Гражданское общество. Истоки и современность

Выполнив свое назначение, государство в своей претензии на авторитет власти прекратит свое существование, и тогда начнется подлинная история человечества, человеческого духа, и только тогда человечество оптимальным способом решит проблему единства индивидуальной добродетели и общественной справедливости, которую сформулировал древнегреческий мыслитель Платон, завещая решение этой проблемы потомкам.

В отличие от государства, гражданское общество имеет длительную перспективу, ибо для человечества противопоказан тоталитарный централизм власти. Человечество не может вернуться и к традиционному обществу. Оно может двигаться в своем развитии только к сообществу свободных людей, ориентированных на меру солидарности, справедливости и гражданского согласия, преодолевая издержки индустриального и информационного общества. Поэтому можно лишь отчасти согласиться с Э. Геллнером, что идею гражданского общества сегодня извлекли почти из небытия.^[21] Отчасти, ибо этому «извлечению» предшествовали кардинальные изменения. Новоевропейская цивилизация простилась с эпохой модерна, с эпохой иллюзий панрационализма и надежд, связанных с деятельностью государства. Другими словами, субъективный интерес к проблеме гражданского общества детерминирован новыми объективными обстоятельствами развития человечества на рубеже третьего тысячелетия.

Крупнейший мыслитель первой половины XX в. С. Л. Франк в своей последней работе «Свет во тьме» писал, что сто лет тому назад А. И. Герцен предсказывал нашествие «Чингисхана с телеграфами» и это предсказание оправдалось. Новый дестроер, родившись в недрах Европы, обрушился на мир силой танков и самолетов, концлагерей и газовых камер. И виной тому не отдельный народ или его доктрина: «Германия превыше всего», а духовная болезнь тех, кто воспринял эту доктрину снисходительно, терпимо и даже благосклонно, хотя еще вчера ориентировался на общепризнанных представителей гуманизма и наставников человечества, таких, как И. Кант или И. Гете.^[22]

Сегодня, когда в мире обозначился переходный период, каковым в Европе является время постмодерна, а в России – переход к иному обществу, старые ценностные ориентиры перестают работать, а новые ориентиры еще не сложились, – возникает возможность очередного «впадения в варварство», возникает возможность появления очередного «Чингисхана», но уже с «сотовым телефоном» и возможностями массового истребления людей, уничтожения памятников культуры на порядок выше прежнего.

И чтобы эта возможность не стала реальностью, бесчеловечной машине авторитета власти общество должно противопоставить новое качество власти авторитета, включив в общественную жизнь институты гражданского согласия и гражданского общества. Только в этом случае можно блокировать культ духа ненависти и презрения к человеческой жизни, обрести достойную перспективу, помня о том, что история человечества проходит свое развитие под знаком двух факторов: насилия и свободы. Что касается фактора насилия, то он опирается на принцип «не заметить человека, переступить через него, использовать его как средство сомнительных целей». Фактор свободы в этом отношении предпочтительнее. Он гарантирует подлинные права человека, включая право на самоосуществление, самовыражение и самореализацию.

1.3. Гражданское согласие как предпосылка нового качества власти авторитета

Второе прочтение идеи гражданского общества в условиях трансформационных процессов постсоветского пространства имеет своих сторонников и противников. Вторые полагают, что нынешняя востребованность идеи гражданского общества обусловлена исключительно идеологическими соображениями и что она несет на себе печать политической ангажированности.

В условиях необходимости очередной «инвентаризации» ценностных ориентиров, которая заявляет о себе как исторический вызов, поиск достойного ответа через обращение к идее гражданского общества вполне правомочен. Любая проблемная ситуация начинается с идеи ее решения, и эта идея должна быть добротной во всех смыслах. Будучи подготовленной «интеллектуальным меньшинством», идея будет адаптирована консервативным большинством (населением), но только в том случае, если ее эвристический потенциал будет очевидным. Только в этом случае усилия теоретического сознания получат свою пролонгацию на уровне обыденного сознания. И только тогда идея решения проблемы заявит о себе как материальная сила, а не ее фикция.

В случае с гражданской идеей в пользу первого варианта свидетельствует ее исторический опыт (новое – это подчас хорошо забытое старое), а также базовые основания этой идеи и ее осуществление через проекцию экономических, политических, социокультурных и правовых основ.

Основу протогражданского общества составляет «экономический» человек, субъект собственности. Только через собственность, как «наличное бытие человека, его общественную волю, объективированную субъективность», человек может проявить свою социальную активность. Только через собственность своего бытия человек может заявить свое несогласие служить объектом манипулирования, быть средством сомнительных целей. Только через собственность человек может инициировать гражданские инициативы.

Собственность человека – это не вещи (блага), ему принадлежащие, а сам человек в его самости и самодостаточности. Это его волевое отношение к миру и к самому себе. Когда человек выполняет чужую волю, является заложником этой воли, он не является субъектом собственности. В этом случае он выступает объектом собственности, является чужой собственностью.

Первое проявление отношения собственности – это волевое отношение в системе «субъект – объект», которое заявляет о себе через процесс объективации и субъективности в форме идеального; второе проявление отношения собственности – это вступление в овладение через материальное; третье проявление отношения собственности – потребление материального через его субъективацию и формирование потребности в благе. Высшим благом для человека является его жизнь, а первоценностью жизни – мысль человека, его способность к рефлексии на уровне самости как подлинной собственности.

Присвоение через отчуждение и отчуждение через присвоение есть обмен как предпосылка рынка и рыночных отношений, где индивидуальное «я» обретает характер социального «я». В обмене и через обмен субъект вступает в отношение не столько с вещами, сколько с другими людьми, где каждый, в первую очередь, заявляет о своем статусе собственности. На этом этапе отношение собственности выступает как общественное отношение, которое предполагает наличие уже не одной воли, а, по меньшей мере, двух и больше, что предполагает в конечном итоге гражданский договор как форму согласованной, коллективной воли. Только так становится возможной сделка «купли-продажи», только так складываются предпосылки гражданского общества. Процесс движения от первого проявления отношения собственности до общественного отношения согласованной воли достаточно сложный и на каждом этапе может подвергаться внешним воздействиям, из-за которых гражданское общество может и не состояться или затормозить свое становление.

Эмпирическая модель Средневековья демонстрирует длительный путь освобождения воли, обретения свободы как формы проявления воли, формирования субъекта деятельности как формы практической воли через отношение к другому, где деятельность выступает способом бытия человека, а конкретное социальное пространство и конкретное историческое время – формами проявления и осуществления этого бытия.

Через деятельность, обмен и систему общественных отношений с «другим» шло становление городских поселений и их самоуправления. Последнее заявило о себе как протогражданское общество или гражданское общество в его становлении. «Ахиллесовой пятой» этого общества была структура отношений в системе «мастер – подмастерье – ученик», которая начисто перечеркивала возможность социально-политического единства, а, стало быть, и достижения состояния гомогенности. Отсутствие гомогенности обусловливало усиление вертикали власти. Всякая попытка участия в делах авторитета власти только вела к усилению процесса социальной дифференциации общества.

Последующее развитие общества связано с углублением экономического неравенства и последующей борьбы за власть, в ходе которой идея несостоявшегося гражданского общества была использована как средство идеологического обеспечения буржуазных революций. Победа буржуазии и утверждение капиталистического способа производства отнюдь не стали фактором развития гражданского общества. Фетишизация товара, денег и капитала вела к централизации власти через усиление государства, которое вмешивается не только в регулирование финансового потока, но и в систему общественных отношений, ставя под жесткий контроль те «горизонтальные» отношения, которые составляют стержень гражданского общества.

Благоприятно складывалась судьба гражданского общества в Америке, где его источником выступила городская община разных, но равных людей. И хотя это общество складывалось спонтанно и не имело онтологической укорененности (собственной ойкумены), оно имело больше шансов состояться в качестве гражданского общества, используя наработанный европейский опыт. Но оно не состоялось по причине мирового экономического кризиса, который актуализировал проблему передела мира и вступление США в Первую мировую войну. Последнее обстоятельство вело к усилению института государства. Государство взяло на себя не только контроль финансового обеспечения военной операции, но и обеспечило жесткий контроль состояния общественных отношений, являющихся прерогативой гражданского общества. В результате гражданское общество остановилось в своем развитии, трансформировалось в механическую совокупность солидарных образований, каждое с ориентиром на «собственную колокольню».

Что касается России, то в ней изначально отсутствовали основания гражданского общества, ибо ни в крестьянской общине, ни в городских поселениях не было должного уровня свободной воли, а стало быть, не было и согласованной воли, обеспечивающей гражданское общество в его становлении и развитии.

Не было – не означает, что в гражданском обществе нет необходимости. Если страны постсоветского пространства заявили о построении правового государства, то они должны создавать возможности становления гражданского общества, ибо без гражданского общества все заявления о строительстве правового государства носят характер декларации, и не больше. Общество может успешно развиваться только в том случае, когда его элементы структурно организованы и по вертикали, и по горизонтали, когда оно сильно и государством и гражданским оплотом.

Формирование правового государства тщетно, если оно не предполагает целесообразное существование суверенных людей, равных и обладающих частной собственностью как условием их самовыражения и самоосуществления. К сожалению, реформы переходного периода не только не сформировали так называемый средний класс (становой хребет гражданского общества), а наоборот, отодвинули эту цель. Пока что идет процесс поляризации общества на очень богатых и очень бедных людей, на опасность которой указывал еще Аристотель в своей «Афинской политии». Древнегреческий мыслитель полагал, что общество должно придерживаться середины между излишеством и недостатком, ибо излишества порождают обожравшихся наглецов, а недостаток – опустившихся подлецов; а вместе они ставят под сомнение перспективу как развития общества, так и благополучия личности.

Благополучие личности, ее самовыражение (свободное проявление воли), определяются ее суверенностью и ее собственностью. Только «экономический человек» делает гражданское общество возможным.

Политические параметры гражданского общества связаны не с вопросом «что есть гражданское общество», а с вопросом «что оно может».

Функциональная направленность гражданского общества явилась предметом неутихающего спора, истоки которого восходят к античности. Для большинства концепций характерно стремление определить отношение между частной и публичной, индивидуальной и общественной сферами, нравственностью и моралью, правом и законом, желаниями индивида и общественными потребностями. Другими словами, налицо попытка решить проблему, которую сформулировал еще древнегреческий мыслитель Платон: «Как обеспечить гармонию между индивидуальной добродетелью и общественной справедливостью?»

В ходе перманентной дискуссии по проблеме гражданского общества сложился и его критерий. В качестве критерия гражданского общества рассматривается наличие или отсутствие гражданского коллектива как ассоциации равноправных, свободных, а стало быть, автономных и активно действующих индивидов, с ориентиром на собственное благо и благо общества, ибо их частная жизнь протекает в сфере публичной жизни.

Существенной характеристикой гражданского общества является сфера частной жизни, в которой физическое лицо реализует частные интересы, где свободная и самоопределяющаяся индивидуальность выдвигает свои требования, ориентированные на удовлетворение своих потребностей. Но эта сфера личной жизни предполагает наличие и сферы публичной жизни. Более того, без второй не состоится первая. Если в сфере личной жизни деятельность индивидов заявляет о себе как объективный способ их бытия в мире, то публичная жизнь этих индивидов заявляет о себе как социальное пространство, как форма проявления индивидуального бытия в мире.

В пределах публичной сферы уравновешивается социальная активность индивидов, формируется отношение «я и другой», оформляется солидарное «мы», обусловленное однотипными интересами. Этот процесс упорядочения общественных отношений снимает обострение противоречий в системе «я и другой», блокирует механизм перманентной «войны всех против всех». Место нетерпимости и ненависти занимают терпение и терпимость. Общество реализует принцип толерантности. Диалектика единичного и общего, частного и публичного обеспечивает единство эгоизма и альтруизма человека, его целостность.

В историческом плане проблема соотношения единичного и общего складывалась в ходе дискуссии о сосуществовании личности и общества, общества и государства. Истоки этой дискуссии заложила политическая философия Платона и Аристотеля. Платоновская концепция нашла свое отражение в философии Аврелия Августина «О граде Божием». Аристотелевская концепция получила свое выражение в философии Фомы Аквинского.

Для Августина «град Божий» есть воплощенная форма идеального платоновского государства, принципиально отличная от «града земного». Следуя евангельскому наставлению «воздайте кесарю кесарево, а Богу богово», Августин закладывал основания демаркационной линии не столько между духовной и светской властью, сколько между обществом и государством.

Аристотелевская концепция полисной ассоциации и политического (общественного) человека была востребована в политической философии Фомы Аквинского. Государство – не продукт греха, а результат общественной природы человека. Государство является инструментом положительного благосостояния. Оно служит обществу и общественному человеку. Правитель, будучи ответственным за благосостояние общества, является провозвестником блага, которое он приближает силой закона. Закон – это веление разума, направленного на общественное благо. Он содержит в себе волю и разум правителя. Так оформлялась модель государства как внеличностная целостность, воплощавшаяся в фигуре монарха.

Разделяя вслед за Аристотелем формы правления на монархию, аристократию и демократию, Фома Аквинский предпочтение отдал первой, ибо она оптимально обеспечивала общественное благосостояние, воплощая единство цели и воли монарха. Критерием формы правления выступала мера «всеобщего благоденствия».

Определив в качестве критерия меру всеобщего благоденствия, мыслитель тем самым определил свое отношение к государству. Функции государства не должны ограничиваться только охраной порядка и обеспечением защиты от внешней экспансии. По мнению философа, государство должно взять на себя заботу об экономической стороне жизни общества, которая составляет его базис. Государство должно контролировать рынок, обеспечивая равенство и свободу товаропроизводителей и потребителей. Оно должно препятствовать получению неправедных доходов, защищая справедливые цены на товар и плату за труд, способствовать всеобщему благоденствию. Фома Аквинский одним из первых заявил о целесообразности социального законодательства как основной функции государства, защищая идею предела государственного вмешательства в частную жизнь людей и одновременно рассматривая государство как форму организации «нормальной жизни общества и личности».

В эпоху Ренессанса и Реформации^[23], когда была подорвана духовная монополия церкви, определилась тенденция формирования национальных государств. Под знаменем меркантилизма формировалось экономическое пространство, складывалась культура приоритета экономических отношений. Модель «церковь – государство» уступала место модели «государство – церковь». Реальностью становилось государство как внеличностная целостность, воплощавшаяся в фигуре монарха.

Если Античность решала проблему интегративной системы «общество – государство», то увертюра к Новому времени конституировала государство в качестве института власти, гаранта прав и обязанностей. Пролог к Новому времени сделал заявку на самостоятельность государства, его независимость от общества. Более того, в этот период складывалась претензия государства стать над обществом и похоронить традиции тождества государства и общества.

Претензия государства быть силой вне общества и над обществом покоилась на присвоении государством права. Государство не только присваивает право, но и реализует его силу через закон. Без определенного обеспечения, право всего лишь абстракция, декларация, атрибут общества. Право, обеспеченное санкциями государства, добавляет к своей атрибутивности императивность. Оно обретает характер не только целесообразности, но и обязательности. В отличие от общества, государство не только провозглашает, но и гарантирует права и обязанности тех, кого оно представляет.

Реакцией на господство абсолютной власти в лице монархии стали буржуазные революции. Место монархического государства заняло буржуазное, всеохватывающее государство. Национальный суверенитет означал абсолютную власть нации, действующей через своих представителей. Это было заявлено и обосновано в теории, а на практике государство реализует волю экономически господствующего класса.

В условиях «пещерного» капитализма государство вмешивается и в публичную, и в частную жизнь людей. Выполняя волю экономически господствующего класса, государство вмешивается в дела церкви, подавляет ремесленные и торговые гильдии, ликвидирует рабочие ассоциации, осуществляет жесткий контроль над университетами, формирует особую буржуазную культуру как слагаемое политической и правовой культуры, этической и эстетической и т. д. Оно создает элитарную культуру, которая реализует концепцию корпоративной демократии избранных, и оно обеспечивает индустрию массовой культуры.

Под влиянием Французской революции и «Общественного договора» Ж.-Ж. Руссо юристы и философы в Германии идеализируют народ. С точки зрения представителей немецкой классической философии И. Фихте, Г. Гегеля, народ выступает носителем целостного мировоззрения. Он является воплощенным субъективным духом, действующим во имя своих собственных целей. Народ в ипостаси субъективного духа идентифицируется с обществом, государством и личностью правителя. На уровне теории это впечатляет, а на уровне практики порождает проблему «маленького человека», который растворился и потерялся в народе.

В соответствии с гегелевской триадой: «тезис – антитезис – синтез», тезис есть внешняя форма реализации права через политику. В этой ипостаси право регулирует сферу производства и торговли, контролирует развитие гражданского (буржуазного) общества. Антитезис – это внутренняя реализация права через нравственность. В этой ипостаси право устанавливает систему правил, регулирующих поведение людей. Различие между внешним законом и требованиями совести на индивидуальном уровне, постоянная напряженность этого различия требуют синтеза в форме внешнего и внутреннего требования. В качестве синтеза «тезиса и антитезиса» выступает деятельность государства как носителя согласованной воли нации, носителя народного духа. Гегелевская концепция вписала свою версию в решение проблемы общего и единичного, публичного и частного. Она предложила заменить модель «король-государство» моделью «государство-общество», рассматривая возможность их тождества на определенном этапе сосуществования, когда гражданское общество (по Гегелю буржуазное) в своем развитии становится основанием истинного государства, возникающего в результате синтеза права и нравственности.

Но уже младогегельянец К. Маркс отмечает, что в условиях тройной фетишизации товара, денег и капитала, воспроизводимых капиталистическим способом производства, реальностью становится персонификация человека, превращение его в общественную функцию. Отчуждение природы от общества, а человека от природы и общества исключает возможность осуществления гегелевской концепции «истинного государства». Место истинного государства занимает государственная машина, обеспечивающая развитие общества в интересах экономически господствующего класса.

Экономическое господство закрепляется политической властью и соответствующим уровнем политических отношений, благодаря чему в правовом поле авторитет власти обретает легитимность. Но при любом раскладе общество сохраняет перспективу стать выше классового противоречия и обрести статус гражданского общества, где все соблюдают правила общежития без каких-либо принуждений, руководствуясь побуждением жить в человечном обществе и быть общественным человеком, где политика заявляет о себе как искусство управлять, обеспечивать регламент жизни общества. Возможность гражданского общества при определенных условиях политическими средствами превращается в действительность.

Социокультурные основания гражданского общества представлены «многоцветьем» сообщества людей, их обычаями и традициями, производством и потреблением, частной жизнью, различиями пола, этноса и т. д.

Все это «многоцветье» можно ранжировать, рассмотрев бытие человека в мире вещей, в мире идей и в мире людей. Такое разделение исключает механическую связь человека в системе «природа – общество – человек», а главное – дает возможность преодолеть ряд бесконечного перечисления, выделив основные и второстепенные стороны бытия человека.

Бытие человека в «мире вещей» определяется сложившимся способом производства и тем местом, которое занимает в нем конкретный индивид в зависимости от его отношения к средствам производства, участия в организации производства, обмена и распределения.

Что касается бытия человека в «мире идей», то оно определяется на стыке общего и единичного, общественного и индивидуального и в этом случае правомерно выделять бытие политическое и правовое, этическое и эстетическое, религиозное и философское. То бытие, которое формирует духовный мир человека, духовную жизнь общества в целом.

И, наконец, следует выделять бытие человека в «мире других людей», где идеи находят свое овеществление (осуществление) в политических и правовых, этических и эстетических, религиозных и философских общественных отношениях, содержание которых определяется конкретным соотношением публичной и частной жизни.

Признание факта протекания различных процессов в различных сферах жизни общества и человека в диапазоне от «бытия в мире вещей» до «бытия в мире людей», дает основание утверждать, что в современном обществе проявляет свое действие закон социальной имитации. Согласно этому закону образ жизни и стиль поведения социальных групп, реализующих инновационные устремления, адаптируется другими социальными группами, а в конечном итоге всей социальной структурой общества. На практике это выглядит довольно противоречиво. Интеллектуальное меньшинство наиболее остро реагирует на противоречие между сущим и должным, рождает проекты неопределенного будущего и готовность расстаться с прошлым. Неопределенность будущего несет на себе печать иллюзий и заблуждений, о чем свидетельствует весь исторический опыт человека. К этому следует добавить естественную тягу сохранить то, что привычно, что располагает к психологическому комфорту, даже в случае понимания того, что привычное уже устарело и требует замены. Консерватизм мышления представителей основных социальных групп является тормозом реализации инновационных проектов, но одновременно он является и тем естественным ситом, которое позволяет отсеять рациональные формы бытия от заблуждений и утопий. Так непросто складываются формы бытия человека «в мире вещей», «в мире идей» и «в мире других людей», оформляется социальная ткань бытия гражданского общества и его взаимосвязь и взаимодействие с государством.

В действии закона социальной имитации находят свои выражения объективные процессы коллективного поведения людей и межгрупповых взаимосвязей в рамках культуры труда, культуры досуга и культуры социально значимой деятельности. Если труд воспринимается как культура внешней необходимости, а досуг как культура возможностей, то культура социально значимой деятельности есть состояние жизнедеятельности человека в повседневном окружении и в пределах своей ойкумены.

Человек вынужден перемещаться из сферы труда в сферу досуга, не отрываясь от социального окружения и повседневного быта. Своей жизнедеятельностью он реализует принципы солидарности и справедливости как основные принципы гражданского общества.

Что касается правовых основ гражданского общества, то они заявляют о себе через жизнедеятельность больших и малых социальных образований, демонстрирующих уникальные формы взаимосвязи, взаимодействия и взаимообусловленности.

Несмотря на привлекательность малых социальных образований, реализующих солидарное «мы», они могут существовать только в социальном пространстве и историческом времени конкретного общества, реализуя соотношение общего и единичного, целого и части. Они нуждаются в организационном оформлении как на уровне социальной структуры общества, так и на уровне его политической организации. Вне контекста целого, как часть, они теряют свою значимость. Инструментом организационного оформления социальной системы, где каждый ее элемент занимает свое место в структуре, в условиях цивилизации является институт государства. Государство обеспечивает функционирование системы, выступает гарантом ее безопасности.

В связи с тем что основная жизнедеятельность людей протекает в малых социальных образованиях, роль государства ими не только недооценивается, но и воспринимается подчас в извращенном виде. Законы и нормы государства воспринимаются скорее как насилие, чем необходимость. В лучшем случае индивид относится к ним безразлично, но чаще всего игнорирует эти нормы, воспринимая их как внешнее насилие над его суверенитетом.

Таким образом, в условиях современного общества актуальной остается проблема совмещения личного, общественного и корпоративного интереса. Решение этой проблемы выходит за пределы возможностей как государства, так и гражданского общества. Оно под силу только «тандему», который представлен и государством, и гражданским обществом. Главное – определить полномочия одного и другого института в деле нормирования и обеспечения свободы человека (индивида). Социальные образования, обладающие возможностями воздействовать на своих членов, наделяются статусом «полуавтономных социальных сфер»^[24]. Эти «сферы» являются структурными подразделениями социального порядка. Регулируя жизнедеятельность своих членов и их взаимоотношения, они сопротивляются внешней экспансии. В пределах «сферы» ее члены решают свои проблемы. Если возникает необходимость обратиться к внешним нормативам и решить возникшую проблему, то такое обращение осуществляется под контролем конкретной «полуавтономной социальной сферы». Что касается государства, то оно берет на себя самые общие и жизненно важные обязательства и не вникает в частную жизнь своих подданных.

Так складывается принципиально новая конструкция социальной системы, в которой отношения между индивидом и государством опосредованы представительством социальных образований, которые берут на себя обязательства представлять своих членов в большом обществе и государстве. Что касается государства, то оно как главная правовая инстанция ведет переговоры этих «сфер» (сообществ), представляя им максимум полномочий по решению внутренних проблем. Примером таких «сфер» могут быть местное самоуправление и жизнедеятельность этнокультурных обществ.

Заявленная конструкция имеет перспективу, ибо позволяет снять противостояние публичной и частной жизни, общественных и индивидуальных интересов. Но в ней имеется опасность превращения отраслей права в некое подобие конвенциональных норм, что в принципе противоречит сущности права, ибо право в таких условиях деморализуется, а государство теряет свой суверенитет.^[25]

В таких опасениях есть определенное основание в случае, когда нарушается равновесие полномочий гражданского общества и государства. Тем более что объективно удельный вес гражданского общества в выработке курса развития общества на порядок выше, чем государства, на долю которого, как правило, остается лишь осуществление этого курса. Что касается права, то оно имеет свою онтологическую укорененность в миропорядке. «Kosmos» обусловливает «nomos», а посему право выполняло, выполняет и будет выполнять функцию обеспечения целостности социального пространства через нормирование поведения (жизнедеятельности) людей, способ бытия которых проявляется в пределах этого пространства. В этом качестве право опосредует взаимоотношения людей в обществе и обусловливает взаимосвязь общества и государства. Эта взаимосвязь в своем развитии может выйти на уровень взаимодействия гражданского общества и правового государства, обеспечивая и закрепляя между ними диалог и сотрудничество.

Заявленные экономические, политические, социокультурные и правовые основания свидетельствуют, что претензия идеи гражданского общества на идеологию XXI в. в условиях трансформационных процессов постсоветского пространства вполне правомерна. Что касается ее политической ангажированности, то она зависит уже не от идеи, а от тех, кто пытается ее эксплуатировать в своих целях.