Я с детства частенько болела простудными заболеваниями: ангина, грипп, бронхит, ОРЗ, пневмония (три раза – 1979, 2002 и 2004). Поэтому я умею сама, без обследования, анализов и врачей, по своему ощущению, состоянию, самочувствию и клинике проявлений болезни, распознавать, какая именно болезнь у меня в настоящий момент.

Не сразу, но в течение некоторого времени, я поняла, что у меня пневмония.

К ночи мне стало хуже. И я пожалела, что не решилась засветло сходить в аптеку – лекарств у меня не было никаких.

Поздним вечером у меня началась одышка и боли в грудной клетке, и я несколько раз решала пойти к соседям и попросить их вызвать Скорую помощь. Однако у входной двери я передумывала.

У меня уже поднялась высокая температура, и мысли стали тягучими, навязчивыми. Я представляла, как приедут усталые и раздраженные врачи. Они меня спросят, что я делаю одна в чужой квартире – они это сразу распознают. Ведь постоянные жители еще днем вызвали бы участкового врача.

А также жизненный опыт мне нашептывал, что врачи Скорой помощи часто не вникают в суть, а просто, увидев зашкаливающий градусник, увозят в больницу. А в больнице я буду долго мерзнуть в приемном покое – там будут решать, можно ли меня госпитализировать без прописки.

От этих мыслей меня трясло. Вернее, я уже не понимала, от чего меня трясет – от них, или от температуры. Также уже не было понятно, мне плохо от болезни или от страха.

У меня была баночка малинового варенья. Я вскипятила целую кастрюлю воды, влила туда варенье. И стала пить этот напиток. Лечилась пока только так.

Утром я собрала волю в кулак, надела всю одежду, какая у меня была, и побрела в аптеку, которая располагалась между остановками «Гостиница «Заря» и «кинотеатр «Буревестник», что на улице Ленина.

Я не стала покупать Гентамицин, которым уже несколько раз лечилась раньше. Я уже знала про существование «крутого» лекарства – оно называлось Ципролет. Также я купила шприцы и жаропонижающие средства. В расположенном «дверь в дверь» магазине я купила бутылку минеральной газированной воды – мечтала о ней всю ночь, и маленькую баночку меда.

Вся взмокшая, несмотря на сильный мороз, и очень уставшая, я пришла на квартиру. Начала делать себе инъекции.

Я болела весь январь – тяжело и надрывно кашляла, сильно отекала. Однако мне повезло, что я заболела в январе. Когда работаешь в вузе, январь всегда является фактически неофициальным отпуском. Работы мало – только консультации и экзамены у твоих студентов. И все – больше на работу ходить не надо. На обычной (не в вузе) работе – пришлось бы пропускать ее – и потерять из-за болезни в зарплате.

Когда еще у меня держалась температура, мне надо было сдать экзамен самой – по бухгалтерии. В институт повышения квалификации пришлось ездить на такси – не было сил идти самой. Несмотря на высокую температуру, я успешно сдала экзамен и получила пятерку.

Первая неделя февраля тоже свободна для преподавателей вуза – студенты на каникулах.

Фактический зимний отпуск в вузе – это хорошо, однако в целом на преподавательской работе болеть, долго, с больничными, очень проблематично. Твоя нагрузка – годовая – должна быть вычитана. Ты можешь болеть и без больничного, тебя заменят – твои часы займут другими предметами. Но потом, хоть через силу, хоть и галопом, количество часов твоего предмета, все равно нужно выработать. Такого, как «солдат спит – служба идет» – в вузе не бывает.

Большой стаж работы в Вузе – 18 лет, в этом отношении меня «подпортил» – я не привыкла к больничным листам. Сейчас я уже знаю, что без полиса ты этот больничный и не возьмешь.

Я абсолютно не помню, был ли у меня в 2002 году полис. Наверное, не было. Я бы помнила, если бы был. Вот в 2004 году, когда я работала в Ногинском районе МО на заводе – точно был. Однако он меня все равно не выручил. А заболела я тогда неизвестной для себя болезнью – я потом ее назвала «тюремной», и была вынуждена обратиться к врачам. Вот как это было.

Тюремная болезнь

Эта история показательна для иллюстрации моей перманентной проблемы «медицинское обслуживание/прописка». То есть к теме повести – она имеет лишь косвенное отношение. Но я не могу не привести ее здесь. Она для меня как бы сценарий событий, которые происходили бы в 2001/2002 годах, если бы я вздумала обратиться к врачам.

В период работы на заводе в Ногинском районе МО, я заболела подозрительной болезнью. Было это весной 2005 года. Тогда уже на всех предприятиях работникам выдавали медицинские полисы ОМС – обязательного медицинского страхования.

И вот, обнаружив у себя признаки невиданной доселе болезни, я по полису обратилась в поликлинику, и получила отказ в обслуживании. Так что я была права, тогда, в 2001–2002 году, что и не попыталась получить медицинскую помощь.

Странная и непонятная для меня болезнь началась с появления у меня на животе, в районе солнечного сплетения, посередине, раны – ярко-красной, зудящей до ломоты, и с пузырьками. Размером рана была с пятикопеечную монету. Ощущения боли были для меня совершенно незнакомые, пугающие по интенсивности. Но еще более странным и страшным для меня было то, что рана имела зеркальное отражение, сквозной выход – на спине. Будто бы через меня навылет прошла пуля.

Я очень испугалась. Я о такой болезни никогда не слышала и нигде про нее не читала.

Я продезинфицировала свои ранки, как смогла – обработала йодом. Позже я узнала, что этого делать нельзя было ни в коем случае. Нельзя было даже – около месяца – прикасаться влажной ватой, не говоря уже о купании. Я такой «ранкой» могла покрыться вся – с головы до пят.

Наутро после обработки мои «сквозные» раны стали размером с теннисные мячи. Ужасный вид этих ран сопровождался ужасными – болью и зудом.

Я запаниковала. Взяла полис и поехала в Ногинск в поликлинику. Полис был выдан мне предприятием Ногинского района. И я предполагала, что он давал право получить медицинскую помощь. Формально давал право.

Формально, но не фактически, как выяснилось очень быстро в медицинском учреждении города Ногинска. Меня отказались принять, так как в паспорте у меня отсутствовала прописка в Ногинском районе. На мой вопрос «А зачем тогда выдают полисы?» – пожали плечами. «Надо ехать в поликлинику в город, где вы прописаны постоянно», – посоветовали мне.

Мое состояние ухудшалось, а жизненный опыт и навыки самолечения не подсказывали, как помочь самой себе.

Я взяла на работе отпуск за свой счет на несколько дней – без даты, вдруг меня положат в больницу. И поехала в город, где я была законно и постоянно прописана у своих родителей. Такие городки в народе – в шутку, но очень грубо, называют «Мухосранск» или «Зажопинск».

Ехать было достаточно далеко и долго – 6 часов на рейсовом автобусе. Мое плохое физическое состояние усугублялось моральными страданиями. Раны страшно чесались и болели, и я стала чувствовать себя заразной, прокаженной.

Кожные заболевания всегда у меня ассоциировались с инфекцией, заразой. И я стала очень сильно переживать: моя работа связана с людьми. Как начальник отдела кадров немаленького промышленного предприятия, я ежедневно по работе общалась с несколькими десятками людей. Если моя болезнь заразна, и я где-то подцепила страшную инфекцию, то меня положат в больницу и сообщат на работу. Это просто «конец света», – заключила я. Меня уволят, это точно. И выселят из общежития. И я опять останусь на улице, без работы, без денег и теперь еще и с экзотической болезнью.

С каждой минутой в автобусе мне становилось все страшнее и страшнее.

Еще перед выездом я звонила маме, рассказала, что случилось, и сказала, что еду – посетить врача по месту законной прописки.

Приехала я к месту назначения под вечер, было уже около 6 часов. И пошла сначала к маме – мне нужны были кое-какие вещи и документы. Ведь я была уверена в госпитализации – мне было уже очень плохо. Раны значительно увеличились в размере и нестерпимо болели. Я очень устала продолжительное время в автобусе не показывать вида, что со мной что-то не так, терпела зуд.

Мама меня домой не впустила, а сбросила вещи и документы с балкона. Ведь я могла быть заразной. Я поняла ее. Это правильно – нельзя подвергать риску здоровье близких людей.

Но, скажу я вам, очень больно и страшно быть «отверженной», «заразной». Мне и так было и нестерпимо больно физически, и страшно от предстоящей потери работы и жилья. А тут еще меня не пустили на порог, поговорили со мной через закрытую дверь. И сбросили вещи сверху, как в вольер, с расстояния. Это меня сломило окончательно.

Я подняла сверток и побрела в кожно-венерологический диспансер.

Классически советского вида дежурная в регистратуре диспансера, со строгим лицом, и очень внимательно, выслушала меня. Потом она тщательно изучила мой паспорт и медицинский полис. «Такой полис не пойдет», – мрачно сказала она. Нужен полис нашего города, выданный по месту прописки. Но его вам дадут, если вы безработная. Но если вы не безработная, то нужен полис от предприятия. Но мы примем только полис предприятия, расположенного в нашем городе и в нашем районе. А если вы работаете в другой местности, то полис не подходит.

Я обмерла. Я поняла, что и здесь меня не примут. И что мне надо теперь идти только на кладбище и уже сейчас, самостоятельно, начать рыть могилу. Другого выхода нет. На фоне физического нездоровья, долгого пути в душном автобусе, отказа от меня, больной, членов моей семьи, другого выхода, кроме кладбища, я уже не видела.

У строгой дежурной я решила попросить совета, как мне облегчить боль и зуд. И все. Чтобы полечиться самой. Я рассказала, что меня и в Ногинске не приняли – «есть полис-нет прописки». И здесь не принимают – «есть прописка-нет полиса».

Дежурная дала краткий и дельный совет: платный прием.

Оказывается, все так просто. Заплатить. Почему же мне в Ногинске не подсказали такой выход? Для не имеющих комплекта документов, дающих право на медицинское обслуживание, как у меня, существует платный прием – это было светом в конце тоннеля.

Я оплатила прием, и получила талончик к врачу. Но на 8 часов утра следующего дня.

Нужно было где-то переночевать.

В этом городе я никогда не жила, и совершенно не знала, какие здесь есть гостиницы – и чтобы недорого, и чтобы прилично. Поэтому я решила позвонить своей взрослой дочери и спросить насчет гостиницы. Она тогда жила, работала и снимала в этом городе квартиру.

Моя дочь очень удивилась, когда услышала вопрос про гостиницу: «Почему я не иду переночевать к ней?». Я объяснила: возможно, опасная инфекция. Дочка рассмеялась. Она сказала мне, что вокруг очень много разнообразной инфекции: в автобусе, например, чесотка и туберкулез, в кафе, в салате может притаиться сальмонеллез, Боткина и дизентерия, а в бане – хламидии, и даже что похуже многократно. «Если всего бояться, то, как же тогда жить?»

И дочка распорядилась идти ночевать к ней.

Вечером, дома, дочка продолжала надо мной подтрунивать: «Ты ведь вроде работаешь на заводе – кадровиком, а не на панели – проституткой. Откуда у тебя может быть опасная инфекция? И ты вроде бы в Африку не ездила, бороться с эпидемией в первобытном племени, заполучить экзотическую болезнь было негде».

А еще, увидев на талончике фамилию врача, к которому я пойду, она сказала, что это знаменитый в городе врач, очень хороший, в преклонном возрасте и очень-очень опытный. Он обязательно поможет.

Наступило утро, и я пошла к врачу. Захожу в кабинет – доктор выглядит как в сказке – чисто Доктор Айболит. Очень преклонных лет седовласый старик, в белоснежном халате фасона 30-х годов – с завязочками на спине.

Доктор сидел за столом, что-то писал. Меня присесть рядом на стуле не пригласил, «на что жалуетесь» не спросил. Бегло взглянув на меня, кивнул на кушетку и коротко приказал: «Раздевайтесь».

Я стала раздеваться дрожащими от волнения руками. Когда на мне осталась только юбка, доктор еще раз взглянул на меня. Он не подошел, не рассматривал мои раны, не вертел меня. Просто секундным взглядом посмотрел и сказал: «Одевайтесь. Это не ко мне. Вам надо к невропатологу». И все. И начал молча что-то писать.

Я обреченно, понимая, что не получаю никакой помощи и сейчас, одевалась. Руки так дрожали от волнения, что я ничего не могла с первой попытки застегнуть.

Тут доктор заговорил со мной, спросив, почему у меня платный прием. Я объяснила. Тогда, сказал доктор, если у вас не в порядке документы, не идите в районную поликлинику, а идите только в городскую. Только там есть платный прием у невропатолога.

Когда я оделась и направилась к выходу, наверное, согнувшись под тяжестью новой проблемы – искать другого врача, и уже взялась за ручку двери, доктор внезапно окликнул меня. Я думаю, он меня пожалел. Он пригласил меня присесть на стул рядом с ним со словами: «Давайте я все же сделаю вам назначения. К невропатологу всегда запись за неделю. А вам очень больно, да и состояние в целом за неделю может непредсказуемо ухудшиться».

Я сидела на краешке стула и молчала, пока доктор долго что-то писал. Закончив писать, доктор подробно рассказал, что мне нужно купить из лекарств, и как делать инъекции и повязки, как питаться, купаться и так далее. Болезнь серьезная, и лечение будет долгим и тяжелым.

Я уточнила у доктора, действительно ли эта болезнь не заразна. Он подтвердил. Он сказал, что эта болезнь исключительно нервного происхождения.

Доктор спросил, есть ли у меня кому делать мне инъекции. Я ответила, что я всегда сама себе делаю уколы. Но доктор возразил. Он сказал, что выписал мне особое, для этой болезни, обезболивающее средство в виде густого масла (его надо разогревать во время инъекции), которое настолько болезненно во время введения внутримышечно, что сама себе я ввести его не смогу. Могу потерять сознание от боли. (Мне стало смешно – больное лекарство от боли). Но зато потом это лекарство обеспечивает несколько часов отсутствия болей вообще – можно будет поспать и отдохнуть.

От осознания, что доктор пожалел меня и сделал назначения, душа моя размягчилась, настроение поднялось, и мне даже полегчало. Человек пожалел меня, что мне очень больно. Не отфутболил.

В аптеке я купила все лекарства и пошла на квартиру. Пришлось позвонить на работу и продлить себе заявление на отпуск – решила пожить у дочери, чтобы она делала мне инъекции – очень больные масляные инъекции от боли.

Лекарства доктор назначил очень эффективные. Я быстро шла на поправку.

Уже в Ногинске мои раны осмотрел еще один опытный человек. Он меня даже рассмешил (с некоторой грустью). Он сказал, что «такую болезнь в массовом масштабе он видел в тюрьме». Оказывается, эта болезнь нервного происхождения, очень распространена среди заключенных, так как чаще всего является реакцией нервной системы человека на ограничение свободы.

Закрытое пространство, высокие заборы, строгий режим дня, отсутствие личного пространства, наблюдательные посты-вышки – все это вредно для человеческого организма. И может вызывать болезнь.

Эти слова человека, видевшего такую болезнь в массовом масштабе в тюрьме, глубоко ранили меня. Потому что он «попал в точку». Я, Слава Богу, в тюрьме не была. Но в общежитии, где я жила, тоже были высокие заборы с ограждениями по верху. Конечно, это не была колючая проволока, но тоже очень надежно и впечатляюще. А ворота на территорию этого общежития закрывались наглухо, без щелей и ручек. Чтобы войти на территорию, нужно было встать в определенном месте, под глазок камеры – в фас и профиль. Тогда тебя опознают, и дверь откроется автоматически.

А из общежития на завод вела дорога. Извилистая, через пустыри. Очень унылый и безлюдный вид местности – пылища летом, девственные сугробы зимой, подвывающий ветер (от пустоты вокруг) в любое время года – все это внешне напоминало мне кадры из фильмов про «места отдаленные». А дальше начинался сам завод – и опять заборы, ограждения, пропускные контрольные пункты, строгая пропускная система и режим. Все – строго. Все – под контролем и надзором.

Наверное, люди, имеющие семьи и не столько печальный опыт одиночества и защищенности, как у меня, этого и не замечали. Но не я. Я старалась не замечать, но организм все равно выдал реакцию – в виде «тюремной болезни».

* * *

Вернемся, однако, в январь 2002 года. Весь месяц я лечила пневмонию. Но 10 января произошло нечто знаменательное. У меня исчезла шишка в правой груди. Это было важное событие, веха, перевал. Второй мой перевал в отношении болезней женской груди.

Второй перевал

Значительное уменьшение и размягчение шишки в правой груди я заметила еще в декабре. А в январе я отвлеклась на простудное заболевание, и сам процесс окончательного исчезновения шишки пропустила. Только 10 числа я констатировала: ее больше нет. О чем я и внесла запись в свою черную тетрадь.

Я не могла нарадоваться: грудь была мягкая и ровная. Также я очень удивлялась, что избавление от проблем моей правой груди. Как и два года назад, совпало с простудным заболеванием и приемом антибиотиков. Проблемы груди с промежутком в два года казались мне двумя перевалами в горах. Трудный подъем, несение тяжестей, и наконец, ты на вершине перевала.

Термин «перевал» в горном туризме, как спорте – это самая низкая точка прохода (пешего) между двумя горными вершинами. Наиболее рациональный путь.

Также и в моих болезнях. Я разработала наиболее приемлемый способ лечения. И вот он, результат – перевал пройден.

Я не знаю точно, была ли у меня опухоль, или РМЖ в начальной стадии, или это было что-то доброкачественное, неопасное для жизни. Не знаю. Но, по крайней мере, не зная наверняка степени опасности для моего здоровья и жизни, я все же приложила массу усилий по спасению самой себя. И не жалею об этом.

Еще полгода я продолжала комплексное лечение по своей черной тетради – на всякий случай, для закрепления положительных результатов.

В это время, в январе, я еще сильно болела, кашляла, плохо питалась, ужасно выглядела. У меня уже исчез страх неизлечимой болезни. А также связанный с ним страх хосписа, агонии и смерти. Но в одну из ночей мне приснился нездоровый сон. Вроде и сон/не сон, явь/не явь, болезненные по ощущениям и воздействию на психику. Я это сочла как бы прощанием со смертью. На время. Ведь все мы смертны, и рано или поздно, смерть к нам придет.

Визитка смерти

Еще летом 1999 года, во время моих огороднических работ в поселке, на участке родителей, в период моих теперь знаменитых для меня водно-огороднических процедур, я среди бела дня боковым зрением увидела НЕЧТО.

Это нечто было черным и страшным, и каким-то непонятным существом. Ростом оно было см 40, не выше, имело горб и выглядело больше как очень старая женщина, чем какое-то мифическое существо из сказок. Это НЕЧТО шло между грядок необычным шагом – вроде и не шло, а катилось, не касаясь земли.

Я испугалась не на шутку, и решила, что перегрелась на солнце. Привидится же такое, ужас.

Позже, когда я заболела и стала опасаться за свою жизнь, я вспомнила этот эпизод, и пришла к болезненному выводу – я видела в тот день свою смерть. Или материализацию страшной, смертельной болезни. Что по сути одно и то же.

А ночью после того видения я увидела сон. Вроде лежу я в постели и не могу спать, потому что вижу: за окном очень светло. И я размышляю, что надо было задернуть занавески, чтобы спокойно спать. И тут кто-то невидимый задергивает занавески. И становится неестественно темно. Так не бывает – всегда занавески чуть просвечивают, и щелки остаются. А тут – наступила непроглядная, умопомрачительная тьма. Я вглядываюсь в эту тьму, и от этого тьма становится еще более темной и непроглядной. Я пытаюсь встать с постели, и не могу. Как только в голове у меня мелькнула ассоциация с могилой – будто я уже мертвая в могиле – темно непроглядно и больше нет возможности пошевелиться физически – я проснулась от ужаса.

В январе 2002 года я ничего подобного не видела. Но почувствовала. И услышала мысленную речь этого существа, или сущности – не знаю, как правильнее назвать. И вот что я услышала внутренним слухом:

«Ишь, какая ты хитрая да скорая, обрадовалась, умирать собралась. Хоспис нашла, дела завершила. Решила не бороться за жизнь по-серьезному, не пошла к врачам. Но не так все просто.

Жить труднее, чем умереть.

Смерть – это всегда благо. Это финал, исход и уход в мир, гораздо более совершенный, чем земной.

Этот уход еще надо заслужить, пройдя свой, предназначенный именно тебе, жизненный путь.

Люди по незнанию боятся смерти. Скорее, они боятся неизвестности. Ведь страшновато и волнительно даже уезжать в другой город или страну, менять работу. А тут менять измерение и слой – ужас-то какой!

Также люди боятся боли. Приближение смерти чаще всего сопровождается болью – от болезни, или по какой-либо другой причине.

Но сама смерть – это хоть и мучительное, трудное событие, но такое же торжественное и важное, как рождение.

Знай, что страшиться нужно не самой смерти. Бояться надо – не успеть подготовиться к ней. То есть, ничего не понять в своей жизни. Поэтому – готовься. Думай. Думай. Думай.

Не страшно – умереть. Страшно – ничего не понять.

Каждый человек имеет глубоко внутри себя бессмертную, нетленную и неделимую часть – душу, или монаду. Вот она-то, по причине своего бессмертия, знает и помнит, ЧТО там. И насколько там лучше, чем здесь (кроме миров возмездия, разумеется). Однако эта память не доступна человеку. Если бы это было доступно, люди бы выстраивались в очередь, чтобы побыстрее уйти ТУДА.

При всем этом, все же не рекомендуется торопиться и провоцировать уход в другой мир раньше времени. Земная жизнь дает исключительно важный опыт. Поэтому нужно стараться как можно дольше продержаться в земной жизни, в физическом мире, используя каждый миг для приобретения нового опыта, знаний, навыков и умений. Даже если остались сутки пребывания на земле – их надо активно использовать – думать, искать, смотреть, изучать.

И, бороться надо за свою жизнь, не переставая. Если стоит вопрос о выживании, нужно использовать все возможности, чтобы хоть чуть-чуть, но продлить свою жизнь.

Живи и ты. Борись за свою жизнь изо всех своих сил и набирайся земного опыта по максимуму. А не просто размышляй о смерти, с позиции страха, переживаний и паники. Не считай ее своим врагом. Но думай, как о долгожданной гостье, которая в один необыкновенный день придет к тебе.

Это и будет правильной подготовкой к важному событию – собственной смерти».