Он направился в кафе, где его ждали Умар и Тимур. Пока они делали заказ, в зал вошла девушка потрясающей красоты и изящных форм, легко угадываемых сквозь ее зимнюю одежду. Темные колготки соблазнительным загаром украшали ее стройные ноги, высоко открытые короткой юбкой. Длинные светло-русые волосы прямыми нитями свободно опускались вниз, касаясь ткани черного пальто без воротника, а темно-серый шарф с изысканной небрежностью свисал с ее нежной шеи. Цокая замшевыми сапогами на высоком каблуке, она прошла к столику где-то посередине зала. Затем сняла пальто, сложила его и повесила на спинку стула, после чего размотала шарф и как-то демонстративно бросила поверх пальто. Далее, аккуратно, как бы поправляя, дернув за плечики блузку темного оттенка, она уселась поудобнее. В этот момент у нее в сумочке зазвенел телефон. Пока она с некоторым напряжением в лице рылась в сумочке, пытаясь добраться до источника звука, официантка подошла, положила перед ней меню и отошла. Наконец отыскав свой телефон, девушка приняла вызов и, соблазнительным движением туловища, шеи и особенно головы откинув волосы от правого уха, приложила его к столь прекрасно освобожденному органу слуха. Стоило колонке телефона прикоснуться к ее ушной раковине, как ее лицо тут же засияло и расплылось в улыбке, и та напряженная серьезность, что отражалась на ее лице, исчезла, словно выражение это было маской, внезапно сдернутой с ее лица. Свободной левой рукой, не прерывая своего общения, она раскрыла папку меню и стала знакомиться с его содержанием.
– Будем голосовать? – спросил Умар, внимательно разглядывая вошедшую. – Она одна, а нас трое.
– Голосуйте между собой, а я пас, – сказал Али. – К тому же, она явно кого-то ждет… Весьма даже возможно, что того, с кем сейчас разговаривает.
– Ну, – сказал Тимур, – ждать она может и подругу.
– Да даже если и не подругу, – подхватил Умар, – цветок не тому принадлежит, кто его взрастил, а тому, кто его сорвал.
– За красивой, чрезмерно вычурной оболочкой скрывается, как правило, уродливая внутренняя пустота. В жены такая не годится, а в матери для твоих детей– тем паче.
– Да почему сразу в жены? – Улыбнулся Умар. – Будет тебе приятным отвлечением от умственно-напряженных будней.
– А, – улыбнулся в ответ Али, – предлагаешь убрать физиологическую преграду, отвлекающую мой интеллект от плодотворной деятельности?
– Именно! – заявил Умар.
– Нет, – ответил Али, – вы уж между собой ее делите.
– Уступаю ее Умару, – сказал Тимур. – Я готовлюсь к одному турниру. Мне некогда отвлекаться.
Они продолжали сидеть, болтать и шутить довольно долгое время, позабыв о той девушке, об уходе которой они даже и не заметили. Умар и Тимур уехали, Али же сказал, что хочет немного прогуляться. Они расстались на выходе из кафешки.
Морозный день был солнечным, и Али быстрыми шагами направился в парк.
Оказавшись внутри парка, он замедлил шаг и стал неторопливо прохаживаться по дорожкам, то размышляя о беседе в кафе, о словах Разума, то ни о чем не думая, то вспоминая что-то из прошлого, то думая о будущем. Иногда же его мысли, имея бессвязный характер, посвящались разным жизненным ситуациям и явлениям. «Люди, – думал он, сунув руки в карманы брюк и медленно шагая вдоль тропинки между деревьями, на верху черных жилистых ветвей которых покоились нежные полосы хрупкого белоснежного снега,– удивительные создания…». В этот момент он обратил внимание на редкие снежинки, неспешно, как перышки, начавшие спускаться с белого неба. Он откинул голову назад и, щурясь от небесной белизны, смотрел на забавно, зигзагами падающие снежинки… «Удивительно, – вдруг сменил он мысль, – сначала ничего не видно, и лишь в последний момент появляется снежинка, дергаемая туда-сюда каким-то легким, тихим и никак не ощущаемым порывом ветра». Он так и шел с задранной головой и прищуренными глазами. Иногда снежинка падала ему на щеки, тут же таяла и становилась каплей, которая потом медленно стекала с его щек. «Люди как эти снежинки», – подумал он, продолжая прерванную мысль об удивительности человека; он вспомнил и о том, что где-то прочитал, как один ученый, исследовавший огромное множество снежинок, пришел к выводу, что ни одна снежинка не похожа на другую. «Да, – подумал он, – в своей удивительности люди похожи на эти снежный хопья…каждая из них имеет свою форму, хотя с виду все и одинаковы… Странно! Ведь их миллионы, миллиарды, а все разные… совсем как люди». Затем он проследил путь одной снежинки с того момента, как она показалась на светлом фоне небосвода, пока не опустилась на землю, которая слева и справа от пешеходной дорожки была устлана белой ровной пеленой. «Еще одна странность, – подумал он, – снег падает хаотично, а на землю он устилается ровно– не так, что где-то больше, а где-то меньше. Он везде одинаковый… Они падают как фигурки в тетрисе, но их никто не двигает вправо-влево, чтобы они ложились равномерно, а они все равно ложатся равномерно… Хотя как не двигает? Двигает! Во всем, что лишено свободы выбора, есть гармония и порядок. И только человек, одаренный этой свободой, нарушает гармонию и порядок в этом мире».
В это самое время мимо него прошла пара, предположительно муж и жена, с детской коляской. В момент, когда они поравнялись с Али, он заметил маленького ребенка, неподвижно лежащего в коляске. Краснощекий ребенок был тепло укутан. «Да, малыш, – подумал он про себя, – вот лежишь ты сейчас, слабый такой, безобидный. Не можешь даже встать из этой колясочки. Пройдет немного времени, и кем же ты станешь? Ты будешь творить либо зло, либо добро. Интересно, кого и что ты из себя возомнишь. Ты же забудешь об этом своем нынешнем состоянии слабой немощности, как о нем забывали и все властители и тираны мира. Даже о том можешь забыть, кто родил тебя, нянчил и сейчас катает в коляске…И все же человек неблагодарное существо. Он не ценит добро, легко теряется и портится…». И вдруг мысль его вновь сменилась другой мыслью, порожденной идущей навстречу парой – девушкой и парнем. Вернее сказать, не самой парой, а какой-то их асимметричной противоположностью. Она – среднего роста, с телом прекрасного сложения, одетая со вкусом, красивая той красотою, что не приемлет глупости; с правильными чертами лица, придающими ее личику благородно милый и привлекательный вид. Он – ее полнейшая противоположность: неприятно долговязый, чуть сутулый, большой нос с горбинкой, кажущиеся разного размера глаза, нереально выдвинутый вперед большой подбородок, придающий какую-то тупость выражению его лица, и ко всему прочему безвкусно одетый. Как только они, взявшись за руки и весело беседуя, прошли мимо него, в нем и сменились прежние мысли: «Что же ее привлекает в нем?– подумал Али. – Будь он богатым, вопрос был бы аннулирован. Но на богача он явно не смахивает… В таком случае он, возможно, умен или в чем-то одарен… хотя это тоже вряд ли, уж слишком у него тупая физиономия. Да, внешность бывает обманчива, да и у талантливых людей часто бывает невзрачный вид… Но это, я думаю, все же не тот случай…»
Затем Али посмотрел на тополя, возвышающиеся слева и справа от тропинки; на могучие дубы с раскидистыми ветками. Они, прервав, в свою очередь, предыдущую мысль, напомнили ему о родных чеченских горах и лесах. Вдруг его охватила ностальгия по родному краю. «Да, – подумал он, – на лето обязательно поеду домой, навещу родные горы и леса… А ведь весной и летом они бывают такими прекрасными…Интересно, как там поживают Олхазур и Зара? И живы ли они?..Да, надо их навестить, как только приеду домой».
10
После окончания Первой войны Али довелось побывать у дальних пожилых родственников, Олхазура и Зары, живущих в горном селении Чечни. Было это в период весенних каникул 1999 года, за несколько месяцев до начала Второй войны.
Олхазур и Зара приходились родителями матери Анзора, который был троюродным братом по матери и одноклассником Али.
Как-то Анзор сообщил Али, что во время длительных каникул ездит в горы к дедушке и бабушке, и предложил ему поехать весной вместе с ним. Анзор рассказал ему о красоте горного пейзажа и о тех прекрасных ощущениях, испытываемых от верховой езды. Али так понравились его рассказы, что он попросил дядю Идриса позволить ему поехать вместе с Анзором в горы на грядущих каникулах.
Так Али и довелось там побывать в первый и последний раз. С тех пор прошло почти десять лет, и Али больше ни разу там не был. Но и того времени, проведенного вместе с Анзором в горах у добрых пожилых людей, катаясь верхом на прекрасных лошадях, было достаточно, чтобы каждый раз с радостью вспоминать ту пору.
У старика Олхазура было небольшое стадо крупного рогатого скота. Али и Анзор отправлялись вместе с ним к горным пастбищам, чтобы помочь пасти животных. Также в собственности у дедушки были две объезженные лошади. Но только на одной из них он ездил пасти свое стадо. Вторая лошадь, одиннадцатилетний чистокровный английский вороной мерин по кличке Буян, была им года два назад приобретена у одного конюха из соседнего села. В свои молодые и здоровые годы Буян никому в округе не давал себя обскакать. Один раз он даже выиграл своему предыдущему хозяину автомобиль – приз за первое место на республиканских скачках. Но к девяти годам ему уже было трудно тягаться с молодыми, а во время последних скачек он еще и получил травму ноги. На выздоровление Буяну требовался год отдыха с особыми упражнениями и диетой. Хозяин рассчитал и решил, что травмированная лошадь, находящаяся на стадии завершения карьеры, не стоит такого внимания, и согласился обменять ее с Олхазуром на два взрослых бычка.
Олхазур в молодости и сам увлекался скачками. Поэтому любовь к лошадям, особенно к скаковым, зародилась в нем давно. Позже он ходил на лошадиные скачки в виде простого зрителя. Во время очередного такого похода он и заметил Буяна—и тут же его полюбил. Но с тех пор ему пришлось ждать пять лет, чтобы иметь возможность его приобрести.
Старик бережно и умело ухаживал за Буяном, и в скором времени она забегала по просторам альпийских лугов как молодая. Некогда из толпы зрителей полюбившаяся Олхазуру лошадь теперь отвечала взаимностью своему фанату. Буян и старик – оба немолодые и опытные – хорошо понимали друг друга.
– Пойдем, я познакомлю тебя с Буяном, – сказал Олхазур Али в первый день его приезда.
– А почему его прозвали Буяном, дедушка? – спросил Али, из рассказов Анзора знавший, что речь идет о лошади.
– Потому что он любит иногда буйствовать. Не играется и даже не балуется, как многие другие, а буйствует. Но тебе не стоит беспокоиться. Буян – очень хорошая лошадь… Только не ко всем привыкает. Если найдешь к ней подход, то она будет относиться к тебе… – Олхазур хотел было сказать «Как мать к своему ребенку», но быстро спохватился, и сказал: – Как покорный раб относится к своему почтенному господину.
Когда они вошли в скромную двухместную конюшню старика и открыли калитку денника, Буян подошел к ним близко и мордой уткнулся в грудь своему хозяину.
– Погладь его, ему это нравится, – сказал Олхазур.
Али подошел поближе, робко протянул руку и коснулся щеки мерина благородной крови. Ему так понравилась лошадь, что он стал гладить ее шею, скулы, радостно, обеими руками, взъерошивая ее челку и гриву. Али был счастлив, но было видно, что и лошади это нравится.
– Да вы, я вижу, не только познакомились, но уже и подружились, – заметил, улыбаясь, старик.
– А когда я смогу сесть на него? – радостно спросил Али.
– Как только будешь готов.
Али заснул в тот вечер, предвкушая события следующего дня.
Рано утром, позавтракав и соответственно одевшись, они втроем пошли седлать лошадей.
Для выхода с юными гостями старик попросил третью лошадь у соседа, и они втроем верхом, когда желтые лучи восходящего солнца освещали склоны западных гор, выехали на конную прогулку. На буяне сидел сам старец. Когда его вывели из денника, Али увидел его во всей красе. Желтые солнечные лучи, переливаясь на глянцевито-черном покрытии лошади, позволяли глазу созерцать истинную красоту, какую только может явить животное для человека. Ее важная поступь слегка тревожила ухоженную и по обеим сторонам в пробор расчесанную гриву, состоящую из грубых ярко-черных шелковистых нитей. А белые круговые отметины нижних частей передних ног, от пястей до самых копыт, красиво подчеркивали эту особую манеру ходьбы. На второй лошади старика, гнедой полукровке, ехал Анзор, а Али, как новичок, был усажен на соседскую клячу. Юные гости старика были в восторге, и Олхазуру было крайне приятно видеть их сверкающие от счастья глаза и в улыбке сияющие лица. Восседающий на безымянной старой кляче Али не нуждался ни в каком руководстве по управлению лошадью: неприхотливая, бесхитростная и крайне ленивая кобыла волочилась, еле перебирая ногами, за двумя другими лошадьми, ничуть не снедаемая гордыней из-за своего жалкого вида и отставания.
Али был счастлив. Эта кляча под ним была первой лошадью, на спине которой он оказался, и поэтому в нем еще отсутствовал сравнительный вкус ощущений. Превосходство полукровки, на которой ехал Анзор, и особенно Буяна перед его старой кобылой он замечал лишь визуально, во внешности. Но сравнить ощущения от езды ему было не с чем. Но тем не менее Али горел желанием скакать на Буяне. И ему это удалось на другой день.
Вернувшись к вечеру домой, все, умывшись, пребывая в крайне веселом настроении, уселись вокруг стола за ужином. Зара, которой передалась радость ребят, тоже была весела и с особым удовольствием раскладывала блюда на столе. За трапезой все только и говорили, что о лошадях, о том, насколько это прекрасно —ездить верхом посреди гор, полей и лесов. Старик пытался всем своим видом показать, что его радость от поездки была не меньшей, чем у них. Но нельзя сказать, что он прямо уж притворялся: Олхазур, как и его старушка, был заражен радостью парней.
Ночь прошла очень быстро, и утро следующего дня было столь же прекрасным, как и днем ранее.
Но Али на этот раз твердо решил ехать на Буяне. Олхазур заметил, что паренек неплохо сидел верхом вчерашним днем, и все же он опасался, что Али не справится со строптивым и быстрым мерином. Но перед настойчивыми уговорами Али он не устоял.
– Не боишься? Не передумал еще? – спросил его старик, седлая для него лошадь.
–Нет, – ответил Али спокойно.
–Вот и правильно. Сиди твердо, – сказал старик, усадив парня на лошадь и подгоняя стремена под длину его ног, – но не скованно, а спокойно. Не напрягайся и не слишком расслабляйся. Если будешь волноваться и бояться, то лошадь осмелеет, и тогда тебе уже будет сложно с ней справиться.
– А как она может узнать, что я боюсь?
– О, они это очень хорошо чувствуют. Лошадь весьма умное и в то же время хитрое животное. Но если ты найдешь к ней подход и вы будете хорошо друг друга понимать, то она будет тебе верным и преданным другом.– Здесь он заметил, что Али просунул пятки глубоко в стремена.– Вынь пятки слегка из стремян. Если лошадь взбрыкнет, а ты потеряешь равновесие и упадешь, то одна твоя нога застрянет в стремени и ты будешь волочиться по земле. Так что до упора просовывать туда ноги нельзя. В случае чего лучше упасть на землю, чем волочиться по ней. Но с тобой, я надеюсь, не будет ни того, ни другого.
Али тут же вынул слегка ноги, упираясь в стремена лишь передними частями ступней.
– Поводья держи ровно, – продолжал инструктаж Олхазур. – Не тяни назад и не дай им провисать. А так, чтобы в любой момент мог потянуть слегка назад и остановить ее. Руки, не отпуская поводья, можешь положить на холку, иначе…
– На что?
– Это там, где у лошади начинается шея… Да, вот так… Иначе они у тебя быстро устанут.
В этот момент Буян резко встрепенулся и побежал вбок. Али напрягся, чуть сполз в одну сторону, ноги выскочили из стремян. Он бросил поводья и крепко ухватился за гриву.
– Что я сделал не так? – спросил он Олхазура, осторожно поправляясь на седле.
После секундного напряжения Олхазур улыбнулся и сказал:
– Он почувствовал, что ты новичок, и захотел тебя сбросить.
–Но как он мог это почувствовать, ведь мы и с места не сдвинулись?
– По тому, как ты сидишь, как повод держишь, твоя неуверенность – во всей этой неопытности Буян видит почерк новичка.
Али принял на лошади исходное положение и потихоньку выехал со двора. Чуть позже к нему, также на лошадях, присоединились Олхазур и Анзор.
– Если что, – сказал старик, – прижмись к бокам лошади коленями. Это поможет тебе лучше держать баланс. Также с помощью ног ты можешь давать команды. Но это чуть попозже.
Селение осталось позади. Впереди открылись просторы прекрасной природы – горно-лесистый ландшафт предстал во всей своей красе. Пышные кроны деревьев обширного леса, раскинутого в низинах по сторонам и прямо наверху, создавали впечатление зеленого плюща, широкой линией постеленного поперек мягких, сочно-зеленых бархатных холмов. Поверх густого леса, на нежных склонах далеких гор, манящей соблазнительностью виднелись альпийские луга. А чуть выше серым камнем к небу протянулись громадные скалы с покрытыми белоснежным снегом верхушками, так резко и прекрасно контрастирующие с зеленым низом и сине-голубым небом.
Али пребывал в неописуемом восторге. Он ощущал силу красоты природы, обоняние ловило и доставляло к его чувствам свежесть и ароматы весенних цветов, трав и деревьев. И он ощущал силу и красоту лошади, на которой гордо и уверенно сидел, крепко держа поводья и чувствуя себя властителем этой прекрасной силы. Буян имел особенность радовать своих наездников чувством, что они сидят действительно на чем-то особенном, сильном и величественном. Его уверенно-горделивая поступь, серьезная – без тени игривости – бодрость передавали всаднику всю его мощь. Робких это пугало, что лошадь сразу же замечала, а сильных и уверенных радовало. И только последние, считал Буян, достойны сидеть на его спине и указывать, куда ему идти. Али же радовался, и Буян, оценив это, покорился ему.
Олхазур показал Али, как надо правильно сидеть, когда лошадь двигается рысью и галопом.
–Когда лошадь рысит,– говорил он, – слегка, во время каждого скока, отрываешь зад с седла, перемещая свой вес к ногам, и обратно опускаешься на седло, чтобы тут же снова от него оторваться. Как бы ловишь волну лошадиного скока, подстраиваешься под его движения – и наслаждаешься плавным и легким полетом. Вот так…—И старик погнал своего гнедого вокруг Али. —Видишь, ты сидишь на коне так, будто ты с ним одно целое. Если сидеть неправильно и слишком напряженно, то тебя будет жестко трясти и болтать, будто ты на деревянной табуретке скачешь по вспаханному полю, ну а если правильно – почувствуешь себя на мягком кресле с амортизаторами. Ну-ка, попробуй.
Али чуть дернул за поводья и крикнул:
–Но! Пошла!
И Буян понесся. Али сразу что есть силы потянул поводья назад. У него перехватило дыхание, улыбка, восторг и удивление застыли на его лице.
–Что это было! – сказал он взволнованно.
–Ну как, понравилось? – спросил Олхазур.
–Да, еще как! Это прекрасно! – крикнул Али и, крепче взяв в руки поводья и ударяя пятками в бока Буяну, громко издал: —Но! Но! Пошла! Да! Да! Да-а-а!
Али хохотал и кричал, а вороной резвый мерин, быстро сменивший рысь полевым галопом, нес его по зеленой лужайке, разрезая ветер и приближая дальние леса и горы. Олхазур и Анзор остались далеко позади. Буян несся легко и плавно. Волнистым скоком, едва касаясь земли копытами, он устремился в невидимую даль. В ушах Али свистел ветер и барабанно-глухой топот четырех копыт, резко и плавно ударяющих по мягкой земле. Ему почудилось, что это какой-то сон, что некое сказочно прекрасное животное уносит его в потрясающие дали на своей спине. Вокруг не было ни единой живой души. Али видел только качающуюся вверх-вниз голову и уши мерина, развевающиеся на ветру нити прекрасной гривы; видел горы, леса и небо на дальнем горизонте, слышал ветер и звук копыт– и испытывал непередаваемые чувства и ощущения, которых и не хотелось передавать или понимать. Он наслаждался моментом, одним из самых радостных в его жизни.
11
Картинки этих воспоминаний пронеслись у него в голове очень быстро. И лишь задержка и перемотка некоторых фрагментов заняли у него полчаса времени. Ноги у него уже подустали, и Али присел на скамейку, откинул голову назад и уставился в небо
–О чем думаешь? – спросил его Разум, появившись в сидячем положении рядом с ним.
– Тебе ли не знать, о чем я думаю?
– Знаю. Просто хотел прикинуться человеком.
–Для начала тебе надо перестать просвечивать, – сказал Али, и оба засмеялись. Наступила короткая пауза.
– Ну как, – спросил Разум, – отдохнул от меня?
– О да!
– Приятно было?
– Конечно!
– А ты уверен, что ты был один?
– В смысле? – удивленно спросил Али, присев ровно и повернувшись к своей сущности.
– О, да брось! Не будь таким глупым уже. Твои рассуждения о снежинке, о неблагодарности и ничтожности человека, о той девушке, что шла под руку с этим невзрачным парнем, воспоминания из прошлого – это все, дружок, и есть я, ну или то, что испытывается и переживается посредством меня!
– Но это не было похоже на твою надоедливую болтовню и спорные рассуждения. Я просто ходил и думал о том, о чем хотел думать…
– Нет, – прервал его Разум, – ты даже не мог управлять ходом своего мышления, придать ему тебе угодный характер, как не управлял и самой мыслью. Впрочем, здесь и я бессилен. Мысль, которая как бы сама к тебе приходила, на самом деле приводилась к тебе волею случая, а случаи человеку неподконтрольны. Ты мог либо развить эту мысль в своем сознании, либо отказаться от нее. Но самою мыслью ты не владел. Снежинка, малыш в коляске, девушка с парнем и вон те деревья – все это зарождало в тебе мысли или оживляло воспоминания. Но за мгновение до той или иной мысли ты и подумать не мог, что она к тебе явится…Кстати, в своих рассуждениях о той девушке и ее спутнике, то есть о том, что ее в нем привлекает, ты так ни к чему и не пришел.
–А к чему мне прийти? Не во всем действия человека поддаются логике. Ты же сам так говоришь.
–Верно, не во всем. Но это не тот случай. Красивые девушки, как правило, легко вступают в разговор с теми, кто – как бы это парадоксально ни звучало – значительно им уступает во внешней привлекательности. Почему? Да потому, что бывают уверены, что их собеседник не воспримет это как знак их личной к ним симпатии, осознавая свое несовершенство перед ними. Таким образом, красотки понимают, что их внимание к своим противоположностям последними будет истолковано не как проявление личного интереса, а как дань благодетели; что ее высокая особа благосклонно снизошла до его уровня, чтобы подарить бедняжке радость почтения. Так, важная милашка скорее легко заговорит с немощным стариком, или инвалидом в инвалидной коляске, или с незрячим, ну или, наконец, с каким-то уродом с физическим дефектом, нежели со среднестатистическим, внешне недурно сложенным молодым человеком. Люди из первой категории поймут – и она это будет осознавать – , что она, с высоты своего положения одаряя их вниманием, оказывает им свою милость, в то время как последний посчитает это знаком проявления симпатии. Итак, не придавая никакого серьезного значения, эти противоположности легко вступают в контакт. Но с течением времени, незаметно для них самих, общение начинает их сближать. Внешние эстетические их различия и физиологические недостатки одного – стираются силой чувственного взаимопроникновения, порожденного общностью интересов и приятностью общения. И тогда тот из них, кто обладает привлекательной внешностью, теряет интерес к остальным вокруг себя. Но он или она так быстро не готовы, да и не желают с этим смириться, и поиски с попытками продолжаются. Но вот беда, каждый раз, когда он или она идут на контакт с такими же смазливыми, как они сами, то из-за внутреннего их различия и отторжения эти собеседники их совсем не впечатляют. И тогда перед ними встает выбор: либо, следуя общественному мнению, согласно которому привлекательные должны быть с привлекательными, им следует выбрать пару под стать себе и, довольствуясь общественным одобрением и восхищением, жить несчастно с чужим по духу человеком, либо же, не обращая внимания на мнения окружающих, выбрать себе в пару того, кто является их противоположностью во внешности, но с которым им уютно ввиду внутреннего взаимопонимания, близости и симпатии, и жить счастливой жизнью. Да и вообще, душевное принятие человека украшает и его внешность, точно так же как и внутреннее отторжение ее уродует.
– Но ведь можно выбрать пару, и внешне и внутренне себе подходящую.
–О, это слишком хорошо, а слишком хорошее в этом мире бывает слишком редким, а редкое – это исключение, а исключительное дается не всем. Но всем хочется быть счастливыми. Выбор– слишком часто—это выбор из того, что есть, а не из того, чего ты желаешь.
– Наверное, это и хорошо, что не мы выбираем, как и то, что не все понимаем, не все можем. Да и вообще, что не все в руках человека… Да я, если честно, уже и запутался касательно того, что есть человек, что он из себя представляет, – в задумчивости сказал Али.
–Жизненный путь, который у каждого свой, формирует человека, его характер и взгляды. И поэтому, человек – это то, что он пережил, испытал и знает.
– Это все слишком сложно.
– Не столько сложно, сколько гениально, а все гениальное, как известно, просто. Не стоит усложнять.
– И какие мне следует сделать из всего этого выводы?
– Сделай из этого такой вывод: ты можешь многое и ничего, ты все и ничто. Но в твоих силах всегда делать здравый выбор, ибо в конечном счете от этого выбора будет зависеть, какие мысли будут приходить тебе на ум, о чем ты будешь думать и что будешь переживать.
– Легко сказать. Но мне интересно. Продолжай.
–И следовать не сложно. Какие бы вопросы тебе ни пришлось решать, знай: решение, кажущееся Разумным, не всегда может быть справедливым, но справедливое решение – всегда будет Разумным…
Али слушал речь Разума внимательно, упершись взглядом в одну невидимую и неопределенную точку на белоснежной земле. День потихоньку уходил в ночь. Снежные хлопья все так же спокойно, но уже гуще падали с невидимых небесных источников. Прогуливающихся людей уже почти не было, были лишь те редкие прохожие, которые быстрой походкой устремлялись домой.
– Звучит красиво, правильно и даже идеально, – сказал Али сидящему рядом полупрозрачному Разуму, который в быстро сгущающихся сумерках совсем исчезал. —Но в жизни все намного сложнее и неопределеннее. Принимать всегда правильные и Разумные решения бывает крайне трудно, а порою даже и невозможно.
– Человек никогда не попадает в ситуацию, когда он не может поступить благоРазумно… Но сейчас тебе лучше пойти домой, а то замерзнешь… И да, навестить Олхазура и Зару – это хорошая идея.
–Да, – сказал Али как-то тихо и задумчиво, помолчав некоторое время, – сейчас пойду… Но мне здесь так хорошо… Даже не холодно. Когда идет снег, никогда не бывает холодно… Но я сейчас пойду… Встану и пойду… А все-таки хорошо здесь… Тишина, нарушаемая лишь нежным и обильным постукиванием снежинок по снежной земле и сухим веткам деревьев… Как думаешь, а они живы?
– Я откуда знаю? Я всего лишь твой Разум, а не какой-нибудь ясновидящий.– Сказав это, Разум исчез.
Али просидел еще некоторое время откинувшись на спинку лавочки, задрав голову и смотря в небо. Потом встал, приподнял воротник своего кашемирового френча и неспешно направился к выходу из парка.
12
Одним солнечным воскресным днем, с утра два часа посидев над книгами, Али захотел немножко развеяться. Он решил позвонитьУмару и Тимуру с предложением встретиться и посидеть где-нибудь в кафе. Умар не взял трубку, и тогда он набрал Тимура.
– Слушаю тебя, Али, – отозвался Тимур.
– Я звонил предложить встретиться. Умар трубку не берет.
– Он на стрелке, брат.
– На какой стрелке?
– Не знаю. С кем-то у них там какие-то проблемы, я сейчас направляюсь туда с приятелем.
– Но почему вы мне ничего не сказали?
– Да он и мне ничего не говорил. Я случайно узнал от одного знакомого. Вроде ничего серьезного. Сейчас поедем, посмотрим.
– Вы на машине?
–Да.
–Заверните ко мне тогда. Вместе поедем.
–Да не, брат, тебе не…
–Хватит болтать, Тимур. Делай, что тебе говорят, – прервал его Али.
–Ладно, мы как раз рядом проезжаем.
– Жду.
– Это плохая затея, – сказал Разум, когда Али положил трубку и в спешке начал одеваться.– Ты разве забыл наставления своего дяди? Ты этим его очень сильно огорчишь.
Али ничего не отвечал и продолжал одеваться.
– Он мой друг, – спокойно сказал Али.
–Ну и что? – спросил Разум.
–А то, – ответил Али, продевая ремень джинсовых брюк через кожаную шлевку чехла с ножом, – что дружба – это не только веселые посиделки в кафе. Дружба имеет и свои обязательства, которые не всегда могут быть приятными. И еще: Умар на моем месте поступил бы так же.
– Не ходи туда, – сказал Разум в последний раз, – там и без тебя разберутся. Опомнись, пока не поздно. Подумай об Исмаиле!
У Али в кармане зазвенел телефон. Это был подъехавший Тимур со своим приятелем. Он молча вышел и сел в машину.
Когда они въехали на территорию заброшенного завода, что находится на окраине Москвы, то там стояли две черные иномарки. Это была сторона Умара.
Место это было тихое. Под воздействием времени обветшалый остаток заброшенного завода, прекративший «дышать» после развала СССР, источал какое-то тоскливое молчание. Невидимая рука времени состряпала из дождей, солнечных лучей, пыли и зимних морозов какую-то ядовитую смесь, которой здесь все было измазано и которая приводила все к медленной смерти. Почерневшие деревянные рамы, внутри которых зигзагами торчали потемневшие осколки разбитых стекол; замерзшим мхом покрытый шифер и фундамент; ссыпающийся красный обожженный кирпич; в неположенном месте вылезшие сквозь снегом покрытый асфальт кустарники и деревья, покосившееся высокое бетонное ограждение вокруг, все изрисованное граффити, за пределами которого открывалась обширная пустошь.
–Вы-то откуда взялись? – С удивленной улыбкой Умар двинулся к ним на встречу.
– Бог послал, – ответил Тимур и спросил:– Что здесь происходит?
С Умаром было еще пятеро ребят. Тимур и Али со всеми поздоровались за руки.
– Да ерунда какая-то, – ответил Умар. – Вот этот вот, – он указал на одного из тех пяти, что были с ним рядом, – повздорил в клубе с одним отморозком, который по пьяни начал лишнее болтать. В результате у выскочки переломана челюсть. Короче, тот оказался близким вожака какой-то шайки. Забили стрелку и ждем. Одним словом, детские разборки, на которых вам делать нечего. Если бы нужна была помощь, я бы сообщил. За отзывчивость благодарю, а теперь поезжайте обратно по своим делам.