийского собора и 1453 года, ясно показывают, что для русского общества XV и последующих веков падение Константинополя и предшествовавшая ему Флорентийская уния были предостережением и наглядным примером. Именно поэтому на протяжении столетий те трагические события не утрачивали своей остроты, русское общество искало в них ответы на многие вопросы, оглядываясь назад, постоянно видело ту границу, которая навсегда отделила Русь от всего остального мира.

Русская культура в XIV–XV веках

Московские князья стремились превратить Москву не только в политический, но и культурный центр Руси. Уже при Иване Калите в Москве возобновляется каменное строительство, и основанный им в Кремле Спасский монастырь становится центром летописания и книжности. В середине XIV века на Руси появляется бумага – более дешевый и удобный материал для письма, нежели дорогостоящий пергамент, что способствовало умножению числа рукописей и книг. До наших дней сохранилась одна из древнейших московских рукописей, написанных на бумаге, – договор детей Ивана Калиты о совместном владении Москвой. В это же время возникла особая московская школа письма, о чем говорит уникальный памятник древней русской письменности – Сийское Евангелие 1339 года, «написанное повелением чернеца Анания в граде Москве». Неудивительно, что Москва превратилась в один из крупнейших русских центров книжного дела, книжного рукописания, поскольку печатать книги в то время еще не умели.

В те времена к книгам относились с величайшим уважением, их берегли, реставрировали, передавали из поколения в поколение. Если у человека было 30 или 40 книг, то считалось, что он обладает огромной библиотекой. Переписка книг всегда была делом богоугодным, ею занимались люди самых различных сословий – от князей до монахов. Практически во всех московских монастырях шла переписка книг, но из их числа, несомненно, выделяются две обители: Чудова и Андроникова, в которых сложились целые школы писцов. При этом на написание одной книги уходило до нескольких лет. После того как книга была закончена, она богато украшалась миниатюрами и заставками, получала деревянную, обтянутую кожей обложку с замками (чтобы книга не раскрылась случайно).

В Москве того времени не редкость было знание иностранных языков. Поэтому в монастырях занимались также переводами книг с других языков. Невзирая на тяжелые времена зависимости от монголов, Москва продолжает поддерживать отношения со многими далекими центрами книжности, главным из которых был Афон (святая гора) – полуостров в Эгейском море, покрытый целой сетью древнейших греческих (а позднее и русских) православных монастырей. Оттуда поступают в Москву исторические сочинения, тексты Ветхого и Нового Завета, которые переводятся, переписываются и распространяются как в Москве, так и далеко за ее пределами.

Литература

Может возникнуть вопрос: а была ли в Москве собственная литература? Ведь до сих пор речь шла только о переписке и переводах книг. Конечно, была. Она не имела столь глубоких корней, как новгородская, и, кроме того, в связи с трагическими монгольскими разорениями XIII века получила возможность развиваться лишь во второй половине XIV столетия, но литературные памятники, дошедшие до нас, настолько ярки, что заставляют забыть многие невзгоды и неудачи, которые пришлось ей пережить на своем веку. Только начав складываться, московская литература разделяется на несколько жанров.

Одним из самых распространенных в то время на Руси был жанр житий, то есть жизнеописаний святых подвижников. В житиях святых отражались все сложности и перипетии того времени, особенности исторической эпохи, невзгоды и бури, проносившиеся над Русью. И тем отчетливее, рельефнее воспринимался образ святого, которому было посвящено житие, поскольку нельзя было не заметить резкого контраста между земным и небесным, не задуматься над тем путем, который выбрал подвижник. Описывая труды святого, житие сострадало читателю, становилось понятнее и ближе, поскольку не было на Руси человека, кто «в поте лица своего» не ел бы хлеб свой. Изображая же молитвенные подвиги угодника Божьего, житие давало надежду, указывало путь, поучало, наставляло. Поэтому жития на Руси всегда пользовались большой любовью людей, многократно переписывались. Жанр житий представлен и в памятниках московской литературы: «Житие великого князя Дмитрия Ивановича Донского», «Житие святителя московского митрополита Алексия» и «Житие святителя московского митрополита Петра».

Летопись продолжала и в XIV веке быть ведущим разделом русской литературы. Со второй половины XIV века московское летописание приобретает общерусский характер и, следовательно, проводит идею преемственности власти московских князей от великих князей киевских и владимирских, ведущей роли Москвы в объединительном процессе и сопротивлении монголам. Москва была крупным центром летописания: в 1408 году в столице создается так называемый «Свод митрополита Киприана», а в 1418 году – «Свод митрополита Фотия». И наконец, как бы подводя итоги многолетнего становления Москвы и как крупного города, и как столицы известнейшего государства, в 1480 году – знаменательном году для всей Русской земли – создается «Московский летописный свод». Необходимо помнить, что московские летописи были не просто перечнем событий – они включали в себя многочисленные повествования и сказания о крупнейших событиях русской истории, о путешествиях, подвигах, героях своего времени. Именно поэтому в составе летописей находятся и «Повесть о Тохтамышевом нашествии», и «Хождение Пимена в Царьград», и знаменитая «Задонщина», и «Сказание о Мамаевом побоище».

Появляются в московской литературе и особые произведения, называемые хронографами. Это были уже не просто летописи – обычные перечисления событий по годам. В хронографах излагались события из истории других стран и делались попытки их осмысления, но самое главное – в них история Руси начинает уже рассматриваться как неотъемлемая часть мировой истории, как необходимое условие существования всего мира. В хронографах ярко отражается становление русского национального самосознания, чувство любви и гордости за свою землю.

Архитектура

В XIV–XV веках формируется московская архитектурная школа. Это время стало эпохой, когда в Москве и за ее пределами созидались величественные стены и соборы, знаменующие духовное и политическое возрождение Руси. Хорошо известно, что московский архитектурный стиль уходит корнями во владимиро-суздальское зодчество. Именно оттуда были заимствованы план, материал, способ кладки и многие архитектурные формы.

План московских храмов того времени был очень прост: это прямоугольник, почти квадрат, с четырьмя внутренними столбами и тремя примыкающими алтарными полукружиями, или апсидами. Такой храм, как правило, был невелик и имел одну главу, а строился из больших белокаменных блоков. Входы в храм делались с трех сторон и украшались так называемыми перспективными порталами – рядами узких колонн с двух сторон, располагавшимися вертикальной лесенкой и как бы сужавшими вход. Посередине эти колонны прерывались каменными шарами, получившими название «дыньки» и составляющими одну из характерных особенностей московского зодчества.

Первые каменные храмы Москвы – приземистые, низкие, темные, с маленькими оконцами – не отличались великолепием и пышностью, но они были гордостью современников и ярким свидетельством духовного роста и все возрастающего политического могущества города. Такими они оставались до XV века, когда на их месте поднялись новые величественные соборы, которые можно видеть в Кремле и сейчас.

Начиная со второй половины XV века московский стиль, под влиянием работ итальянских зодчих, начинает меняться, впитывая некоторые элементы европейского Возрождения. Так, в московском Успенском соборе Аристотель Фиораванти делает невысокие, до середины храма, алтарные апсиды, а также ставит в храме круглые столбы с коринфскими капителями, что также явилось неслыханным новшеством, ибо на Руси были известны только квадратные столбы без каких бы то ни было украшений. Вместо традиционных деревянных связей, удерживающих стены храма, Аристотель применил железные, а также активно пользовался кирпичом при кладке стен и сводов. И, конечно же, никогда до этого столь богато и ярко не украшались снаружи московские храмы. Достаточно взглянуть сначала на Рождественский собор Рождественского монастыря, а затем на Архангельский собор Московского Кремля, чтобы понять это.

В 1339 году Москва окружается новыми стенами, срубленными «в едином дубу». Мощные стены длиною 1700 метров стали надежной защитой городского центра. Кроме того, также благодаря Ивану Калите в Москве появляется и первая «церковь камена» – Успенский собор на центральной площади Кремля, заложенный в августе 1326 года. Новый каменный храм должен был стать символом города – центра русского православия. В его закладке принимал участие сам святитель Петр, митрополит Московский. Указав участок для храма, он сразу же определил и место своего упокоения в будущем соборе, где вскоре и был погребен, не увидев даже окончания строительства. Так Успенский собор на все времена становится кафедральным храмом Москвы, духовным символом русского православия. Начиная с митрополита Петра, гробница которого, по словам И. Забелина, «послужила… основным камнем для могущества и величия дотоле мало заметного города Москвы», в нем погребают всех русских митрополитов и патриархов.

Следом за храмом Успения в Московском Кремле появляются и другие каменные церкви (очевидно, на месте прежних деревянных): Иоанна Лествичника «иже под колоколы» (то есть церковь-колокольня) и Спаса Преображения на Бору. Последний храм стал древнейшей в Москве усыпальницей членов княжеской семьи: в нем были погребены супруга Ивана Калиты Ирина и жена Симеона Гордого Анастасия. Позднее рядом с ними нашел свое упокоение и сын Дмитрия Донского Иосиф, а у стен храма был похоронен просветитель зырянского народа святой Стефан Пермский. В этой же церкви, предвидя скорую кончину, в 1340 году Иван Калита принял монашеский постриг. В 1333 году в память о спасении Москвы от страшного голода воздвигается князем последний в его правление каменный храм во имя Архангела Михаила, духовного покровителя Москвы. Храм этот стал потом известен как Архангельский собор и послужил усыпальницей своему строителю и всем его потомкам.

К концу XIV века Москва в сознании множества людей настолько прочно ассоциировалась с надеждой на освобождение от монголов, с мечтой об объединении, с мыслью о великом городе, что каждый набег монголов, вторжение в свой город, пожар, вредивший стенам, воспринимались особенно обостренно: с болью, состраданием, желанием помочь родному городу, спасти его, отстоять, – ведь сам он так часто укрывал, спасал, давал пищу, кров, тепло, звал на молитву перезвоном своих колоколов. Поэтому после очередного страшного пожара 1365 года, когда «погоре весь город Москва и посад и Кремль…», а огонь был так силен, что целые горящие бревна перекидывало через десять дворов, шестнадцатилетний великий князь Дмитрий Донской «сдумаша ставити город камен Москву». Благословил постройку святитель московский митрополит Алексий.

В 1366 году на Кремлевском холме разворачивается грандиозное строительство. Из Мячковских каменоломен под Москвой повезли огромные блоки белого камня – известняка (летом – по берегу, зимой – по льду Москвы-реки) – и начали сооружать приземистую белую стену. Причем сооружать, не разрушая сохранившихся участков старой дубовой стены, оставляя их внутри нового Кремля, то есть с отступом, приращивая к крепости новые территории. На строительстве каждый день трудилось не менее двух тысяч человек, и поэтому работа была закончена меньше чем за год, а новые стены протянулись уже почти на два километра. Именно благодаря этим стенам Москва и получила название «белокаменная».

Новые стены были построены по совершенно иному принципу. Теперь Кремль имел восемь (или девять) башен, в пяти из которых были ворота. Это означало, что московские князья, предвидя нападения врагов на твердыню, уже не собирались отсиживаться за стенами, а имели достаточно сил для того, чтобы нанести мощный контрудар изнутри. Кроме того, к Москве с разных сторон, из разных городов к этому времени были проложены оживленные торговые пути, и свободный выход из города был настолько важен, что строители позволили себе ради этого даже несколько ослабить стены дополнительными воротами. Трое из пяти ворот (Никольские, Фроловские и Константино-Еленинские) располагались в восточной стене, со стороны нынешней Красной площади, где не имелось естественной водной преграды. Сами же башни были, конечно, не столь живописны, как в наши дни. Мощные, приземистые, они имели лишь зубчатый верх и деревянную высокую четырехскатную кровлю.

Возведение новых кремлевских стен имело для жителей Москвы и всего Московского княжества особый духовный смысл. Оно свидетельствовало о том, насколько сильна и богата стала Москва, укрепляло чувство независимости и стойкости русских людей в борьбе с врагами, веру в непобедимую силу своего города и его дела, порождало естественное ощущение появившейся твердой опоры и безопасности, когда вокруг кипела вражда и бушевали усобицы. Поэтому о белокаменном Кремле без устали упоминают многие литературные сочинения XIV и XV веков, а эпитеты, прилагаемые к постройке, говорят сами за себя: славный, чудный, сильный, богохранимый град Москва.

Таким образом, в XIV веке из 55 залесских городов Москва первой одевается в камень. Следом за ней в целом ряде городов Московского княжества были построены новые укрепления. В Серпухове ставится дубовая крепость, выросли новые стены в Нижнем Новгороде и Коломне.

Ранняя московская архитектура вобрала в себя лучшие традиции владимирского и северо-западного (прежде всего псковского) зодчества. До наших дней сохранились великолепные памятники, построенные в конце XIV – начале XV века: собор Успения на Городке в Звенигороде, Троицкий собор Троице-Сергиева монастыря, Рождественский собор Саввино-Сторожевского монастыря близ Звенигорода, Спасский собор Андроникова монастыря и собор Рождества Богородицы в Рождественском монастыре в Москве.

Огромное воздействие на развитие русской архитектуры оказала перестройка Московского Кремля при Иване III. Его княжение становится временем, когда весь внешний облик Кремля полностью меняется. Белокаменный Кремль Дмитрия Донского к этому времени от многочисленных пожаров и военных бурь почти полностью развалился. При этом огромные стены не чинили, а в случае, когда стена рушилась, ставили деревянные щиты – городни. Поэтому к 70-м годам XV века вместо красивого величественного белого кольца стен вокруг Боровицкого холма стоял невзрачный деревянный «забор», по линии которого возвышались уцелевшие каменные башни. Известный итальянский путешественник Амброджо Контарини, бывший тогда в городе, отмечает в своих записках, что «в Москве все строения, не исключая Кремля, деревянные». И великий князь Иван III принимает решение полностью обновить кремлевские постройки.

Но это, конечно, была не единственная причина. Главное – новый Кремль должен был и внешне соответствовать тому духовному и политическому величию, которое приобретает Москва – центр вселенского православия, столица Русского государства. По мысли не только самого великого князя, но и многих людей того времени, Москва стала единственным наследником великих городов мира, определявших судьбы человеческой истории, – Иерусалима, Рима, Константинополя.

За возведение новых стен в 1485 году взялись итальянские архитекторы – Марко и Антон Фрязины («Фрязинами» на Руси называли итальянцев), Пьетро Антонио Соларио и Алевиз Фрязин Старый. Выбор мастеров не случаен. Великий князь понимал, что за долгие годы монгольского владычества ушло в вечность несколько поколений русских мастеров-горододельцев, кроме того, была нужна не просто крепость, а символ величия. Новый Кремль целиком строился из кирпича. Однако князь не позволял иноземцам строить в Москве здания в западных стилях – готическом или Возрождения. Они должны были возводить строения в русском или византийском стилях, применяясь к древнерусским каменным или деревянным постройкам и их орнаментации. Тем не менее во многих кремлевских постройках времени Ивана III чувствуется почерк и стиль итальянских зодчих, что не только не портит их, но и придает им неповторимое своеобразие и очарование.

Первой 19 августа была заложена Тайницкая стрельница (так в то время называли башни, поскольку само слово «башня» – татарское, оно было введено в русский обиход лишь в XVI веке известным сподвижником Ивана Грозного Андреем Курбским) на берегу Москвы-реки, от которой потянулись вправо и влево новые стены, по линии которых было поставлено двадцать башен. И наконец через десять лет, в 1495 году грандиозное строительство было закончено.

Теперь территория Московского Кремля составила 27,5 гектара, стены протянулись на 2 километра 235 метров и поднимались на высоту от 6 до 19 метров (в зависимости от рельефа местности). Толщина их была велика – в нижней части 6,5 метра, в верхней – 3,5 метра. По верхнему краю стены итальянские мастера поставили изящные двурогие зубцы (мерлоны) двухметровой высоты, которые были своеобразными укреплениями: за ними можно было укрыться защитнику города во время вражеского обстрела. Эти зубцы стали «визитной карточкой» Московского Кремля, и невозможно представить без них кремлевские стены.

Но даже после того, как строительство было окончено, восточная сторона Кремля продолжала оставаться наиболее уязвимой. Здесь к городским стенам почти вплотную подступал посад, и именно отсюда обычно неприятели старались штурмовать город. Итальянские мастера решили обезопасить город и с этой стороны. По указанию великого князя на расстояние полета стрелы с гребня кремлевских стен (приблизительно около 200 метров) с восточной стороны от застройки расчищается обширная площадь и через нее, от Неглинной до Москвы-реки, в 1508 году проводится глубокий (почти 9 метров) и широкий (более 30 метров) ров, выложенный с внешней стороны камнем с характерными «кремлевскими» зубцами. Уровень воды во рву поддерживался с помощью хитроумной системы плотин, и таким образом новая московская твердыня оказалась на острове.

После того как работы были завершены, Московский Кремль стал одной из самых укрепленных и неприступных крепостей Европы, сооруженной по последнему слову фортификационной техники и оборудованной многочисленными хитроумными сооружениями. Поверху вдоль всей стены шли так называемые машикули – бойницы подошвенного боя, через которые защитники города могли поражать врага, даже если он подошел вплотную к стенам. Через реку Неглинную и ров были переброшены мосты, в случае нападения поднимавшиеся на цепях и закрывавшие проем ворот. В самих воротах были установлены подъемные железные решетки – герсы (щели от них сохранились). Внутри стены был сделан узкий и высокий проход (частично также сохранившийся до наших дней), по которому можно было обойти весь Кремль, не выходя на поверхность.

Под некоторыми башнями (наиболее важными в стратегическом отношении) были сделаны так называемые слухи – подземные камеры, которыми заканчивались длинные подземные ходы, выведенные за пределы башни. Слухи устраивались для наблюдения за подкопами с неприятельской стороны под башни или стены. Стенки слухов обшивались медными листами, и внутри каждой камеры постоянно находился караул. Как только враг начинал устраивать подкоп, медные листы от малейшего сотрясения земли начинали греметь, и защитники крепости знали, откуда грядет опасность. Вся территория нового Кремля была прорезана подземными ходами, уводившими из крепости в разные стороны. Многие из них, очевидно, сохранились до наших дней.

У каждого моста, по другую сторону реки или рва, стояли специальные башни, так называемые предмостные укрепления, тоже обведенные рвом и предназначенные для обороны подходов к мосту. Одно из таких укреплений сохранилось – это низкая, без крыши, Кутафья башня, и сейчас стоящая у каменного Троицкого моста, ведущего к одноименной стрельнице. Однако в то время красивых, ярко блестящих на солнце изумрудно-зеленых верхов у кремлевских башен не было: они заканчивались там, где сейчас шатры начинаются, и были покрыты обычной деревянной четырехскатной крышей, а по стенам была проведена деревянная кровля. Не было и белокаменных резных украшений на стрельницах, и вся московская твердыня, лишенная таких привычных в наши дни декоративных форм, выглядела намного суровее, неприветливее и неприступнее.

Но даже этой великой постройкой не исчерпывается вклад в обустройство Москвы великого князя Ивана III. За десять лет до начала строительства новых городских стен великий князь переустраивает кремлевский «интерьер» согласно тому значению, которое приобрела Москва. И обновление начинается с Успенского собора – главного храма Москвы.

К этому времени старый, приземистый собор Ивана Калиты обветшал настолько, что стены еле держались, а в иных местах и вовсе были подперты толстыми бревнами. А Москве нужен был новый главный храм, соответствующий столице великого государства, который стал бы олицетворением единой и непоколебимой Русской церкви. В 1474 году приступили к строительству храма, которое возглавили русские мастера Кривцов и Мышкин. Строили год, и следующей весной уже начали выводить своды, как вдруг среди ночи случилось несчастье: две стены почти готового храма рухнули. Эта катастрофа была не виной, а бедой русских зодчих. Выше уже говорилось о том, что за двести лет зависимости от монголо-татар ушли в небытие поколения русских каменных дел мастеров, утратились навыки, традиции, опыт, знания, и результат – разрушение первого же большого храма – был налицо.

После этого великий князь вызвал в Москву из Италии знаменитого архитектора Фиораванти, прозванного за свою мудрость Аристотелем. Едва тот прибыл (апрель 1475 года), Иван III отправил его во Владимир обмерить и зарисовать знаменитый владимирский Успенский храм как образец для Московского собора. Наконец началась стройка.

В несколько дней под руководством Аристотеля разобрали остатки старой постройки, уложили новые фундаменты на специально вбитые дубовые сваи и начали выводить стены. Строили собор уже не из белого камня, а из кирпича (в короткое время успел Фиораванти наладить работу на созданных им кирпичных заводах) и только потом облицовывали белыми плитами. Многое из того, что завел итальянец, было на Руси в новинку: кирпич, какого на Руси прежде не знали (большой, тяжелый и такой крепкий, что, для того чтобы расколоть, его приходилось долго вымачивать в воде); раствор, который был столь прочен, что, когда высыхал, нельзя было отколупнуть куска даже острым ножом); лебедки, с помощью которых кирпич и раствор поднимали на стены, и многое другое.

Через четыре года собор был готов и освящен в августе 1479 года. Его постройкой ознаменовалось долгожданное событие – присоединение годом раньше к Москве Великого Новгорода. Летописец отмечал: «Бысть же та церковь чудна вельми, величеством и высотою и светлостию и пространством. Такова же прежде не того бывало в Руси…» И действительно, итальянскому мастеру удалось создать удивительно светлый, легкий и «звонкий» собор, настолько цельный, что казался он современникам вырубленным из одного камня. Новый Успенский собор становится символом молодой столицы объединенной Руси, центром и гордостью Русской православной церкви. После окончания строительства над северными апсидами храма пишутся три композиции, одна из которых – «София Премудрость Божия», символизирующая духовную преемственность Москвы от Новгорода. С этого момента в стенах собора вершатся важнейшие государственные дела: торжественно и пышно коронуются на престол русские монархи, возводятся в сан митрополиты и патриархи, провозглашаются государственные документы. Поэтому и в наши дни, войдя в этот храм, можно увидеть справа, у южных врат, деревянное резное с высоким шатром царское место, на котором стояли русские государи во время коронации, рядом, у переднего правого столба, – каменное патриаршее место, а у левой колонны – моленное место русских цариц.