Молодежь в городе: культуры, сцены и солидарности

Несколько важных штрихов в отношении поколенческого профиля

Очевидно, что политический фон не может объяснить всех различий молодежного пространства современного периода. Один из основных акцентов этого времени – исключительное внимание исследователей к изменениям поколенческих практик, фокусом которых становится новый опыт «миллениалов»; самой значимой приметой последних признается их полная включенность в цифровые коммуникации (Digital native), в отличие от их старших сверстников (поколенческий разрыв может определяться в 5−7 лет), называемых Digital migrants. Digital native – это девушки и юноши, «рожденные с мобильным телефоном в руках», которые с раннего детства овладели исключительно новыми способами освоения мира и познания себя. Меняется характер внутри- и межгрупповой коммуникации, особенностью которых становится акцент на эмоциональной, чувственной стороне взаимодействия, когда ожидание обратной связи, сформированной в онлайн-пространстве и закрепленной в опыте, оказывается определяющим для выстраивания отношений и самовосприятия. Ценность представляет не собственно гаджет или сеть как таковые (хотя качество устройства крайне важны), а свойства, присущие онлайн-коммуникации, привычка восприятия которых переносится на «живое» общение и наоборот. Частное и публичное пересекаются и проникают друг в друга, самопрезентации в чатах Инстаграма и других сетях становятся неким обязательным дополнением имиджа и соответствующих ему навыков. Реакция, ответ на задаваемый вопрос, получение оценки в разных формах (лайки, комменты, перепосты или грамоты, медали, записи в школьных и студенческих портфолио) – важный компонент выстраивания идентичности. Более высокая сензитивность может проявляться через повышенную требовательность к оценке со стороны ближайшего окружения (семьи, компании, класса, группы) или стимулировать желание продемонстрировать свои особые качества: «кто я есть».

Плотная сетевая включенность непосредственно влияет на выбор каналов коммуникации и на уровень информированности молодежи. Важными моментами становятся используемый язык и визуальный контент, а также плотность реагирования «своей» среды (милье, сообщество, тусовка, (суб)культурная группа) на сетевые вызовы. Количество просмотров, лайков, комментов, перепостов начинает действовать по принципу «снежного кома», рекрутируя все новых и новых включенных, когда их количество превращается в доказательство доверия источнику и своего рода гаранта от риска оказаться вне тренда (актуальной истории, значимого для идентификации знания)^[52].

Интерес к новым поколенческим практикам заметно возрастает в этот период и со стороны кадровых агентств и руководителей разного рода бизнес-структур, стимулом к чему служат новые черты, которые связываются с трудовым поведением миллениалов^[53]. Акцент делается на сложностях мотивации, непредсказуемости их трудовых миграционных планов, завышенных требованиях к рабочему месту и атмосфере: непринятие жесткой дисциплины и четкого графика, принципов коллективной ответственности и коллективного поощрения, стремление совмещать рутинную работу с внесистемным «фаном» и др. Наши исследования также фиксируют отсутствие жесткой привязки молодежи 18−25 лет к одному месту и одной профессии; она стремится комбинировать разные типы занятости (фриланс, дистанционная работа; бюджет и предпринимательство) в зависимости не только от материальных мотивов, но и от сферы интересов, карьерных амбиций и планов. Мы обратили внимание на то, что современные девушки и юноши плохо представляют себе свое будущее, сложно формулируют планы дальше трех-пяти лет.

Плотная сетевая включенность молодых миллениалов влияет и на характер их ценностных ориентаций: чем моложе когортные группы, тем они более толерантны. Несмотря на достаточно жесткую официальную политическую риторику, связанную с сексизмом и гомофобией, с продвижением патриархальных ценностей, эти юноши и девушки оказываются более восприимчивы к различиям и разного рода эксклюзивности. Вместе с тем эти же группы предстают более тревожными, с высоким ощущением опасности. Например, они более щепетильны в вопросах экологии, что может проявляться в отношении к уходу за своим телом, выбору одежды, еды, воды, а также к животным и их правильному содержанию. Развитые сетевые практики и плотная включенность в онлайн-коммуникации могут сопровождаться ощущениями риска и потери приватности и безопасности. Одна из причин в том, что онлайн-пространство становится еще одной площадкой для вероятного интернет-буллинга (издевательств, насмешек, провокаций).

Субкультуры, солидарности, культурные молодежные сцены

Данные последнего проекта, на материалах которого построена эта книга, демонстрируют очередную перезагрузку молодежных культурных сцен России и кардинальные изменения продвинутого меньшинства.

Остановлюсь на самых значимых чертах этих трансформаций – политизации и периферизации субкультурной сцены.

Политические вопросы становятся крайне важными для формирования отдельных сегментов внутри субкультурных и солидарных групп. Массовые протесты 2011−2012 гг. против фальсификации выборов в Госдуму^[54], громкие уголовные дела (Pussy Riot), мегасобытия (Олимпиада в Сочи), военные конфликты (Украина) высвечивают основные точки напряжения/столкновения на молодежных культурных сценах. Вместе с особенностями дискурсивного влияния на групповые молодежные идентичности, в той или иной мере не вписывающиеся в программный формат «правильной» социальности, внутри культурных сцен начинают формироваться сегменты, противостоящие друг другу на шкале таких конфликтных измерений, как: а) формальная (организованная сверху) и неформальная (низовая) вовлеченность в политику вместе с разным пониманием «политического» (как включенности в системные и антисистемные политические партии и движения, с одной стороны, и как «политики малых дел», повседневной гражданственности – с другой); б) гендерные режимы, ориентированные на стремление к равенству и балансу мужского и женского в доступе и участии, и те, которые ориентированы на поддержку патриархатно-властных отношений (в семье, сообществе, государстве); в) власть силы/сильного и справедливость; г) патриотизм, опирающийся на гражданственность, и патриотизм, основанный на национальности, вместе с его милитаризацией.

Трудно сказать, стали ли эти напряжения предпосылкой моратория (суб)культурной активности, но именно в данный период мы начинаем отмечать значительное сокращение (суб)культурных сцен. «Чистые» субкультуры становятся заповедными зонами, не успев развиться, они уступают место постсубкультурам, плавно растворяясь в них и отчасти в мейнстриме. Субкультуры в классическом виде уходят на периферию. Начало этого процесса мы фиксировали с середины первого десятилетия 2000-х, что было связано с прямым политическим давлением и «борьбой» с субкультурной вовлеченностью [Омельченко, Лукьянова, 2009].

При этом собственно культурная активность и вовлеченность молодежи в различные формы сообществ стала еще более широкой; во всех четырех городах, где проводилось исследование, мы зафиксировали настоящий бум разнообразной молодежной активности. В определенном смысле эта ситуация связана с различными программами, реализуемыми в рамках государственной молодежной политики, включая и патриотическое воспитание, что стимулирует и поддерживает сверху (административные и финансовые ресурсы). Но молодежь часто переопределяет эти форматы для реализации своих планов и идей, – например, формальное включение в волонтерские движения может помочь в карьере. Кроме того, сильно развивается низовое волонтерство и активизм в разных формах: это может быть и благоустройство двора, и помощь животным.

Субкультуры начали растворяться в мейнстриме, фрагментироваться, однако ядро так или иначе продолжает держать сцену или солидарность.

Ключевые изменения затрагивают сферу гражданственности и форм политического включения, что приводит к формированию новых групповых идентичностей. Так, в частности, исследования середины второго десятилетия показывают усложнение противостояний и противоречий между провластными инициативами и самоорганизованной молодежью. На фоне очевидного снижения вовлеченности молодежи в формальные политические группы и формирования растет популярность низовых практик гражданского участия, таких как борцы за моральный порядок и контроль нравственности; волонтеры; поисковики; сетевые политизированные сообщества; субкультурные сообщества и группы, где политическая составляющая оказывается значимой (анархисты, феминисты, ЛГБТ-сцена); открыто оппозиционные группы молодежи – «Весна», «За Навального!», участники ситуативных уличных протестов и др.^[55] Для самоопределения внутри компании ключевыми точками солидаризации или напряжения становятся отношение к гендерному порядку, праву на сексуальную свободу, а также позиция относительно не только ЛГБТ-сообщества в целом, но и его отдельных сегментов. Гендерная чувствительность закрепляется в этот период как одна из ключевых аргументаций в определении «своих» и «чужих».

Краткий анализ полученных результатов

Переходя к анализу результатов, полученных в ходе опроса молодежи четырех российских городов, оговорюсь, что здесь мы остановимся на самых ярких и неожиданных находках, в наибольшей степени проясняющих изменения в характере и тенденции вовлеченности молодежи в различные типы компаний, групп, субкультур, солидарностей. Важно отметить, что в соответствии с развитием теоретических конструктов молодежных солидарностей, культурных молодежных сцен, постсубкультурных групп как миксовых форм молодежных социальностей мы постарались учесть в анкете максимальное количество их вероятных форм и типов. Вопросы о том, что интересно молодежи сейчас, с кем молодые люди согласны общаться, а с кем не желают иметь дело, какие молодежные группы/субкультуры являются для них идентификационными маркерами, важны сегодня, пожалуй, для всех общественных субъектов и акторов: представителей властных структур, производителей товаров массового и элитного потребления, учителей, преподавателей, родителей, ну и, конечно, социальных ученых.

Новые формы культурной молодежной вовлеченности и принадлежности

Расширение пространства буферных и миксовых форм культурных молодежных практик и идентичностей нашли отражение в широкой включенности молодежи в разные типы сообществ и групп, которые лишь в ограниченной степени могут быть соотнесены с субкультурными. Вниманию респондентов было предложено 39 различных молодежных направлений групповых форм идентичностей (от массовых, известных до субкультурных, а также локальных)^[56]. Большинство респондентов отметили, что они в той или иной степени вовлечены в пространства групповой солидаризации, лично или через друзей (буфферная зона), идентифицируют себя с разными группами (рис. 1).

Образовательные и территориальные личностные трансформации, связанные с окончанием школы, изменениями коммуникативного пространства, формируют максимально вариативную компанейскую солидарность – компании становятся более смешанными в возрастном, гендерном, стилевом плане. Молодежь с успехом формирует вокруг себя микрогруппы, состоящие из бывших одноклассников, однокурсников, дворовых друзей, родственников, тех, кто имеет сходные увлечения. Уже не существует жестких рамок разделения на «своих» и «чужих» в зависимости от соблюдаемых ритуалов, общего прошлого, потребительских выборов (табл. 1). При этом семья и дворовые компании оказываются более значимыми при формировании близких отношений и привязанностей для молодежи Махачкалы и Ульяновска, тогда как молодежь Санкт-Петербурга и Казани в большей степени ориентирована на публичные пространства встреч. В целом же дворовая культура уходит в прошлое, сохраняясь в качестве отдельных редких зон в пространстве городских локальностей старого, советского типа, например в районах застройки типа «хрущевок».

Рис. 1. Уровень включенности молодежи в культурные группы, %

Мы обнаруживаем дальнейшее угасание субкультурных активностей в их «классическом» понимании. Субкультуры теряют свою закрытость, их ключевые идеи и ценностные образцы становятся более подвижными, воспринимаются и принимаются более широкими аудиториями. Внутри самих субкультур происходит выделение все новых и новых подвидов, переформатирующих эти сцены. Примером угасания и перерождения в других молодежных культурах классической субкультуры могут быть готы. Лишь некоторые участники исследования знали, кто это такие. Но сама идея продвижения культа темных сил или чего-то таинственного, потустороннего была воспринята разными мелкими группами, и эти ценности продолжают собирать последователей, например в музыкальных сообществах (рис. 2).

Таблица 1. Группы совместного проведения досуга, %

Основные векторы социальности молодежи – городской спорт, компьютерные игры, интеллектуальные игры в закрытых, клубных пространствах, практики и сообщества, связанные со здоровым образом жизни. Во всех четырех городах респонденты отметили, что для них важно быть активными; интерпретации активности могут значимо различаться в зависимости от региональных, гендерных, классовых, этнорелигиозных смыслов. Формальная и низовая (самоорганизованная) вовлеченности, с одной стороны, имеют значимые отличия, с другой – взаимопроникают друг в друга, что, например, демонстрирует этнография волонтерства в Ульяновске, поисковые практики казанских студентов или инициативные формы городского туризма в Санкт-Петербурге. Тренд аутентичности (в контексте разделяемых ценностей) присущ большинству молодежных сообществ – как «Instagram-девичеству», так и участникам dark-сцены Санкт-Петербурга. Разная молодежь (культурно, стилистически, классово, этнически) может разделять некие общие ценности – ЗОЖ, спорт, волонтерство, фанатство, компьютерные и настольные игры. Заметное влияние на разделяемые смыслы групповых идентичностей оказывают «традиционные» ценности и патриотический настрой, что говорит о значимой роли политических дискурсов в переформатировании пространства молодежного активизма и молодежных культурных сцен. Опрос зафиксировал заметное присутствие различных форм религиозного активизма, по убывающей: Махачкала, Казань, Ульяновск.

Рис. 2. Личная принадлежность к молодежным культурным группам^[57]

Популярным становится причислять себя к сторонникам здорового образа жизни. Здесь речь идет прежде всего о реальных практиках ЗОЖ, реализующихся через аскетизм в потреблении (веганство, вегетарианство, отказ от курения, употребления психоактивных веществ). Например, во всех городах наиболее отторгаемыми группами становились те, кто употребляет алкоголь и наркотики (табл. 2). Широкое распространение получают и виртуальные ЗОЖ-сообщества, которые общаются только в социальных сетях («ВКонтакте», Instagrtam и др.), но формируют определенную повестку дня: что можно есть, как можно похудеть и как правильно провести выходные.

Таблица 2. Кого не примут в компанию (самые распространенные ответы), %

Спортивные практики становятся общим трендом в молодежной культуре, что приводит к переформатированию городских пространств. Популярно и самому заниматься спортом, и быть активным болельщиком. Велолюбители, воркаутеры, футбольные фанаты – именно с ними очень часто идентифицирует молодежь себя и своих друзей.

Быть активным, включаться в какие-то гражданские и социальные инициативы, связанные с изменением города, волонтерством для общественного блага, модно и важно с точки зрения современной молодежи. Ценностные установки, демонстрирующие необходимость гражданской ответственности, альтруизма и готовности к заботе об окружающих, разделяют участники опроса во всех городах, независимо от идентичности с разными культурными группами.

База для позиционирования себя и своих друзей в пространстве молодежных сцен порой не соотносится с принадлежностью к определенным группам: включенность молодежи максимально широка и гетерогенна. Так, ключевые ценностные характеристики могут разделять как ярые футбольные фанаты, так и любители настольных игр. А, например, более локальные, традиционные ценности, характерные для конкретного города и его истории, как правило, присущи молодежи отдельной локальности, скажем, Махачкалы. Сдвиги в ценностных предпочтениях могут быть ситуативной реакцией на политические события в стране и мире. Так, отношение к разным странам заметно менялось (от симпатий до непринятия) в зависимости от актуальной политической повестки, пропагандистски продвигаемой в тот или иной период.

При достаточной схожести ключевых трендов молодежных социальностей, характерных для современной городской среды, полученные в опросе данные указывают и на значимость региональных различий позиционирования одних и тех же сообществ в локальных контекстах. Ближе друг к другу по типам молодежной включенности оказались профили, с одной стороны, Санкт Петербурга и Казани, а с другой – Махачкалы и Ульяновска. Это сходство/различие подтвердило выдвинутую нами идею о том, что культурные и локальные идентичности оказываются более значимыми, чем этнические или религиозные различия, которые могут оставаться невидимыми и быть незначимыми как для индивидуальных, так и для групповых идентичностей. Большее влияние на сходство/различие региональных молодежных профилей могут оказывать гендерные и классовые основания молодежных формирований, а также пусть и опосредованное, но во многом социально и экономически обоснованное отнесение себя и своих компаний к центру (столице, в нашем случае – Санкт-Петербургу и Казани) или к периферии, провинции (что оказалось характерно для махачкалинской и ульяновской молодежи).

Трассы, или сквозные идеи, характерные для современного молодежного пространства России

Подведу краткие итоги важных изменений молодежного культурного пространства этого периода, нашедших подтверждение и документирование в результатах завершенного проекта.

Субкультурная идея классового неравенства и завоевания социального статуса с помощью доступных культурных ресурсов, несмотря на маргинализацию «традиционных» субкультур, присуща, пусть и в измененном виде, различным формам активистской и культурной вовлеченности современной молодежи. С одной стороны, субкультуры вытесняются практиками, не связанными со строгой приверженностью к определенному стилю одежды/музыки. С другой стороны, ключевые идеи и ценности «классических» субкультурных идентичностей, «субстанция» групповой коммуникации сохраняются в более подвижных и меняющихся формах. Картографирование молодежных групп во всех четырех городах показало, что, несмотря на их вариативность, самые распространенные практики – одни и те же. При этом ключевыми измерениями солидаризации со «своими» и формирования внутригрупповой идентичности остаются: отношение к гендерным режимам (гендерное равенство или патриархат), уровень религиозности (от абсолютного принятия до атеизма и агностицизма), интерпретации границ сексуального выбора (сексуальная свобода или контроль за сексуальностью, толерантность к другим вариантам сексуальной ориентации или гомофобия) (рис. 3). Отмечу, что этнические различия оказались практически не значимы для внутри- и межгрупповых коммуникаций во всех четырех городах.

Рис. 3. Ценностные векторы компаний молодежи четырех городов

Молодежь, вовлеченная в различные группы и активности, по-своему реагирует на давление властного дискурса: от некритичного принятия – через переработку – к сопротивлению. Самый высокий уровень критического отношения к существующей власти мы обнаружили в Махачкале.

Государственная молодежная политика частично перестроилась с исключительного внимания к масштабных проектам и «уличной политике» массовых мобилизаций на более специализированное внимание к отдельным направлениям «работы с молодежью», например, стимулирование и поддержку институциональных форм волонтерского движения, групповых активностей патриотического направления («Юнармия»), технического творчества молодых, движений в формате «наставничества». Дискурсивный страх перед возможностью «оранжевой революции» сменился новой тревогой перед лицом рождения «нового гражданского субъекта». Точкой изменения явились события весны 2017 г., когда неожиданностью для политиков стало массовое участие «ранней» молодежи и подростков (школьников и студентов) в протестных демонстрациях против коррупции во всех крупных городах России. Последующие реакции политиков, официальной журналистики и части представителей учительского корпуса свидетельствовали о неготовности прямого открытого диалога с участниками демонстраций.

Отсутствие адекватного социального запроса на гражданственность подталкивает часть молодежи не только к сопротивлению формальным ассоциациям, но и к развитию низовых инициативных практик горожанства и локального патриотизма. Так, например, внутри институционально организованных движений – волонтерства, поисковых отрядов – могут образовываться независимые инициативы, участники которых переопределяют формальные правила и цели. Развиваются новые формы гражданственности «малых дел», общие солидарные инициативы внутри маленьких городских локальностей: свои кафе, парикмахерские, ветлечебницы, практики взаимной заботы и поддержки. К отдельным направлениям низовых гражданских практик «на уровне протянутой руки» можно отнести организацию альтернативных городских пространств, участники которых солидарно сопротивляются коммерциализации потребительских рынков (массовизации и анонимизации потребления) через продвижение новых «антикапиталистических» форм. Речь идет о новых популярных практиках питания («осмысленное», экологическое потребление – веганство, вегетерианство и др.), DIY-рынках, практиках заботы об исключенных и животных.