К февралю 2002 года мои проблемы с грудью в целом были решены. Вроде можно было бы закончить мою повесть. Однако для лучшего понимания причин и следствий событий, имеющих описание в этой повести, я сочла нужным дополнить повествование информацией о своей жизни в последующий период – еще примерно в течение года.

7 февраля начался новый семестр. В этот день мой заведующий кафедрой Краев объявил мне: «Внебюджетная нагрузка у тебя будет. Можешь снимать квартиру и налаживать независимый быт. И готовиться к лекциям, семинарам, и прочим видам научной и преподавательской деятельности.

Уже через два дня я переехала в «малосемейку», недалеко от работы. Для меня это было неслыханным на тот момент счастьем. Не сказать, что люди, у которых я прожила полгода, меня обижали, или выгоняли. Вовсе нет. Но я тяготилась своим проживанием в чужой семье на положении бедной родственницы.

Жизнь опять наладилась. Официальной зарплаты будет хватать на оплату жилья, а все дополнительные заработки обеспечат меня пропитанием – радовалась я. Отлично!

Малосемейная весна

Дом, где я поселилась, внешне был монументальным – будто это дом сталинской постройки, с огромными, просторными квартирами с очень высокими потолками. Но внутри было нечто совершенно другое. Мне бы очень хотелось познакомиться с архитектором – создателем такого «интересного» жилого дома. Спросить – чем он руководствовался?

Несмотря на внушительную длину, в доме был один подъезд. Сам дом был многоэтажным – 12 этажей. На каждом этаже от лестницы и лифта в противоположные стороны уходили, чуть ли не до горизонта – так казалось – длинные и узкие коридоры. И по обеим сторонам этих коридоров шли нескончаемые ряды дверей. Как в общежитии.

Стены подъезда, лифта и унылых темных коридоров были испещрены надписями и сюрреалистичными картинками. А полы были деревянными, скрипучими и покрашенными облупленной коричневой краской – на вид, не позднее 20-х годов. Казалось, что этот дом расположен в гетто, где проживают исключительно депрессивные люди с мрачным тюремным прошлым.

Несмотря на тягостный вид подъезда, сама квартирка была светлой – за счет больших окон, чистой и без тараканов. Только все стены были до середины покрашены грязно-зеленой краской. Как в больнице для бедных, в 19 веке.

Весь февраль я еще лечила последствия пневмонии – сильные отеки. Переживала – вдруг это осложнение. Села на творожную диету и пила отвары лекарственных трав. Также для профилактики продолжала противоопухолевое лечение, в отношении груди. Груди у меня очень болели всю весну, но совсем не той страшной болью, как в 1999 году, и без шишек, как в 2001. Они просто ныли, тяжелели, покалывали и «пышили жаром». Чтобы не было ночью во время сна особенно больно, я сшила специальные валики – для поддержки груди в ровном положении, не допуская ее провисание, если поворачиваешься во сне на бок.

Квартира была микроскопическая – только на одного человека. Все было крошечным – комната, кухня, туалет и душ. Как бы игрушечным, не настоящим. Но в этом доме были настолько толстые стены, несоразмерные с площадью самой квартиры – и внешние, и между соседями, что вообще не было никого слышно.

Мне было комфортно в этой квартире – очень тихо. И я радовалась, что я опять сама себе хозяйка.

Настроение у меня было хорошим. Весенним настолько, что с первой зарплаты я купила себе духи.

Теперь я была здорова, весела и очень хорошо пахла.

Но, так как грудь еще болела, и были свежи воспоминания о болезни и переживаниях осени и зимы, мне однажды приснился страшный сон. Он очень меня напугал, хотя и остался единственным мрачным воспоминанием о жизни в эту малосемейную весну.

Ночной визит

Между кроватью, на которой я спала, и стеной был зазор. Вплотную придвинуть кровать не получалось из-за ее строения, да и не хотелось – от стены веяло холодом.

Легла я спать. Лежу на спине. На мне ночная сорочка из хлопка в цветочек, без рукавов, размера на два больше, чем надо бы. Сверху одеяло. Ровненько так лежу, руки по швам.

Вдруг слышу, и одновременно как будто вижу со стороны (даже похоже, что будто на экране), из этого зазора выползает змея.

Змея была красивая – серо-бежевая, со сложным рисунком на спине по всей длине. А длина у нее была – 2,5 метра. Фигура у этой змеи была с заострением с двух сторон – маленькая голова постепенно переходила в толстое тело, в конце толстое тело постепенно сужалось, и хвост был намного более тонким.

Толщина тела змеи в самом толстом месте была ровно такой, как если бы я сложила кисти рук. Большой палец руки к большому, а средний – к среднему. И изобразила бы окружность.

Эта змея мордочкой приподняла одеяло со стороны стены, и поползла под него. Уже под одеялом она проскользнула в левую пройму ночной сорочки и поползла по моей голой груди, по ее верхней части – посередине этой верхней части, что выше сосков. Она так проползла по всей груди, выползла из-под сорочки через правую пройму, выскользнула из-под одеяла, и нырнула опять под кровать.

Все это произошло очень быстро. Но я успела, и обмереть от страха и отвращения, и даже вскочить и включить свет. При свете я успела увидеть хвост змеи, когда она уползала под кровать.

Увидев этот хвост, я проснулась.

От ужаса, пережитого во сне, я вся была влажная. Место на груди – толстая полоса, где проползла змея – зудело.

Заснуть не представлялось вероятным. Тогда я встала, налила ведро воды, вылила в него бутылочку аптечного нашатыря (аммиака). И вымыла пол в комнате. Особенно тщательно я мыла под кроватью.

Аптечный нашатырь, или аммиак, является очень хорошим средством для закрытия щелей между измерениями, которые могут случайно образовываться. Если эти щели не латать, те жители смогут постоянно к тебе заглядывать «в гости», «на огонек». Это совершенно ни к чему!

Я понимала, что такой сон приснился мне неспроста – мой организм и душа еще продолжали переживать стресс, связанный с болезненными проявлениями в прошедший только что период.

Новый метеорит

Весна была хорошей. Работа, здоровье, жизнь в квартире – все было хорошо. К папе в это время я решила пока не ходить. Надо немного укрепить нервную систему, чтобы в дальнейшем стать сильнее и удачливее, – рассудила я.

В конце апреля в университете проходила научная конференция. А на ней я неожиданно встретила своего заведующего кафедрой из Самары, М. И. Увидев его, я чуть не разрыдалась, будто встретила по-настоящему родного человека. Он, действительно, когда-то мне много помогал, как самый настоящий родственник. Значительно помогал, и совершенно бескорыстно.

М. И. живо интересовался, как я теперь живу. Я рассказала. Он заметил, что я так и не решила свою главную жизненную проблему – жилищную. Но я сказала ему, что я решила много других проблем, из-за которых я вынужденно уехала в 1996 году из Самары. Так что, – похвалилась я, – в целом у меня все хорошо.

Я немного потеряла душевное равновесие из-за этой встречи – разбередились старые раны. Но постепенно я успокоилась.

Позже выяснилось, что встреча с М. И. была метеоритом, который влетел в мою жизнь и спровоцировал новые потрясения.

Трудное решение

Через несколько недель я получила из Самары письмо. В нем М. И. писал, что он расстроился – моя жизнь так и не наладилась: «Тебе уже под 50 лет. Так и не удалось тебе создать семью, приобрести дом. Хотя бы какую-нибудь комнатку. Дело идет к старости, и тебе некуда будет, уже через несколько лет, приклонить голову.

Мне настолько тебя жалко, – писал мне М. И., – что я решил еще раз тебе попытаться помочь.

Сейчас уже другая жизнь, продолжал М. И. Я больше не смогу просить для тебя комнату в аспирантском общежитии, как в 1993 – прежний ректор умер, а новый, молодой и энергичный, уже является представителем совершенно другой формации. Вряд ли он меня поймет. Да и времена изменились. Сейчас уже нет вообще никаких помещений в собственности вуза – приватизировали, по-моему, всё. Включая чуланы, в которых раньше дворники хранили метлы.

Но я поговорил с одним важным человеком, рассказал о тебе. И он пообещал помочь.

Так как времена кардинально изменились, в Самаре появились новые люди. Очень богатые. Они входят в состав попечительского совета вуза, оказывают ему финансовую поддержку.

Человек, который пообещал тебе помочь, весьма состоятельный, уважаемый, и входит в этот попечительский совет. Он сказал, что купит комнату и передаст ее – в составе прочей помощи, или дара – вузу».

Далее, таков придуман план, я приезжаю в Самару, устраиваюсь вновь на работу, на свою кафедру.

Далее – «дело техники». Попечительский совет «порекомендует» ректору передать эту комнату мне. В качестве материальной помощи, в связи с особыми обстоятельствами.

Процесс передачи этой комнаты именно мне проконтролирует этот важный человек, мой добродетель.

М. И. написал, чтобы я приняла решение. Это – мой последний шанс покончить со своей хронической бездомностью. Комната будет передана мне в собственность, в дар, с постоянной пропиской.

«Человек – благодетель, – написал М. И. – очень надежный, солидный, порядочный. Как сказал – так и будет».

Вот так. Я опять была на распутье. Жизнь опять требовала, чтобы я принимала серьезное решение.

Синдром «Воркута-Ленинград»

Жизнь циклична – это факт. Но часто цикл-круг никак не приподнимается, чтобы образовать спираль. Это признак кармического нездоровья судьбы – ходить по замкнутому кругу на одной плоскости, не по спирали. Вот я и ходила много лет по одинаковым замкнутым кругам. Безуспешно пытаясь их прорвать. Видимо, никак уроки судьбы не могла выучить.

Еще одним признаком нездоровья судьбы является синдром «Воркута-Ленинград». Это когда у судьбы часто и болезненно раздваивается дорога. Как в сказке: «налево пойдешь – сам погибнешь, а направо пойдешь – коня потеряешь», что также равносильно гибели в тех географических условиях.

В 1996, 2003 и 2004 годах у меня возникали такие раздвоения дороги жизни, когда я вынуждена была сделать болезненный выбор. Я выбор делала, но далее сценарий жизни развивался печально, и я начинала сама себя «есть поедом», что, мол, неправильный путь выбрала на развилке.

Судьба перестала демонстрировать мне этот синдром, намекая, что я немного оздоровилась, когда я пришла к выводу, что все три раза я делала абсолютно правильный выбор. Если бы я в эти три раза сделала другой выбор, то сценарий судьбы развивался бы не по печальному сценарию, а по трагическому.

Но такой вывод я сделала намного позднее. А в 2003 году я стояла у развилки дороги судьбы и очень мучилась. Мне не по силам и не по средствам было осуществить еще один переезд – в другой город. Я устала мотаться по стране, уже была не молода, у меня уже не было столько сил и энергии, как в предыдущие годы.

Жизнь во Владимирской области и во Владимире с 1996–2003 годы не была легкой. Но она в целом не была столь трагичной, как в Самаре в 1992–1996 годах – там я выжила чисто случайно. Владимирский период жизни, несмотря на громадьё проблем, я называю «Светлым», а первый самарский период «Страшным».

Мне было страшно возвращаться в город, где я чуть не пропала, не сгинула, не погибла.

Но принимать решение о переезде, или отказе от него, мне было нужно. И я решила посоветоваться со своим заведующим кафедрой во Владимире, В. Н.

Направо пойдешь…

В. Н. внимательно читал письмо М. И., курил и размышлял. Потом он сказал мне следующее:

«Ты хороший сотрудник кафедры. Мне будет жаль, если ты уедешь. Но твой М. И. прав. Такой шанс упускать нельзя. Во Владимире тебе не светит решить жилищный вопрос. Здесь люди если и вытягивают покупку квартиры, то только вместе, скопом, кланом. Они складываются – всей родней, закладывают свои дома во всяких Александровах, или Ковровах, или Судогдах. Они здесь жили всегда – у них есть материальная база.

А ты – одна на всем белом свете. Разве ты потянешь кредиты да ипотеки? Напряги последние ресурсы, сожми зубы, соберись и поезжай. Это счастье, что нашелся благодетель, который захотел тебе помочь. Воспользуйся. У тебя в этом семестре хорошие приработки, получишь отпускные, расчет. И тебе хватит на дорогу и переезд. Не решишься – будешь жалеть. Здесь тебе даже направление в Дом престарелых никто не выпишет – ты чужая и беспрописочная. Я бы помог – но я намного старше. Когда тебе понадобится направление в богадельню, меня уже не будет в живых».

А еще В. Н. помог мне оформить командировку в Самару, чтобы без личных расходов съездить, все посмотреть и окончательно договориться.

Я съездила в Самару. Познакомилась со своим Благодетелем, посмотрела комнату. И приняла решение.

Закончился учебный год. Я уволилась, осуществила все мероприятия по переезду, отправила в Самару контейнер со своими вещами, раздала хорошим людям цветы из своей оранжереи.

В конце августа я уехала сама. На первые дни остановилась у своих друзей.

Благодетель

В Самаре за 5 дней до начала учебного года надо было придти в отдел кадров и подписать трудовой контракт. Что я и сделала.

Контейнер уже пришел в город, но я не забирала его с контейнерного двора – чтобы сразу привезти вещи в свою комнату, и сразу, распаковав их, навести в комнате порядок.

На следующий день после подписания трудового контракта была договоренность начать оформление комнаты.

Утром зазвонил телефон, а у меня почему-то заныло сердце. Звонил М. И. Он сказал мне: «Руфа, держись. Твой Благодетель умер».

Чип и Дейл спешат на помощь

Устоять на ногах от такой оплеухи судьбы мне помогли мои друзья, у которых я остановилась. Это были те самые друзья, которые и с топливом для печки помогали в 1993 (см. «Как я в России печку топила»), и вообще, именно они не допустили моей гибели в первый самарский период.

С конца августа 2002 по февраль 2003 я жила у них – полгода. Зарплаты моей не хватило бы на аренду жилья и питание. Запасов денег не было – все было истрачено на переезд.

Относились мои друзья ко мне очень и очень хорошо. Но я бесконечно тяготилась тем, что жила в приживалках. Я устала от того, что постоянно попадаю по самые уши в полное ……, что меня постоянно надо спасать. Я мечтала, наконец, уметь самой решать свои проблемы, зарабатывать достойные деньги, выживать не как в войну, а просто жить.

Но не получалось. И я постоянно нуждалась в помощи «спасателей». Они спешили мне на помощь – что каждый раз подтверждало мою никчемность, беззащитность, нежизнеспособность, одним словом – неполноценность.

Через полгода, на второй семестр, я нашла подработки. Теперь можно было снять квартиру – войти в свой привычный замкнутый круг – зарплату отдавать квартирным хозяевам, а на подработки жить. И войдя в очередной замкнутый круг, я радовалась маленькому глотку относительной свободы, иллюзии жизненного успеха на очередной учебный семестр, и надеялась на лучшее. И в этом тоже проявлялась моя неполноценность – я всегда строила огромные планы, разрабатывала стратегию и тактику их воплощения в жизнь, и верила, что еще чуть-чуть напрячься и потерпеть, и жизнь наладится. Полноценный человек давно бы понял, что это невозможно.

Начался март 2003 года. Я заплатила вперед за месяц арендную плату, и купила продукты – картошку, макароны, растительное масло и крупы. Также я купила месячный проездной билет на все виды транспорта, в Самаре его почему-то называют «Сезонка».

От февральского заработка у меня оставалась сумма на 0,5 л молока и 0,5 буханки хлеба ежедневно – на 15 дней. Я всегда делала так – разменивала эти деньги очень мелко. Брала в библиотеке белые небольшие конверты из вторичной бумаги – в них обычно карточки библиографические хранили. На каждом конверте я писала дату и укладывала туда рубль двадцать копеек. Цифра 1.20 условная. Ее значение было разным в разные периоды – но этой суммы хватало ровно на хлеб и молоко в указанных количествах. И конверт заклеивался. Открыть его можно было только в день, указанный на конверте.

Я радовалась – бюджет сросся. Квартира оплачена, продукты есть, сезонка есть, хлеб и молоко – хватит до аванса – 15 заклеенных белых конвертиков с 1.20 в каждом это гарантировали! Здорово!

И тут я получаю известие о смерти отца.

Невменяемость

Это не было для меня громом среди ясного неба. Я давно морально была к этому известию готова. То состояние, в котором папа пребывал последние годы, и больница, в которой жил, давным-давно «кричали»: смерть будет для него благом, освобождением и избавлением.

Однако смерть папы стала катализатором болезненных процессов внутри меня самой. Возвращение в Самару, смерть Благодетеля, проживание в приживалках, безденежье – несмотря на интенсивную, почти круглосуточную, умственную работу, и полное отсутствие жизненных перспектив – все это вкупе со смертью папы ввергли меня в странное состояние.

Сейчас я определяю свое тогдашнее состояние, как невменяемость. Та самая, благодаря которой некоторые преступники оправдываются судом. Когда человек не отдает отчет в своих действиях.

У меня посинело лицо. Буквально. Почему-то прорвались подкожные капилляры всего лица, а также в белках глаз. В транспорте люди смотрели на меня с жалостью – думали, что я спиваюсь.

Я работала на «автопилоте», ничего не соображая. Я не обратилась ни к кому за помощью или за советом – как мне организовать поездку на похороны отца. Я не попыталась занять деньги на похороны, и не обдумывала, как потом отдавать долг. Я никого не просила заменить меня на работе основной, пока я буду отсутствовать – это было реальным. Уж тем более я не заикнулась о замене меня на подработках – в двух местах моей дополнительной работы. Я не думала, что это было опасным – в плане потерять эти подработки. Самара огромный город, там жесткая конкуренция в отношении подработок – сорвешь один раз учебный процесс, и тебя выкинут без расчета. Эта работа официально не оформлялась.

Я не переживала, что у меня нет наличных денег – у меня было 15 заклеенных конвертов, по 1.20 в каждом. И я не думала, что сумма, находящаяся в этих конвертах, недостаточна для поездки на похороны отца.

Ни о чем я не думала. Я боялась улицы, людей, транспорта. Я торопилась быстрее вернуться на квартиру, закрыться на все замки, и забиться в угол. И так сидеть, в темноте и тишине. Какие вокзалы, билеты, поездки? Это даже не пришло мне в голову.

Сейчас я понимаю, что с момента сидений в углу с подвываниями – во Владимире, и таких же сидений в углу – в Самаре, но, уже молча – произошел значительный регресс. Проявление эмоций в виде слез – это плохо, но не совсем. Все же слезы – это эмоции. А вот молчание и отсутствие мыслей и идей, неспособность принимать решения – это плохо СОВСЕМ. В таких случаях часто возникает реальная опасность пожизненной госпитализации в соответствующую клинику.

Меня такая опасность миновала – я не числилась нигде, и не была «прикреплена» ни к каким медицинским учреждениям. У меня не было законной постоянной прописки.

Очнулась я недели через две. Побелело мое лицо и белки глаз. Но, как выяснилось через много лет, с этого момента синева перешла на мою душу. И высветление души началось только через восемь лет.

Анафема

Я не была на похоронах своего отца. Я знаю, что это плохо. И я не пытаюсь объяснить этот факт своими жизненными обстоятельствами. Я живу с этим фактом. Не проклинаю себя за это, но и не оправдываю.

Однако за этот факт мне была объявлена анафема со стороны и второй, и первой очередей родственников.

Сначала анафему я просто почувствовала, а через несколько лет мне о ней громко заявили. А еще через несколько лет за это, но не только за это – перечень моих изъянов очень внушителен – я была даже изгнана из племени.

* * *

И.В., который имел под своим каблуком ресурсы огромной страны, и то, в 1935 году, не был на похоронах своей матери. Но его, в отличие от меня, за это никто не попрекнул.

Это я так, к слову – ни в коем случае я, обычный заурядный человечек, не сравниваю себя пусть с одиозным, но поистине великим человеком.

Слезы по горной стране

Все годы своей эмиграции, вплоть до недавнего времени, я жалела, что уехала из родного города и своего дома.

Годы шли, а проблему жилья я так и не решила, и постоянного места жительства на новой родине так и не обрела.

Я поняла, – намыкавшись и намотавшись по стране, устав и состарившись в бесконечной борьбе за выживание, в пустых хлопотах по налаживанию жизни, – что есть истинные ценности.

Эти ценности гораздо важнее, чем жизнь в свободной, демократичной и светской стране, с ее широким выбором учебных заведений и профессий, шансами на устройство личной жизни. И прочими условиями, которые мне казались очень важными в 1992 году, когда я решила покинуть родину.

Теперь я знаю, что самое главное для человека – не шансы и свободы, а наличие своего дома (квартиры, комнаты) – с законной настоящей пропиской. Это – истинное счастье.

Это счастье, что раз в месяц к тебе не придут чужая тетя, или дядя, и не заберут твою месячную зарплату. И чтобы прокормиться, тебе не придется в 3 раза больше работать.

И эти тетя, или дядя, не скажут тебе внезапно: съезжайте, освободите квартиру – «мой (моя) внук (внучка) выходит замуж (женится)».

И тебя не выселят из твоего дома, если ты заболеешь, и не сможешь работать на второй и третьей работах – много зарабатывать.

А если ты заболеешь так, что придется умирать, тебе не придется искать хоспис, чтобы не умирать на городской свалке.

Я жалела о своем решении 1992 года. Лучше пусть война, бедность, враждебность, сложный политический режим. Все пережить легче, чем бездомность.