На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 2

Председатель военной комиссии сената Будано сообщил мне, что в пятницу на заседании этой комиссии Шарль Эмбер преподнес новую утку. Он утверждал, что Дени Кошен недавно вручил мне записку, в которой доказывалась возможность сокращения производства взрывчатых материалов, и что я поддерживал эту идею перед военным министром и министром финансов. Не знаю, откуда «толстяк Шарль» взял эту чепуху. Я написал ему, что всегда настаивал перед министрами только на усилении производства.

Немцы отпустили в Париж жителя Лилля Герена для хлопот о снабжении своих сограждан. Он говорит, что зимой жителям оккупированных провинций придется очень туго, но они не дрогнут и останутся твердыми. Он уезжает в Берлин и пробудет там несколько дней, а оттуда направится в Лилль. Я советую ему быть крайне осторожным в своих беседах с немцами и не вступать в разговоры о мире. Если Германия желает вести переговоры о мире, она объявит об этом официально. Тем временем не следует давать ей возможности пытаться деморализовать и разделить союзников заявлениями, не носящими официального характера. Герен обещал мне соблюдать осторожность.

Во второй половине дня отправился с генералом Дюпаржем и полковником де Рие в военный госпиталь, устроенный в колониальном парке в Ножанна-Марне. Роздал раненым военные медали и кресты. В госпитале 336 раненых – французы и мусульмане. Проезжал на пути туда и обратно через Венсенский лес. День выдался прекрасный, солнечный. Женщины сидели на траве, у ног их играли дети. Можно было подумать, что нет никакой войны. Однако нигде не видно мужчин, а если они есть, то это все старики. Другие – там, на фронте, и каждую минуту смерть уносит свои жертвы.

В семь часов вечера Делькассе еще не телеграфировал свой ответ в Афины. С того времени, как его сын ранен и взят в плен, он мрачен и находится в несколько подавленном состоянии духа. Не без труда я уговорил его телеграфировать, что, если Болгария откроет военные действия, мы рассмотрим требование Венизелоса в духе благожелательности.

Четверг, 23 сентября 1915 г.

В совете министров продолжительная дискуссия о восточных делах. Кабинет не только единодушно одобрил телеграмму, которой мне удалось вчера добиться от Делькассе, но решил подкрепить ее более категоричным ответом, чтобы не дать Венизелосу повода для отказа. Вивиани, Бриан, Рибо, Мильеран и Оганьер считают, что даже в том случае, если Венизелос встретит сопротивление короля и подаст в отставку, мы должны прийти на помощь сербам. При этом предполагается, что французские и английские войска будут отозваны из Дарданелл и мы ограничимся блокадой проливов. Я энергично поддержал их взгляд и выступил с требованием, чтобы военный министр изучил условия высадки войск в Салониках или Дедеагаче. В конце концов, было принято единогласно решение в этом смысле. Русское правительство заявляет, что ему очень неудобно относиться к Болгарии как к врагу, оно желало бы опереться на болгарский народ против короля Фердинанда. Здесь Сазонов опять запоздал со своими предложениями³³ (из Петрограда, 22 сентября, № 1154).

Мильеран сообщил мне рапорт, полученный им третьего дня, 21-го, от главнокомандующего на востоке. Саррайль дополняет в этом рапорте свой меморандум, в котором рассматриваются операции, призванные дать союзным флотам возможность пройти через проливы. В рапорте говорится, что необходимо создать две базы – одну в Лемносе, другую – в Митилене; впоследствии встанет также вопрос о создании третьей базы в Кум-Кале. Общая высадка французских войск должна произойти в бухте Юкиези. Ввиду трудности местных топографических условий Саррайль считает целесообразным отправить не четыре дивизии, а два армейских корпуса в полном составе, в том числе один – из колониальных войск. Он советует начать операции по возможности скорее. Занятие Ченака и Чердака является, по его мнению, необходимой предпосылкой для форсирования проливов. Всю работу Саррайль сделал в Париже, он считал излишним уже теперь ознакомиться с местностью, предпочитает отправиться вместе со своими войсками.

Посетил сегодня два дома для выздоравливающих – в Тие и Банье. Они основаны обществом, во главе которого стоят мой друг Морис Бернар с графиней Греффюль, Пьер Декурселль и несколько коллег по адвокатуре. Дома эти предназначаются для предрасположенных к туберкулезу и для туберкулезных первой стадии. По дороге толпа все еще имеет праздничный вид. Ей неизвестно, как омрачился горизонт в России и на востоке.

Генерал Байу обращает внимание военного министра на те «непредвиденные (incalculables) последствия», которые могут произойти для экспедиционного корпуса от болгарской мобилизации (Мудрос, № 14). Из Бухареста наш военный атташе телеграфирует, что в связи с событиями в России происходит брожение среди гражданского населения Румынии. Только известие о предстоящей, хотя бы в более или менее отдаленный срок, отправке французско-английского экспедиционного корпуса может внушить уверенность греческому и румынскому правительствам, а пока этой уверенности у них нет. Только таким путем можно заменить отпавшую Россию (Бухарест, № 448). Болгарское правительство возвестило своим депутатам, что в самом близком будущем предстоит немецкое наступление на Сербию, что последняя будет раздавлена и у нее будут отняты болгарские территории, принадлежащие ей со времени Бухарестского трактата (София, № 509). Радославов прибавил, что Болгарии не грозят осложнения со стороны Греции и Румынии. «Нам даны, – сказал он, – самые официальные заверения на этот счет, мы можем быть спокойны относительно этих двух наших соседей» (София, № 510). Я написал Делькассе и советую ему категорически заявить через де Панафье королю Фердинанду и болгарскому правительству, что, даже если Греция воздержится, вооруженная интервенция союзников на Балканах неизбежна.

Пенелон вернул мои мысли к Франции. Он сообщил мне, что на всем протяжении фронта наша артиллерия с большим успехом пристрелялась к своим объектам, и теперь началась артиллерийская подготовка наступления. Это все, что я знаю. Я пишу Мильерану: «Четверг, 23 сентября. Дорогой друг! Как ты помнишь, совет министров вынес постановление, что мы затребуем у главной квартиры точную ведомость тяжелых орудий и их снаряжения, которые должны обслуживать новое наступление. Полковник Пенелон, которому я сообщил об этом постановлении, сказал мне, что требуемая нами информация не встретит никаких препятствий. Но сегодня он объявил мне, что генерал Жоффр опасается несоблюдения тайны и не желает, чтобы эти данные были сообщены нам до отдания приказа о наступлении. Мало того, даже тогда он пошлет их нам только при условии, что мы не сообщим их совету министров. Странно, что эти данные могут быть известны множеству офицеров, а правительству отказывают в них… Наше право и наш долг – знать, имеются ли налицо необходимые средства для успешного проведения и использования наступления, совершаемого исключительно по инициативе высшего командования. В противном случае ты несешь тяжелую политическую ответственность, а я столь же тяжелую моральную ответственность. В известной мере эта независимая позиция главнокомандующего может быть объяснена и оправдана его абсолютной уверенностью в успехе наступления. Он, очевидно, надеется, что сразу освободит всю национальную территорию. На это мне неоднократно указывали офицеры связи. Однако за последние несколько месяцев высшее командование совершило слишком много тяжких ошибок на Воэвре, в Шампани и Артуа, и поэтому мы не можем отказаться от заблаговременной информации.»

Еще сегодня, когда я пишу эти строки Мильерану, Жоффр пребывает в счастливой уверенности, что ему удастся прорвать неприятельский фронт и освободить Францию. В своем общем приказе № 43 от 23 сентября он обращается к войскам со следующими словами: «Солдаты республики! После месяцев ожидания, давших нам возможность увеличить свои силы и ресурсы, тогда как неприятель истощал свои, настал час атаковать и победить… Ваш натиск будет непреодолимым. В первом же порыве вы проникнете к батареям неприятеля, за его укрепленные позиции. Вы не дадите неприятелю передышки, пока не завершите победы. Итак, вперед! За освобождение родной страны! За торжество права и свободы!» Пожелаем, чтобы эти надежды осуществились. Но в тот момент, когда главнокомандующий писал свой приказ, Пашич призывает нас помочь Сербии (Ниш, № 709).

Пятница, 24 сентября 1915 г.

Полковник Пенелон представил мне, по поручению Жоффра, полковника Барреса, начальника авиационной части при главной квартире. Баррес жалуется на низкое качество наших истребителей и бомбовозов. Я написал товарищу министра Рене Бенару, указал ему на случаи перегревов мотора в пути и просил его серьезно обсудить это с полковником Барресом.

Депутат от Луары Мерлен и депутат от Луары и Эндры Фуше вернулись из Дарданелл, куда они ездили по поручению парламента, и сообщают мне о своих впечатлениях. Они находят безусловно необходимым значительное увеличение наших сил на востоке: надо послать еще пехотные части, самолеты, санитарные части.

Наш военный атташе в Лондоне телеграфировал вчера вечером военному министру (№ 113), что, прежде чем высказаться о помощи, которой требует от нас сербское правительство, английский кабинет запросил Китченера. Военный министр должен дать заключение, в каком размере Англия вместе с нами может оказать вооруженную помощь Сербии, если последняя действительно подвергнется нападению со стороны немцев и австрийцев, а также Болгарии. Британский генеральный штаб остановился на следующем предположении: Сербию атакуют 450 тысяч немцев и австрийцев, вся болгарская армия и эвентуально 100 тысяч турок. Помогают сербам 100 тысяч румын (остальная румынская армия охраняет трансильванскую границу), вся греческая армия и англо-французский экспедиционный корпус – последний, по подсчетам английского генерального штаба, не может превышать 300 тысяч человек. Китченер желает знать, пришел ли наш генеральный штаб к тем же результатам в своих подсчетах.

Я прошу Вивиани, Мильерана и Делькассе обсудить совместно со мной эту телеграмму. Они явились в сопровождении генерала Грациани. Мы решили немедленно дать знать Венизелосу, что мы посылаем одну дивизию для защиты железных дорог; решено также известить об этом Лондон. Вчера вечером Делькассе телеграфировал в Афины: «Желая дать возможность Греции выполнить свои обязательства по договору с Сербией в обстоятельствах, предусмотренных греческим премьером, французское правительство, со своей стороны, готово послать требуемые от него войска» (№ 443). Кроме того, Делькассе обратился также к России. Однако Сазонов, как всегда бросающийся от одного плана к другому, возымел теперь странную идею выжать у Сербии новые уступки в пользу Болгарии. Это значит играть на руку Германии (Петроград, № 1157).

Сегодня утром в Болгарии объявлена всеобщая мобилизация (София, № 517). Население охвачено беспокойством, но хранит молчание. Вчера Бопп встретился у Иовановича с сербским наследным принцем. Последний спросил нашего посланника: «Когда же нам будет известно решение союзников? Теперь не время для нот и демаршей, теперь настала пора действовать» (из Ниша, № 715). Братиану опровергает утверждение Радославова, что Румыния обязалась соблюдать нейтралитет (Бухарест, № 431).

У нас во Франции все последние пятнадцать дней стояла чудесная погода, а сегодня, накануне наступления, проливной дождь. «Gott mit uns» (с нами Бог), – скажут немцы.

Впрочем, Пенелон говорит, что, несмотря на этот потоп, наша артиллерия прекрасно стреляла и произвела сокрушительное действие. Завтра, в субботу, несомненно, начнется наше наступление. В ответ на требование, предъявленное военным министром от своего и моего имени, полковник вручил мне «вербальную ноту» 3-го бюро главной квартиры, помеченную вчерашним числом. Она носит несколько общий характер и перечисляет директивы, данные командующим группами армий: 1) прорвать неприятельский фронт; 2) добившись этой цели, немедленно приступить к стратегическому использованию прорыва; это будет облегчено заходящей линией нашего фронта от моря до Аргонн. Операции северной группы будут увязаны с наступлением англичан; эта группа должна стараться прорвать фронт неприятеля в районе Арраса на общей линии фронта между Ла-Бассе и Фише. Для этой атаки генерал Фош располагает 17 пехотными дивизиями, 2 кавалерийскими дивизиями, около 700 орудиями 75-миллиметрового калибра и 380 тяжелыми орудиями. Английская кавалерия должна действовать согласованно с нашей. 1-я английская армия ведет наступление главным образом в направлении Лоос-Уллуч и, кроме того, наступает в двух второстепенных пунктах на север от канала. 2-я английская армия производит с помощью двух дивизий демонстрацию на востоке от Ипра. Центральная французская группа наступает между массивом Моронвилье и Аргоннами, ее наступление охватит фронт 4, 2 и 3-й армий; в распоряжении этой группы 30 пехотных дивизий, 7 кавалерийских дивизий, 1200 орудий 75-миллиметрового калибра, около 850 тяжелых орудий. Дальнейшее продвижение этих армий будет облегчено атакой 5-й армии. Командующий центральной группой даст 5-й армии приказ идти в атаку, когда найдет это целесообразным, после вступления в действие 4-й и 2-й армий. Эта атака произойдет между Краоннским массивом и долиной Эны. Для этой операции 5-я армия располагает 6 пехотными дивизиями, почти 250 орудиями 75-миллиметрового калибра и таким же количеством тяжелых орудий. Эскадрильям наших бомбовозов дана директива разрушать важнейшие железнодорожные пункты, которые неприятель мог бы использовать для переброски подкреплений.

Восточная группа будет выжидать приказа поддержать общее наступление операцией, подготовленной ею на Воэвре. Когда армии северной и восточной групп прорвут фронт неприятеля, как на это определенно надеются Жоффр и его штаб, они должны будут, не останавливаясь, гнать перед собой немцев в восточном и северном направлениях и стараться захватить коммуникационные линии неприятеля. Группа, состоящая из 1-й британской армии и нашей 10-й армии, устремится на участок фронта Ле-Кенуа— Френ-ле-Бюиссеналь, а армии генерала де Кастельно – на участок фронта Ле-Нувион – Седан. Прочие британские армии и 6-я французская армия будут участвовать в наступлении сообразно обстоятельствам. Задача кавалерии: 1) ожесточенно преследовать неприятеля на возможно большем протяжении фронта; 2) выделить отряды для разрушения сооружений на коммуникационных линиях неприятеля и для расстраивания движений его резервов и его снабжения.

Заманчивые перспективы, пожалуй, слишком заманчивые, чтобы не оказаться миражом.

Суббота, 25 сентября 1915 г.

Не мог спать и поднялся спозаранку. Мне не давала покоя мысль, что, может быть, сегодня решается наша судьба. Мучило то, что я почти ничего не знаю о том, в каких условиях начинается это сражение. А между тем вот уже скоро третий год я ежедневно получаю письма, в которых говорится: «Вы стоите во главе нации, вы все можете, вы хозяин, вам стоит сказать только одно слово». Бедные люди, не привыкшие к свободе! Завтра, если дела пойдут плохо, они с той же логикой возложат на меня ответственность за все несчастья.

Впрочем, в Tagliche Rundschau от 18 сентября я тоже нашел статью, где говорится о диктаторе Пуанкаре, который царствует с помощью цензуры и скрывает от Франции истину. Франция изображается как грязная, развращенная страна алкоголиков и туберкулезных, в ней нет прироста населения, она осуждена на упадок и гибель. Продолжайте, продолжайте, господа; но, хотя я и не диктатор, я останусь на своем посту, пока вы не будете разбиты.

До нашего сведения дошло, что немецкие агенты обосновались в Корфу и снабжают оттуда неприятельские подводные лодки. Думаю, что это делается без ведома греческого правительства. Делькассе просил Гильмена предупредить об этом Венизелоса (№ 459). Последний добился от короля Константина согласия на объявление мобилизации осторожности ради, однако он не знает, возможно ли будет в случае надобности сделать дальнейший шаг, и еще вчера он говорил о своей отставке (Афины, № 460 и 461). «Его уход, – заявляет Гильмен, – был бы несчастьем, так как рухнуло бы все здание его политики, которую только он один может поддерживать против воли короля».

Главная квартира изучила материал для ответа лорду Китченеру. Она не верит, что немцы и австрийцы пошлют в атаку против сербов армию в 450 тысяч человек. Она считает, что наши враги не располагают достаточными возможностями для такого натиска. Поэтому главнокомандующий полагает, что вспомогательный корпус союзников может быть гораздо ниже 300 тысяч человек³⁴. В этот корпус должны войти войска, находящиеся в Дарданеллах, так как наши ресурсы в области контингентов и снабжения не позволяют нам разбрасываться на три театра военных действий, к тому же, используя дарданелльский экспедиционный корпус на другие цели, мы избежим скандала его формального отзыва, и, наконец, дарданелльская экспедиция имела для нас цель установить прямое сообщение с Россией. Потерпев крушение в этой попытке, мы должны установить теперь сообщение через Салоники и Дунай.

Продолжительная и беспорядочная дискуссия в совете министров. Мильеран зачитывает этот меморандум главной квартиры. Министры удивляются, что в нем не говорится ни слова о дивизиях, обещанных на 10 октября. Мильеран отвечает, что он приготовил письмо Жоффру с напоминанием прежних обещаний и тех конкретных условий, на которых правительство передало главнокомандующему новые формирования. Однако, не желая расстраивать Жоффра в момент наступления, он еще не отправил этого письма. Говорит, что отправит его через два-три дня.

Берти известил Делькассе, что Грей объявил болгарскому посланнику в Лондоне: если болгарское правительство не даст заверений, что мобилизация не направлена против союзников, Англия будет вынуждена отозвать своего представителя из Софии. Такая позиция представляется нашим министрам не очень целесообразной, ибо как быть, если болгарское правительство даст заведомо ложные заверения? Напротив, Сазонов после неслыханных уверток в конце концов предложил довольно разумное решение: объявить всенародно, что, если Болгария нападет на Сербию, мы будем рассматривать это нападение как направленное против нас³⁵. Совет министров принял эту идею русского министра.

Кроме того, по предложению Думерга принято следующее решение: Франция обратится с просьбой к союзникам выступить вместе с ней с совместным демаршем в Софии и указать Болгарии, что ее мобилизация является актом недоверия к союзникам, так как они обещали ей Македонию и Каваллу. Она не имеет права самовольно разрывать Бухарестский договор, и, если в течение сорока восьми часов она не произведет демобилизацию, ее поведение будет рассматриваться как недружественное. Делькассе следил за этими прениями, не вмешиваясь, затем, с большим трудом выговаривая слова, он произнес: «Надо хорошо обдумать это. Речь идет о Франции, надо подумать о наихудшей возможности. Предположим, что ни Греция, ни Румыния не начнут военных действий. Как нам тогда быть после нашего ультиматума Болгарии? Мы окажемся в тисках, поневоле должны будем послать силы на восток. Нам придется ослабить наш фронт во Франции. Что касается меня, я всегда думал, что мы должны сосредоточить массу наших контингентов на главном фронте, то есть во Франции».

Рибо и я отвечаем, что, так или иначе, если Болгария по соглашению с Австро-Венгрией и Турцией нападет на Сербию, мы будем вынуждены считать себя находящимися в войне с Болгарией. Перед нами тогда встанет вопрос, какие силы мы можем послать на Балканы. Этого вопроса мы не избежим, если Болгария возьмется за оружие. Поэтому лучше стараться удержать ее на наклонной плоскости, на которую она брошена своим королем.

Совет министров присоединился к этому мнению и поручил Делькассе снестись с союзниками относительно представлений, которые должны быть сделаны болгарскому правительству. Вивиани, Рибо, Бьенвеню-Мартен и Бриан удивлены колебаниями Делькассе и объясняют их его болезненным состоянием.

В половине второго Пенелон извещает меня, что наступление началось. Англичане продвинулись вперед на пять километров в направлении Лан, к югу от Ла-Бассе. Они пустили волны удушливых газов, но ветер частично отогнал их обратно на самих англичан. Англичанам не удалось продвинуться ближе к Ла-Бассе. Наша атака под Аррасом началась только к 11 часам – из-за утреннего тумана. В Шампани мы взяли первые линии неприятеля на всем протяжении фронта; наша кавалерия даже прорвала правое крыло неприятеля; генерал Маршан был ранен, когда впереди своих войск увлекал их в блестящем порыве. Лицо Пенелона так сияет, словно он принес мне известие о победе.

Я не могу сдержать своего волнения. Поднялся в «библиотеку» и, оставшись наедине с женой, разразился рыданиями. Если это действительно победа, какое счастье! Но если сегодня вечером или завтра наш натиск разобьется о вторые линии неприятеля или если мы будем отброшены его контратаками, то сколько пролито крови, сколько убитых и раненых ради иллюзорного результата! И как тяжело отразится это на востоке! Не лучше ли было бы, если бы мы уже давно, как советовал Кастельно и как требовали Бриан и я, прочно окопались на французском фронте и нанесли решительный удар на Балканах! Это вывело бы греческое и румынское правительства из их оцепенения и связало бы руки болгарам. Когда русские одержали победы в Галиции, наше появление в Салониках, быть может, отдало бы все в наши руки… Однако какой прок от сожалений? Будем пытаться идти вперед по тому пути, который, кажется, открывается нам.

Аббат Веттерле, энергично занимающийся в Париже эльзасскими делами, изложил мне разумные соображения относительно воссоединения его родины с Францией, которого он ожидает в скором времени. Он считает опасным слишком поспешное распространение французского законодательства на воссоединенные провинции. Они далеко не подготовлены к этому.

С востока плохие известия. Неужели три короля – румынский, греческий и болгарский – связались за спиной своих народов с германским императором? Быть может, все изменилось бы с победой на нашем фронте. Но. германское радио уже утверждает, что наше наступление полностью провалилось. Однако Пенелон – он приходит теперь два раза в конце дня – принес мне совершенно противоположные известия. Он резюмировал их следующим образом: «Весьма блестящий результат у группы Кастельно, очень хороший у группы Фоша, превосходный у англичан». По словам полковника, в главной квартире считают, что первый день наступления дал все, что можно было ожидать, и даже больше того. Мальви принес мне телеграмму от префекта Марны. Она тоже оптимистична, но сообщает о тяжелых потерях. Вечером Мильеран звонил мне, что, по сведениям главной квартиры, все идет хорошо. В Шампани мы взяли в плен 7 тысяч немцев. Будем ждать и надеяться. Но какая тревога в сердце!

Воскресенье, 26 сентября 1915 г.

Мильеран сообщил мне новые сведения, полученные им из главной квартиры: «В Шампани мы взяли в плен более 10 тысяч немцев. С этой стороны наше продвижение, видимо, идет очень неплохо».

Длительное совещание с Вивиани, Делькассе, Мильераном и Оганьером. Делькассе все еще ничего не телеграфировал в Софию. Составленную им депешу он все еще не отправил. Он не предлагал более союзникам заговорить с Болгарией твердым языком. А сегодня утром он получил письмо от Извольского с известием, что Сазонов берет назад свое предложение объявить Болгарии, что нападение на Сербию мы будем рассматривать как враждебный акт³⁶. Итак, ничего не осталось. Я заметил Делькассе, что это общее воздержание может лишь поощрить Болгарию и что, безусловно, необходимо взять твердую позицию в Софии. Вивиани, Мильеран и Оганьер энергично поддержали меня. Делькассе не говорит ни да ни нет. Я его не узнаю, он как будто другой. В конце концов он покорился. Он предложит союзникам потребовать от Болгарии демобилизации. Во второй половине дня Вивиани снова зашел по мне и горячо жаловался на колебания и медлительность Делькассе; воля Делькассе как бы парализована.

Дюбо сделал мне длинный визит. Он передал мне желания сената относительно посылки войск на помощь Сербии. Я конфиденциально ставлю его в известность о тех затруднениях, с которыми мы сталкиваемся в Греции и Румынии, и о сопротивлении Жоффра. Как и правительство, он того мнения, что войска должны быть отправлены, несмотря на сопротивление Жоффра.

В конце дня майор Эрбильон сказал мне, что количество взятых в плен немцев превосходит 15 тысяч и что мы атакуем в хороших условиях вторые линии неприятеля. Однако второй день наступления подходит к концу, а эти линии не взяты. Истек срок, в который, как нам говорили генералы де Лангль и Петен, должен был определиться успех или неуспех наступления. Неприятельский фронт не прорван, и немецкое радио уже сообщает, что у нас самих взято в плен несколько тысяч. Боюсь, что мы далеки от того результата, на который надеялись. Однако Эрбильон продолжает надеяться. Подождем еще.

Панафье телеграфирует, что мобилизация происходит в Болгарии, как в 1912 г., но при унылом настроении. Крестьянская партия и социалисты распространяют среди солдат манифест против короля Фердинанда. В Греции (№ 466, 467, 468) Константин согласился на продолжение мобилизации, но отказ от нейтралитета является предметом спора между королем и его министром. После продолжительной беседы с Венизелосом Гильмен настаивает, чтобы мы повременили с высадкой наших войск в Салониках. Мы присоединяемся к взглядам Венизелоса. Мы отзовем одну из наших дивизий на полуострове Галлиполи и перевезем ее в Лемнос; кроме того, отправим в Салоники лошадей, военный материал, снаряжение с конвоирами и солдатами в штатском.

Понедельник, 27 сентября 1915 г.

Чрезвычайное заседание совета министров. Вернувшийся из главной квартиры Мильеран привез нам крайне скудные сведения о наступлении. Под Аррасом наступление застряло, и Жоффр уже не надеется здесь на прорыв. В Шампани мы на протяжении двенадцати километров находимся в соприкосновении с последней линией неприятеля, расположенной на юг от Сомм-Пюи. Она, кажется, гораздо слабее тех, которые мы взяли вчера, но тем не менее снабжена проволочными заграждениями. В воскресенье при проливном дожде эти заграждения совершенно остановили нас. Эта остановка представляется мне плохим предзнаменованием, так как генералы де Лангль де Кари, Петен и де Кастельно говорили мне, что, если мы не возьмем одним натиском все неприятельские линии, то дело проиграно и что, стало быть, результат наступления должен выявиться в 24-часовой, самое большее в 48-часовой срок. Однако, по словам Мильерана, Жоффр все еще надеется, что нам удастся прорвать неприятельский фронт в Шампани. Вчера вечером товарищ министра Жюстен Годар инспектировал в Суэне врачебно-санитарный пост и видел, как проезжала многочисленная кавалерия, направлявшаяся на север. Бравые солдаты, горящие нетерпением «прорваться» и драться! Какое разочарование для всех этих героев, что после стольких жертв мы не можем двигаться дальше!

Делькассе зачитывает полученные и отправленные телеграммы. Кабинет единогласно одобряет шаги, предпринятые нами вчера.

В три часа Пенелон передал мне, что Кастельно телефонировал сегодня: «Я в соприкосновении с последними немецкими линиями на протяжении двенадцати километров. У меня впечатление, что дело проваливается. К тому же мы не можем оставаться там, где находимся теперь». В Шампани атака должна была возобновиться к двум часам. Мы придвинули 105-миллиметровые орудия, чтобы бить по неприятельским позициям, которые не были до сих пор достаточно разрушены нашей артиллерийской подготовкой. Бросим в бой пять свежих дивизий. Боюсь, что мы увязнем. Если мы сегодня не прорвемся, станем ли мы опять, как под Аррасом, преследовать призрак убегающей от нас удачи? Не лучше ли было бы удовольствоваться доставшимся нам тактическим успехом и не искать стратегического решения, которого мы не добьемся, раз не добились его немедленно?

В конце дня Пенелон явился с новым сообщением, что наша атака против последних немецких линий в Шампани началась только в шестнадцатом часу. Известия будут не раньше вечера.

Норвежский посланник барон де Ведель-Ярльсберг привел ко мне романиста Иогана Бойера, который свидетельствует мне свои симпатии к Франции. Посланник рассказал мне, что в конце июля 1914 г. он зашел в германское посольство и застал там фон Шена, занятого наблюдением за упаковкой своих бумаг. «Я ожидаю, что мне вручат мои паспорта», – сказал германский посол. «Но вам их не вручат, пока не будет объявлена война, а объявит ее не Франция». – «Да, правда, – заметил фон Шен, – здесь сделали все, чтобы можно было сохранить мир…»

Испанские депутаты, члены партии реформ – Альварес, Уна, Вальдес и Коридхедо – тоже выразили мне свои пожелания Франции.

Вторник, 28 сентября 1915 г.

Король Константин в последние дни не выходил из комнаты. У него была сильная лихорадка и боли в плевре. Укол, сделанный третьего дня, принес ему значительное облегчение. Публике говорили только о гриппе (Афины, № 472). На основании последних депеш из Греции наш совет министров принял следующие постановления: во-первых, послать прямо в Салоники, по требованию Венизелоса и с молчаливого согласия короля, дивизию из Галлиполи. Если ее отправка задержится по вине англичан, то выделить из нее, не теряя времени, первую бригаду; во-вторых, незамедлительно вызвать из Александрии в Салоники два полка спаги, находящиеся в Египте; при этом можно не переодевать их в штатское. Венизелос объявил эту предосторожность отныне излишней. Согласно желанию Венизелоса, мы официально известим Грецию, что идем на помощь Сербии. Мы попытаемся отправить немедленно из Франции другую бригаду, если Мильерану удастся найти бригаду, готовую к отправке. Вместе с ней поедет генерал Саррайль. Как только будут приостановлены операции в Шампани – а это, увы, должно произойти либо сегодня вечером, либо завтра, – мы уведомим Жоффра о необходимости отправить другие четыре дивизии. Мы постараемся прийти к соглашению с англичанами по вопросу о командовании и в контакте с ними снимем в возможно короткий срок нашу вторую дивизию с Дарданелл. Так как Делькассе все еще колеблется, Рибо решительным тоном заявил, что выйдет из состава правительства, если французские дивизии не будут безотлагательно отправлены в Салоники.