Поэзия Каталонии

Гильем де Бергеда

«Ласточка, ты ведь мне спать не даешь…»

 
– Ласточка, ты ведь мне спать не даешь —
хлопаешь крыльями, громко поешь!
Донну свою, за Жирондой-рекою,
зря прозывал я Надеждой Живою, —
не до тебя мне! Что́ песенка эта
бедному сердцу, чья песенка спета!
 
 
– Добрый сеньор! Вы послушайте всё ж
то, что давно мне сказать невтерпеж:
к вам я ведь послана Донной самою:
будь, мол, я тоже касаткой ручною,
я бы слетала к нему на край света.
Верен ли мне? Ведь ни слова привета!
 
 
– Ласточка! Сколь же я был нехорош!
Встретил ворчаньем, а ты мне несешь
радость нежданною с песней лесною.
Всё же прости, хоть прощенья не стою.
Милостью Божьей да будешь согрета,
милая вестница счастья и света!
 
 
– Добрый сеньор! Где же силы найдешь
Донны ослушаться: всюду, мол, сплошь
ты побывай и, любою ценою,
другу напомни про данное мною —
перстень заветный, застежку колета
и поцелуй в подкрепленье обета.
 
 
– Ласточка! Донне известно давно ж:
мне ненавистны измена и ложь!
Но короля не оставлю – весною
с ним на Тулузу идем мы войною.
Я у Гаронны, в лугах ее где-то,
насмерть сражаться готов без завета.
 
 
– Добрый сеньор! Храбреца не запрешь
даже у Донны в светелке. Ну что ж!
С Богом, воюйте! Но не успокою
Донну я вестью досадной такою!
Гневаться будет, – а перышки мне-то
после отращивать целое лето…
 

«Эта песенка на грани…»

I

 
Эта песенка на грани
острословия и брани
(сочинял – перо изгрыз)
о Маркизе Матаплане,
что коварен, словно лис.
Ах, Маркиз, Маркиз, Маркиз,
вы коварны, словно лис.
 

II

 
Под Сомейрасом зубами
состязались вы с камнями,
да они не поддались;
этот подвиг в Божьем храме
повторить бы вам на бис.
Ах, Маркиз, Маркиз, Маркиз,
вы коварны, словно лис.
 

III

 
Не рука у вас, а балка,
за нее и грош дать жалко;
хоть в лепешку расшибись,
не сгибается хваталка,
только тяжко тянет вниз.
Ах, Маркиз, Маркиз, Маркиз,
вы коварны, словно лис.
 

IV

 
Коль вам кто-то доверяет,
тот, скажу, с огнем играет, —
многие ведь обожглись;
тот, с кем днем вы обнялись.
Ах, Маркиз, Маркиз, Маркиз,
вы коварны, словно лис.
 

V

 
И того проклясть бы надо,
кто кричит: мол, мне услада —
содомитский ваш каприз, —
ибо веры нашей чада
от распутства отреклись.
Ах, Маркиз, Маркиз, Маркиз,
вы коварны, словно лис.
 

«Вы падки, государь, на наслажденья…»

 
Вы падки, государь, на наслажденья,
любителем чужих прослыли жен.
Признайте же все ваши согрешенья —
быть может, будет ваш порок прощен.
Всем очевидна истина простая,
что если ныне женщина иная
полюбит вас – то с целью лишь одной:
обогатиться вашею казной.
 
 
И тысячею марок, без сомнения,
родитель ваш бы не был соблазнен —
не взял бы он маркизу в окруженье,
чтоб увести несчастную в полон,
порочным побужденьям потакая.
Сибиллу ожидала доля злая:
Раймон Тимур сказал, что даме той —
коль не солгал – не справиться с тоской.
 
 
Свое теперь я выскажу вам мненье,
король, что посрамлен и пристыжен!
Графини де Безье вам подношенье —
сто замков, и при каждом есть донжон.
Судьбина и ее ждала лихая:
бедняжка, вам всецело доверяя,
доверивши вам весь достаток свой,
чуть было не столкнулась с нищетой.
 
 
Король Кастильский окружен почтеньем
и добродетелями наделен.
Своим войскам отдайте повеленье,
о, государь, сойтись под сень знамен,
графине бескорыстно помогая.
Пусть лихоимцев разбежится стая,
что замок осаждает родовой,
лелея замысел преступный свой.
 
 
Тулузский граф, вас ждет любовь большая,
коль явитесь, маркизу защищая.
Верните ей утраченный покой,
раз любите ее вы всей душой.
 

На смерть Понса де Матаплана

I

 
В кручине я, в слезах,
известьем поражен:
мой друг и мой патрон,
маркиз де Матаплана,
в сраженье умерщвлен —
из сердца рвется стон.
Отпет во всех церквах,
он в наших чтим краях
и мир покинул рано.
 

II

 
Все в горе и скорбях —
да, был учтив, умен
и честью наделен
маркиз де Матаплана.
Отваги не лишен,
он сдаться мог в полон —
но, доблестный в боях,
повержен был во прах
он саблей басурмана.
 

III

 
На деле, не в мечтах,
на небо вознесен
и зрит Господень трон
маркиз де Матаплана.
Он чтил Христов закон —
и будет он прощен,
как праведный монах
в спасительных стенах —
хоть не имел он сана.
 

IV

 
Я каюсь во грехах —
ведь мною оскорблен
и, верно, возмущен
был Понс де Матаплана.
В последней схватке он
мной был бы защищен
когда б не подлый страх,
что встал в моих глазах,
как облако тумана.
 

V

 
Велик во всех делах,
хоть мною огорчен.
Немало я смущен,
о, Понс де Матаплана!
Ваш гений оценен —
им каждый восхищен.
Мне ведом ваш размах,
и нет в моих словах
ни лести, ни обмана.
 

Герау де Кабрера

Наставление
(фрагменты)

I

 
О, Кабра-жоглар,
ничтожен твой дар,
манеры дурны, позаимствован тон;
ты песни слагай,
но ум напрягай,
своим вдохновением будь окрылён.
 

II

 
Ты скверный певец
и скверный игрец,
ты плох, как я думаю, с многих сторон:
скрипит твой смычок,
хрипит твой басок,
в бретонских руладах ты просто смешон.
 

III

 
Учитель твой мил,
но, как ни учил,
уменью жогларскому ты не учён —
ни беглости рук,
ни редкостных штук,
и в танцах гасконских ты полный долдон.
 

IV

 
Не знаешь баллад,
кансон, серенад —
они для тебя, как несбыточный сон;
бездарны стихи
и шутки плохи,
изюминки нет ни в одной из тенсон.
 

V

 
Известен тебе ль
искусник Рюдель?
Напев его свеж, и язык обновлён.
Велик Маркабрюн
гармонией струн,
а ты слышал звон, да не знаешь, где он.
 

VI

 
И где тебе, друг,
вкусить от наук,
когда ты видал лишь родной небосклон?
Великий наш Карл
геройством сверкал,
но что тебе песнь стародавних времён?
 

VII

 
А я одолел
гористый предел,
к испанцам пришёл, не страшился препон,
узрел Ронсеваль,
где бранная сталь
бойцам нанесла жесточайший урон.
 

VIII

 
Двенадцать бойцов
от вражеских ков
погибли, их предал злодей Гвенелон,
и сотню других
бойцов удалых
забрал вероломный Марсилий в полон.
 

IX

 
Не знаешь ты их,
деяний былых —
ни старых преданий, ни новых кансон;
уж лучше платок
накинь на роток,
молчок – твоя лучшая песнь, убеждён!
 

X

 
Не знаешь, профан,
чем славен Роллан,
как будто он не был вовеки рождён;
и кем был Артур —
ты пуст, балагур,
ты словно бы вышел вчера из пелён.
 

………………………………

XVI

 
О чём пел Давид,
чья арфа гремит,
городишь ты вздор, и не будешь прощён;
а сколько вранья
наслушался я
про Рим, что спалил император Нерон!
 

………………………………

XXI

 
Толкуешь ты нам —
а мне был бы срам! —
как некогда был погублён Илион;
Ай, славный знаток —
всё спутал, что мог,
изрядный ты путаник, из ряду вон!
 

………………………………

XVIII

 
О чём ты поёшь,
и сам не поймёшь —
и где тебе петь, как Овидий Назон,
про то, как Пирам
молился богам,
от любящей Тисбы стеной отделён!
 

………………………………

XXXI

 
Ни слух усладить,
ни речь возгласить —
нет, Кабра, плохой из тебя Цицерон;
ступай-ка, глупец,
в загон для овец —
там, Кабра, и кнут для тебя припасён.
 

Понс д'Ортафа

«В неразумии своем я страдаю, как в бреду…»

I

 
В неразумии своем
я страдаю, как в бреду.
Кто я? Где? Куда бреду?
Ночью мучаюсь и днем.
То надежда, то тревога,
то мне зябко, то тепло,
жизнь и смерть, добро и зло —
мало мне всего и много.
 

II

 
Я в отчаяньи таком,
что с собою не в ладу;
я к отшельникам уйду,
я покину отчий дом.
Прогнала меня с порога
та, к которой так влекло, —
но, предательствам назло,
только к ней ведет дорога.
 

III

 
Счастье быть всегда вдвоем
я с любимой не найду:
рядом с ней терплю беду,
рядом с ней горю огнем!
В чем лекарство? Где подмога?
Как на сердце тяжело!
Все темней ее чело,
не найти любви предлога.
 

IV

 
Столько боли – но при том
да сгорю я, как в аду,
да в нужду навек впаду,
если с кем сойдусь тайком.
Я не вынесу подлога,
только с нею мне светло —
только ей мое тепло,
красота и сила слога!
 

V

 
Я мечтаю об одном:
жить с любезной, как в меду, —
так в блаженстве проведу
жизнь, к которой я влеком.
О, покайся, недотрога,
чтоб от сердца отлегло,
чтобы счастье нас вело
до последнего итога!
 

Рамон Видаль де Безалу

Суд любви
(фрагмент)

 
В веселые былые времена,
когда любовь, правдива и верна,
и вежество цвели, не то, что ныне,
в Эскойле, в достославном Лимузине
жил рыцарь смелый и собой приятный,
чистосердечный и к тому же знатный;
во всех делах ждала его удача —
но имени вам не скажу; тем паче,
что сам его не знаю, ей-же-ей,
поскольку он на родине своей
ни титула не приобрел, ни званья,
вполне простительно мое незнанье.
Ни графом не был он, ни королем,
о коих слух разносится кругом.
Был замок у него, земли кусок —
но, сердцем благороден и высок,
стремился он исправить положенье,
и было во все дни ему везенье,
что б он ни делал, как я погляжу:
везде – удача. Что еще скажу?
Да, так возвысился тот рыцарь смелый
и в ратном деле донельзя умелый,
служивший честно, преданно и верно,
что в тыщу раз и более, наверно,
его ценили, чем иных графьев;
а он же, во главе своих полков,
охотно шел в кровавое сраженье,
чтоб с честью выполнить свое служенье.
Тот добрый рыцарь так известен стал,
что всяк его любил и привечал,
барон ли, граф, иль пэр любого званья —
всяк звал его на пир и на ристанье,
себе повсюду ровней почитая.
И вот, в те времена, припоминаю,
когда наш рыцарь начал путь к вершине,
жила одна сеньора в Лимузине,
была и благородной, и пригожей,
и замужем за тамошним вельможей,
который в оба за женой глядел.
И все-таки наш рыцарь осмелел
и полюбил ее любовью знатной.
а даме это было так приятно,
такую пылкость в нем она нашла,
что родовитостью пренебрегла
и не сочла любовь сию позорной.
Как говорил Бернарт из Вентадорна:
«В любви блага земные не подмога».
Так, что когда наш рыцарь понемногу
уверился в сей склонности сердечной,
уже не вел себя, как встарь, беспечно,
зато заметно он повеселел,
вознесся духом, ликом посветлел,
себя на дерзкие свершенья подвигая:
чураясь подлых дел, любовь благая
за подвиги дается и служенье.
И дама, если есть в ней разуменье,
и опыт жизненный, и ухищренье,
могла бы впасть в такое заблужденье,
быть столь упрямой, чтобы заиметь
такого рыцаря, чтоб он не мог посметь
являться ко дворам высоким самым?
Вам ведомо ль, как рыцарь ради дамы
хранит пыл юности до седины?
Когда его достоинства видны,
когда он сердцем чист, и мудр, и прям.
Да, то – урок для благородных дам:
когда приметны смелость, ум и стать,
любовь благая будет прирастать.
Отважный рыцарь свой возвысит род,
а подлый трус – совсем наоборот:
ведь низости с отвагой не ужиться,
удача же к отважному стремится,
к тем, кто великодушен и не глуп,
и избегает тех, кто сердцем скуп,
чему примером не один барон.
Вот потому и молвил Пердигон:
«О благородстве знаю лишь одно:
кто чтит его, тому оно дано».
Вот вам наиправдивейший пример.
Поэтому достойный кавалер,
начавши куртуазное служенье,
когда у дамы выше положенье,
когда она богаче и знатней,
во всем старается сравняться с ней.
Чтоб был не только зван, но и избран,
он не стоит пред ней, как истукан,
безмолвный, разодетый в пух и прах,
но в бой идет, врагам внушая страх,
отважно бьется, не жалея сил, —
как некогда Рамбаут говорил —
послушайте, вам то прибавит знанья:
«Для госпожи готов я на дерзанье,
и на смиренье, и на упованье,
но если б не любовное призванье,
я бы навек застыл, как изваянье,
и ни к чему б не прилагал старанье —
лишь ел, и пил, и избегал страданья,
всегда храня Рамбаута прозванье».
Наш рыцарь, не стремясь иметь прозванье
Рамбаута, взял имя Добромил;
а госпожа, чтобы умерить пыл
тех, кто готов судить, рядить, гадать,
сочла за благо рыцаря призвать,
чтоб низких чувств не заподозрил свет —
беда, коли у знатной дамы нет
молвою признанного кавалера.
Когда к моим словам у вас нет веры,
послушайте, что Мираваль сказал,
который более Париса знал
в любови толк и разрешал все споры:
«Зачем, скажите, выберет сеньора
того, кто верный, честный, не спесивый?
Из страха пред молвою злоречивой,
стремясь всецело избежать позора
и честь свою вовек не потерять,
любовь благую дама предпочтет,
а в ней никто такого не найдет,
на что бы можно было попенять».
Вот так, я мыслю, можно избежать
наветов, сплетен и поносных слов.
Прошло уж более семи годов
с тех пор, как дама рыцаря призвала
и всюду благосклонно принимала.
Наш рыцарь это истинно ценил
и в знак служения всегда носил
рукав, колечко, разные даренья.
Однажды в день Святого Воскресенья
отправился тот рыцарь, как обычно,
сеньоре нанести визит привычный,
и к ней домой, как следует, пришел.
Вы полагаете, что там нашел
он ласку, и улыбку, и привет?
Так вот: вы правы, и ошибки нет:
никто с сеньорой в этом не сравнился.
А рыцарь наш, как только объявился,
уселся тотчас с госпожою рядом,
и было видеть их – отрада взглядам,
и душам праведным – отдохновенье.
Но рыцарь, вовсе потеряв терпенье,
задумался, без меры исступленный,
и речью куртуазной и ученой
поведал, сколь неистов страсти пыл,
сколь долго верность даме он хранил,
сколь долго ей служил, и пусть она
теперь ему за все воздаст сполна:
ведь нынче у него не только честь,
но и имение, и знатность есть;
он, к ней стремясь, возвысился на диво —
так вот, не будет разве справедливо
унять его любовное томленье:
он в этом не находит прегрешенья;
не похоть тут, но верная любовь,
и ей ты, госпожа, не прекословь:
в высокой страсти не бывает зла,
куда бы нас она ни завела;
ведь говорят старинные преданья,
что нет на свете большего страданья,
чем ждать и ждать, надежду потеряв.
Тут дама обнаружила свой нрав,
промолвив горделиво и сурово:
«О Боже мой, я пожалеть готова,
что некогда к тому склонила взор,
кто нынче стыд сулит мне и позор!
Какое горе вы мне причинили!
Вам мало, что друг друга мы любили
и преданно, и нежно, и светло?
Сама себе я причинила зло,
оставив ради вас избранных круг —
так и Бернарт промолвил, верный друг:
«Кто я таков, не знаю; в этом – благо»;
любовь и честь дает нам, и отвагу».
 

Сервери Жиронский

Дорожная песенка

 
Не живите с вашим мужем,
милая Жанна!
 

I

 
Не живите с вашим мужем —
староват он и недужен,
милая Жанна!
 

II

 
Не живите больше с мужем —
он осла дурного хуже,
милая Жанна!
 

III

 
Не живите с глупым мужем —
он неверен вам к тому же,
милая Жанна!
 

IV

 
Не ложитесь больше с мужем —
он осла глупей и хуже,
милая Жанна!
 

V

 
Не ложитесь больше с мужем —
вам давно любовник нужен,
милая Жанна!
 

VI

 
Не ложитесь больше с мужем —
ваш дружок ничуть не хуже,
милая Жанна!
 

СТихи о палаче и шуте

I

 
Не нужно думать, что палач и шут
подобны и почти одно и то же!
Шуты нам всех милее и дороже —
кто скажет «нет», те попросту солгут.
Палач – дурной, его душонка злая,
а шут – святой, и он достоин рая.
 

II

 
Святой Генис по ремеслу был шут.
Имел он друга, чуть себя моложе.
И шут, и друг его, наверно, тоже
теперь в раю, где ангелы поют.
Шут всё отдаст – судьба его такая.
Палач зубаст – сожрет, не размышляя.
 

III

 
В Аррасе был подвижник – тоже шут,
известный нам – через него Ты тоже
чудес явил весьма немало, Боже!
Зато палач жестокосерден, лют,
милей всего злодею кровь людская,
он хоть кого убьет, не разбирая.
 

IV

 
Ведь Фивы спас от Александра шут —
а Александр иных царей был строже!
И если б не забавник-шут, то кто же
избавить мог бы покоренный люд?
О том молва гласит, не уставая;
она права, злодея порицая.
 

V

 
Преславный Даурель был тоже шут.
Он отдал сына на мученья, Боже!
Таких героев забывать негоже —
я перечислить многих мог бы тут.
Шут веселит, народу помогая,
палач казнит, злодейство совершая.
 

VI

 
Корысти нет во мне – ведь я не шут,
и у меня с шутом ничто не схоже.
Их ремесло я уважаю всё же —
и рыцари, и короли их чтут.
Скажу, как есть, хваленье завершая:
шутам и честь, и слава вековая!
 

«Между Леридой моей…»

I

 
Между Леридой моей
и Бельвисом тёк ручей,
повстречал я там пастушку,
пастушок разлёгся с ней
на лужайке меж лилей,
целовал дружок подружку;
и, любуясь на простушку,
я подумал про девчушку,
что в Кастилии, ей-ей,
не найти цветка милей,
как подстроить ей ловушку?
 

II

 
На овцу я бросил взгляд —
вижу, что её солдат
потихоньку умыкает;
я вскричал: – «Будь трижды клят!» —
Устыдился дерзкий хват
и с позором отступает,
в перебранку не вступает;
я же, как душа желает,
увожу овечку в сад
и тотчас бегу назад,
где пастушка отдыхает.
 

III

 
Воротясь, я в сей же миг
слышу безутешный крик:
– «Что за горе мне, злосчастной!
Ах, как мой урон велик!
Злой удел меня постиг!
Радость неги сладострастной
обернулась в час ненастный
этой горестью ужасной!
Не встречали ль меж гвоздик
вы овечку, где родник,
Сервери, сеньор мой ясный?»
 

IV

 
– «Дева милая, она
будет вам возвращена,
ну, а какова награда?»
– «За овечку я сполна
вам, сеньор, воздать должна,
вашей милой стать я рада,
коль нужда, смириться надо».
Привели овцу из сада,
а пастушка: – «Я вольна,
мне не по сердцу цена,
не про вас, сеньор, услада».
 

V

 
– «Стыд вам, дева, и позор
нарушать наш уговор».
– «Каюсь, я хитрила с вами,
так уж водится, сеньор,
вы, скажу я вам в укор,
сотню раз солгали сами;
я смеюсь над хитрецами!
Кто не счёлся в срок долгами,
тот не больно-то хитёр.
Мы умеем дать отпор,
нас не проведёшь словами».
 

VI

 
– «Дева, не делю я пламя
со строптивыми сердцами
и не лягу рядом с той,
что не хочет лечь со мной.
Но должок ещё за вами!»
 

VII

 
– «Вы играете правами,
лишь бы взять любой ценой,
теша умысел дурной.
Пусть рассудит казус мой
Пейре, наш инфант благой».
 

VIII

 
– «Я же доверяюсь даме,
Сверхдостойной и святой,
веря истине простой:
без любви с её дарами
нет услады никакой».
 

Эспингадура

I

 
Пусть ветер лют, и ливни льют,
мужчины сквозь дождь и ветер пройдут,
мужчины сквозь дождь и ветер пройдут.
 
 
Влюблённые все преграды пройдут,
пусть ветер лют, и ливни льют,
а следом и те, кого здесь не ждут,
пусть ветер лют, и ливни льют,
радушной встречи мужья не найдут,
их высмеют дамы и проведут,
пусть ветер лют, и ливни льют,
мужчины сквозь дождь и ветер пройдут,
мужчины сквозь дождь и ветер пройдут.
 

II

 
Дети резвятся и песни поют,
пусть ветер лют, и ливни льют,
бегут по лугам, где цветы цветут,
пусть ветер лют, и ливни льют,
цветы и птицы песни поют,
и птицы поют,
и птицы поют,
пусть ветер лют, и ливни льют,
мужчины сквозь дождь и ветер пройдут,
мужчины сквозь дождь и ветер пройдут.
 

III

 
Мне любо то, что они стерегут,
в доспехах идут,
а путь их крут.
 

IV

 
И я Сверхдостойную славлю тут,
и славу инфанту струны поют,
инфанту Пейре славу поют.
 

«Как тот, что долгий день провёл в скитанье…»

I

 
Как тот, что долгий день провёл в скитанье,
и вдруг его настигла тьма ночная,
и должен он идти сквозь мрак, не зная,
куда ступить, какие испытанья
он встретит, жить ему иль умереть —
так я бреду, и мочи нет терпеть,
когда покажется зари сиянье.
 

II

 
Увы – мне суждено в ночи блужданье!
С пути я сбился, а кругом лихая
лютует ночь; бреду, не разбирая,
что впереди; какие испытанья
мне суждено в ночи преодолеть?
Гроза ярится, хлещет ветра плеть —
зачем же медлишь ты, зари сиянье?
 

III

 
Та ночь, стеснившая моё дыханье, —
то наш обманный век, ловушка злая,
юдоль скорбей – вся наша жизнь земная:
так говорит Священное Писанье.
Дитя, рождаясь в мир, дабы скорбеть,
исходит криком. Боже, дай узреть
мне верный путь! Даруй зари сиянье!
 

IV

 
К возлюбленной подруге на свиданье
не прихожу во мраке никогда я,
отверг я мрак, лишь свету доверяя,
при нём бессильны тёмные деянья;
моя подруга ныне, как и впредь,
не станет перед клеветой робеть.
Кляну я ночь, люблю зари сиянье.
 

V

 
Иной любовник видит наказанье
в приходе утра; страстию пылая,
он жаждет ночи без конца и края
и новый день встречает гневной бранью.
А мне во тьме услады не иметь,
и сердца даже страстью не согреть,
и жду я не дождусь зари сиянья.
 

VI

 
О, донна, ты – зари обетованье,
ты нас ведёшь к добру, звездой блистая,
хвалою освящу свои уста я,
природной красоте посильной данью;
столь совершенна, какова ты есть,
ты для супруга радость, гордость, честь,
опора истины – зари сиянье.
 

VII

 
Хочу заре я песней порадеть —
ведь без неё и дню не заалеть,
не встанет солнце без её сиянья.
 

VIII

 
Хочу я короля Майорки петь,
чьим доблестным делам в веках греметь —
служа ему, пою зари сиянье.
 

Арнаут Каталан

«Я в Ломбардии, бывало…»

 
Я в Ломбардии, бывало,
к милой сердцу приходил —
Донна ласково встречала,
словно я ей тоже мил.
 
 
Как-то раз наедине
с ней шалили мы сначала,
но свершить случилось мне
то, что Донна запрещала.
 
 
С этой встречи всё пропало:
был я мил, а стал немил.
Прежде Донна привечала, —
чем же я не угодил?
 
 
Всё неясно, как во сне.
Ну, за что она серчала?
Я ведь дал понять вполне,
как мила она мне стала.
 

«Боже правый, дух смятен…»

I

 
Боже правый, дух смятен,
отдаюсь в святые руки,
крестные Ты принял муки,
Богоматерью рожден,
не взыщи за смертный грех,
шалость, глупость, стих и смех,
что влачил в ночи пустой.
Сын Мадонны пресвятой,
Христе Боже, будь не строг,
подводя судьбы итог,
дай мне милости простой.
 

II

 
Боже, сердцем сокрушен:
постигал грехов науки
лишь от глупости и скуки,
злобным веком искушен,
слов и дел, коварных вех
даже не упомню всех.
Оттого молю: постой,
Ради Матери святой
Милосерден буде, Бог,
чтобы бедный грешник смог
обрести в тиши покой.
 

III

 
Царь небесный, бури стон,
гром и грохот града гулкий,
рьяных вод поток в излуке,
лишь Тобою приручен.
лишь развяжешь ветра мех,
ввергнет в бездну, в блуд и грех
Искуситель род людской,
в гнет железною пятой.
Человек не одинок.
за его душою – Бог.
Дай мне милости святой.
 

IV

 
Бог мой, тленом обойден,
лгали книжники – о, злюки! —
что глупы и близоруки,
по Писанью воскрешен,
Ты явился без помех
искуплением для всех.
Умоляю день-деньской
со слезами и тоской:
не пускай смерть на порог,
встречусь с ней, настанет срок
под дубовою доской.
 

V

 
Пресвятая, окрылен:
чистотой Твоей от муки,
от беды и от разлуки
силой горней защищен.
Радость, сонм земных утех,
что останутся из тех,
кои красят путь земной —
славить дивный образ Твой,
чтоб, когда мой грозный Бог
призовет меня в чертог,
оказаться пред Тобой.
 

VI

 
Боже, не сочти за грех,
изо всех земных утех
я прошу не клад златой:
жизни скромной и простой.
Стих мой – верности залог.
Он восславить только смог
милосердный образ Твой.