Польша в ХХ веке. Очерки политической истории

Проводя политику экономической эксплуатации оккупированного Царства Польского (это не возбраняется международным правом, нормами и обычаями ведения войны), немцы и австрийцы позволили польским политическим партиям легально действовать, издавать прессу, если только она не имела враждебного им характера, разрешили образование всех уровней на польском языке. В 1915 г. в Варшаве с согласия немцев начали работать польские Политехнический институт и университет взамен русских вузов, эвакуированных соответственно в Нижний Новгород и Ростов-на-Дону. Было позволено создать польские органы местного самоуправления – советы и магистраты в городах, сеймики в поветах. Правда, и это легко объясняется статусом Царства Польского как «военной карты», их первый состав был назначен оккупационной администрацией, но уже в 1916 г. были проведены выборы. Самоуправление было предоставлено и еврейским религиозным общинам. Но административную и судебную системы оккупанты оставили за собой, чтобы не выпустить из рук нити управления генеральными губерниями.

Эта политика оккупационных властей дала ожидаемые результаты, усилив влияние «активистов», т. е. сторонников взаимодействия с Центральными державами в интересах польского дела. На «активистских» позициях стояли ППС – революционная фракция, консервативные группировки, значительная часть столичной интеллигенции. «Активисты» вошли в органы местного самоуправления и образования, основали влиятельную филантропическую организацию – Главный опекунский совет. Они выступили энтузиастами вербовки добровольцев в польский легион на стороне Австрии.

Правда, результат их усилий был меньше, чем им хотелось бы. Причины, по которым общество без особого энтузиазма включалось в сотрудничество с оккупационными властями, крылись и в обыкновенной осторожности жителей Царства Польского, веривших в возвращение русских^[205], и в сильном антинемецком синдроме, сформировавшемся в довоенные годы, и в противодействии «пассивистов». В этот лагерь входили национальные демократы, реалисты и некоторые другие небольшие политические группы. Политическим представительством «пассивистов» стало Межпартийное политическое коло.

Таким образом, на первом этапе войны, до 1916 г., польский вопрос не утратил своего прежнего характера, оставаясь внутренним делом разделивших Польшу империй, а предпринимавшиеся пилсудчиками и эндеками попытки сдвинуть его с мертвой точки в рамках своих довоенных концепций не дали реальных результатов. Власти благосклонно воспринимали их верноподданнические декларации и действия, но практических встречных шагов не делали.

Но у всякого события планетарного масштаба – а мировая война имела именно такой характер – своя логика развития, которую невозможно точно спрогнозировать. Если бы зачинщики войны знали, куда она приведет Европу, вряд ли они решились бы ее начинать.

III.2. Поворот в истории польского вопроса (ноябрь 1916 – март 1917 г.)

Одним из непредвиденных последствий войны, давшем о себе знать уже в ее ходе, стало превращение польского вопроса из внутренней проблемы владевших польскими землями империй в открытый международный вопрос, в решении которого получили право участвовать также страны Антанты и США.

До конца 1916 г. союзники Петрограда продолжали считать судьбу Царства Польского внутренним делом России, но это не значило, что они не думали о будущем Польши. Французское и британское правительства тревожили слухи о намерении Центральных держав провести в Царстве Польском мобилизацию в армию. На них оказывали давление инспирируемые польскими эмигрантами собственные левые силы, требовавшие от государственных лидеров более решительной позиции по вопросу независимости Царства Польского. Поэтому например нельзя считать случайностью обсуждение будущего государственного статуса Польши в ходе переговоров в январе-феврале 1916 г. британских политиков с полковником Хаузом, доверенным лицом президента США В. Вильсона^[206].

Существенно дальше Антанты в польском вопросе применительно к Царству Польскому пошли Центральные державы, хотя и они не сразу после оккупации этой провинции решились на радикальные шаги. Как писал в своих мемуарах германский канцлер Т. Бетман-Гольвег, «польский вопрос оставался без движения так долго, как долго взаимоотношения трех империй не изменялись коренным образом…

Теоретически всего лучше было бы оставить эту проблему без решения на всем протяжении войны. Однако после того, как война не была прервана в одной из начальных фаз, не позже первых месяцев 1915 г., не могло быть и речи о partie remise»^[207].

Решительная перемена в позиции Центральных держав произошла в 1916 г., когда баланс сил в этом блоке окончательно изменился в пользу Германии. В начале апреля 1916 г. Бетман-Гольвег заявил в рейхстаге, что польский вопрос, который Центральные державы не хотели прежде ставить, «был открыт на полях сражений» и что «история не знает status quo после столь выдающихся событий»^[208]. Это заявление было полной неожиданностью для Вены, надеявшейся получить согласие Германии на присоединение Царства Польского к Австрии. Во время визита Буриана в Берлин 4–5 апреля 1916 г. он узнал от Бетман-Гольвега о намерении Германии создать в Царстве Польском марионеточное буферное государство^{14}. В ходе напряженных переговоров 11–12 августа 1916 г. в Вене стороны принципиально договорились о создании на территории Царства Польского самостоятельного Польского королевства, полностью от них зависимого в экономическом, политическом и военном отношениях^[209]. Австрийцам удалось только настоять на временном оставлении за ними оккупационной зоны. Но точная дата провозглашения этого государства не была установлена.

По утверждению С. Буриана, Германию на столь смелый шаг в польском вопросе подтолкнули два обстоятельства: распространявшийся слух о том, что Россия собирается пообещать полякам объединение и независимость всех их земель, а также желание сформировать польское войско, чего нельзя было сделать, пока Царство Польское не получило статуса государства^[210]. Т. Бетман-Гольвег причинами решения, помимо давления немецких военных, надеявшихся сформировать здесь союзную им польскую армию^[211], называет также: исчезновение надежд на сепаратный мир с Россией; нежелание отдавать все Царство Польское Австрии, в том числе и из опасения, что последняя может попасть под польский контроль; понимание невозможности как восстановления довоенного status quo, так и очередного раздела Польши.

В ряду причин августовского решения исследователи называют также стремление немцев воплотить в жизнь давно вынашивавшуюся ими идею Срединной Европы. Польское королевство должно было стать первым самостоятельным государством на западных окраинах Российской империи, призванным сыграть роль буфера между Великороссией и Германией. Затем аналогичные государства-сателлиты были бы созданы в Прибалтике, Финляндии и на Украине. Это освободило бы Германию от опасного соседства на востоке и облегчило ведение колониальной политики. Потому-то Берлин и пошел на поддержку и поощрение сепаратизма угнетенных народов. Что же касается Вены, то для нее согласие с Берлином означало отказ от идеи польско-австрийского решения судьбы Царства Польского. Но у Австро-Венгрии, более слабого союзника, не было иного выбора, как согласиться с Германией.

Решение о создании Польского королевства было откровенным нарушением международного права, разрешающего проводить территориальные изменения только на мирных конференциях. Не меньшим нарушением было бы и введение в этом эфемерном государстве всеобщей воинской повинности, т. е. прямое принуждение подданных России польской национальности к государственной измене со всеми вытекающими для них последствиями. Поэтому принятие проекта Польского королевства могло свидетельствовать только о том, что Центральные державы полностью разуверились в возможности сепаратного мира с Россией и решили пойти в польском вопросе ва-банк.

Окончательно позиции Австро-Венгрии и Германии по вопросу о будущем Царства Польского были согласованы на совещании с участием ведущих государственных и военных руководителей 18 октября 1916 г. Было решено создать полноценное польское государство после окончания войны, а до этого момента сохранить генерал-губернаторства, хотя немецкие военные настаивали на их слиянии, чтобы облегчить вербовку в будущий Польский вермахт^[212]. Зато следовало немедленно приступить к формированию добровольческой польской армии под германским командованием и с участием австро-венгерских и немецких офицеров и унтер-офицеров^[213].

О своем решении явочным порядком создать Польское королевство центральные державы объявили 5 ноября 1916 г. в манифесте, изданном от имени императоров Вильгельма II и Франца Иосифа генерал-губернаторами Безелером и Куком. Манифест был оглашен в Колонном зале Королевского замка в Варшаве, затем состоялись торжественное заседание Варшавского городского совета, прошли благодарственные демонстрации варшавян и студенческие митинги.

В манифесте провозглашалось создание самостоятельного, но не независимого Польского королевства на польских землях, которые Центральные державы силой своего оружия вырвали из-под русского господства. Это должно было быть государство с наследственной монархией и конституционным строем, тесно связанное с Германией и Австро-Венгрией. Весьма интригующе звучала фраза, что «в собственной армии будут продолжаться славные традиции польских войск прошлых времен и память героических польских товарищей по оружию в нынешней великой войне. Вопросы ее организации, обучения и руководства будут урегулированы в совместном соглашении»^[214]. Решение вопроса о будущем монархе и границах откладывалось на будущее. Что же касается судеб прусской и австрийской частей Польши, то в манифесте не было ни малейшего намека на возможность их объединения после победы с Польским королевством. Единственно, император Франц Иосиф пообещал в будущем расширить автономию Галиции, выделив ее в особую единицу в составе монархии^[215]. И на этот раз австрийцы проигнорировали польских политиков Галиции, уговаривавших их присоединить Царство Польское и преобразовать двуединую монархию в триалистическую. Вена уже не могла поступать вопреки воле немцев, серьезно опасавшихся превращения Дунайской монархии в славянскую империю в Центральной и Юго-Восточной Европе^[216]. С этого момента начался постепенный отход проавстрийских польских сил Галиции от ориентации на Вену.

Что же касается Германии, то она даже не намеревалась делать каких-либо жестов в отношении своих польских провинций, более того, Вильгельм II обещал военным по стратегическим соображениям включить в будущем в состав Германии некоторые западные районы Царства Польского. О марионеточном характере создаваемого государства свидетельствовало и сделанное 9 ноября генерал-губернаторами заявление, что они временно оставляют за собой всю полноту власти, но зато соглашаются на создание добровольческих Польских вооруженных сил (Польского вермахта).

По своему характеру и содержанию акт 5 ноября определенно перекликался с манифестом вел. кн. Николая Николаевича. Он также был издан не самими монархами, а государственными чиновниками от их имени, не содержал четкого определения будущих границ, не оставлял будущему государству свободы выбора союзников. Главное отличие состояло в том, что создание Польского королевства начиналось немедленно, не дожидаясь окончания войны и мирной конференции. Именно это обстоятельство оказало определенное пропагандистское воздействие как на поляков, так и на другие народы России, особенно прибалтийские, среди которых также были сильны сепаратистские настроения. Можно полностью согласиться с Бурианом, что «акт (5 ноября) не исполнил всех желаний и не разрешил еще всех трудностей. Но он дал свершившийся факт, который нельзя было отбросить. Возвращение Польши России стало так же невозможным, как и аннексия в пользу Центральных государств, да и Антанта, гордящаяся борьбой за свободу народов, должна была это событие принять в расчет, хотя и с не самыми любезными комментариями»^[217].

Сколько бы ни говорили о том, что этот шаг Центральных держав не имел серьезного значения, что он был сугубо конъюнктурным, продиктованным единственно желанием заполучить польских солдат, нельзя отрицать того, что этим нарушением норм международного права Берлин и Вена открыли путь к тому, что проблема Царства Польского приобрела открытый международный характер.

Российская сторона не могла оставить без комментария столь вопиющее покушение на ее суверенитет, хотя бы для того, чтобы сохранить лояльность своих подданных-поляков и предотвратить опасность их массового дезертирства на фронте. 15 ноября русское правительство осудило очередное попрание Центральными державами норм международного права, «которое запрещает принуждение жителей занятой территории поднимать оружие на их собственную родину», и назвало создание Польского королевства незаконным актом^[218]. Вслед за Россией это сделали и союзники. Но одного осуждения было недостаточно для нейтрализации выпада Центральных держав. Николаю II не оставалось ничего другого, как сформулировать позицию России по польскому вопросу. И он сделал это в рождественском приказе по армии и флоту от 25 декабря 1916 г. В числе главных целей войны для России была названа аннексия польских земель Австро-Венгрии и Германии с их последующим объединением с Царством Польским на правах широкой автономии в составе империи Романовых^[219].

Публичное, откровенное провозглашение аннексионистских намерений России союзники восприняли со смешанными чувствами. Сами по себе планы России в польском вопросе не были для них секретом. Но они не спешили придавать им характер обязывающей договоренности, пока шла война. Помимо опасения, что это мобилизует немецкое общество и поколеблет доверие мирового сообщества к их пропаганде, построенной на тезисе, что ведется война демократий с агрессивным империализмом Центральных держав, были и другие соображения концептуального характера, главным образом у Лондона. Франция была сторонницей максимального ослабления Германии, вплоть до ее расчленения на отдельные государства. Поэтому на прошедших накануне Февральской революции 1917 г. англо-русско-французских переговорах в Петрограде Россия и Франция подписали соглашение, по которому Россия, взамен за согласие Франции на переход к ней польских провинций Австрии и Германии, признала ее право на Эльзас и Лотарингию. Великобритании же была нужна побежденная, но сильная Германия как противовес влиянию Франции на континенте и фактор сдерживания экспансии России в Азии. Но этой своей позиции она не озвучивала, дабы не спровоцировать Россию на сепаратный мир. Что касается США, то В. Вильсон в январе 1917 г. выразил свое удовлетворение тем, что государственные мужи Европы высказались за возрождение польского государства^[220].

Таким образом, в два последних месяца 1916 г. в судьбе польского вопроса произошла кардинальная перемена, парадокс которой заключался в том, что и Пилсудский, и Дмовский с равным основанием могли считать, что наступило время практической реализации их довоенных концепций. Причем у Пилсудского была теоретическая возможность сделать это немедленно, а Дмовскому нужно было подождать окончания войны, а пока что заняться подготовительными мероприятиями.

Нет ничего удивительного в том, что Пилсудский и все согласные ограничить решение польского вопроса одними российскими владениями бывшей Речи Посполитой^[221] с энтузиазмом восприняли ноябрьский манифест как акт, предоставлявший независимость русской Польше. Сходные чувства испытывали поляки Галиции, причем основную заслугу в этом «историческом свершении» они приписывали Пилсудскому^[222]. Не менее восторженно манифест 5 ноября был принят сторонниками Пилсудского за рубежом^[223].

Казалось, наступил звездный час бригадира. Тем более что к моменту оглашения манифеста 5 ноября он превратился в политика, которому в очередной раз нужно было начинать все сначала. Не добившись интригами согласия австрийцев на передачу легиона под его командование, Пилсудский 29 июля 1916 г. подал рапорт о демобилизации из легиона. Расчет на то, что с помощью шантажа ему удастся достичь заветной мечты, не оправдался. В конце сентября 1916 г. рапорт был удовлетворен.

Не исключено, что к моменту отставки Пилсудский знал о намерении Берлина радикально изменить статус Царства Польского, если уже в августе 1916 г. парижские газеты писали о скором провозглашении акта о создании Польского королевства^[224]. Он конечно же видел, что поляки этой провинции не очень доверяют немцам и австрийцам, хотя те и шли им навстречу в ряде вопросов. А без такого доверия не могло быть и речи о привлечении добровольцев в Польский вермахт, что было главной целью плана Берлина и Вены в отношении Царства Польского. Пилсудский, к этому времени ставший, пожалуй, наиболее заметной фигурой на политической сцене в Царстве Польском и Галиции, надеялся заключить с Центральными державами сделку: за помощь в формировании армии Польского королевства получить пост ее командующего.

Но бригадир и на этот раз переоценил свои возможности. Берлин и Вена с самого начала решили, что командовать Польским вермахтом будет генерал Г. Безелер, и не собирались менять своего решения. С большим трудом сторонникам Пилсудского удалось 8 декабря 1916 г. получить от Безелера согласие на приезд бригадира из Кракова в Варшаву (для проезда из одной зоны оккупации в другую нужен был пропуск). Генерал-губернатор также ввел его в состав конституировавшегося 14 января 1917 г. Временного государственного совета (ВГС) в качестве референта (руководителя) военной комиссии. На создание военного департамента немцы не согласились, поскольку Польский вермахт не подчинялся ВГС.

Обнародованная Николаем II в ответ на манифест 5 ноября позиция по польскому вопросу была воспринята Р. Дмовским и его единомышленниками как подтверждение правильности их проекта движения поляков к независимости. Теперь, в случае победы Антанты, им удалось бы реализовать первую часть своей концепции – объединить все польские земли на началах автономии в пределах одного государства. После этого можно было идти дальше, от автономии – к независимости и суверенитету (следует отметить, что XX в. знает не один случай успешной реализации подобных сценариев).

Что же касается СДКПиЛ и ППС-левицы, то национальный вопрос их интересовал только как одно из средств ослабления царизма. Хотя манифест от 5 ноября они осудили как нарушение прав польского народа^[225], но своего плана создания польского государства не предлагали. Они по-прежнему уповали на «мировую революцию», никакой практической подготовки к взятию власти и после акта о создании Польского королевства не вели.

III.3. На пути к окончательному решению польского вопроса

В феврале 1917 г. в России неожиданно для многих, с пугающей быстротой и абсолютно бескровно произошла революция. На политическую авансцену вышли люди, в большинстве своем не имевшие опыта государственного управления и не очень четко понимавшие государственные интересы России. Зато многие искренне верили в долгожданное наступление эры братства народов, свободы и справедливости.

Первоначально власть оказалась в руках умеренных политиков, составивших Временное правительство. Социальные радикалы разных мастей группировались вокруг Советов рабочих и солдатских депутатов. Именно их творением был приказ Петроградского Совета № 1 от 1 (14) марта о демократизации армии, в равной степени заслуживающий называться и глупостью, и предательством, поскольку он, вводя выборность командиров и всевластие солдатских комитетов, стимулировал развал русской армии. Причем инициаторами его были вовсе не большевики, якобы купленные за германское золото.

Сходным по духу было и воззвание Петроградского совета от 27 марта 1917 г. «Поляки», признававшее право польского народа на полную государственную самостоятельность. Решение столь непростого дела, как выход какой-то территории из состава государства, не оговоренный какими-либо условиями, не мог не привести к недоразумениям, спорам и конфликтам в момент его практической реализации. Несомненно, что одним из наиболее конфликтогенных был вопрос о границах новой Польши. Вожди Петросовета, пришедшие в политику еще до войны, не могли не знать, что польские лидеры и общество видели независимую Польшу не в этнографических, а в исторических границах Речи Посполитой 1772 г. Поскольку российские политические партии, исключая большевиков, не собирались признавать за украинцами, белорусами и литовцами права на самоопределение вплоть до отделения, российско-польский территориальный конфликт становился в будущем неизбежным.

Сформулировало свое отношение к польскому вопросу и Временное правительство. 29 марта появилось его обращение «Народу польскому». Авторы этого документа также признали право поляков на независимость, но на определенных условиях. Во-первых, восточная граница будущей Польши определялась бы по этнографическому, а не историческому принципу^{15}, во-вторых, ей надлежало заключить «свободный военный союз» с бывшей метрополией, чтобы исключить возможность перехода на враждебные России позиции. Все практические вопросы выхода Царства Польского из состава России Временное правительство оставляло на усмотрение Учредительного собрания, единственно уполномоченного принимать решения по вопросу границ. И, конечно же, само собой разумеющимся был республиканский характер будущего польского государства. Позиция Временного правительства по польскому вопросу получила полную поддержку союзников^[226].

Временное правительство согласилось на создание Польской ликвидационной комиссии во главе с известным московским адвокатом А. Ледницким. В ее состав входили представители как российской полонии, так и правительства в ранге вице-министров. Комиссия должна была заниматься подготовительными работами к разъединению Царства Польского с Россией, вести учет польских культурных и материальных ценностей, незаконно вывезенных в Россию после разделов Речи Посполитой, а также эвакуированных в первый год Великой войны, оказанием помощи польским беженцам и т. д.

Правительство также разрешило создать в России польскую армию. Сформированная в 1915 г. на базе Пулавского легиона бригада в начале 1917 г. была преобразована в дивизию, а в июле того же года А. Ф. Керенский дал согласие на формирование одного корпуса. 1-й польский корпус под командованием генерала Ю. Довбор-Мусницкого был дислоцирован в Белоруссии. Он очень скоро достиг численности порядка 23 тыс. солдат и офицеров, но уже к ноябрю его ряды сократилась до 15 тыс. человек^[227]. Два других корпуса формировались на Украине.

Несомненно, создание Ликвидационной комиссии и польской армии в России свидетельствовало о серьезности намерений новой России решить польский вопрос в соответствии с позицией, сформулированной в обращении Временного правительства. Это означало, что процесс превращения этого вопроса из внутреннего дела Австро-Венгрии, Германии и России в открытый международный вопрос завершен^[228]. Теперь в его решении могли участвовать все державы, заинтересованные в будущем устройстве Центральной Европы, причем не только европейские, но и США, вступившие в войну в начале апреля 1917 г. Первыми этой возможностью воспользовались французы. В июне 1917 г. они, с ведома российского посольства в Париже, приступили к созданию «польской автономной армии» из поляков, служивших в русских и канадских частях на Западном фронте, добровольцев из США и из числа военнопленных. Дмовский и его сторонники к этому решению отношения не имели, но не преминули им воспользоваться.

Дмовский, который после выезда в конце 1915 г. на Запад занимался пропагандой своей концепции решения польского вопроса среди государственных мужей и политиков Лондона, Парижа и Рима, быстро оценил открывшиеся перед поляками новые возможности обретения независимости. Отказавшись от прорусской линии, он приступил к подготовке почвы для создания независимого, суверенного, объединенного польского государства с опорой на западные державы. Организационным центром, занявшимся этим делом, стал созданный в августе 1917 г. в швейцарском городе Лозанна второй Польский национальный комитет (ПНК), вскоре перенесший свою штаб-квартиру в Париж. В состав парижского ПНК вошли национальные демократы и реалисты, возглавил его Р. Дмовский. Были созданы представительства комитета в Англии, США, Италии и Швейцарии. В сентябре-октябре того же года ПНК был признан правительствами Франции, Великобритании и Италии в качестве представителя интересов польского народа, что создавало легитимную основу для его деятельности и позволяло вступить в регулярные отношения с державами Антанты и США. Весьма значимым событием стала передача в феврале 1918 г. под политическое руководство ПНК польской армии во Франции^[229]. Несомненно, это были успехи не только Дмовского и его сторонников, но и польского народа, они существенно облегчали ему движение к объединению и обретению суверенитета.

А вот надежды Пилсудского на то, что сотрудничество с немцами будет развиваться успешнее, чем с австрийцами, не оправдались. Войдя в состав первого верховного органа государственной власти Польского королевства, он в течение полугода добивался переподчинения Польского вермахта Временному государственному совету, настаивал на скорейшем создании полноценного правительства и решении вопроса о монархе, безуспешно пытался добиться поддержки своих требований коллегами по ВГС.

Свою значимость Пилсудский пытался доказать демонстрацией влияния Польской военной организации, насчитывавшей в марте 1917 г. около 15 тыс. членов, в то время как в армии Безелера в начале 1917 г. было около 3 тыс. человек. Для обеспечения возможностей явной деятельности ПОВ 11 января 1917 г. он формально подчинил ее Временному государственному совету. Тем самым получалось, что ПОВ признала ВГС польским национальным правительством. Члены ПОВ принимали участие в различных массовых общественных и религиозных мероприятиях и торжествах. Были организованы офицерские курсы, регулярно проводились учения волонтеров. На имидж ПОВ работали также военно-спортивное общество «Пехур», различные общественные организации, пресса. Но усилия Пилсудского оказались тщетными, он так и не получил под свое командование Польский вермахт.

Не найдя поддержки своих планов у Германии, Пилсудский в очередной раз вынужден был определяться с дальнейшими планами. Он потерял должность в легионе, но не получил армию Польского королевства и теперь мог рассчитывать только на Польскую военную организацию, которой он и так безраздельно командовал с момента ее создания. Круг замкнулся. По приказу Пилсудского ПОВ вновь перешла на нелегальное положение, прекратила вербовку в легион. В дополнение к ПОВ были созданы и другие конспиративные структуры – Военный союз, в который вошли надежные и проверенные члены ПОВ и близкие бригадиру политики^[230], а также Конвент, который должен был заменить его в случае ареста немцами. Бригадир даже вел переговоры о возвращении на австрийскую службу, но получил отказ, раздумывал о переходе через линию фронта на русскую сторону, где пользовался авторитетом у польских военных. Все эти разнонаправленные действия могли свидетельствовать о том, что Пилсудский растерялся, не очень хорошо представлял себе вектор дальнейших действий. Нередко встречающиеся в литературе утверждения, что к этому моменту он был уверен в победе Антанты и поэтому хотел эффектно порвать с немцами, не очень убедительны. Скорее, это всего лишь еще один из мифов, сопровождавших его политическую биографию. Вряд ли кто-нибудь в первой половине 1917 г. мог с уверенностью предсказать исход войны.

Неожиданным выходом из очередной кризисной ситуации стал для Пилсудского его арест немцами в июле 1917 г. Поскольку по времени он следовал после так называемого кризиса с присягой, то обычно их связывают друг с другом. Суть этого кризиса заключалась в следующем. В апреле 1917 г. австрийцы передали польский легион в состав Польского вермахта, в связи с чем возникла необходимость новой присяги легионеров. Сам Пилсудский и его ближайшие соратники, к этому времени уже покинувшие легион, повели среди своих товарищей по оружию негласную пропаганду против принесения новой присяги, хотя это и грозило серьезными дисциплинарными последствиями. Пилсудский был против ее текста, представлявшего собой клятву верности Польскому королевству и будущему польскому королю, а также братству по оружию с германской и австро-венгерской армиями. В знак протеста против утверждения ВГС текста присяги бригадир 2 июля оставил пост референта военной комиссии ВГС. Тем самым он признал крах своих планов, связанных с Германией.

9 июля 1917 г. большая часть легионеров из 1-й и 3-й бригад, а также артиллерийского полка присягать отказались. За это около 3,3 тыс. легионеров из числа российских подданных были разоружены и изолированы в лагерях в Щиперно (рядовые) и Беньяминово (офицеры). Примерно 3,5 тыс. австрийских граждан были включены в австро-венгерскую армию и отправлены на Итальянский фронт. Около 7,5 тыс. легионеров, в том числе 2-я бригада под командованием полковника Юзефа Галлера, присягнули. Они были возвращены под австрийское командование и направлены в составе Польского вспомогательного корпуса на Восточный фронт, в район Буковины. Более 1 тыс. легионеров были оставлены в Польском королевстве для ведения вербовки в Польский вермахт.

Нередко в литературе отказ легионеров от принесения присяги трактуется как акт глубокого патриотизма. Но ведь эти же люди, в том числе и Пилсудский, в свое время присягнули австрийскому престолу (а вот большая часть Восточного легиона в 1914 г. этого не сделала), и это не считалось и не считается непатриотическим поступком. Совершенно очевидно, что отказ от присяги нужен был Пилсудскому, чтобы продемонстрировать главнокомандующему Польского вермахта Безелеру и Берлину силу своего влияния. Эту демонстрацию вряд ли можно считать успешной, большинство легионеров не пошло за бригадиром. После этого теста немцы совершенно спокойно могли устранить доставлявшего им некоторые неудобства Пилсудского из Варшавы и из активной политической жизни. 22 июля 1917 г. он был арестован, вывезен в Германию и спустя месяц интернирован в Магдебургской крепости на правах военнопленного высокого ранга. Здесь он в полной изоляции пребывал до начала ноября 1918 г.