Уголовно-процессуальное законодательство РФ 2001-2011

– установлено исключительное право суда избирать меру пресечения в виде залога;

– установлен минимальный размер залога в денежной форме применительно к категории преступления;

– введен перечень требований к недвижимому имуществу, предоставляемому в качестве залога;

– предусмотрено, что суд устанавливает срок внесения залога и последствия его нарушения.

Следует отметить, что возможности суда применять институт залога при самой идеальной его законодательной регламентаций ограничены имущественным положением обвиняемого.

Во всяком случае в силу различных причин применение меры пресечения в виде залога крайне ограничено. Так, в 2009 г. судами было рассмотрено лишь 674 ходатайства о применении этой меры, из которых 598 было удовлетворено.

Наиболее часто законодатель в течение истекшего десятилетия обращался к регламентации такой меры пресечения, как заключение под стражу⁴.

Из числа изменений, внесенных в ст. 108 УПК РФ, отметим следующие.

Федеральным законом от 29 декабря 2009 г. № 383-ФЗ была исключена возможность заключения под стражу подозреваемого, обвиняемого в преступлениях, совершенных в сфере предпринимательской деятельности и предусмотренных статьями 159 (мошенничество), 160 (присвоение или растрата), 165 (причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием).

Заключение под стражу запрещено также при обвинении в совершении преступлений, предусмотренных главой 22 УК РФ (преступления в сфере экономической деятельности). Из сорока статей, содержащихся в этой главе, при обвинении в тридцати из них заключение под стражу в качестве меры пресечения применять запрещено (ч. 1¹ ст. 108 УПК РФ).

В связи со сказанным нельзя не отметить, что дифференциация процедурных правил была установлена и в ст. 100 УПК РФ, в которой предусмотрена зависимость срока предъявления обвинения задержанному подозреваемому от квалификации расследуемого деяния.

Если первоначально закон предусматривал только три вида решений, которые может принимать суд в результате рассмотрения ходатайства об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу (удовлетворение ходатайства, отказ в нем, отложение рассмотрения на срок до 72 часов), то Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ предоставил суду еще и право, отклонив ходатайство, избирать меру пресечения в виде залога или домашнего ареста.

Федеральный закон от 29 декабря 2010 г. № 434-ФЗ дополнил основания изменения меры пресечения в виде заключения под стражу на более мягкую выявлением у обвиняемого (подозреваемого) тяжелого заболевания, препятствующего его содержанию под стражей (ч. 1¹ ст. 110 УПК РФ).

Закон различным образом формулирует условия при наличии которых возможно заочное, т. е. в отсутствии обвиняемого, рассмотрение ходатайства о применении меры пресечения в виде содержания под стражей, с одной стороны, и продление ее действия – с другой.

Заочно избрать указанную меру пресечения суд имеет право только в случае объявления обвиняемого в розыск (ч. 5 ст. 108 УПК

РФ). Что же касается рассмотрения ходатайства о продлении срока содержания под стражей, то оно возможно в отсутствие обвиняемого как в случае его нахождения на стационарной судебно-психиатрической экспертизе, так и при наличии «иных обстоятельств, исключающих возможность его доставления в суд» (ч. 13 ст. 109 УПК РФ).

Эта формулировка закона, отсутствовавшая в первоначальном тексте, была введена Федеральным законом от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ и допускает чрезмерно широкое толкование.

Вскоре после вступления УПК РФ в силу он был дополнен положением, согласно которому не допускается возложение полномочий по рассмотрению ходатайств об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей на одного и того же судью на постоянной основе (Федеральный закон от 29 мая 2002 г. № 58-ФЗ).

В законе (ст. 63 УПК РФ), к сожалению, отсутствует запрет участвовать в рассмотрении дела судье, который принимал решение по заявленному обвинением ходатайству об избрании меры пресечения. Это создает опасность, во-первых, преждевременного формирования у судьи убеждения в виновности обвиняемого (трудно представить, что судья заключает под стражу человека, предполагая его невиновным), а во-вторых, в таком случае вынесение оправдательного приговора или прекращения дела по реабилитирующим основаниям означает, что судья признает ошибочность своего собственного решения, принятого на досудебных стадиях процесса.

Наконец отметим еще одно изменение законодательной регламентации применения мер процессуального принуждения.

Часть первая ст. 115 УПК РФ после принятия Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 153-ФЗ расширила основания наложения ареста на имущество. Если в ранее действовавшей редакции закона было только одно основание применения этой меры – обоснованное предположение, что имущество добыто в результате преступления, то таким основанием стало и предположение о том, что имущество использовалось или предназначалось для использования в качестве орудия преступления либо для финансирования терроризма, организованной группы, незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации).

Изменения, внесенные в раздел III «Доказательства и доказывание» УПК РФ касаются различных аспектов установления обстоятельств, на основе которых выносится судебное решение.

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что при особом порядке судебного разбирательства предмет доказывания меняется кардинальным образом.

Этот порядок предусматривался и в первоначальном тексте закона и заменял установление фактических обстоятельств дела, указанных в ст. 73 УПК РФ, удостоверением осознанности и добровольности согласия обвиняемого с предъявленным ему обвинением. Как отмечалось, Федеральным законом от 29 июня 2009 г. № 141-ФЗ был введен новый институт: особый порядок принятия судебного решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве.

Применение указанного института возлагает на суд обязанность устанавливать:

1) характер и пределы содействия подсудимого следствию в раскрытии и расследовании преступления, изобличении и уголовном преследовании других соучастников преступления, розыске имущества, добытого в результате преступления;

2) значение сотрудничества с подсудимым для раскрытия и расследования преступления, изобличения и уголовного преследования других соучастников преступления, розыска имущества, добытого в результате преступления;

3) преступления или уголовные дела, обнаруженные или возбужденные в результате сотрудничества с подсудимым;

4) степень угрозы личной безопасности, которой подвергались в результате сотрудничества со стороной обвинения подсудимый, его родственники и близкие лица;

5) обстоятельства, характеризующие личность подсудимого и обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание (ч. 4 ст. 317⁷ УПК РФ).

От суда также требуется удостовериться, во-первых, в правильности позиции прокурора, и во-вторых, что досудебное соглашение о сотрудничестве было заключено добровольно и при участии защитника (ч. 2 ст. 317⁶ УПК РФ).

Изменение круга обстоятельств, подлежащих установлению в суде, внесло существенные перемены и во всех структурных элементах процесса доказывания.

Исчезло судебное исследование доказательств, что сужает сферу действия принципа непосредственности и устности (ст. 242 УПК РФ). Решение о виновности подсудимого принимается на основе сообщения прокурора, которое основано на решении следователя, единственного субъекта непосредственно воспринимавшего информацию о фактических обстоятельствах дела.

Следует отметить также, что суд принимает решение о соглашении с обвиняемым на основе не только доказательств, содержащихся в уголовном деле, но и материалов, подтверждающих соблюдение обвиняемым условий и выполнение обязательств, предусмотренных соглашением. Это не исключает присутствие в указанных материалах оперативно-розыскных данных.

Такая процедура судебного рассмотрения дела является закономерным следствием как состязательного построения судопроизводства (прокурор является «хозяином» предъявляемого обвинения), так и диверсификации процессуальных форм разрешения дела.

Следует подчеркнуть при этом, что закон сохраняет за судом право в случае возникновения каких-либо сомнений как в соблюдении условий рассмотрения дела в особом порядке, так и в обоснованности предъявленного обвинения материалами предварительного расследования, по собственной инициативе (как и в случае изменения позиции сторон) вынести постановление о прекращении особого порядка судебного разбирательства и назначении рассмотрения уголовного дела в общем порядке (ч. 1 ст. 317⁷, ч. 6 ст. 316 УПК РФ).

Предмет доказывания по уголовным делам в отношении несовершеннолетних был дополнен Федеральным законом от 28 декабря 2010 г. № 427-ФЗ, в силу которого к обстоятельствам, подлежащим установлению, было также отнесено наличие или отсутствие у несовершеннолетнего заболевания, препятствующего его содержанию и обучению в специальном учебно-воспитательном учреждении закрытого типа (ч. 3 ст. 421 УПК РФ).

Применительно к видам доказательств за истекшее десятилетие было лишь одно изменение: их перечень был дополнен заключением и показаниями специалиста (п. 3¹ ч. 2 ст. 74 УПК РФ).

Круг следственных действий был дополнен, как уже указывалось, получением информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (ст. 186¹ УПК РФ).

Федеральный закон от 20 марта 2011 г. № 39-ФЗ детализировал проведение допроса свидетеля путем использования систем видео-конференц-связи.

Федеральный закон от 2 декабря 2008 г. № 226-ФЗ разрешил в случаях, не терпящих отлагательства, проводить освидетельствование до возбуждения уголовного дела (ч. 1 ст. 179 УПК РФ).

Расширился круг дел, при расследовании которых разрешается контроль и запись переговоров. Если раньше его использование было возможно лишь по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях, то Федеральный закон от 24 июля 2007 г. включил в их число и дела о преступлениях средней тяжести (ч. 1 ст. 186 УПК РФ).

Ряд изменений законодательных положений связаны с их уточнением, исключающим различное толкование на практике. Так, содержащийся в первоначальном тексте УПК РФ в качестве обязательного элемента обвинительного заключения (акта) перечень доказательств был дополнен Федеральным законом от 9 марта 2010 г. № 19-ФЗ указанием на необходимость краткого изложения их содержания (п. 5, 6 ч. 1 ст. 220, п. 6 ч. 1 ст. 225 УПК РФ).

Приведенный перечень изменений и дополнений уголовно-процессуального закона не дает возможности однозначно оценить их направленность. При этом необходимо учитывать сохраняющуюся стабильность правоприменительной практики, т. е. незначительность ее трансформации как до, так и после принятия УПК РФ 2001 г., о чем свидетельствуют данные уголовно-судебной статистики.

Согласно этим данным распределение итоговых решений суда по уголовным делам, как правило, изменялось в пределах пяти процентов.

Так, доля оправданных в общем числе лиц, в отношении которых вынесен приговор, превысила один процент лишь в 2005 г. (1,1 %).

Доля лиц, приговоренных к лишению свободы, в общем количестве осужденных колебалась в пределах трех процентов.

Вместе с тем доля лиц, дела которых прекращены, достаточно резко колебалась, достигнув в 2007 г. 37 % (в 1999 г. она составляла 12,4 %), а затем снизившись до 22,6 % (2010).

Доля осужденных, приговоренных к лишению свободы, в истекшее десятилетие достигло максимума в 2004 г. (35,6 %), а минимума – в 2010 г. (30,4 %), т. е. колебалась в пределах пяти процентов.

Следует учитывать и грядущие с 1 января 2013 г. изменения апелляционного, кассационного и надзорного производства, анализ которых выходит за рамки настоящей статьи.

Все отмеченные обстоятельства приводят к выводу, что законодательная модель уголовного судопроизводства не может быть признана устоявшейся, а ее формирование – завершенным.

ПРИМЕЧАНИЯ

СЛЕДУЮЩАЯ ЧАСТЬ >>

<< ¹ >> Михайловская И. Б. – д-р. юрид. наук, проф., зав. сектором проблем правосудия Института государства и права РАН.

<< ² >> Дореволюционное российское законодательство после 1864 г. то сужало, то расширяло подсудность суда присяжных, что подробно рассматривается в монографии А. В. Верещагиной «Становление и развитие уголовной юстиции России (дореволюционный период)». Владивосток. Издание ВГУЭС. 2009.

<< ³ >> См.: Михайловская И. Б. «Процессы управления в судебной системе» М., 2011. С. 83 и сл.

<< ⁴ >> Изменения и дополнения в ст. 108–110 УПК РФ вносились Федеральными законами от 29 мая 2002 г. № 58-ФЗ, 24 июля 2002 г. № 98-ФЗ, 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ, 8декабря2003 № 161-ФЗ, 5 июня2007 г. № 87-ФЗ, 3декабря2004 г. № 323-ФЗ, 2 декабря 2008 г. № 226-ФЗ, 29 декабря 2009 г. № 383-ФЗ, 7 апреля 2010 г. № 60-ФЗ, 1 июля 2010 г. № 132-ФЗ, 22 июля 2010 г. № 155-ФЗ, 23 декабря 2010 г. № 433-ФЗ, 28 декабря 2010 г. № 404-ФЗ, 29 декабря 2010 г. № 434-ФЗ.

Алексеева Л. Б.¹
ЗАЩИТА ПРАВ И ЗАКОННЫХ ИНТЕРЕСОВ ПОТЕРПЕВШИХ ПО УПК РФ И В РЕШЕНИЯХ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ

Главная задача, которую необходимо было решить законодателю при принятии УПК РФ, регулирующую процедуру разрешения наиболее острых конфликтов, возникающих между государством и личностью, состояла в том, чтобы привести эту процедуру в соответствие с Конституцией РФ и международными нормами в области прав и свобод человека. Поэтому естественно, что на содержание УПК РФ существенное влияние оказали и продолжают оказывать практика как Конституционного Суда РФ, так и Европейского суда по правам человека, содержащие в своих решениях интерпретацию и оценку процессуальных норм и институтов с позиции Конституции РФ и общепризнанных принципов и норм международного права.

Центральным уголовно-процессуальным отношением является отношение между органами и должностными лицами, ответственными за ход и результат процесса и лицом, обвиняемым в совершении преступления. Степень защищенности прав и свобод человека, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, всегда выступала индикатором демократичности и цивилизованности уголовно-процессуальной процедуры². Общепринятым на сегодняшний день является и тезис о том, что наиболее соответствующей формой уголовного процесса, отвечающей вызовом демократического правового государства, функционирующего на основе принципа разделения властей и объявившего защиту прав и свобод человека высшей ценностью, является состязательная форма разрешения уголовно-правового конфликта. Поэтому неудивительно, что указанная идея приобрела конституционно-правовой статус (ч. 3 ст. 123). Построение уголовно-процессуальных отношений на основе принципа состязательности актуализировало теорию процессуальных функций, в основе которой положено деление участников процесса на группы по такому существенному признаку, как противоречивость процессуальных интересов, в силу чего появляются такие структурные образования, как стороны, требующие наличия нейтрального и независимого от сторон суда, осуществляющего функцию разрешения возникшего правового конфликта, т. е. функцию правосудия.

Поскольку состязательная форма процесса имеет многовековую историю, то А. В. Смирнов совершенно справедливо отмечает, что «публичная состязательность постиндустриального периода общественного развития уже не то, что частно-исковая состязательность XIX века»³. Более того, состязательность в публичном по своему характеру уголовном процессе, которая должна функционировать с учетом всех конституционных принципов и норм международного права в области прав человека, вносит существенные коррективы в традиционную структуру уголовно-процессуальных отношений, на которой зиждется принцип состязательности. Проблема в том, что указанная структура ориентирована исключительно на разрешение конфликта между государством и лицом, обвиняемым в совершении преступления, а потому не учитывает конфликта, который может иметь место между государством и жертвой преступления. А этот конфликт реален и тоже, согласно ст. 52 Конституции РФ, должен быть разрешен судом. Это обстоятельство постоянно вносит свои коррективы в интерпретацию принципа состязательности, осуществляемую в том числе Конституционным Судом РФ. К сожалению, позиция Конституционного Суда РФ по этому вопросу оказалась недостаточно последовательной, а поскольку далеко не все его решения приобрели надлежащую процессуальную форму, то перед законодателем стоит непростая задача их системного осмысления. Именно этому и посвящена данная статья.

Затронутая нами проблема защиты прав жертв преступлений оказалась непосредственно связанной с такими остро дискуссионными проблемами, как роль суда в состязательном процессе, а также вечной для процессуальной науки проблемой истины. С одной стороны, именно суд должен обеспечить конституционные права жертвы преступления, а с другой стороны, такие полномочия суда могут быть расценены как побуждение к активной деятельности, особенно когда речь идет о таком тяжеловесе, как сторона обвинения, представленная органами государственной власти, которая априори является более сильной, поскольку располагает несравненно большими как организационными, так и процессуальными ресурсами по сравнению со стороной защиты. Такое фактическое неравенство, безусловно, учитывается законодателем, который предоставляет стороне защиты определенные процессуальные преимущества. Поэтому если рассматривать органы государственной власти, осуществляющие функции обвинения, как достаточно сильную и самодостаточную, а потому эффективно функционирующую сторону в споре со стороной защиты, то проблем с защитой прав и законных интересов жертв преступлений, казалось бы, вообще не должны возникать. Поэтому она в классической теоретической концепции состязательной формы процесса и не возникает. Однако реальность свидетельствует о том, что органы государственной власти, на которые возложена публично-правовая обязанность по осуществлению функции обвинения и тем самым защиты прав жертв преступлений, далеко не всегда добросовестно и эффективно выполняют указанные обязанности. Отсюда и возникают проблемы, связанные с защитой гарантированных Конституцией РФ прав потерпевшего на доступ к правосудию и возмещению причиненного ему материального и морального вреда, которые должны обеспечиваться правосудием (ст. 52 Конституции РФ).

Как законодатель, так и Конституционный Суд РФ попытались решить эту проблему не в рамках принципа состязательности, а именно на основе конституционного принципа защиты прав и свобод человека. Однако оказалось, что последовательно совместить действие указанных принципов крайне сложно.

Если иметь в виду международные нормы о защите прав человека и основных свобод, то из текста ст. 6 Европейской конвенции и ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах буквально не следует, что международные нормы гарантируют жертвам преступлений право на доступ к правосудию и справедливое судебное разбирательство в рамках уголовного процесса. Поэтому первоначально Европейский суд исходил из того, что у потерпевшего нет права требовать возбуждения уголовного дела. Если потерпевший выдвигает требование о компенсации причиненного ему вреда, то данный процесс для него является «спорами о гражданских правах и обязанностях» и он пользуется всеми правами, предусмотренными п. 1 ст. 6 Конвенции. Такая позиция Суда подвергалась критике в особых мнениях отдельных судей, которые не соглашались с тем, что права жертв преступлений должны существенным образом зависеть от того, заявляют они гражданский иск или их намерение заключается только в том, чтобы добиться справедливого осуждения обвиняемого.

В 80-х годах ХХ века в международном праве стало уделяться большое внимание правам жертв преступлений. Генеральная Ассамблея ООН Резолюцией 40/34 от 20 ноября 1985 г. приняла Декларацию основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью, в которой говорится, что потерпевший должен иметь право на доступ к механизмам правосудия и скорейшую компенсацию причинения вреда. В этом же году Кабинет министров Совета Европы принял рекомендацию «О положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса». В ее преамбуле специально подчеркивается, что данные рекомендации выработаны исходя из того, что цели системы уголовной юстиции традиционно формулируются применительно к отношениям между государством и правонарушителем, в результате этого функционирование такой системы иногда может осложнять проблемы, возникающие у потерпевшего, а не способствовать их разрешению.

Между тем основной функцией уголовной юстиции является обеспечение нужд и защита интересов потерпевшего. Исходя из того что необходимо в большей мере учитывать потребности потерпевшего на всех стадиях уголовного процесса, Кабинет министров рекомендовал государствам – членам Совета Европы пересмотреть их законодательство и практику по ряду направлений. В частности, в Рекомендации указываются меры, которые необходимо предпринять в целях возмещения потерпевшему причиненного ему вреда.

Очевидно, не без влияния новых подходов к защите прав жертв преступлений со стороны международного права в России впервые указанные права приобрели конституционно-правовой статус, а ст. 6 УПК РФ защиту прав потерпевшего обозначила в качестве назначения уголовного судопроизводства. Указав в ч. 1 ст. 6 УПК РФ, что назначение уголовного судопроизводства состоит в защите прав и законных интересов потерпевшего, законодатель тут же указал и на защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод. Рассматривая назначение уголовного судопроизводства в свете защиты прав личности, И. Б. Михайловская, как и многие другие авторы, отмечает, что «речь в первую очередь должна идти о защите прав и законных интересов тех личностей, против которых осуществляется уголовное преследование»⁴. С этим, безусловно, нужно согласиться. Однако как быть со второй личностью? О защите ее прав и законных интересов нужно позаботиться во вторую очередь? В принципе, если принять во внимание, что «поставлено на карту» как в ходе, так и в результате разрешения уголовно-правового конфликта для обвиняемого и потерпевшего, то такой ответ возможно был бы правильным и справедливым. Однако процедура разрешения указанных противоречий происходит одновременно, и принимаемые решения всегда свидетельствуют о том, в чьих интересах оно принято. Если интересы потерпевшего ограничиваются возмещением ему материального вреда, то по делам небольшой и средней тяжести закон предоставляет ему право примириться с обвиняемым, если обвиняемый возместил причиненный вред. Такой исход разрешения уголовно-правового конфликта со всех точек зрения является наиболее благоприятным. Естественно, что если примирение состоялось и причиненный вред потерпевшему возмещен, то интересующие автора проблемы не возникают. Если же примирение не состоялось или оно в силу закона не предусмотрено, то необходимо определить, в чем заключается право потерпевшего на доступ к правосудию и восстановлению в правах.

Как не раз отмечал Конституционный Суд РФ, любое посягательство на личность, ее права и свободы является одновременно и наиболее грубым посягательством на человеческое достоинство, поскольку человек как жертва преступления становится объектом произвола и насилия. Государство, обеспечивая особое внимание к интересам и требованиям потерпевшего от преступления, обязано способствовать устранению нарушений его прав и восстановлению достоинства личности. Говоря о защите и восстановлении достоинства личности потерпевшего, Конституционный Суд РФ вкладывает в это понятие и «установление истины по делу, изобличение преступника и справедливое воздаяние за содеянное».⁵ Однако когда речь идет о конкретных полномочиях суда по защите указанных прав потерпевшего, то позиции Конституционного Суда РФ оказываются непоследовательны и противоречивы.

Реализация обязанности государства по защите прав потерпевшего лежит на стороне обвинения, т. е. на органах и должностных лицах, обязанных в каждом случае обнаружения признаков преступления возбудить уголовное дело и принять определенные законом меры по установлению события преступления и изобличению лица, его совершившего (ч. 1 и 2 ст. 21 УПК РФ). Этим и обеспечивается на стадии предварительного следствия право потерпевшего на доступ к правосудию и возмещение причиненного вреда. Поэтому если органы и должностные лица, осуществляющие функции обвинения, заинтересованы в раскрытии преступления, изобличении лица, его совершившего, и принимают все предусмотренные законом меры, то необходимость в судебной защите прав потерпевшего на стадии предварительного следствия не возникает. А когда все же такие проблемы возникают, то законодатель предоставил право потерпевшему обращаться в суд за защитой своих прав в порядке ст. 125 УПК РФ. Однако, в силу того что судебный контроль на стадии предварительного следствия осуществляют те же судьи, что и в случае поступления уголовного дела с обвинительным заключением в суд для рассмотрения его по существу, их полномочия по судебному контролю в порядке ст. 125 УПК РФ настолько ограничены, что практически этот институт оказался недееспособным. На неэффективность судебного контроля на досудебной стадии процесса обращают внимание все научные и практические работники. Но если у обвиняемого, который считает себя невиновным или виновным в менее тяжком преступлении, есть шанс добиться справедливости при рассмотрении уголовного дела по существу, то у потерпевшего, который полагает, что в отношении его было совершено более тяжкое преступление и ему причинен ущерб в гораздо большем объеме, никаких шансов на защиту своих интересов в суде нет. Европейский суд по правам человека рассмотрел уже 15 дел, по которым признал Россию виновной в необеспечении прав потерпевших на эффективное расследование преступлений.

Причем необходимо обратить внимание на то, что когда речь идет о таких преступлениях как убийство, то Европейский суд признает не только нарушенное право на эффективное расследование преступления, но и нарушение права на жизнь. При этом Европейский суд опирается на ст. 13 Европейской конвенции, которая говорит о том, что если предоставляются права (в данном случае имеется в виду право на жизнь), то они должны быть эффективными. Практически то же самое вытекает и из приведенных выше решений Конституционного Суда РФ, что по существу означает необходимость принять все предусмотренные законом меры для раскрытия преступления, изобличения виновных с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и потерпевшему был возмещен причиненный ему материальный и моральный вред.

Совершенно очевидно, что не каждое преступление может быть раскрыто. Этого еще не удавалось никому. Но также очевидно, что все, что можно сделать, должно быть сделано. Причем нужно различать две совершенно разные проблемы: ограниченные возможности судебного контроля в порядке ст. 125 РФ, продиктованные необходимостью обеспечить объективность и беспристрастность суда при разрешении того же самого уголовного дела по существу, и принципиальную ограниченность полномочий суда принимать решения, направленные на устранение недостатков в деятельности органов и должностных лиц, осуществляющих функции обвинения, поскольку это противоречит принципу состязательности и строгому разграничению процессуальных функций. Нельзя не обратить внимание на различия в полномочиях международного суда по правам человека и полномочиях российского суда, который прежде всего должен заботиться о защите прав и свобод российских граждан, в том числе вовлеченных в уголовное судопроизводство. Почему если реально существуют такие возможности, то международный суд может признать необходимость продолжения расследования с целью изобличения и наказания лиц, виновных в совершении преступления, а национальный суд не может этого сделать, поскольку это будет противоречить принципу состязательности, независимости и самостоятельности судебной власти.

Несмотря на то что при истолковании конституционно-правового смысла роли суда в состязательном по своей форме процессе Конституционный Суд РФ непременно ссылается на общепризнанные принципы и нормы международного права в области прав человека, в частности на ст. 6 и 13 Европейской конвенции о защите прав и свобод человека, есть веские основания полагать, что понимание состязательности, независимости и самостоятельности судебной власти в интерпретации Европейского суда по правам человека и Конституционного Суда РФ совпадают далеко не полностью. В частности, под состязательностью Европейский суд понимает предоставление сторонам равных возможностей по отстаиванию своих позиций перед объективным и беспристрастным судом (так называемое равенство оружия) и никак не связывает состязательность с проблемой возвращения уголовного дела прокурору для приведения дополнительного расследования. Другое дело, что возвращение уголовного дела на дополнительное расследование может нарушить право обвиняемого быть судимым без неоправданной задержки, особенно если он при этом находится под стражей. Но это хотя и достаточно серьезная, но другая проблема, непосредственно не связанная с принципом состязательности и разграничением процессуальных функций.

Что же касается независимости и самостоятельности судебной власти, то международными нормами она определяется совсем по другим параметрам, опять-таки никак не связанным с принципом состязательности. Европейский суд по правам человека при оценке независимости судебной власти принимает во внимание порядок назначения судей, срок их полномочий, порядок отстранения от должности⁶. Очевидно, что такого рода критерии оценки независимости и самостоятельности судебной власти никак не связаны с проблемой возвращения уголовного дела прокурору для проведения дополнительного расследования, особенно когда суд принимает решение не просто по собственной инициативе, но и вопреки желанию прокурора. Что же касается объективности и беспристрастности суда при разрешении уголовно-правового спора, то Европейский суд оценивает этот фактор с учетом специфики конкретного дела, т. е. практически по тем же критериям, которые, согласно УПК РФ, являются основанием для отвода судей. Причем, как не раз отмечал Европейский суд, объективность и беспристрастность суда презюмируются. А для того чтобы данную презумпцию опровергнуть, нужно привести убедительные доводы.