Эпическая традиция в русской литературе ХХ–ХХI веков

Key words: lessons of literature, Kursk Pedagogical College, Aleksandr Isayevich Solzhenitsyn, “deportation prose”, autobiographical component of works.

Информация об авторе: Прокопова Елена Владимировна, кандидат филологических наук, преподаватель Курского педагогического колледжа

Information about author: Prokopova Helena Vladimirovna, candidate of philological sciences, Kursk Pedagoical College.

Лексика с аксиологической маркированностью в текстах Л.Н. Толстого для детей (на материале «Русских книг для чтения»)

Л.Г. Смирнова /Смоленск/

Аннотация: В статье рассматриваются тексты, входящие в «Русские книги для чтения» Л. Н. Толстого, в аспекте отражение ими этнических аксиологических установок. Дидактизм текстов, их адресованность детской всесословной аудитории, морально-нравственная проблематика, холичность, всеохватность содержания определяют авторскую задачу как трансляцию этнически значимых ценностей, поведенческих установок. «Русские книги» демонстрируют многожанровость, среди жанров важными являются притчи на материале жизни русских крестьян. Толстой передает в текстах разных жанров мироощущение народа, прежде всего русского мужика и крестьянского ребенка. Аксиологические доминанты имеют преимущественно лексическое воплощение. Ключевые лексемы текста коррелируют с национальными представлениями о норме и об отклонении от нее, о хорошем, должном и о плохом, безнравственном. Стилеобразующей и аксиологически нагруженной во многих случаях оказывается народно-разговорная лексика.

Ключевые слова: аксиологическая иерархия; аксиологически маркированная лексика; морально-нравственная проблематика; дидактизм; холичность; трансляция ценностей и установок; притча как жанр текста; народно-разговорная лексика; стилеобразующая доминанта.

В любой национальной культуре особое место занимают произведения, предназначенные для детей. Воздействие на сознание представителей подрастающего поколения через эстетически значимые художественные тексты – необходимое условие сохранения основ национальной идентичности. Аксиологическая иерархия, т.е. представление о том, «что такое хорошо и что такое плохо», что является значимым, должным, а что – незначимым, недолжным, входит в сознание человека вместе с усвоением культуры, и раньше всего через художественные тексты.

Многие русские писатели-классики осознавали значимость текстов, входящих в круг детского чтение. Совершенно особое место тексты, написанные для детей, занимают в творчестве Л.Н. Толстого. Работа над ними велась в конце 60-х, в 70-х г.г., параллельно с педагогической деятельностью писателя.

Закончив роман «Война и мир», после небольшого перерыва Толстой приступил к новому роману из времен Петра I,. впоследствии так и не написанному. В это же время писатель работал над «Азбукой». Первый набросок этого труда назывался «Первая книга для чтения и Азбука для семьи и школы с наставлением учителю графа Л. Н. Толстого 1868 года» [1, с. 443-444].

В 70-е гг. Толстым были созданы такие замечательные учебники для народных школ, как «Азбука», «Новая азбука», «Книги для чтения» и «Арифметика». Создание этих учебников явилось итогом, обобщением опыта научно-педагогической деятельности писателя. Большую часть текстов, предназначенных для детей, Л.Н. Толстой собрал в четыре «Русские книги для чтения». Все эти книги объединены единым адресатом (прежде всего крестьянскими детьми, учениками Яснополянской школы), едиными дидактическими установками и отчетливо осознаваемой читателем аксиологической значимостью. Национальная ценностная иерархия, декларируемая в текстах Л.Н. Толстого, эксплицируется прежде всего на лексическом уровне. Цель данной статьи – проследить, каким образом используется в отдельных текстах лексика с аксиологической маркированностью, определить степень ее «идеологической нагруженности» и функциональной значимости.

В самом названии «Русские книги для чтения» чрезвычайно важным является определение «русские». Эта лексема наглядно демонстрирует тот факт, что, кроме собственно просветительской и образовательной целей, перед Толстым стояла задача трансляция следующему поколению этнически значимых ценностей, поведенческих установок. Причем в определении адресата «Русских книг для чтения» Толстой уходил от сословной ограниченности. В частности, он писал о том, какое место в своем творчестве он отводил «Азбуке» и другим книгам, предназначенным детям: «Гордые мечты мои об этой азбуке вот какие: по этой азбуке будут учиться два поколения русских всех детей от царских до мужицких и первые впечатления поэтические получат из нее, и что, написав эту Азбуку, мне можно будет спокойно умереть» [5, с. 701-702].

Однако в определенном смысле «Русские книги для чтения» можно назвать «идеологически ангажированными», поскольку Толстой попытался передать в них мироощущение народа, прежде всего русского крестьянина, мужика и крестьянского ребенка. Например, большая часть текстов, воспроизводящих детское мироощущение, связана с миром крестьянских детей (Как мальчик рассказывал про то, как его в лесу застала гроза, Солдаткино житье, Корова), гораздо меньше таких текстов, где передается мироощущение детей из образованных сословий (Косточка, Как дядя рассказывал про то, как он ездил верхом).

В проблематике, тематике, форме многих текстов явно ощущается полемика писателя с представителями «своего» – дворянского – окружения, противостояние народа и образованного общества, «перчаточного сословия», как называл представителей образованных слоев (дворян, буржуазии) другой великий просветитель 19 в. В.И. Даль.

Мысль об обделенности народа знаниями, о его многовековом существовании «вне мировой культуры» была одной из главных, побудивших Толстого к созданию его замечательных педагогических и художественных трудов для народной школы. В 1862 г. Толстой писал в журнале «Ясная поляна» о народе и о деле народного просвещения: «… ему нужно то, до чего довела вас ваша жизнь, ваших десять не забитых работой поколений. Вы имели досуг искать, думать, страдать – дайте же ему то, что вы выстрадали, – ему этого одного и нужно; а вы, как египетский жрец, закрываетесь от него таинственной мантией, зарываете в землю талант, данный вам историей. Не бойтесь: человеку ничто человеческое не вредно» [6, с. 48.].

«Русские книги для чтения» имеют ряд особенностей, объединяющих достаточно разнородные и разножанровые тексты в единое произведение. Прежде всего они совершенно органичны для всего творчества Л.Н. Толстого. Кажущаяся внешняя простота рассказов для детей сочетается с глубиной их содержания: практически все социально-философские, религиозные, этические и эстетические искания Толстого нашли в них отражение. В рассказах из «Русских книг для чтения» можно обнаружить сюжетно-тематические параллели с отдельными фрагментами творчества «взрослого» Толстого. Так, интересное сопоставление рассказа Бог правду видит, да не скоро скажет, включенного в третью книгу для чтения, и фрагмента из романа-эпопеи «Война и мир» проводит в своей статье Б. Г. Меркин [4].

Просветительские установки определяют такую важную характеристику «Русских книг для чтения», как холичность, целостность, всеохватность. Предметом описания в них является весь мир – физические законы, природные явления, исторические события, многообразие стран, людей, нравственные постулаты; удивительные, порой фантастические, порой остросюжетные истории. Широк круг текстов, которые Толстой использует в качестве исходных для своих рассказов, причем на равных объединены классические источники (в книги для чтения включены пересказы знаменитых сказок братьев Гримм, Андерсена) и сочинения учеников Яснополянской школы. Источники текстов Толстого за редким исключением установлены. Однако «Русские книги для чтения» нельзя назвать справочником, поскольку в них отсутствуют ссылки на первоисточники, все-таки главное для писателя – производимые текстом «впечатления поэтические», а не возможность расширить рациональные знания маленьких читателей. Все книги Толстого объединены отчетливым дидактизмом, присутствующими в рассказах нравственными установками, однако даже в текстах, получивших жанровое определение «басня», писатель уходит от вербальных формулировок морали.

Яркая черта книг для чтения – их жанровое разнообразие. Б.Г. Меркин отмечает тот факт, что каждая из книг включает в себя почти полностью повторяющийся набор жанров. Это рассказ, быль, басня, описание, рассуждение, сказка, история, причем самым частым жанром во всех четырех книгах является басня: по Толстому, это история, имеющая назидательный характер. Остальные жанры распределены уже менее равномерно. Быль заметно доминирует в первой и второй книгах, во второй, третьей, четвертой книгах существенно возрастает роль рассуждений. [3, c. 47].

Адресат текстов также меняется: третья и особенно четвертая книги рассчитаны скорее на взрослого читателя, здесь явственно ощущается влияние Евангелия, жанры некоторых текстов можно определить как «притчи на материале жизни русских крестьян» (Девчонки умнее стариков, Упустишь огонь – не потушишь, Два старика). Характерно, что у Толстого эти тексты не получают жанрового определения, но многие из них в качестве эпиграфа имеют евангельские цитаты.

В «притчевых» текстах четвертой книги обычно сосуществуют два плана: аксиологический план нормативного, идеального и аксиологический план реального, часто трагического в жизни человека, переход на позиции нормативного, идеального приносит в жизнь гармонию. Например, в рассказе Упустишь огонь – не потушишь подробно описывается ссора крестьян Ивана Щербакова и Гаврилы Хромого, которая доводит их почти до гибели. Но стоит одному человеку простить обиды, и гармония восстанавливается. Если жизнь человека в художественном пространстве толстовской притчи не корректируется этическими нормативами, это приводит героя к гибели. Такова, например, судьба приказчика Михаила Семеновича в рассказе Свечка.

Круг нравственных проблем, поставленных Толстым в детских рассказах, очень широк. Например, это проблема осознания ребенком своей вины за какой-либо проступок, страха признания, раскаяния, стыда. Такая нравственная проблематика представлена в хрестоматийном толстовском рассказе Косточка, но в более драматичном варианте она присутствует в рассказе Корова, вошедшем в «Новую азбуку». Его жанр Толстой обозначил как «быль». Герой рассказа – крестьянский мальчик Миша – разбил стакан, испугался и не сказал. Стекла, высыпанные им в лохань, послужили причиной смерти коровы – кормилицы шестерых сирот. Осознав свою вину, Миша стал горько плакать, признался [7, c. 10]. «Стыд» – значимый аксиологически маркированный концепт в детских рассказах Толстого, он присутствует в разных лексических реализациях во многих текстах, часто становится условием нравственного обновления человека.

Многие тексты организованы такими концептами, как «жалость», «прощение» (Индеец и англичанин, Камень, Бог правду видит, да не скоро скажет, Жилетка, Архиерей и разбойник и др.). Особую эмоциональную реакцию читателей вызывает жалость по отношению к старикам (Как дядя рассказывал про то, как он ездил верхом).

«Мысль семейная» является доминирующей в «Русских книгах для чтения», особенно в первых двух, предназначенных преимущественно для детей. Здесь широко представлены тексты, посвященные таким темам, как отношения между родителями и детьми (Наседки и цыплята, Орел, Ровное наследство, Старый тополь, Теленок на льду, Перепелка). Значимое место занимает тема мудрости стариков (Садовник и сыновья, Отец и сыновья, Совы, Как волки учат своих детей и др.).

Многие рассказы Толстого посвящены таким «вечным» темам, как ценность жизни (Черемуха), гармоничные отношения человека и природы (Бешеная собака), относительность человеческого взгляда на мир (Царь и слон), и многим другим, не потерявшим актуальности и по сей день.

Обращаясь к конкретному тексту Толстого, проследим, какими лексическими средствами реализуется его идея.

Камень (Быль)

Один бедный пришел к богатому и стал просить милостыню. Богатый не дал ничего и сказал: « Поди вон !» Но бедный не уходил. Тогда богатый рассердился , поднял камень и бросил им в бедного. Бедный поднял камень , положил за пазуху и сказал: «До тех пор буду носить этот камень, пока не придется и мне бросить в него». И пришло это время. Богатый сделал дурное дело; у него отняли всё, что у него было, и повезли в тюрьму. Когда его везли в тюрьму, бедный подошел к нему, вынул из-за пазухи камень и замахнулся; потом пораздумался, бросил камень наземь и сказал: «Напрасно я так долго носил этот камень: когда он был богат и силен, я боялся его; а теперь мне жалко его» [7, c. 14].

Аксиологически маркированной является в данном тексте лексема камень, вынесенная в сильную текстовую позицию – заглавие. Эта лексема не связана с оценочной сферой в системе языка, но в контексте она становится лексической реализацией такой антиценности, как «месть». Этой антиценностью объединены почти все словосочетания (устойчивые и свободные) со словом камень (бросить камень. носить камень, положить камень за пазуху) и другие выделенные слова текста. Важная особенность – повторяемость лексем, Толстой не прибегает к синонимическим заменам, не использует местоимений. Единственная лексема, которая коррелирует с национальной ценностной установкой, – это предикативное наречие жалко, характерно, что оно является почти последней лексемой текста, т.е. тоже занимает сильную позицию.

Интересен толстовский текст, иллюстрирующий положение о том, какой след оставляет жизнь человека в памяти потомков.

Китайская царица Силинчи (Быль)

У китайского императора Гоангчи была любимая жена Силинчи. Император хотел, чтобы весь народ помнил его любимую царицу. Он показал жене шелковичного червя и сказал: « Научись , что с этим червяком делать и как его водить , и тебя народ никогда не забудет ».

<…> Она стала собирать лист с тутового дерева и кормить им червей. Она развела много червей и научила свой народ, как водить их.

С тех пор прошло пять тысяч лет, а китайцы до сих пор помнят императрицу Силинчи и в честь ее празднуют [7, c. 28].

Лексический состав текста прозрачный, текстообразующмим являются два концепта – «память» и «деяние», в связи с чем аксиологическую маркированность получают их лексические реализации: помнил, не забудет, в честь ее празднуют и научила водить. Таким образом, Толстой воплощает важную аксиологическую установку о том, что народ (в данном случае его этническая характеристика не важна) помнит прежде всего деяния ушедших людей.

Важной является языковая характеристика детских текстов Толстого. Их адресованность прежде всего крестьянским детям обусловила простоту языка, доминирование нейтральной в стилистическом отношении лексики, именно она оказывается в «книгах для чтения» наиболее частотной. Однако стилеобразующей и аксиологически нагруженной во многих случаях оказывается народно-разговорная лексика. Б.Г. Меркин отмечает, что слова, отражающие народно-разговорный характер языка, концентрируются в нижней части частотного словаря, составленного им на материале «Русских книг для чтения», однако именно народнопоэтические и разговорные лексемы, называющие реалии крестьянского быта и представляющие собой диалектные и просторечные номинации (жнитво, зеленя, лоханка, межа, подойник, покос, полати; баба, бранить, изба, покликать, помереть, пуще, подсобить, русак; горюшко, дитятко, иззябнуть, косточки, погромыхивать, столбочек, сторонка, каменья, меньшой и др.), в наибольшей степени воплощают особенности народного мировосприятия, опосредованно передают этнические аксиологические установки [3, с. 51].

Повседневная жизнь народа, ежедневный тяжелый земледельческий и ремесленный труд как основа существования простых людей получают отражение в текстах «книг для чтения» прежде всего на лексическом уровне. Интересно, что в качестве одной из значимых антиценностей, способной погубить человека, Толстой называет отклонение от норм трудовой жизни – «потеху», причем желание ублажить себя, потешить является следствием появления у мужика лишнего хлеба:

<…> Я ему всего только и сделал, что хлеба лишнего зародил . Она, эта кровь звериная , всегда в нем живет, да ей ходу нет, когда хлеба с нужду рожается. Тогда он и последней краюшки не жалел, а как стали лишки от хлеба оставаться, стал он придумывать , как бы себя потешить . И научил я его потехе – вино пить. А как стал он божий дар в вино курить для своей потехи, поднялась в нем и лисья, и волчья, и свиная кровь. Теперь только бы вино пил, всегда зверем будет.(Как чертенок краюшку выкупал) [7, с. 350].

Таким образом, Толстой определяет трудовой аскетизм в качестве национальной этической установки, предполагающей духовное здоровье народа. Любое появление излишков, желание развлечений – потехи, приводит к возникновению пороков, искажению истинного предназначения человеческой жизни, проявлению в людях звериного начала.

Рассматривая опыт вербального воплощения национальных аксиологических доминант в формах художественных текстов Толстого, С.Г. Кара-Мурза подчеркивает важность народного языка и дает ему специфическое определение – «туземный»: «Но в целом Россию не успели лишить ее языка. <…> Надежным щитом была и русская литература. Лев Толстой совершил подвиг, создав для школы тексты на нашем природном, «туземном» языке» [2, с. 87].

С.Г. Кара-Мурза противопоставляет «туземный язык», использование которого является залогом сохранения национальной идентичности, языку «правильному», часто становящемуся инструментом манипуляции: «Но в чем главная разница «туземного» и «правильного» языка? «Туземный» рождается из личного общения людей, которые излагают свои мысли – в гуще повседневной жизни. Поэтому он напрямую связан со здравым смыслом <…>. «Правильный» – это язык диктора, зачитывающего текст, данный ему редактором <…>. Это безличная риторика, созданная целым конвейером штатных работников» [2, с. 82].

В 21 веке, в эпоху глобализации, декларирования примата общечеловеческих ценностей, коммерциализации и интернационализации культуры, проблема исторической преемственности основных аксиологических доминант становится крайне актуальной для любого этноса, поэтому тексты Толстого, предназначенные для детского чтения, приобретают особую актуальность. Рассказы, включенные, в «Русские книги для чтения», демонстрируют определенность аксиологических установок, отсутствие морально-нравственного релятивизма, обращение к эмоциональной сфере ребенка. Тексты могут иметь захватывающий сюжет, могут быть трагическими, но они апеллируют прежде всего к таким национально значимым ценностям, как доброта, сострадание, прощение, милосердие. Аксиологическую маркированность в контексте могут приобретать лексические единицы, не связанные с аксиологической сферой в языковой системе. Язык Толстого отражает народное мироощущение, «рождается» в процессе взаимодействия людей.

Литература

1. Гусев Н.Н. Летопись жизни и творчества Л.Н. Толстого (1828-1890). – М.: Гослитиздат, 1958. 837 с.

2. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М.: Алгоритм, 2000. 688 с.

3. Меркин Б.Г. Жанровые и тематические особенности детских произведений Л.Н. Толстого (По материалам частотного словаря лексики). // Мировая словесность о детях и для детей. – Вып. 9. – М., 2004. С. 46-53.

4. Меркин Б.Г. Художественные особенности рассказа Л.Н. Толстого «Бог правду видит, да не скоро скажет» // Известия Смоленского государственного университета. 2014 № 4. С. 41-50.

5. Толстой Л.Н. Письма. А.А. Толстой. 1872 г. Января 12. Москва. // Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 тт. М.: Художественная литература, 1984. Т. 18.

6. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 тт. М.: Художественная литература, 1936. Т. 8.

7. Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 тт. М.: Художественная литература. 1982. Т. 10. 543 с.

Vocabulary with axiological markedness in Leo Tolstoy’s texts for children (on the basis of “Russian books for reading”)

Abstract. The article dwells on the texts that Leo Tolstoy included in the ‘Russian Books for Reading’ from the standpoint of reflection of ethical and axiological precepts in them. The didacticism of the texts, the targeting of children from all the social classes, the moral and ethical agenda, holistic features, and wide-embracing contents expose the author’s task of transfusing the ethically meaningful values and behavioral precepts. ‘The Russian Books for Reading’ have a multi-genre character. Parables related to the Russian peasant’s routine lifestyle have special significance among the genres. Tolstoy uses the texts of various genres to depict perception of the world by adult Russian peasants and by their children. He translates the axiological dominants mostly through the vocabulary. The key lexemes of the text correlate with the ethnic notions of norm and deviation from it, as well as of fairness, duty, evilness, and immorality. Colloquialisms quite often shape up the style and carry an axiological charge.

Key words: axiological hierarchy, vocabulary with axiological markedness, moral agenda, didacticism, holistic features, transfusion of moral values and precepts, parable as a text genre, colloquialisms, the style-forming dominant.

Информация об авторе: Смирнова Людмила Георгиевна, доктор филологических наук, профессор ФГБОУ ВО «Смоленский государственный университет».

Information about author: Smirnova Lyudmila G., doctor of philological sciences, professor of federal state budget educational institution of higher education “ Smolensk State University.