На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 2

Понедельник, 13 сентября 1915 г.

Оставив Альбера Тома в Лионе, я рано утром приехал в Бельфор, где меня ожидали Мильеран и генерал Мод Гюи. Мы немедленно сели в автомобиль и поехали по направлению к Жироманьи. На широкой равнине, залитой лучами солнца, собрана была марокканская дивизия под командованием генерала Коде; она перебрасывается в Шампань, где должна принять участие в проектируемых операциях. Мы принимаем парад этих прекрасных войск, которых – увы! – через несколько дней будет косить огонь неприятеля. Я вручил четырем новым полкам их знамена. В заключение церемонии войска очень красиво продефилировали мимо нас. «Morituri te salutant» (идущие на смерть приветствуют тебя), – заметил мне генерал Мод Гюи. В самом деле, нет ничего трагичнее, чем салют этих чудесных войск, которые на днях снова увидят смерть перед глазами. Ах, где вы, жалкие парады мирного времени, ничтожные и безобидные, пустые украшения официальных торжеств, как далеки вы теперь! Между тем тотчас после парада толпа зрителей, сбежавшаяся из Бельфора и окрестных деревень, устроила восторженную манифестацию, приветствует меня, подносит мне букеты полевых цветов, словно забыла про чудовищную действительность.

Мильеран оставил меня: ему надо было немедленно вернуться в Париж. Вместе с генералом Мод Гюи и генералом Деманжем, заменяющим генерала Тевене в командовании укрепленным районом Бельфора, я поднялся на Эльзасскую гору (ballon d’Alsace). День был очаровательный. На вершине горы я осмотрел заканчиваемые здесь защитные сооружения, окопы и проволочные заграждения, они должны служить точкой опоры для наших вторых позиций. Горизонт был ясный, лишь кое-где остался легкий дымок. Перед нами открывался прекрасный вид на долину реки Доллер на востоке и долину Мозеля на северо-западе. Внизу, в Эльзасе, сверкали на солнце среди зелени лугов белые строения и красные крыши деревень Севен, Доллерен и Обербрук. Генерал Деманж, крепкий, спокойный, рассудительный, знакомит меня с оборонительными сооружениями, возводимыми им на всем его секторе для первых и вторых позиций. Однако на правом фланге, против Альткирха, он располагает, по его словам, только одной территориальной дивизией – 105-й, порядком утомленной, причем ее артиллерия состоит только из орудий 90-миллиметрового калибра и нескольких тяжелых орудий. Я просил Пенелона сообщить об этом в главную квартиру.

После обеда мы отправились в Даммеркирх, который мы называем его французским названием Даннмари. Большой виадук, по которому проходили мюльгаузенские поезда, разбит, в него попал снаряд 420-миллиметрового калибра, – неприятель стрелял поразительно метко. Мы прошли вдоль линии окопов до живописной эльзасской деревушки Баллерсдорф, разукрашенной трехцветными и белыми и красными флагами. Однако жители встречают нас более сдержанно, чем в долине Сент-Амарен. В школах мальчики и девочки уже начинают хорошо говорить по-французски, с грубым акцентом, и лукаво отвечают на вопросы учителя, сержанта запаса, и сестер де Рибовилье. Когда кто-нибудь из детей делает ошибку, учителя останавливают его и спрашивают других: «Как надо сказать?» Почти все дети поднимают руки, и тот школьник, которому велено говорить, очень гордится тем, что может исправить ошибку товарища. При выходе из школы ко мне подошел старый баллерсдорфский кюре и, чуть не плача от волнения, говорит мне: «Ах, господин президент, в вашем лице я приветствую возвращенную нам Францию!» Дальше он не мог говорить, я тоже не в состоянии был ответить ему и крепко жал ему руки.

Вернулись назад через Даннмари и остановились на том месте, где я несколько недель назад принимал парад. Военный комендант говорит мне, что население относится к нам с большим доверием и симпатией, чем прежде. Действительно, явились мэр с трехцветным шарфом, помощник мэра и священник. Видные граждане стоят у крыльца своих домов. Девочки в национальных костюмах преподносят мне цветы. Дома разукрашены флагами, однако среди трехцветных флагов еще попадаются эльзасские флаги.

Затем мы поднялись по зеленеющей долине Лар и проехали мимо небольших коммун: Сент-Лижер, Альтенах, Сент-Ульрих и Мертцен. Жители спокойно занимаются своими делами в районе расположения наших солдат 105-й территориальной дивизии. Мы свернули в сторону до Фюллерн и дальше, в красивый лес на востоке. Этот лес укреплен нами, деревья его меньше пострадали от снарядов, чем от топора наших солдат. В настоящий момент на этом участке фронта почти не происходит стрельбы, за весь день я не слыхал ни одного выстрела.

Проехали еще несколько изящных эльзасских деревушек, в которых наши войска братаются с жителями: Стрют, Гиндлинген, Фризен, Нидерсепт, или Сеппуа-ле-Ба, Оберсепт, или Сеппуа-ле-Го. Школьники стоят в ряд у дороги, я иду к ним, девочки декламируют мне приветствия, подносят мне букеты, я раздаю им брошки и пирожные. Полковник полка, расквартированного в Гиндлингене, называет себя. Это – Геннок, мой старый школьный товарищ по лицею в Бар-ле-Дюке. Он родом из Лотарингии и любит Эльзас. Однако он с грустью говорит мне, что по мере приближения к швейцарской границе многие жители утратили чувство французской национальности, и Германии в конце концов удалось перекроить по-своему душу бедных эльзасцев.

Возвращались через Пфеффергаузен. Сделали привал в Решези, где страсбургский патриот доктор Бюхер и мой старый добрый друг Андре Галлей заведуют разведкой. Лейтенант Галлей со своим взводом отдает мне честь. Я крепко пожал ему руку. Около него стоит молодая черноглазая девушка, лицо ее выражает удивление, поза скромна и почтительна. На белом корсаже – военный крест с венчиком. Это почтовая чиновница Люси Морель, совершившая с изумительной скромностью акты героизма. Она родом из Кер-ла-Птит, деревни, соседней с Сампиньи и тоже на три четверти разрушенной. Я вручаю ей небольшой подарок, и она благодарит меня с наивной грацией.

Вторник, 14 сентября 1915 г.

Мильеран докладывает в совете министров о своем свидании с Китченером, с которым он встретился в Кале. На этом свидании было решено, что четыре французские дивизии будут готовы к посадке на корабли 10 октября. Но английский министр не желает, чтобы сэр Джон Гамильтон перешел под начало генерала Саррайля. К тому же он не думает, что новые войска, будучи отправлены 10 октября, смогут быть брошены в бой раньше 15 ноября. Совет министров подтверждает свое решение потребовать от Саррайля углубленной разработки различных возможных проектов с точным указанием необходимых контингентов. Мильеран предложил генералу взять на себя ответственность и самому решить, может ли он провести эту работу во Франции и не считает ли он более надежным сначала устроить совещание на месте с Гамильтоном и Байу.

Совет министров обсуждает вопрос о назначении товарища министра по авиации. Мильеран предложил Фландена, молодого депутата от департамента Ионны, Вивиани предпочитает Рене Бенара. Кабинет назначил последнего.

По предложению Делькассе мы присуждаем военную медаль генералу Лиоте в награду за его большие заслуги в Марокко.

Сент-Менегульд подвергся жестокой бомбардировке из дальнобойных орудий. Пятнадцать убитых. Помощник мэра ранен. Произошли пожары. Здание субпрефектуры пострадало. Эвакуационный госпиталь разрушен.

Положение в Болгарии ухудшается для нас и союзников (София, № 456). Султану представлено на подпись турецкоболгарское железнодорожное соглашение. Вероятно, Германия получила в порядке политических компенсаций свободный проход к Константинополю. Общественное мнение в Болгарии крайне беспокойно. Герцог Вандомский, к несчастью, болен желтухой и не может отправиться в Болгарию к Фердинанду. Правительство Радославова не скрывает, что в случае австро-немецкого нападения на сербско-болгарской границе оно скрестит руки и пропустит нападающих (София, № 450).

Как видно, немцы уже проникли в некоторые секреты нашего командования. Бо телеграфирует из Берна: «Военное сообщение. Передают слух, что англо-французские войска перейдут в наступление 15 сентября. Через Кёльн прошло много поездов с тяжелой артиллерией, следующих из России и большей частью направляющихся в район Арраса» (Берн, № 1080). 7 сентября Leipziger Neueste Nach-ricnten перепечатали из «Нового времени» сообщение о предстоящем большом наступлении Жоффра. Несомненно, немцы заметили пристрелку нашей артиллерии, а с высот Моронвилье они могли заметить, как у нас роются параллельные окопы на предмет атаки (paralleles de depart).

Среда, 15 сентября 1915 г.

Судя по телеграммам Октава Гомберга и Малле из Нью-Йорка, немцы начали в Соединенных Штатах кампанию против займа союзников. Чтобы закрыть для нас американский рынок, не останавливаются ни перед каким маневром (Нью-Йорк, № 1463).

Представители союзных держав в Софии обратились к болгарскому правительству со следующим коммюнике, в котором Антанта несколько пересолила по части откровенности (София, № 460): «Четыре державы согласны гарантировать Болгарии уступку Сербией немедленно по окончании войны полосы Македонии, которая в болгаро-сербском трактате 1912 г. была включена в так называемую неоспариваемую зону²⁸. Однако эта гарантия зависит от декларации Болгарии, что последняя готова заключить с союзными державами военное соглашение относительно своего выступления против Турции в ближайшее время. Если подобная декларация не будет получена в непродолжительное время, предложение, заключающееся в настоящей ноте, будет, по общему согласию, считаться несостоявшимся». За отсутствием окончательного соглашения с Сербией проект оккупации левого берега Вардара не мог быть теперь предметом официального обязательства. Радославов осторожно ответил союзным державам, что передаст вопрос на рассмотрение короля (София, № 462).

Четверг, 16 сентября 1915 г.

Имел продолжительный разговор с морским министром Оганьером. Он все более опасается окончательного провала дарданелльской экспедиции.

Пятница, 17 сентября 1915 г.

В сопровождении военного министра и генерала Гальени отправляюсь на эспланаду инвалидов, где вручаю знамена 230-му и 337-му полкам территориальных войск и раздаю знаки ордена Почетного легиона и военные медали изувеченным и слепым солдатам. Толпа, прорвавшись через кордон, окружила храбрецов, обнимает и целует их. Те несколько слов, которые я обязан сказать, теряются в общем шуме и энтузиазме.

Палеолог телеграфирует (№ 1126): «Секретно. Меня уверяют, что правительство решило отсрочить заседания Думы до 15 ноября. При возбужденном состоянии общественного мнения этот шаг может привести к опасным последствиям». Итак, царское правительство снова повторяет свои ошибки?

Поль Камбон²⁹ пытается рассеять иллюзии, все еще питаемые Делькассе относительно Болгарии. «Мы не можем надеяться на поддержку Болгарии, – телеграфирует он (№ 2074), – и не должны более добиваться ее… Следовательно, надо искать помощи в Бухаресте, Нише и Афинах и поддержать усилия Венизелоса против Болгарии. По самому ходу вещей это будет известной гарантией против австро-немецких предприятий в направлении Константинополя». Однако осторожный Венизелос еще не принял решения в отношении Болгарии, а мнение Баррера несколько расходится с мнением (№ 727) Поля Камбона: «Венизелос высказывается в том смысле, что союзные державы не должны щадить усилий, чтобы привлечь Болгарию на свою сторону, даже если шансы на успех представляются минимальными и необходимы другие жертвы для достижения этой цели. Таким образом, Венизелос снова демонстрирует доказательство своей политической проницательности и верности своего суждения. Я нахожу достойным внимания его предложение заключить оборонительный союз между Румынией, Грецией и Сербией на случай нападения со стороны Болгарии. Считаю, что нам надо поспешить заручиться согласием Братиану».

Суббота, 18 сентября 1915 г.

Депутат Жан Круппи возвратился из своей поездки в Россию. На обратном пути он побывал в Дарданеллах. В Париж он приехал в большой тревоге: остановившись в Мудросе, он беседовал с генералом Бауманом и офицерами и боится, что, если мы не пошлем немедленно подкреплений, наши войска могут быть сброшены в море. «В России, – сказал он мне, – все взоры обращены на Константинополь. Горько жалуются на наше бездействие. Генерал Жоффр послал великому князю Николаю Николаевичу протокол совещания, состоявшегося 7 июля между ним и фельдмаршалом Френчем, и возвестил предстоящее наступление. Затем это наступление было отложено на август. Между тем с нашей стороны еще ничего не последовало, и нетерпение русских растет. Император, – продолжает Круппи, – стал очень непопулярным. Распутин возвратился ко двору и снова пользуется большим влиянием. В Думе вожди партий прямо возвещают революцию. Московские фабриканты высказываются в том же духе». Я просил Круппи зайти ко мне еще раз завтра утром; приглашу Мильерана, Вивиани и Делькассе.

Палеолог телеграфирует (№ 1129), что несколько тысяч фабричных рабочих забастовали в знак протеста против только что объявленной отсрочки Думы (№ 1135). Они требуют назначения ответственного правительства.

Мильеран и Пенелон сообщают мне, что третьего дня Жоффр впервые за все время войны сел на коня. Большое волнение в главной квартире. Офицеры радуются и думают, что это репетиция на случай успеха наступления. Жоффр остается большим оптимистом. Но что нам даст это наступление, возвещенное с таким шумом? Как сообщает Баррер, о нем говорят даже в Италии. В главной квартире не верят, что немцы перебросили войска на наш фронт; однако они перебросили много тяжелой артиллерии в Шампань и на Аргонны.

Лорд Берти привел ко мне своего нового морского атташе. Сначала он вошел в мой кабинет один и пытался убедить меня, что необходимо взять обратно обещание, данное России относительно Константинополя. «Я очень сожалею, – сказал я, – что ваше правительство первым дало это обещание, и, как видно, дало его довольно легкомысленно. Но русское отступление лишь усиливает с каждым днем славянское националистическое движение. Нам известно, что взоры всей России устремлены на Константинополь и что она уже обвиняет нас в бездействии. Пожалуй, теперь не время отказываться от своего обещания».

Воскресенье,19 сентября 1915 г.

Жан Круппи снова в моем рабочем кабинете, на этот раз вместе с председателем совета министров, военным министром и министром иностранных дел. Он подробно излагает нам то, что видел в России. Он хорошо наблюдал людей и положение, умно и, кажется, беспристрастно. Он пытался побудить императора воздействовать на короля Фердинанда. Николай II ответил ему усталым и бесстрастным тоном: «Что же вы хотите? Я уже два раза платил его долги».

Молодому цесаревичу приписывают (думаю, впрочем, без всякого основания) следующие слова: «Какая досада! Когда бьют немцев, мама плачет, когда бьют наших, папа убивается». Эти печальные шутки возникают на почве той ожесточенной и, по-видимому, несправедливой кампании, которая ведется в славянских кругах против императрицы. Однако влияние, снова приобретенное Распутиным, остается подозрительным. Дума в своем общем составе настроена крайне националистически и, стало быть, реакционно в известных вопросах первостепенной важности. Во всей администрации великий беспорядок. Премьер Горемыкин, старый и усталый, является фактически пустым местом. Сазонов совсем пал духом. Надвигается полный развал, всеобщая анархия. Одно время в Петрограде вспыхнула паника, и город начали эвакуировать. Однако народ храбр. Москва по-прежнему остается патриотичной. За неимением ружей солдаты дрались с неприятелем с помощью камней.

Дарданелльская экспедиция имеет для России кардинальное значение. «Мы должны, – говорит Круппи, – во что бы то ни стало добиться цели, нельзя оставаться в нынешнем положении. В Мудросе вспыхнула эпидемия тифа. В Галлиполи недостаток воды. Время не терпит, дорог каждый час. В Софии, – продолжает Круппи, – наше дело проиграно. Радославов – королевский слуга и ведет двойную игру. Фердинанд взбешен против всей Европы. Он мечтал стать императором Востока, но ему преградили дорогу, он никогда не простит этого».

После ухода Круппи я настоятельно прошу Вивиани и Мильерана принять окончательное решение относительно Дарданелл, договориться с генералом Саррайлем и пригласить его изучить положение на месте и внести свои предложения. «К несчастью, – говорит Мильеран, – Саррайль относится с таким же безразличием к Дарданеллам, как и к аргоннской армии».

Военный министр сообщил мне важное донесение майора Ланглуа о его четвертой служебной поездке в Россию. Этот офицер считает, что русские армии не развалились и не пали духом. Эвакуация Варшавы и линии Вислы, падение Ковно и мощный натиск немцев на Вильно не вызвали никакой паники. Эвакуация очищаемых территорий прошла в удовлетворительных условиях. Ни на одной ступени военной иерархии не заметно признаков упадка духа. Император и великий князь Николай Николаевич по-прежнему твердо уверены в победе.

Конечно, комплектование штабов и войск становится затруднительным. Потери офицеров и унтер-офицеров были очень велики. Однако в сравнении с количеством народонаселения в 150 миллионов они незначительны, и приняты меры для пополнения потерь.

Сообщив много интересных деталей по всем военным вопросам, майор Ланглуа рисует, по собранным им сведениям, картину общественного мнения в России. В петроградском обществе много людей связано с немцами узами родства, дружбы и деловых интересов, много в нем также лиц, единственной целью которых является наслаждаться жизнью без каких-либо возвышенных духовных интересов. С другой стороны, в Петрограде существует значительная рабочая масса, которую уже давно обрабатывают анархистские и интернационалистские агенты, – среди них много немцев и австрийцев. Таким образом, состояние умов в Петрограде определенно неважное. Оно, впрочем, было таким с самого начала войны. За пределами столицы, в провинции, настроение лучше. Здесь говорят, что в свое время Наполеон дошел до Москвы, и, однако, это ему ничего не дало. Император Николай получает из деревень много посланий, в которых выражаются народное воодушевление и патриотизм. Генерала Сухомлинова подозревают в измене, он служит мишенью яростных нападок. Всюду слышишь, что он и его жена должны были бы быть повешены. Сильно критикуют бюрократический режим, на который приходится значительная доля ответственности в поражениях русской армии. Лично император – один из самых либеральных людей в правительстве и в известных пределах, по-видимому, убежден в необходимости реформ. Он призвал в военное министерство генерала Поливанова, хотя долгие годы был с ним в неприязненных отношениях. Он дал свое согласие на учреждение особой комиссии, задача которой – установить совершенные ошибки и найти виновных. Но прежде всего он мистик. Он верит, что власть дана ему Богом и что он отвечает перед Богом за действия своего правительства. Согласится ли он когда-либо разделить эту ответственность с другими?

Ко времени отъезда майора Ланглуа из России еще не произошло никакой перемены в высшем командовании. В ставке никак не могли предвидеть то, что потом случилось. Трудно установить в точности, чем вызвана немилость к великому князю Николаю Николаевичу. Правда, ему ставили в вину, что он предпринял наступление в Карпатах, не располагая достаточными средствами. Его порицали также за то, что он оставил гарнизон в Новогеоргиевске. Но, несомненно, удаление его вызвано другими причинами. Как и генерал Янушкевич, он был предметом ненависти высшей бюрократии министерских канцелярий Петрограда, к которым часто предъявлялись требования, идущие вразрез с господствовавшим в них духом. Быть может, великий князь хотел прикрыть начальника своего генерального штаба? Быть может, его враги сумели возбудить подозрительность императора, указав ему на огромную популярность его дяди? Или же просто император, желая напрячь все силы страны для обороны отечества, вспомнил о своем намерении встать во главе армии, бывшем у него еще во время мобилизации? Как бы то ни было, последствия могут быть весьма серьезными. Великий князь, говорит майор Ланглуа, был несравненным начальником в глазах русской армии. Император далеко не пользуется таким авторитетом. Так как его занятия военными науками не шли далеко, он действительно не в состоянии быть главнокомандующим.

Эти сведения подтверждают и дополняют информацию Круппи. Сообщения Ланглуа и Круппи одинаково внушают нам тревогу. Значит, русский колосс – действительно колосс на глиняных ногах? Как нам поддержать его?

Наш посланник в Афинах Гильмен телеграфирует (№ 426), что король Константин очень благосклонно отнесся к словам Венизелоса о желательности заключения оборонительного союза между Грецией и Сербией на случай нападения со стороны Болгарии. Предполагалось, что к этому союзу примкнет Румыния. Гильмену внушает опасения та поспешность, с которой король принял этот проект. Из Софии де Панафье сообщает, что король Фердинанд принял вождей оппозиционных партий. Представитель крестьянской партии выступил очень враждебно по отношению к личности короля и объявил ему, что, если болгарские крестьяне, составляющие большинство населения, простили ему его инициативу 16 июня 1912 г.³⁰, они не простят ему другой подобной инициативы (18 сентября, № 487).

Понедельник, 20 сентября 1915 г.

По поводу всех переговоров союзников с нейтральными государствами Палеолог телеграфирует (№ 1146): «Пока русская армия будет отступать, пока французская армия не будет двигаться вперед, пока Италия не решится объявить войну Германии, нейтральные государства не будут верить в нашу окончательную победу и будут уклоняться от наших авансов». Увы, это очевидная истина.

Директор горного отдела министерства общественных работ Вейсс уведомил меня о результате опытов комиссии по удушливым газам, председателем которой он состоит. Он пишет, что эти результаты позволяют нам надлежащим образом ответить на приемы неприятеля. Мы в точности нашли – на базе хлора – химический состав ядовитых газов, примененных немцами у Ипра, легко можем применить их хоть завтра, если военное министерство этого пожелает и доставит необходимое сырье. Это газы, пускаемые волнами. Что касается газов для начинки бомб, то нами найдены два их сорта: одни – удушающие и отравляющие газы – цианисто-водородная или синильная кислота (венсаннит), другие – просто удушливые газы – хлоросерная кислота (клависит) и хлорокись (коллонжит). В военном министерстве утверждают, что опыты в Бурже не приводят к вполне доказательным заключениям. Вейсс подчеркивает, что территория менее пригодна для употребления газов, чем Аргоннский лес, в котором их применили немцы. Я запросил у Альбера Тома дополнительные сведения.

Вторник, 21 сентября 1915 г.

Сегодняшнее заседание совета министров прошло в очень тяжелой атмосфере. Началось оно тем, что Вивиани зачитал письмо, полученное им от председателя военной комиссии сената Будано. Комиссия требует, чтобы правительство представляло ей более полную информацию о военных операциях, чем сведения, заключающиеся в ежедневной сводке. Неужели в комиссии имеются члены, которые считают себя способными сами руководить операциями на фронтах? Совет министров постановляет, что Вивиани ответит комиссии: «Мы даем вам в сводке все те сведения, которыми сами располагаем».

Военный министр докладывает, что присутствовал вчера на опытной стрельбе из орудий 19- и 24-миллиметрового калибра на платформах, установленных на нормальной колее и на колее в 60 сантиметров. Получены благоприятные результаты для расстояний в 12¹/₂, 14 и 16 километров. Четыре группы 19-миллиметровых и четыре группы 24-миллиметровых орудий отправлены на фронт.

Затем Мильеран сообщает нам следующие печальные цифры. К 1 сентября сего года во Франции находилось 64 тысячи немецких военнопленных, а в Германии – 272 тысячи военнопленных-французов. К 17 сентября число убитых составляло у нас 12 777 офицеров и 458 573 солдата; число пропавших без вести – 5898 офицеров и 349 632 солдата; число раненых и эвакуированных – 22 283 офицера и 765 312 солдат. К этим цифрам надо прибавить наши потери на Ближнем Востоке: убиты 253 офицера и 7471 солдат, исчезли без вести 33 офицера и 4648 солдат, ранены и эвакуированы 368 офицеров и 112 515 солдат. Что же будет, если победа заставит себя ждать и эта ужасная война затянется?

Мильеран сообщает содержание длинного письма, полученного им вчера от Жоффра. Главнокомандующий заявляет, что он не может сегодня взять на себя окончательное обязательство, что четыре предназначаемые для Дарданелл дивизии будут 10 октября доставлены в Марсель. Он добавляет, что экспедиция, в том виде, как она теперь организована, сопряжена с серьезным риском провала и может повлечь за собой необходимость неоднократной отправки новых сил, а это может явиться угрозой для безопасности национальной территории. Наши людские ресурсы весьма ограничены. Можно подсчитать, что они позволят нам поддержать армию на уровне этого года до начала 1916 г. Но тогда придется либо сократить контингенты, либо призвать на фронт молодых людей призыва 1917 г. «Вот видите! – в большом волнении восклицает Вивиани. – Я вам предсказывал это. Операции в Дарданеллах не состоятся. Главная квартира не желает их, так как командовать ими должен Саррайль». И он замолчал с мрачным и унылым видом. Оганьер замечает, что письмо Жоффра идет вразрез с обязательствами, которые он дважды взял на себя в моем кабинете. Я присоединяюсь к этому замечанию. Кроме того, я требую, чтобы, прежде чем совет министров выскажется по поводу экспедиции, Делькассе осведомил его о тех серьезных известиях, которые только что получены нами с Балкан. Министр иностранных дел зачитывает ряд телеграмм де Панафье (№ 494, 495, 496, 497, 498, 499). Последние двое суток были чреваты событиями. Выступление вождей болгарской оппозиции не только не отвратило короля Фердинанда от его замыслов, но, по-видимому, побудило его сбросить маску и начать режим государственного переворота. В пятницу вечером он приказал объявить мобилизацию железных дорог. Сообщают, что подписан и будет обнародован указ, которым предписывается, во всяком случае, частичная мобилизация. В Софии полагают, что турецкоболгарское соглашение немедленно вступит в силу. По всей видимости, со времени последней поездки герцога Мекленбургского в Болгарию существует военная конвенция между Болгарией и Германией³¹. Король и правительство убеждены в победе немцев и, по-видимому, намерены в ближайшее время совершенно порвать с нами. Панафье считает положение критическим. Он советует, чтобы союзные войска заняли Дедеагач и чтобы русские высадили один армейский корпус в Варне или Бургасе.

Рибо требует, чтобы Жоффра известили об этих важных событиях. Он считает, что мы вынуждены теперь послать значительные силы на Ближний Восток, и надеется, что главнокомандующий откажется от своего предстоящего наступления.

Рибо сообщает мне также, что его вчера посетил русский министр финансов Барк³². Последний готов внести в Англии миллиард золотом, если Париж и Лондон дадут ему ссуду в десять миллиардов. Он заявляет, что эта сумма, безусловно, необходима ему для продолжения войны. Отовсюду крайне тревожные вести. Заседание кончается в каком-то всеобщем смятении и замешательстве.

Тотчас после заседания я сообщил Пенелону о депешах из Болгарии и просил его немедленно известить главнокомандующего о событиях на Балканах. «Мы не дошли бы до этого, – заметил полковник, – если бы несколько месяцев назад главная квартира последовала советам генерала де Кастельно и согласилась отправить войска в Сербию».

Наши войска успешно сражаются в Камеруне. Я послал им свои поздравления.

Среда, 22 сентября 1915 г.

Венизелос вчера пригласил к себе Гильмена с его русским и английским коллегами (Афины, № 440 и 441). Он сказал им, что, по известиям, полученным из Софии, болгарское правительство объявило мобилизацию и что четыре дивизии, приблизительно 150 тысяч человек, а также кавалерия отправлены на сербскую границу, чтобы прикрывать концентрацию войск. Венизелос находит положение весьма серьезным и счел нужным немедленно посоветоваться с королем и начальником генерального штаба. Они высказались в том смысле, что Сербия, которой угрожает нападение немцев, не в состоянии выставить против Болгарии 150 тысяч солдат, как это предусматривается в сербско-греческом договоре, и что поэтому Греция оказывается свободной от своих обязательств. Кроме того, король, генерал Дусманис и Венизелос были согласны, что Греция, располагая армией всего в 150 тысяч человек, не может вступить в борьбу без союзной помощи в таком же размере. Поэтому греческий премьер желает знать, могут ли союзники предоставить ему эти контингенты? Притом он поясняет, что имеет в виду европейские войска, а не колониальные. В случае если Румыния решит примкнуть к Греции, необходимость в этих войсках отпадает, но Венизелос считает неудобным вести переговоры с Румынией, он ожидает, что о намерениях Румынии его проинформируют союзники, а тем временем требует от Антанты немедленного ответа относительно возможности военной поддержки. По мнению Гильмена (№ 442), если мы упустим этот случай, когда Греция, возможно, пошла бы против Болгарии, ставшей союзницей Германии, то мы должны на все время войны отказаться от ее помощи. Венизелос конфиденциально объявил посланникам союзных держав, что, если ему будет обещана требуемая им помощь и если король Константин откажется отдать приказ о мобилизации, он, Венизелос, подаст в отставку. Я написал Делькассе и просил его прийти ко мне поговорить об этих депешах, так как знаю, как мало склонен он к каким-либо операциям на востоке. Впрочем, может быть, у нас окажется больше времени для ответа, чем те сорок восемь часов, которые дал нам встревоженный Венизелос. Действительно, только что получена из Софии телеграмма де Панафье, что по не известной ему причине болгарская мобилизация отложена на несколько дней и положение не столь опасно, как вчера.

Делькассе говорит мне, что видел письмо Фердинанда к одному из его друзей: оно полно обвинений против Франции. Король упрекает нас в том, что в 1913 г. мы отдали Каваллу грекам. Он утверждает также, что в январе 1914 г. мы чинили препятствия заключению Болгарией займа на нашем рынке. Я сообщил об этом Думергу, и он объяснил мне, в чем дело. В январе 1914 г., когда он был председателем совета министров, он не мог дать немедленно согласие на допущение болгарского займа ввиду поправки Лефевра, приостановившей действие положения об иностранных займах, и ввиду того, что предшественник Думерга Стефан Пишон формально обещал приоритет котированию греческого и турецкого займов. В апреле Думерг настаивал перед банками, чтобы они приняли болгарский заем, но они ответили отказом. В сущности, Фердинанд ищет лишь предлогов, чтобы оправдать свою враждебность.