Аннотация: Анализируемая проза Владимира Семеновича Маканина характеризуется глубиной постановки экзистенциальных вопросов, отчетливым философским звучанием, выявлением жизненных ориентиров человека, поисками им нравственных координат, обращением к совести человека. В произведениях В. С.Маканина рассматриваются больные для нашего времени темы: проблемы образования и воспитания, природа и цивилизация, роль искусства в формировании личности, проблемы выбора, контакта поколений, вопросы духовной и телесной любви, противостояние энтропии, отношение к войне, ненависти, роль интеллигенции в духовном становлении человека и др. Язык прозы определяется как метафорический. Презумпция позиции писателя – «Надо любить людей высокой любовью».

Ключевые слова: Владимир Семенович Маканин, жизненные ориентиры, проблемы выбора, проблемы образования, гражданин, проблематика творчества, эссеист, сценарист, спектакль, человеческое сознание, человеческое достоинство.

Осмысление экзистенциальных сторон бытия, осмысление всего, что происходит с человеком, – глубоко, масштабно, с общечеловеческих позиций – составляет нерв прозы Владимира Семеновича Маканина (1937-2017). Маканин отличается аналитическим вниманием к «маленькому», «усредненному» человеку, выявлению его жизненных ориентиров, поисками нравственных координат современной жизни.

На страницах произведений Маканина «образ прекрасного мира» сталкивается с образом «зловещего праздника бытия» (оксюморон Н. М. Рубцова). Отношение человека к природе, к другому человеку, спрос с себя, нравственная состоятельность в выборе поступков, жизненного пути, или, напротив, «убывание» человеческого в человеке, голый расчет, цинизм, приспособленчество – вот круг наиболее общих вопросов, объединяющих Маканина с другими яркими мастерами современной прозы. Метафоры-символы писателя – «лаз», «гражданин убегающий», «человек свиты», как и шукшинский вопрос «что с нами происходит?», айтматовское понятие «манкурт», метафоры-символы Л. Петрушевской «новые Робинзоны» стали художественным кодом времени, сюжетным языком, зафиксировавшим инверсию духовных ценностей и одновременно ориентацию на общечеловеческие нравственные нормы.

Основная проблематика творчества Маканина – «Можно ли считать, что человек – существо, пересоздающее жизнь? Меняет человек жизнь и себя? Или это существо, которое дергается туда-сюда в своих поисках потому только, что не вполне нашло свою биологическую нишу» («Лаз»). Презумпция позиции писателя – «Надо любить людей высокой любовью» («Предтеча»).

В стилевом отношении проза Маканина характеризуется усилением лирико-субъективного начала, рефлексии в тексте, использованием разнообразных форм художественной выразительности, где так легко сопрягаются, не сливаясь, реализм и условные формы изображения, тончайшие психологические нюансы и характеры, редуцированные подчас до социального «знака», библейский сюжет м современность. Драматизм, порой трагизм сочетаются с добродушно-юмористическим тоном повествования, с гротескной заостренностью в лепке характера человека, обрисовке реалий его быта, речей, поступков.

В. С. Маканин – трезвый наблюдатель жизни. Его проза отразила последствия распада традиционного русского мира, глубинный конфликт времени, разлад мечты и действительности, конформизм, терзания человека, обреченного губить то, что он больше всего любит, чтобы выжить любой ценой. В рассматриваемых в статье произведениях, таких как «Гражданин убегающий», «Человек свиты», Отдушина», «Ключарев и Алимушкин», «Две сестры и Кандинский» и др. писатель ставит акцент на «вечных» вопросах – свободы выбора, ответственности за свой выбор.

В рассказе «Гражданин убегающий» (1978) сталкиваются три главных героя прозы писателя – личность, общество, природа. Герой рассказа Павел Костюков – строитель, взрывник, «пробник», осваивающий просторы Сибири, первопроходец – стал разрушителем. Это – человек «убегающий», «убегающий» от женщин, сыновей, от сотрясаемой взрывами земли, от деревьев, взлетающих в воздух, подброшенных взрывной волной, ставший «перекати-полем». В рассказе проявляются характерные черты стиля писателя, присущая его прозе яркая метафоричность. Через стиль проявляется и авторское отношение к изображаемому. Роль оксюморона в названии произведений – «Гражданин убегающий», как и в названиях «Антилидер», «Человек свиты», – актуализирует нравственные поиски. Вот емкая картина урбанистической цивилизации, привносимой в мир «убегающими разрушителями»: «Павел Алексеевич был в основной группе, с взрывниками… (…) нервы стали сдавать: он не мог видеть, как взлетает елка – небольшая, молоденькая, подброшенная взрывной волной».

В. С. Маканин выступает как мастер «говорящего» портрета. Портрет героя свидетельствует об «убывании» человека, его деградации. Самая частотная лексика в устах «убегающего» Костюкова – «Что ж, давай сматываться», «Убегать веселее». Примечателен ответ Костюкова на вопрос вертолетчика, перевозящего его на новое место, о фамилии: «Фамилия? Запиши: восемьдесят килограммов мяса». Из уст вертолетчика прозвучит фраза, определяющая стиль поведения «разрушителей»: «Смущенный вертолетчик позвал: «Гражданин убегающий».

В литературе о Маканине образ Костюкова будут сравнивать с образами Сизифа и Мидаса из одной из легенд о фригийском царе [2. с. 229]. Герой Маканина, как и герои в античном мифе, осознает оставляемый им разрушающий след. Явной «подсветкой» основных мыслей повести являются слова «умницы», «читавшей книжки»: «В минуту слабости, что ли, Павел Алексеевич рассказал ей как-то о сыновьях, она сначала посмеялась, потом, чуткая, вовремя посерьезнела: «Они тебя преследуют, как в греческой трагедии!» [4. С. 43, 44] Не случайна гибель героя, покинутого сыновьями, в финале повести.

Гуманные мысли рассказа отталкиваются от философии В.И.Вернадского о биосфере и ноосфере: «В геологической истории биосферы перед человеком открывается огромное будущее, если он поймет это и не будет употреблять свой разум и свой труд на самоистребление» [1, с. 503].

Ставя вопрос об этичности науки, разрыве цивилизации и культуры, Маканин развертывает философему А. Платонова из повести «Эфирный тракт» (1926-1927): «Если ученье со смыслом, да с добросердечностью сложить, то и в пустыне цветы засияют, а злая наука и живые нивы песком закидает» [8, с.192].

Проза Маканина отличается постановкой экзистенциальных вопросов, присущим писателю масштабом обобщений, чувствительностью к кризису, обращением к совести человека. Единство осмысления общественных и личностных процессов – «социальное человековедение» (И.Роднянская) позволяет создать образ человека в стремительно меняющейся действительности.

Центральной метафорой отчуждения личности в прозе Маканина становится выражение «самотечность жизни». Это выражение впервые появится в «Повести о старом поселке» (1974): «Самотечность жизни – это хаотическая логика повседневности, когда человек уже не контролирует свою жизнь, а превращается в щепку в безличном потоке бытовых сцеплений, зависимости..». О таком духовном перекосе идет речь в рассказе «Человек свиты» (1982). Ценой компромисса держится за место в деловой «свите» мелкий служащий, честолюбивый, обидчивый Митя Родионцев. Маканина волнует процесс духовной жизни героя;

зрение, внимательное одновременно и к человеческой социальности, и к «духовному зерну» создает «гуманное место» (И.Роднянская) в рассказе. Авторская мысль о «свободе от свиты» вложена в уста «светлой ликом женщины», встреченной Родионовым на «пустынной улочке», которой он исповедуется. «М-меня л-любили, а теперь н-не любят», – признается он заплетающим языком. «Ну и прекрасно, – говорит женщина – Теперь вы сами по себе. Свободны». «Родионцев улыбается: Свободен от свиты – это же замечательная мысль! Свободен» [4. с. 216].

Безопорность человека, потеря им чувства радости бытия, способность его на конформизм, компромисс с совестью тревожат писателя и в повести «Отдушина» (1977) Герои произведения живут в городе, но усредненный, беспочвенный человек, живущий как бы в невесомости, «перекати-поле» без стойких нравственных ориентиров выступает и здесь на первый план. Уже заглавие повести – «Отдушина» – несет большую семантическую нагрузку, через него проходит жест отшатывания («то, что дает исход чему-нибудь(чувствам, настроениям) – Ожегов С.И и Шведова Н.Ю. «Толковый словарь русского языка») жизненная гонка и «отдушина» в гонке, «в текучем социальном субстрате», в жизненных коллизиях, в крутящейся карусели. И герои «Отдушины» – это образы-эмблемы, люди, фальшиво проявляющие себя или вовсе не проявляющие.

В основе повествования «Отдушины» – жизнь одинокой («Мужа у нее нет. Детей нет. Есть квартира») тридцатилетней поэтессы Алевтины Нестеровой, боготворимого студентами математика Стрепетова, «выбившегося на уровень вуза» и «загнанного, обычного человека» Михайлова, инженера, работающего мебельщиком, выполняющего «доходные заказы потребителей», «изворачивающегося между семьей и любовью». Этот классический треугольник образовался в поисках «отдушины» в гонке. Ирония в тексте многопланова, она соединяется и с лиричностью, передает она и тоску, и боль личности, «раздавленной» в жизненной гонке, духовный дискомфорт «усредненной» личности: Неудовлетворенность – обычное состояние и Стрепетова, вечно издерганного, насмехающегося над студентами, «убегающего» от истинных смыслов и ценностей: « Стрепетов дорожит домом, очень даже дорожит, но возвращаться туда не торопится (…) промежуток меж рабочим днем и домом он старается использовать так, чтобы хорошенько расслабиться… Этот-то временной промежуток он и называет отдушиной». Цепкостью и расчетливостью, которые бы обеспечили ей выживаемость любой ценой, отличается и Алевтина. Алевтина чувствует постоянную тоску («душа ныла») и колебания – «блистательный и красивый, и несколько скучающий математик Юрий Стрепетов» или Михайлов, постоянно поговаривающий о семье («Любовь бывает часто, а семья редко») [4. с. 102–103]. В сознании Алевтины выживаемость выступает на первый план. «Надо решать», – говорит она себе. Оба мужчины – и заморенный левой работой добытчик Михайлов и эстетствующий Дон-Жуан Стрепетов будут «высиживать» вечера у Алевтины, «пересиживать» друг друга, пока «высиживание» не завершится экстраординарной ситуацией – «сговором», обменом Михайловым любовницы на ценную для «основного» семейств», для сыновей возможность поступления в университет. Суть «сговора» расшифровывается через емкий диалог: « – Я хотел бы, чтобы с сыном моим занимался ты сам, – ты, Юрий, это понял? -Конечно. – И чтобы как надо подготовил его в университет (…) Ты, стало быть, уходишь от Алевтины? – Михайлов говорит: -Ухожу» [4. с. 134, 135].

В замечательной статье о феномене В.Маканина с точки зрения классической русской традиции критик И.Роднянская отметит: «Только полностью игнорируя въедливую «микросоциальную» приметливость Маканина, можно вообразить, что он пишет про болезнь, смерть, удачу, невезенье, измены и обмны затем, чтобы в порядке мещанского варианта мировой скорби внушить представление об извечной неприглядности бытия: жизнь, дескать, грязная и мутная река. Нет, пишет он не метафизическую формулу, а человека, меняющегося от поколения к поколению в текучем социальном субстрате. И не все перемены ему нравятся. А меньше всего нравится сама податливость, безопорность человеческого материала» [11, с. 236].

В прозе Маканина выстраивается концепция человека демиурга, созидателя, способного к «самоосуществлению», «смыслоосуществлению» (Франкл Виктор, 1905-1997. Человек в поисках смысла. / В.Франкл М.: Прогресс, 1990, 368 с.). Маканинский «усредненный человек» несводим к усредненному человеческому типу, малоинтересному для художественного сознания, он обнаруживает черты индивидуальной выразительности. Такими предстают герои рассказов «Ключарев и Алимушкин», «Река с быстрым течением», «Голубое и красное» и др.

Герой рассказа «Голубое и красное» – типичный герой маканинских произведений, человек среднего слоя общества из «поселкового барака» Действие происходит в маленькой уральской деревне, куда в голодное послевоенное время приезжает к бабушке девятилетний Ключарев. В основе повествования лежит образ сознания героя-повествователя, он же обеспечивает композиционное и стилистическое единство произведения. Образы бабушек мальчика – и простой деревенской старухи Матрены («в яркой алой косынке»; «красная бабка») и бабки Натальи («дворянка, из бывших»; «голубая бабка»; «с прямой спиной») являют резкий контраст с обезличенными жителями поселкового барака. Старушки не любят друг друга, ведут глухую, «яростную борьбу» за любимого внука. Яркий эпизод из жизни мальчика в деревне, который он будет осмысливать в дальнейшем, и который станет толчком к раздвижению рамок его сознания, это данный через воспоминания героя-рассказчика фрагмент ночной прополки огорода городской бабушкой и ее подругой Мари – потрудиться и заслужить еду, хлеба с картошкой: «В вот в лунную ночь две голодные старухи вышли в огород, подрагивая от холодка, и принялись среди ночи обдергивать грядки. Согнувшиеся, они двигались полшажок за полшажком, медленно, поначалу не столько изымая сорняки, сколько – разглядывая. Согбенные, они смещались по грядке медленно, как старые черепашки. (…) Закончивши шесть грядок они разом иссякли – сели на землю и не вставали, Было слышно, как они дышат. А через минуту они встали и припустили бегом, ибо с желанием поесть, больше бороться не могли» [4. с. 277, 281, 282]. «Лишь с возрастом», он осознает многое. «Ослабевшие, они впихивали в него кусок за куском, не замечая, что обращаются с ним, будто ему годика три (… ), он тем более мог видеть, что старухи сидели около него глотая слюну» [4. с. 277].

Приобщение читателя к изображаемой картине все новых «углов» и лабиринтов социальной вселенной, тревожная «интуиция транзита» характерны для повести «Лаз», цикла рассказов «Сюр в пролетарском районе». Эти произведения можно рассматривать как повести- предупреждения. Повесть «Лаз» (1991) явилась откликом писателя на катастрофические сдвиги в русской жизни на рубеже 80-90-х годов, в ней дана одна из версий человеческой судьбы в условиях духовной апатии, превращения человека в «биологическую массу». В современном литературоведении эта повесть Маканина рассматривается как «художественный код времени», как «не отдельная вещица, (…) а заключительная глава огромного пунктирного эпического романа-хроники, объявшего необъятное быстрое течение русского полувека от дней войны до дней свободы» [7. с. 238]. В повести автор использует условные формы изображения, создает условную, экспериментальную обстановку – две симметричные вселенные, соединенные лишь узким проходом, лазом, (несущим явную метафорическую функцию), секрет которого знает лишь герой – сорокасемилетний «книгочей», интеллигент в «лыжной шапочке». B повести Маканин прибегает к насыщенной символике, интертексту, метафорическим иносказаниям [См.: подробно о языке и символике повести: 12, с. 34-41]. В верхнем мире правит толпа, она подчинена слепому инстинкту, символизирует апокалиптического зверя, внушает страх. Толпа творит произвол, загоняет отдельного человека в стадо («Толпа затоптала парнишку»). Улицы не освещены («вымершие»). Слышен плач ребенка. Смертельная опасность угрожает каждому, кто не с толпой, кто выделяется из массы. Герой повести Ключарев (говорящая фамилия) с риском для жизни сможет вместе с женой Олей похоронить друга Павлова. Обобщающим символом насилия над человеком становится «активный вор, сидящий верхом не жертве и роющийся в ее карманах». В описании жизни наверху господствуют мрачные тона – холод, темень, кончается вода. Люди в страхе; символом зыбкости мира становится мотив «ковчега», строительство интеллектуалами «пещер» под землей» (Ориентация на архетип Апокалипсиса, строительство Ноева Ковчега и Вавилонской башни («Бытие». Гл. 6, 7).

Вторая данность – нижний мир, где много света, пищи, но «маловато кислорода». Здесь тоже невозможно жить; герой с трудом через постоянно суживающийся лаз («Как стиснулась горловина лаза»), проникает сюда, «повторяя тактику переползающих препятствие червей», томимый духовной жаждой, чтобы пообщаться с товарищами по духу, взывающими, подобно лирическому герою А.Блока («Дай нам руку в непогоду!»), к культуре. В текст повести вкрапливаются реминисценции из Ф.М. Достоевского, парафраз Библии, отсылки к произведениям русских писателей 19, 20 века.: «Возобновляется их разговор (о Достоевском, о нежелании счастья, основанного на несчастье других..), и душа Ключарева прикипает к их высоким словам. Они говорят. Сферы духа привычно смыкаются над столиком (…) Ключарев слышит присутствие Слова. (…) Высокие их слова неточны и звучат не убеждая, но с надеждой, что даже приблизительность искренних слов раскроет душу (лаз в нашей душе )». На новом витке русской литературы Маканин актуализирует размышления Андрея Платонова из «Записных книжек»: «Москва – то счастливая душа, то несчастная, то яркая, то печальная, но везде, в каждом человеке есть свой греющий очажок, иначе он, человек, не прожил бы и минуты» [9, с. 121], актуализирует максиму писателя; «Все возможно, и удается все, но главное – сеять души в людях».(выделено нами – В.С.) [10, с. 550].

Маканин создает в повести множество бытовых подробностей, создающих в конкретном единстве образ времени. Это время безжалостно, но отдельные люди, несмотря ни на что, стараются вести себя в соответствии с нормами морали, традиций, нравственности: купают ребенка, хоронят умершего, ищут общения с другими людьми, ищут пути к другому человеку. Герой ищет возможность пробиться к человеческому сознанию, ищет слова, которые разделят толпу на людей, но толпа произносит лишь нечленораздельные звуки: «Звуки, сливающиеся в единый скрежет и шорох: толпа». Тема сознания в повести является доминирующей. Маканинский герой неустанно пытается «пробиться к истине человеческого сознания» (фраза А.Платонова). Символично и то, что сын Ключарева – четырнадцатилетний Дениска, горячо любимый отцом и матерью, сильный физически – отстает в умственном развитии («Они моют сына… Он боится воды»). Мальчик с умственным отставанием от сверстников – важный знак, перебрасывающий мысли к сквозной теме русской литературы ХХ века, к теме сознания, к рассказу Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейского», в котором сын священника – «безумный идиот» – олицетворяет драму сознания, не оплодотворенного мыслью. Повесть «Лаз», как и повести «Стол, покрытый сукном и с графином посередине», «Долог наш путь» (1991), как и «Пирамида» (1994) Леонида Леонова, обладает жанровыми признаками антиутопии. Это – повесть-предупреждение об опасности. Конфликт в «Лазе» возникает там, где герой восстает против власти «толпы», олицетворяющей тотальный контроль над личностью. В творческом порыве Ключарев тщетно ищет слова, которые разделят толпу на людей.

Финал повести – открытый, обнадеживающий. Герой отвергает страшный сон как «недоверие к разуму». Во сне Ключарев, уснувший прямо на улице, шлет информацию через суживающийся лаз о том, что наступает темнота, просит свечи. Библейский образ свечи актуализирует духовные истины (От Матф., Гл.5, п.14,15). Но вместо свеч – «ответа душе» – Ключареву через лаз пересылают «палочки для слепых» («Когда наступит полная тьма, идти и идти, обстукивая палкой тротуары»). «Мотив слепых воспроизведен и в «Лазе» Мотив слепых, мотив «окликания», «беззвучия» и «голосов», появившиеся в повести «Утрата» – важные смыслообразующие в мелодике прозы Маканина [3, с. 558]. «В ритмизованном художественном поле произведений Маканина есть высота и глубина мирового пространства: лейтмотивы – небо, звезды, вода, земля, свет, мрак. Это все пространство работает в едином ритме с миром космоса. Все, что разрушает гармонию, ломает ритм, создает диссонансы, становится объектом эстетического наблюдения писателя…. Диссонансы занимают писателя как строительные элементы хаоса, распада, дисгармонии в мире антиутопий» [3, с. 556, 557].

Герой «Лаза» хочет быть услышанным, понятым, он отвергает вторую версию, вынесенную в проблематике повести. Человек – не «существо, которое дергается туда-сюда в своих поисках» потому только, что не вполне нашло свою «биологическую нишу». Сон в оценке Ключарева, когда он проснется, «ужасный и несправедливый в своем недоверии к разуму». Обобщенным символом утверждения человеческого в человеке является встреча Ключарева с «Добрым человеком в сумерках». («Он и разбудил Ключарева, этот прохожий. Средних лет, с довольно длинными волосами, свободно падающими почти до плеч».

Многозначен диалог Доброго человека с Ключаревым: «– Вставайте, – повторяет он так же утвердительно, со спокойной и терпеливой улыбкой. Ключарев встает. – Да, – говорит он, потягиваясь. – Как стемнело. – Но еще не ночь, – говорит тот человек, опять же с мягкой улыбкой…». Облик «Доброго человека» напоминает облик Иисуса Христа, «белое домино», каким он предстает на страницах романа А.Белого «Петербург» (выделено нами- в.с.).

В романе «Две сестры и Кандинский» (2011) соблюдены все формальные особенности пьесы – единство места (в андеграудном полуподвале дома, в художественной студии сорокалетней красавицы Ольги с картинами Кандинского, и в соседнем со студией кафе. Во внешне похожем на пьесу повествовании осмысливается больная для русской литературы тема – феномен доносительства, стукачества, – пришедшая от М.Горького (рассказ «Карамора», незавершенный роман-эпопея «Жизнь Клима Самгина), и также от повести Г.Владимова «Верный Руслан». «Две сестры и Кандинский» – открытая рифма к «Трем сестрам» А.П.Чехова, только действие происходит не в Перми, как в чеховской пьесе, а в Москве, и сестры Ольга и Инна не дочери генерала, а дочери диссидента-шестидесятника, умершего после освобождения из лагеря, младшая из сестер Инна, слегка «томящаяся натура», с «вузом за плечами» и «востребованный компьютерщик», в отличие от чеховских сестер все время кличет «Хочу в Питер». Действие в маканинском романе вставлено в чеховскую раму – в пьесу «Три сестры» (1900), но у А.П.Чехова темы стукачества нет в пьесе. Явно усматриваются в маканинском романе отсылки и к «Братьям Карамазовым» (1879-1880) Ф.М.Достоевского. Вечные библейские вопросы, поставленные автором «Братьев Карамазовых», и чеховская тональность помогают оценить пограничную тему и разнобой нравственных полутонов в маканинском романе. Действие в романе происходит на грани 90-х в галерее, носящей имя еще вчера полузапретного Кандинского. Большую часть текста в романе Маканина составляют диалоги, разговоры – в помещении или по телефону. Как и чеховские героини Ирина, Маша, Оля, сестры маканинского романа ведут разговоры о счастье, о замужестве, об искусстве, о возвышенном. Для сестер романа Маканина: «Счастье – это как редкое блюдо!». «Я и впрямь влюблена без меры… Я могла бы слушать его хрипотцу до бесконечности» [6, c. 16] – внутренний монолог Оли, оберегающей сон любимого Артема Константы, живущей им и картинами Кандинского. Повторяющийся монолог Оли: «Кандинский – это моя жизнь. Это мое все. Кандинский – вот где философия» [6, с. 17]. Сестры Тульцевы – Ольга (старшая) и Инна (младшая), – дочери диссидента-шестидесятника, уже умершего, но отсидевшего свой срок по доносу – постоянные действующие лица, проходящие через все повествование. Как выявляется из диалогов, телефонных разговоров судьбы всех героев романа, в том числе и подростка Коли, связаны с доносительством. Роман поднимает множество проблем: и вопросы образования, нравственного компромисса, и духовной любви и секса, и проблемы интеллигенции, и расплодившихся частных школ, и молодого поколения, приспосабливающегося к падению нравственных устоев и ищущего свою «нишу». В этом плане представляет интерес авторское видение проблемы и образ Коли Угрюмцева, бесприютного, всегда голодного, «как блоха, прыгающего из школы в школу», устраивающегося в нее своими ловкими путями, показывая припасенный на случай «пейзажик», подобранный где-то на помойке, который выдавал за свой … И мальца принимали в школу.. [6. C. 36]. Одна из школ, где учился Коля, и сыграет роковую роль в судьбе будущего политика, претендующего на депутатское место. Это школа КГБ с майором Семибратовым во главе. Именно Коля, которого по-чеховски пожалел Артем, донесет на Артема, расскажет о доносе-“объяснении, ”который сам Артем принес в КГБ: «– Я Артем К-к-константинович, и в-ваше донесение помню…» [6, с . 91].

Последний роман В.С.Маканина мы оцениваем также как роман-предупреждение от «компрачикосов» в воспитании «кастрированных граждан» (фраза Максимилиана Волошина из поэмы «Государство» 1922 года). Коля помнит уроки майора КГБ: «Майор Семибратов нам лекцию ч-читал. Майор все з-знает… Из ГБ, из этих куч, человеку уже ничего не забрать. Не переиначить. Это на века(… )Это в ГБ рукописи не горят» [6, с. 129, 130]. В финале автор в уста Артема Константы вложит констатирующую константу: «Самодонос болезнь нашей интеллигенции. Самодонос не прекращается. Когда устраиваются на работу. Когда пишут письма…А самое интересное, что и днем и ночью наш интеллигент оправдывает и себя – и своего мысленного следователя, который с нами хорош… Который добр…Который нас поймет…» [6, с. 293, 294].

Отметим своеобразие языка писателя с писателя с психологически убедительными тропами, меткими сравнениями, создающими зримую, художественно достоверную картину, как, например, описание выставки подпольных художников, которых пожарники поливают из шлангов.

Оценивая вклад Маканина в современную литературу, профессор С.И.Тимина отметит влияние его прозы на формирование принципиально значимых особенностей литературной эволюции: «В.Маканин не оказывается в плену формальной новизны как таковой. Интертекстуальность, мотивность и другие главные «герои» постмодернизма в поэтике Маканина всего лишь опорные точки, осуществляющие ритм движения внутри глобального метафорического пространства» [13, с. 250].

Подводя итоги, отметим: Поэтика В.С.Маканина направлена на символику предупреждения. Она не порывает с конкретным измерением человеческой судьбы в поисках смыла жизни, ответственности личности за свой выбор. Она является жизнеутверждающей.

Литература:

1. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. – М., 1988.

2. Генис А. Прикосновение Мидаса: Владимир Маканин. //Звезда, 1997, №4. – С. 228–230.

3. Дмитриченко Е.В. Ритм прозы Маканина // Русская литература ХХ века. Школы, направления, методы творческой работы / Под ред. С.И.Тиминой – М., 2002. – 586 с.

4. Маканин В.С. Избранное. – 1987. – 544 с. (Ссылка на отдельные рассказы будет дана по этому изданию с указанием названия.

5. Маканин В.С. Отставший// В.С.Маканин. Долог наш путь. Повести. – М., 1995.

6. Маканин В.С. Две сестры и Кандинский / Владимир Маканин. – М.: Эксмо, 2011. – 319 с.

7. Марченко А. М. Гексагональная решетка для мистера Букера // Новый мир. 1993, №9. – С. 230 – 238.

8. Платонов А.П. Эфирный тракт // А.П.Платонов. Собрание сочинений в трех томах. 1921- 1934 / Сост., вступ. Ст. и примеч. В.А. Чалмаева. – М.: Сов. Россия, 1984- 464 с., 1л. Портр.

9. Платонов А.П. ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ. Материалы к биографии. Публикация М.А. Платоновой. Составление, подготовка текста, предисловие и примечания Н.В.Корниенко. 2-е издание. – М..: ИМЛИ РАН, 2006. – 424 с. ISBN 5-0208-0002-X.;

10. Платонов А.П. Из Писем и Записных книжек. «Труд есть совесть» Из Записных книжек разных лет. 1941-1950. // Платонов. Собр. соч: В 3-х т. Т.3. Рассказы 1941-1951; Драматические произведения; волшебное кольцо; Сказки; Из ранних сочинений; Из писем и записных книжек / Сост. и примеч. В.А.Чалмаева. – М: Сов.Россия, 1985. 576 с.; – С. 550.

11. Роднянская М. Незнакомые знакомцы. К спорам о героях Владимира Маканина // Новый мир, 1986, №8. С. 230 -247.

12. Серафимова В.Д. Метафорический язык произведений В.С.Маканина // Русская речь. – М.: Российская Академия Наук, Российский Фонд культуры, Институт Русского языка им. В.В. Виноградова РАН. 2002 г, №2 март-апрель. – 128 с. – СС. 34-41. Раздел Язык Художественной литературы. ISSN 0131-6117. МОСКВА «НАУКА».

13. Тимина С.И. Современный литературный процесс (1990-егоды). Глава 8. // РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА ХХ ВЕКА. Учебное издание. Школы, направления, методы творческой работы. Учебник для студентов высших учебных заведений. Под редакцией проф. С. И. Тиминой. – М.: Издательство «Logos» . – 386 с. – С. 250. ISBN 5-87-288-220-3 (Logos). ISBN – 5-щ6-004366 («Высшая школа»)

The prose poetics of V.S. Makanin. Metaphorical language. (Based on the material of the stories “Escape”, “The Person of the Suite”, the story “Laz”, the novel “Two Sisters and Kandinsky”, etc.)

Abstract. The analyzed prose of Vladimir Semenovich Makanin is characterized by the depth of the formulation of existential questions, a distinct philosophical sound, the revealing of life’s orientation of a person, the search for moral coordinates, an appeal to the conscience of man. In the works of V. S. Makanin the following topics are considered to be relevant for our time: problems of education and upbringing, nature and civilization, the role of art in the formation of personality, problems of choice, contact of generations, issues of spiritual and physical love, opposition to entropy, attitude to war, hatred, the role of the intelligentsia in the spiritual formation of man, etc. The language of prose is defined as metaphorical. The presumption of the position of the writer – “We must love people with high love.”

Key words: Vladimir Semenovich Makanin, life orientations, problems of choice, problems of education, citizen, problems of creativity, essayist, screenwriter, theatrical play, human consciousness, human dignity.

Информация об авторе: Серафимова Вера Дмитриевна, кандидат филологических наук, доцент МПГУ.

Information about author: Serafimova V.D., Candidate of Philological Sciences, Docent of the Department of Russian Literature of the XX and XXI centuries, Moscow Pedagogical State University.

Zurück 1 ...16 171819 20 21 Weiter

Эпическая традиция в русской литературе ХХ–ХХI веков

Литература:

The prose poetics of V.S. Makanin. Metaphorical language. (Based on the material of the stories “Escape”, “The Person of the Suite”, the story “Laz”, the novel “Two Sisters and Kandinsky”, etc.)

Andere haben auch gelesen: