Альманах «Российский колокол» №3 2020

Элегия

 
Перед тобой таков отныне свет,
Но в нем тебе грядущей жатвы нет!
 

Е. А. Баратынский

 
В глухую пору листопада
Снимает лес последний свой наряд.
Лишь сосны с елями одетые стоят,
Что воины, готовые к параду,
А на лугах седеющие травы
Глядят, как обнажаются дубравы.
 
 
Последняя неделя октября.
Сады курятся сизыми дымами,
Гусей последних пролетели стаи.
Их скоро встретят теплые края,
А, в городе оставшись, воробьи
Твердят прохожим правила свои.
 
 
Я это время осени люблю.
Шум городской на тишину меняя,
Иду в поля, где, землю подметая,
Поет мне ветер про судьбу свою,
О том, как он под небом голубым
Гуляет, одиночеством томим.
 
 
Вот мы подходим к берегу реки,
Со вздохом он прощается со мною
И легкою походкой над водою
Уходит вдаль. Лишь солнца огоньки
С волной речною лихо пляшут,
А камыши им головами машут.
 
 
Мост деревянный под ногой скрипит,
Река холодным взглядом провожает,
Смотря внимательно, как лес меня встречает.
Увядший лист мне пропуском летит.
Ловлю его. И чувствую, как ноги
Ведут меня в волшебные чертоги.
 
 
Я среди них. Прикрытая листвой,
К моим ногам тропа лесная жмется.
Дробь дятла из-за чащи раздается
И замолкает, слившись с тишиной.
Так, сон осенний нарушать не смея,
Хранит покой сестрица Берендея.
 
 
В траве увядшей гаснет звук шагов.
Стоят рядами голые осины.
А на ветвях случайной здесь рябины
Краснеют ягоды, как угли от костров.
Последние листы бросают клены:
Багряный, желтый, иногда зеленый.
 
 
Под аркой из орешника ветвей
Я на лесную выхожу поляну,
Где дуб стоит подобно великану.
С кудрявой шевелюрою своей
Вокруг поляны поросль младая
Стоит уныло, на него взирая.
 
 
Приятель старый, видеть рад тебя,
Позволь к стволу щекою прислониться,
Закрыть глаза и в сказке очутиться,
Что в детстве мать читала для меня,
Где кот ученый с цепью золотой
Пел песни для русалки молодой.
 
 
Какие это были времена!
Теперь, к несчастью, времена другие —
Настали годы для Руси лихие.
Увы, мой друг, не та уже страна.
А умный, добрый наш народ
Покорно в рабстве банковском живет.
 
 
Безжалостно изводятся леса,
Поля сжигают тонны гербицидов,
А яд попавших в землю пестицидов
Людские накопили волоса.
И, словно на помойке сорняки,
В начальство пролезают дураки.
 
 
Посредственность здесь выбрана царем,
Порядочность – мишенью для насмешек.
Предательство, как в шахматах из пешек,
Ничтожество здесь делает ферзем.
Текут «мозги» рекою за границу,
Жирует лишь российская столица.
 
 
И только здесь, в обители лесной,
Покой душевный снова обретаю,
Когда ее раз в месяц посещаю
Весною, летом, осенью, зимой.
И к Богу в мыслях обращаюсь я,
Чтоб от людей тот охранял тебя.
 

Поджигатели, или Расстрел в Кремле
(на одноименную картину В. Верещагина)

 
Наследье их из рода в роды —
Ярмо с гремушками да бичь.
 

А. С. Пушкин

 
Висят дымы над русскою землею,
Их раздвигает солнце головой,
Смотря, как расправляется с Москвою
Пожар своею огненной рукой.
 
 
Горят дворцы, мещанские лачуги,
Взрываются военные склады,
И мечутся по улицам в испуге
Чужие исполнители войны.
 
 
Московский Кремль, глядя на это горе,
Безмолвное величие хранит,
Сжимая ружья, на его подворье
Строй гренадеров Франции стоит.
 
 
А перед ними место занимая,
Не чувствуя прохладу от реки,
Своею кровью землю окропляя,
Лежат в различных позах мужики.
 
 
Беседуя поодаль, офицеры
Бросают взгляды на проем ворот,
А там конвой, ступая шагом мерным,
Еще несчастных на расстрел ведет.
 
 
Они идут, в руках сжимая шапки,
Крестясь на золотые купола.
Из-под рубах, изодранных на тряпки,
Побитые виднеются тела.
 
 
О Русь моя, церквами ты покрылась,
Да только снова множатся грехи:
Опять, богатым сотворяя милость,
На смерть идут покорно бедняки!
 
 
Где те, которые приказ отдали страшный
Дома сжигать в оставленной Москве?
В своих именьях восседают важно,
Спокойно рассуждая о войне.
 
 
Что им народ? Овец покорных стадо!
Их можно резать, продавать иль стричь,
А кто не сделает, как им, дворянам, надо, —
Петля на шею, кандалы да бич.
 
 
Четвертый месяц бедствием объята,
Россия изнывает от войны,
Где, защищая собственность богатых,
Идут на смерть их русские рабы…
 
 
Уж двести лет с поры той миновало,
Но тихо стонет русская земля.
Теперь под гнетом мирового капитала —
Хозяина продажного Кремля.
 

Ноябрь
элегия

 
Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной…
 

А. С. Пушкин

 
Забрезжил чуть рассвет. На сонные поляны,
Где желтую траву припудрила роса,
Поднявшись от воды, пошли гулять туманы,
Прибрежные кусты – их скрыла полоса.
 
 
Круг меряет Земля в своем движенье вечном,
И вот уже восток надел платок зари.
Стремится вдаль река полоской бесконечной,
Бледнеют лики звезд в космической дали.
 
 
Светлеет небосвод, внимая лику солнца,
Что медленно встает над спящею землей.
Мерцают в камышах лесных озер оконца,
Да облаков толпа проходит стороной.
 
 
В дубравах тишина. Не слышно птичьих трелей —
Пернатые давно отправились на юг.
И только строгий взгляд седых столетних елей
Смущает наготу безлиственных подруг.
 
 
Ноябрь царит вовсю. Декабрь еще далече.
Октябрь ушел давно с дымами от костров.
Застыли у реки осины, словно свечи,
Средь пестрого ковра упавших с них листов.
 
 
Как море, синева бушует над землею,
Но солнечных лучей не радует тепло.
Прильнула к берегам река своей волною,
Глядя, как ивы к ней склонились тяжело.
 
 
В округе ни души, пустынно, безглагольно,
Не слышен шум толпы и дикий рев машин.
Как дышится легко средь этого приволья,
Где ты в одном лице и раб, и господин.
 
 
Здесь мысли в голове приводятся в порядок.
Мятежная душа находит здесь покой,
Когда среди берез, стоящих стройным рядом,
Проходишь не спеша, шурша сухой листвой.
 

Вечер на Неве

 
Люблю тебя, Петра творенье.
Люблю твой строгий, стройный вид.
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит.
 

А. С. Пушкин

 
Уходит дивное светило,
День забирая за собой.
Лицо Невы позолотило
Своей волшебною рукой,
А золотистою каймою
Чуть приукрасив облака,
Глядит, как катится волною,
Мечтая стать рабой морскою,
В своем течении река.
 
 
Вдали воздушный шар летает,
И в полудреме Летний сад,
Шпиль Петропавловки сверкает,
Смотря, как плавится закат.
Мох одевая, бастионы,
Смирившись с участью своей,
Стоят, как римские колонны,
Храня наследье залов тронных —
Останки русский цесарей.
 
 
И, крепостной собор венчая,
Под небом бархатно-седым
Державный крест рукой сжимает
Золотокрылый херувим,
Послушный ветра дуновенью.
Он, словно сеятель добра,
Достался городу с рожденья,
Чтобы под чаек песнопенье
Следить за детищем Петра.
 
 
Но ход времен неумолимый,
Не повернуть его назад.
Исчезло дивное светило,
Ночь накрывает Петроград.
Гранитный берег покидая,
Иду, не видя за собой,
Как, крест рукою обнимая,
Другой меня благословляет
Парящий ангел над Невой.
 

Осень
элегия

Мужику Седому

(Володе)

 
Пасмурный день. Подморожены утром,
Павшие листья желтеют в траве,
Но, оказавшись в холодной воде,
С небом прощаясь, сверкнут перламутром
И, накрываясь речною волной,
Тихо уходят на вечный покой.
 
 
Словно у девицы тонкие брови,
Берег каймой обнесли камыши.
Летом так были они хороши:
Строем зеленым, как рыцари в брони,
Гордо стояли, подружку храня!
Да заржавела уже их броня.
 
 
Грустно взирая в заречные дали,
Ряд обнаженных осинок стоит.
Снизу на них гладь речная глядит
Да камыши, что согнулись в печали.
Только вороны на ветках сидят,
Крыльями машут, картаво галдят.
 
 
Там вдалеке, за притихшей рекою,
Берег пологий ползет в темный лес.
Поезд вдали промелькнул и исчез,
Дымный оставивши след за собою.
Здесь, шелестя золоченой листвой,
Ель обнимает клен молодой.
 
 
Как я люблю в это царство покоя
Утром осенним входить не спеша!
Там к равновесью приходит душа,
Вход в мир иной чуть открыв предо мною,
Где нет безумства ненужных страстей,
Где не такой ты, какой средь людей.
 
 
Ты и природа. Все честно, открыто.
Зависти черной не видно тени.
Тучи на небе – безвредны они,
Ядом измены они не налиты,
А коль решат пообщаться с тобой,
С мокрой останешься лишь головой.
 
 
Тихо листва под ногами бормочет,
Шепчут, качаясь, мне вслед камыши.
Мысли хорошие в этой глуши
Мне в голове время выстроить хочет,
И, словно стаю крикливых ворон,
Черные мысли они гонят вон.
 
 
Матовым цветом блестит гладь речная,
Тычется в берег лениво волна,
Словно слепая старушка одна
Ощупью стол как стоит проверяет.
Здесь, в безглагольном миру бытия,
Частью природы делаюсь я.
 

Река

 
По синему небу, ветрами гонимы,
Степенно проходят веков пилигримы.
На них смотрит снизу река.
Водою холодной привычно мерцает,
Волною волну, разойдясь, накрывает,
Плескаясь в корнях ивняка.
 
 
Как узник мечтает покинуть темницу,
Река стать свободной извечно стремится.
Ее стерегут берега.
Но только весенние, вешние воды
Дадут ей глоток долгожданной свободы —
Она подается в бега.
 
 
И вот уже мчится стальною стеною,
Сметая, что видит она пред собою,
И в пенном потоке несет.
Но только прорвется в объятья равнины
Река безудержно ревущей стремниной,
Она замедляет свой ход.
 
 
Луга заливные собой обнимая,
Овраги водой до краев наполняя,
Беглянка спешит отдохнуть,
Надеясь на то, что, поспавши немножко,
Озер оставляя на память окошки,
Отправится далее в путь.
 
 
Но в этом ее роковая ошибка.
Вот солнца на небе сверкнула улыбка —
Тепло потянулось к земле,
Которая время сама не теряет
И силу реки по чуть-чуть забирает
В глубокие недра к себе.
 
 
Когда же река наконец-то проснулась,
Кругом оглянувшись, она ужаснулась,
Увидев своих сторожей.
Не может понять, как такое случилось,
Она в берегах, как в тюрьме, очутилась.
Природа смеется над ней.
 
 
И снова, на небо с тоскою взирая,
Где ветер шалит, облака разгоняя,
Река тихо плещет волной.
Обрывистый берег она подмывает,
Песок на пологий она намывает,
На время смирившись с судьбой.
 

Раздумья ночью у окна

 
Правит свой бал нынче зимняя вьюга,
Вальсом проходит по спящим лесам,
Пляшет мазурку с метелью-подругой
По занесенным снегами полям,
Полькой резвится по зимней дороге,
Вместе с кустами выводит фокстрот
И, как медведь, что разбужен в берлоге,
В трубах печных свою песню поет.
В доме тепло. Раскаленная печка
На пол бросает взгляды огня.
Стол у окна. На столе стоит свечка,
Ровно горит и глядит на меня.
Что ты глядишь, мой сосед, молчаливо,
Редко мигая, пускаешь дымок?
Слышишь, как тихо поет, сиротливо
Где-то в углу, пробудившись, сверчок?
Место тебе у окошка досталось
Мир озарять желтоватым лицом.
Может, помочь тебе самую малость,
Взять потушить, чтобы больше осталось
Воска пчелиного в теле твоем?
Или оставить мне эту затею,
Дать догореть тебе, друг, до конца,
Чтобы ценою ты жизни своею,
Сумрак ночной у окошка развеяв,
Скуку и грусть отогнал от лица.
Вот он вопрос философии вечный:
Быть иль не быть, обезглавить – простить.
В войнах страстей и борьбе бесконечной
Люди пытались веками решить.
Сколько трактатов написано ими,
Сломанных судеб, великих имен!
Только на деле решает все ныне
Страж человека – естественный сон.
Вот, подчиняясь его повеленью,
Тянется медленно к другу рука.
Раз – и не стало с ее изволенья
Желтой головки свечи огонька…
Трудно порой философские мысли
В рамки загнать, подчиняя закону:
Нет головы – есть продление жизни
Лишь потому, что сон нужен другому.
 

Птичка

Кате

 

 
Из раскрытой клетки
Выпорхнула птичка
И сидит на ветке,
Пташка-невеличка.
Головою крутит,
Делать что не знает,
Ножками на ветке
Все перебирает.
Может, ей вернуться
В домик, за решетку,
Пусть свободы мало,
Да еды в охотку.
Некого бояться —
Пой да пей водицу.
Кошке не добраться,
Лишь во сне ей снится.
Или, может, все же
Полететь на волю?
Жизнь одна дается —
Так прими раздолье.
Пусть сама за кормом
Будешь отправляться,
От ворон да кошек
Прятаться, спасаться.
Но зато с другими
Птичками на воле
Будешь заливаться
В многогласном хоре.
А когда осенний
Лист на землю ляжет,
Путь на юг далекий
Предков зов подскажет.
Что же делать птичке?
Трудно ей решиться.
На поля податься?
В клетку возвратиться?
Долго размышляла
Птичка у окошка.
Тут ее поймала,
Ну и съела кошка.
 
 
Так и мы порою,
Выбрать что не зная,
Ищем лучшей доли,
Счастье лишь теряя.
 

В лесу осенью

 
И Осень тихою вдовой
Вступает в пестрый терем свой.
 

И. А. Бунин

 
Застеленный ковром малахитовым
Мягкотело-пушистого мха,
Лес встречает, как мальчик воспитанный,
Появленье осеннего дня.
 
 
Багровеет от радости папортник,
Видя взгляды нарядных осин.
Так слугою назначенный лапотник
Вдруг представил, что он господин.
 
 
Золотисто-багряно-лиловые,
Молодые деревья стоят
И на поросль, что рядом, зеленую
Свысока, улыбаясь, глядят.
 
 
Три сестры, три мохнатые ели
Устремились в объятья небес,
И как птицы они бы взлетели,
Да за корни держит их лес.
 
 
Их подружки, поодаль стоящие,
Уже с этим смирились давно
И, как зрители, фильмы смотрящие,
Созерцают на небе кино.
 
 
Но пока там картина обычная:
Из седых облаков пелена,
Что для осени дело привычное,
А точнее, конца сентября.
 
 
В одиночестве гордом береза
Золотой примеряет наряд.
Ее листья, по прошлому слезы,
На свиданье с землею летят.
 
 
Дню осеннему искренне радуясь,
Упивается лес тишиной.
На березу нарядную жалуясь,
Говорят ели грустно со мной.
 

Среди волн

 
Суровым отблеском ножа
Сверкнешь ли, пеной обдавая?
Нет! Ты не символ мятежа,
Ты – Смерти чаша пировая.
 

В. В. Гофман, 1904 г.

 
Шторм угасает. Черное море
Волны о скалы дробит.
Ветер резвится в бескрайнем просторе
И, завывая, свистит.
 
 
Тучи нависли над самой водою,
А в это время вдали
Чистое небо блестит полосою.
(Как его ждут корабли!)
 
 
Но, не желая покою сдаваться,
Дыбится в море волна,
С нею другие встречаться боятся —
Их не жалеет она.
 
 
Пену с подружек гребнем сбивая,
Мчится волна на скалу.
Цвет бирюзовый на синий меняя,
Рвется она в вышину.
 
 
Вот и скала, созиданье гранита,
Смотрит волна на нее.
Верится ей, что не будет убита.
Жизнь так прекрасна ее!
 
 
Рокот. Удар. Туча брызгов соленых
Радостно в небо взвилась,
А по скале в погребальных колоннах
К морю вода подалась.
 
 
Так и не стала бегунья отважной.
Ей подражателей нет!
Море уже перестало быть страшным,
Темный меняет свой цвет.
 
 
Ветер лениво гуляет в округе,
Медленно волны идут
И о своей своенравной подруге
Тихую песню поют.
 

Наполеон на острове Святой Елены

 
Есть остров на том океане —
Пустынный и мрачный гранит;
На острове том есть могила,
А в ней император зарыт.
 

М. Ю. Лермонтов

 
В рассветный час, когда в лучах зари
На небе темном тучи поредели
И волны океана посветлели,
При этом силы сохранив свои,
На берег мчась, как конница, лавиной,
Там, на скале с обрывистой вершиной,
У края пропасти явился человек.
 
 
Сложив на грудь, как к погребенью, руки,
Подставив ветру хмурое лицо,
Он встал в молчанье. Океана звуки
Неслись наверх, не трогая его.
А взгляд, с надеждой устремленный вдаль,
Гнал из души по Франции печаль,
Которую забыть никак не мог.
 
 
И память мысленно несла его туда,
Где виноградники вползали в города,
Полоски рек светились средь полей,
Где жил народ, забывший лязг цепей,
Народ, который ему преданно служил,
Кого на битвы за собой водил
Для славы Франции и славы для себя.
 
 
Как океана грозные валы,
Что к берегу стеною надвигались,
Его солдаты пред врагом являлись
И, обратив к нему всеобщий взор,
Под крики громкие «Vive l’empereur!»
Навстречу смерти дружно устремлялись,
Даря ему победы славный миг.
 
 
Но где теперь твои сыны, мессия,
Кем восхищался, посылая в бой?
В полях заснеженной непонятой России
Они остались, брошены тобой.
А ты, привыкнув к озаренью славой,
Решил продолжить с воинской забавой.
Но Ватерлоо прокричало: нет!
 
 
И вот теперь среди морской пустыни
Почетный пленник ты своих врагов.
Твои друзья… А были ли такие
Средь тех, кто жаждал власти и чинов?
Стал император – сразу полюбили,
А как низложен – то уже забыли.
У нас не любят падших цесарей!
 
 
Для всех у жизни есть свои уроки,
Меняется со временем народ,
У памяти людской бывают сроки,
Как и беспамятство, что у людей живет.
Но к чести Франции, любимой так тобой,
Ты, полководец, для нее герой.
Но не в России, где ты воевал…
 

Борис Страхов

Родился в 1937 году в Москве. Музыкант, учитель музыкальной школы. Творческий багаж: отрифмовал популярные сказки Николая Носова, Льюиса Кэрролла, Александра Волкова, на их основе написаны стихотворные сценарии. Создал стихотворные варианты двух повестей А. С. Пушкина: «Египетские ночи» и «Пиковая дама», стихи философской направленности, тематические письма.

Две поэмы: «Раздумья», «Сентенции». И труд всей творческой жизни – «Философский ликбез (критика философской мысли)».

Неправильный народ

 
Неправильный народ,
Неправильный правитель.
Неправильно живет,
Неправильный воитель.
 
 
И дышит он неверно,
И смотрит он не так,
И говорит он скверно,
Не слышит нас никак.
 
 
Дебильные традиции
Он охраняет рьяно,
Но меньшинства амбиции
Не признает упрямо.
 
 
И гомосексуальные
Не приняты права.
Истории на свалке
Ему лежать пора!
 
 
Такую ахинею
Мне иносми твердят.
Я к ним вопрос имею:
Причина в чем, «друзья»?
 
 
Неправильный народ
неправильно живет!
 
 
Опять уперлись в deja vu:
«Живет неправильно народ
И не по правилам воюет», —
Рефрен нам Запад все поет.
 
 
Европы главная беда —
Не может уяснить никак:
Не так ведем войну всегда?
Об этом помнит Бонапарт!
 
 
Хотел на север сдвинуть Русь!
Но получил пинок под зад:
Бежал «смоленочкой», как трус,
В Париже – казаков парад!
 
 
Ефрейтор, Адик Шикльгрубер,
Союз попробовал на зуб —
С башкой простреленной он умер,
В канаве догорает труп.
 
 
Разгромлен беспощадный враг,
Фашизму наступил конец,
И над рейхстагом красный стяг —
Триумфа русского венец!
 
 
Неправильный народ
неправильно воюет!
 
 
Нацизм, «Майн кампф» и холокост
Европой принят благосклонно,
У Чемберлена план был прост:
Что просит фюрер – дать покорно.
 
 
«Адольф пусть Сталина грызет,
Война пылает на Востоке,
Она в Европу не придет», —
Мечтали Запада пророки.
 
 
Но Адик слушал Риббентропа.
Военный замысел широк:
Снача захватил Европу,
Потом лишь двинул на Восток.
 
 
Европы роль в войне постыдна:
Направив враль продажных СМИ,
Черня Россию – совесть видно, —
Так глушат наши все враги.
 
 
Истории фальсификат
Флаг держит Польша и прибалты,
Идет вранья большой накат,
И поддержал Зеленский гвалт.
 
 
Вот почему шум-гам творим
Вокруг истории войны?
Удобно прятать так за ним
Фашизма явные следы:
 
 
Европы праведный народ
Историю нещадно врет!
 
 
Пришла всемирная беда,
Где косит «ковид» все народы,
Пришла внезапно, как всегда, —
План очищения природы.
 
 
Попробуем считать потери:
Обходит нас Европа здесь,
Отстать и в этом мы посмели —
Как Запад негодует весь!
 
 
Какой неправильный народ!
Неправильно он даже… мрет.
 
 
Весь Запад – ненависть и злость,
На нас льет лживые потоки.
Из пепла Русь моя встает
В весьма ускоренные сроки!
 
 
Давно известно, это точно:
Европа жаждет сотни лет
Порвать Россию в мелки клочья —
Извечный это их завет.
 
 
Войной им Русь теперь не взять!
Придется только изнутри
Ее стараться раскачать —
Мечтают наши все враги.
 
 
Иудин грех всегда в почете,
Отчизну чтоб «за серебро»
Продать, везде таких найдете —
Плевать, что будет с ней потом.
 
 
На мельницу чью льете воду,
Вновь выходя на свой протест?
Всем ясно: Западу в угоду,
Чтоб выполнить коварный тест.
 
 
Так мерзкой мысли ради вы
Свою Отчизну, Родину и Мать —
Стремленье есть, – ее в крови
Готовы утопить и растерзать.
 
 
За Путина, за Мир, за Русь!
Он правит нами двадцать лет!
Таким правителем горжусь!
Мой злопыхателям ответ.
 
 
Мир повернул на новый лад,
Для всех народов он – мессия.
Всей жизни на земле гарант,
А посему: Vivat Россия!
 
 
Так чей неправильный народ?!
И кто неправильный правитель?!
 

Москва, 16 мая 2020 г.

Антону Дельвигу и его друзьям

Посвящается 190-летию

«Литературной газеты»

 
Антона Дельвига талант
Есть уникальное явленье.
Свидетельства представить рад,
Чтоб подтвердилась точка зренья.
 
 
Душа поэта велика,
Объята времени громада,
С ним говорила сквозь века
Стихами Древняя Эллада!
 
 
Воображения ключи
Даны для зримого примера.
В лицейской зале вновь звучит
Язык Эсхила и Гомера.
 
 
Покорный музам и мечтам,
Экспромт читает юный гений,
Внимает дерзостным устам
Читатель прочих поколений.
 
 
Пилада слог, Оресту весть,
Звенела лира над лугами.
Подростку выпадает честь
«Делиться вечностью с богами»!
 
 
В служенье слову сила наша,
Питает знания горстями.
Вильгельм, Антон, Иван и Саша
Остались верными друзьями…
 
 
Дуэлью завершился смех,
Известна Сашина манера,
Любил разыгрывать он всех,
В делах любых должна быть мера.
 
 
Лицейскому народу ясно:
Немного Кюхля глуховат —
Предмет для колкостей прекрасный,
Но сам «объект» тому не рад.
 
 
И Кухля ставит себе цель:
Их прекратился чтоб поток,
Он вызвал Сашу на дуэль —
Успеха видел в этом толк.
 
 
Дуэль, похожая на фарс,
Скорее, на смешной конфуз.
Вот результат ее как раз —
Пробит у Дельвига картуз.
 
 
«Я ограничу к шуткам страсть, —
Так про себя сказал поэт. —
Как в картах, нужна смены масть!»
И выстрел не звучал в ответ.
 
 
Заряд иной попал в картуз,
Хранит история страницы,
Наш «соловей» покинул куст,
В бессмертье выпущена птица!
 
 
Возможно, Дельвиг и со мною
Имел когда-то тоже связь.
Я в детство дверь сейчас открою —
Ее там поищу как раз.
 
 
Рояль, Зарядье, сын и мама,
Алябьев, песня «соловья»,
Поет молоденькая дама —
В ней Дельвиг трели слов ваял!
 
 
Но это было так давно…
Курантов Спаса башни «глаз»
Через огромное окно
Взирал внимательно на нас.
 
 
Эллады ранней сонм богов
Антон знал лучше лицеистов,
Что отразил в стихах потом —
Младенчества их образ чистый.
 
 
Народных песен взяв узор,
Им подражал весьма похоже:
Не различить нам до сих пор,
Коли сравнить – одно и то же.
 
 
Связь с Дельвигом любой найдет
И через песню «соловья».
Свидетель – детства эпизод,
Уверен в этом очень я.
 
 
В чем Пушкин с Дельвигом слились?
Их чувства двигались навстречу
В единый мысли организм,
Что подтвердилось дружбой вечной!
 
 
Так Саша выразил любовь
Оригинальным изреченьем,
Связав несовместимость слов:
Антон – сын «лени вдохновенья»!
 
 
Но время подвести итог:
Святой поэта есть удел
Чрез мысли гениальных строк
Объединять сердца людей!
 
 
«ГазетаЛит» – культпатриарх!
Хранит свой почерк двести лет.
И Дельвиг был бы очень рад,
Узнав об этом как поэт!
 

Москва, май 2020 г.