– «Дом, где разбиваются сердца», – докончил его мысль Разум.
–Да, именно. Вот в этом Доме эти люди и живут. Духовно-душевное вымирание на счастливом фоне ярких декораций мирной жизни – вот что здесь происходит. Считается, что война ожесточает сердца. Наверное, оно так и есть. Но лишь на войне, что являет собой образец великой беды, люди проявляют высшую степень сострадания, взаимопонимания и взаимоподдержки, потому что нет опьяненных достатком и успехом: все отрезвлены естеством войны, все одинаково нуждаются, все одинаково друг друга понимают. И поэтому мне даже трудно сказать, где больше проявляется жестокость, черствость, хладнокровие: в благоденствующих в мирной суете городах или средь пламени войны. Нередко и враги, стоя по разные стороны баррикад и стремясь каждый убить другого, находясь в одинаковых условиях уничтожения, друг друга лучше понимают, чем иные в мирной жизни. И именно тем и хороши войны – если к войнам вообще можно применить слово «хорошо», – что дают понимание ничтожности вещей и важности добрых отношений между людьми. Это понимание, увы, дается не всем, но те, что это поняли, хватают его крепко и на всю жизнь.
– Когда ты начинаешь хорошо смыслить в людях и жизни, – сказал Разум, – твои интересы не могут быть заключены в тех же вещах, что и у большинства. Но когда ты хорошо понимаешь себя в жизни среди людей, то тебя радует каждая мелочь.
– Но разве тот, кто зыбью морской покачивается в лодке, за жизнь свою стихиями водной не потрясенный, может испытать радости того, кому ранее довелось пережить бешеный шторм? Разве может человек знать, что такое подлинная радость безмятежности, не испытав великого горя душевных потрясений? Разве способен тот, кто не вкушал горького, познать вкус сладкого?
–Но, с другой стороны, тот, кто, не испытав этого шторма, желает для контраста ощущений его испытать, является полным идиотом.
– Я понимаю, – сказал Али. – И поэтому я никому этого не говорил, не говорю и вряд ли буду говорить: не поймут. Но, – улыбнувшись, он посмотрел на Разум, – своему Разуму-то я могу это сказать.
– Твой Разум это и так знал.
– Ах да, забыл.
– И все-таки, эти люди дарят тебе радость своей противоположностью.
– Разве удовольствие, доставляемое людьми человеку, не заключается в том, что другие его понимают, разделяют его взгляды и переживания?– спросил Али.
– Ты, говоря об исключительном, слишком сужаешь смысл обширного. Некоторое взаимопонимание необходимо между близкими друзьями, которых, как правило, не бывает более одного или двух. Но нельзя требовать подобного от всех людей. Человек за всю жизнь – и то если повезет – может найти лишь нескольких людей, понятных его Разуму и близких сердцу. Все остальные либо понятны Разуму, но немилы сердцу, либо наоборот, либо же не понятны и не милы вообще; или же, что бывает чаще всего, просто не интересны. Но тем не менее то большинство окружающих тебя людей, тебе не милых и не интересных, все же они для тебя крайне важны. Они задают тебе характер мысли и настроения, они определяют, кто ты такой. Познавая их и сравнивая себя с ними, ты познаешь себя. Убери их всех– и многие твои мысли и переживания превратятся в мертвую тишину. Уйдут цели жизни, мечты и радость. В итоге в бессвязно-томных думах ты завершишь свою жизнь, до самого конца – не религиозным аскетизмом, а за неимением смысла и желания – довольствуясь тем малым, что необходимо для существования. И если воздержание по религиозным соображениям радует набожного сознанием своей борьбы против страстей и надеждой райского воздаяния, то, живя в мире без людей в тех же ограниченных условиях, что и тот набожный, ты не испытывал бы его радостей, ибо нет борьбы, потому что нет искушения, потому что нет людей. Иными словами, если бы все люди, кроме тебе дорогих, милых и понятных, исчезли бы в один миг, то тебе было бы куда тревожнее, чем сейчас.
– Значит, я должен выбежать и закричать: «Люди, спасибо вам, что вы есть! Вы дарите мне смысл бытия и радость жизни!» Так, что ли? – иронично спросил Али.
– Почему бы и нет? Но это будет слишком неРазумным поступком.
– Почему? Потому что они меня не поймут? Видишь, они даже благодарности не могут понять.
– Они же не могут следить за ходом твоих мыслей до того момента, как ты это воскликнул бы.
–Да, знаю, – сказал Али и добавил: – Но в одном у них есть несомненное преимущество: у многих из них есть четкое представление того, кем они хотят быть. А я, позавтракав, даже не знаю, чего мне хочется на обед. – Затем он допил остаток кофе и вышел.
Как только Али оказался за дверью закусочной и направился вдоль тротуара, холодный ветер с капельками дождя обдал его лицо, развевая, как флаг, полы его кожаной куртки. Он быстро схватил их на лету, свел вместе и застегнул, подняв молнию чуть выше груди, затем накинул на голову черный капюшон, приделанный к куртке. Сущность появилась рядом.
Они шли и говорили, пока не вошли в парк. Шум города резко притих и по мере их углубления в парковую зону звучал все тише и тише где-то там, вдали. Дождь прекратился, но с веток, усеянных почками, продолжали падать капли. Обоняние Али уловило приятный аромат разбавленных в воздухе запахов мокрой травы, веток деревьев и влажной земли, приправленной парковой безмятежностью.
Прикрыв глаза, медленно и глубоко втянув в себя все ароматы, витавшие в воздухе, и так же медленно выдыхая их через рот, Али открыл глаза и сказал:
– Это прекрасно! Всего лишь простые мокрые деревья посреди города, но и они вдохновляют и напоминают о местах более прекрасных и живописных – о родных горах и лесах. И это все так величественно, что нельзя передать ничем. Это вызывает чувства, эмоции и какие-то нереальные воспоминания, граничащие с иллюзиями. Разве одного этого ощущения недостаточно, чтобы знать, что человек существо богатое, но ограниченное: он может испытать больше, чем понять? Вот я говорю и сам ничего не понимаю. Что ты об этом скажешь?
– Мало что я могу добавить. Ты прозреваешь, и это радует. Пределы незнания выявляются пропорционально познанному, то есть чем больше человек начинает понимать о малости своих знаний, тем больше он познает что-то новое. Все понятное и простое в начале концами уходит в тайное, или же все понятное и простое в конце имеет тайное, сокрытое от людских знаний начало. Вот, к примеру, ты хочешь что-то написать, изложить письменно свои мысли. Очень часто ты пишешь машинально, не задумываясь о том, с какого слова следует тронуться с места. Есть бесчисленное количество слов, с которых ты мог бы начать свой текст. Но ты выбираешь именно ЭТО слово, почему? Ведь именно от первого слова зависит характер письма, потому что ты будешь отталкиваться от него. Многие люди, если их спросить, почему же они начали свое письмо именно с этого слова, скажут: «Не знаю» или «Это было первое, что пришло мне в голову». Так почему именно это, а не другое слово пришло им в голову? Слово само к ним пришло? Хорошо, допустим, кто-то собирается написать важное письмо. Тогда он потратит немножко времени на то, чтобы обдумать свой текст и как, с какого слова лучше его начать; и вот он подумал минут пять, десять, тридцать или весь день – не важно, и начал с какого-то слова. Он что, примерял свои мысли со всеми возможными словами? Но это же как в шахматах: варианты ходов бесчисленны. Ах да, сначала у него были мысли, порожденные желанием донести что-то важное. Так может, дело не в словах, а в том, что заставило людей изобрести эти слова – в нужде выразить желание и чувство? Но что же тогда порождает желание и чувство? Это уже выходит за пределы простого и понятного, но без учета этого нельзя сказать, почему же он выбрал именно это слово. Мы видим лишь внешние признаки и следствия явлений, но не можем прозреть их истоки. Хорошо пишет тот, кто много читает и пишет,– здесь есть причина и следствие, что можно назвать правилом. Но это только понятная сторона, и если человек по той сокрытой стороне к писательству не предрасположен, то он станет исключением. Много читать и писать могут многие, но не все же становятся писателями, даже если они все этого хотят одинаково. Хорошо воспитанным бывает тот, кто получил достойное воспитание, но не все же, кто получил прекрасное воспитание, вырастают благовоспитанными. Можно сказать, человек делает, потому что есть желание, вызванное осознанием им своих способностей. Но нельзя же сказать, что у человека есть способности, потому что у него есть желание и он трудится. В детские годы становления личности с ним происходят тысячи вещей, из которых вьется его сознание, привычки и мировоззрение. Если сделать это бесчисленное количество незаметных воздействий на него правильным, то есть если дать правильное воспитание в семье и обществе, оберегая тонкую его психику и формирующееся сознание от негативных воздействий, то он, как дерево, за которым умело и постоянно ухаживали, может вырасти здоровым и давать хорошие плоды. Но почва, климат и погодные условия тоже имеют свое значение, и находятся они за пределами человеческих возможностей. Базовая сущность души человека и его личностный потенциал – это нечто особое, бесконтрольно врожденное.
– Это сложно, – тихо сказал Али.
– Конечно! – молвил Разум, и исчез.
18
В конце недели, вечером, устав от чтения и отложив книгу в сторонку, Али откинулся на спинку стула и вдруг вспомнил, что сегодня суббота. Вновь присев ровно, он придвинул к себе включенный ноутбук, навел курсор мыши на ярлык социальный сети «Одноклассники» и произвел двойной щелчок указательным пальцем по левой кнопке мыши. Затем вбил пароль и логин в соответствующие поля.
Страница эта была заведена им пару лет назад из-за своего когнитивного интереса к людям. На просторах Интернета Али вел общение с людьми из разных социальных слоев и возрастов, под каждого подстраивая отдельный тип общения и наблюдая за реакциями своих виртуальных собеседников: кто, как и на что отвечает, кто что из себя представляет и так далее. Он интересовался уровнем и характером мышления разношерстной публики, что сидела в виртуальном пространстве. Но со временем Али убедился, что по-настоящему интересных, толковых и стоящих своего познания людей здесь не так уж и много, и, посчитав социальную сеть пагубным явлением в силу того, что она забирает много времени, сознательно ограничил свое в ней пребывание. Вначале он решил посещать этот сайт лишь два раза в неделю. Но затем и вовсе решил туда заглядывать только по субботам. Других соцсетей у него и не было.
Войдя на свою страницу, Али увидел три новых сообщения. Все они были от Ирины – разведенной русской женщины сорока лет от роду с внешностью на «минус десять лет», которая за те двенадцать лет, что она жила в Москве, успела открыть свое дело и довольно неплохо в нем преуспеть. С ней Али общался уже полгода. За это время они ни разу не встретились по обоюдному согласию, и общение их имело жизненный характер. Они были разными по взглядам на жизнь, многим интересам, характерам, культуре и истории жизни. Но все же это были родственные души, и поэтому общение было интересное для обоих.
Ирина считала Али человеком непогодам мудрым, интересным и удивительным, и после той атмосферы эгоизма и алчности, что царила в среде бизнеса, где она ютилась, общение с ним было для нее некоторой душевно-нравственной и даже интеллектуальной отдушиной, этакой исповедью за суету жизни посреди черствых людей.
Когда она, вместе со своим сыном, впервые приехала в Москву, по доброте свой души и доверчивой натуре много раз была предана и обманута. Этот опыт в какой-то момент закалил ее характер, затвердил сердце и вселил в нее недоверчивость, строгость и подозрительность в отношениях с людьми. И лишь в общении с Али она смогла вернуть себе утраченное тепло и доверчивость, поняв, что все же у всего есть исключения.
Ирина писала:
«Привет! Я только что зашла к себе, слезла с этих чертовых туфель, приняла душ и сижу, прислонившись спиной к изголовью кровати, вытянув ноги и положив ноутбук на колени. Сегодня четверг, а значит, через два дня ты должен сюда зайти. Слушай, может ты все же пересмотришь свой график и будешь здесь появляться хотя бы два дня в неделю? Иногда одиночество просто гложет и становится невыносимым. С подругами вчера ходила на караоке… Не то. Два дня назад в клуб ходили. Третьего дня были в кинотеатре, до этого был ресторан. Все не то. Не знаю, то ли я старею, то ли это результат твоего «дурного» влияния. И вот еще что: может, еще пересмотрим и нашу договоренность насчет того, чтобы не встречаться. Да, я помню наш уговор, что после встречи восприятие уже будет иным и мы больше не сможем продолжать общение в таком качестве, что мы разные не только по натуре, но и возрасту (да, помню, про возраст – мои слова), что у каждого своя судьба и тому подобное бла-бла-бла. Но ведь от часовой встречи, проведенной за дружеским общением с потягиванием черного кофе за витриной ресторана или какой-нибудь забегаловки, ничего, в сущности, не испортится. Только не пойми превратно, я вовсе не навязываюсь. Короче, я не знаю. Буду с нетерпением ждать субботнего вечера. Добрых тебе снов!»
Второе ее сообщение было тремя днями позже, в воскресенье:
«Я вчера весь вечер ждала, пока ты зайдешь. Ты так и не появился. Сначала было разозлилась, затем обиделась, а потом подумала, не случилось ли с тобой чего-нибудь плохого, и все предыдущие чувства сменились тревогой и беспокойством. И мне впервые стало по-настоящему жаль, что у меня нет ни твоего номера телефона, ни адреса проживания. И все же я надеюсь на лучшее».
Еще через два дня было третье сообщение:
«Ну где же ты?!»
К этому времени заморгала лампочка Ирины, уведомляющая о ее появлении на сайте, и вскоре от нее пришло укоризненное сообщение: «Я переживаю, а этот, зайдя на сайт, даже не соизволил мне ответить».
Али ответил:
«Я только что зашел. У меня все в норме».
«Рада тебя видеть. Где пропадал-то? С тобой точно все хорошо?»
«Да, все нормально. Просто приболел немножко. Сейчас я уже в порядке. Что нового?»
Их общение длилось около двух часов. О новом явлении в своей жизни Али, понятное дело, ничего не сказал.
19
Весна окончательно прогнала зиму и вступила в свои законные права. Она настроила солнце, температуру воздуха, вид растений, периодизацию и нормы дождевых осадков так, чтобы звуки и запахи природы витали в воздухе в приятной симфонии, дарующей наслаждение взору, слуху, обонянию и душевным ощущениям.
Воскресным днем, выйдя на свежий воздух, Али, как обычно, направился в парк, чтобы в его умиротворяющей атмосфере зарядиться энергией креативности.
Народу здесь было много. Гуляющие, делающие предвечерние пробежки, катающиеся на велосипедах– мамы с детьми, молодые пары, пенсионеры, вышедшие проветрить свои обветшалые кожи и кости и чтобы цветущая молодая весна оживила в них память былой молодости, которая, в отличие от весны, не повторяется, завершив определенный цикл сезонов. Али находился в зоне аттракционов. Он покатался на нескольких каруселях и направился к тиру. Заказав и оплатив десять выстрелов, он взял в руки винтовку и стал прицеливаться. Примерно в это же время к тиру подошла парочка – парень с девушкой, и они тоже взяли в руки винтовки и начали целиться…
Между двумя войнами Али часто стрелял из боевого оружия: автомата Калашникова калибров 5,45 и 7,62, пистолетов Макарова, ТТ и Стечкина. Палил на свадьбах в воздух, в соответствии с чеченскими традициями, и стрелял по мишеням в разных местах и условиях. Реже такая возможность выпадал в городе, чаще – в селе. В период летних школьных каникул он каждый год ездил в Урус-Мартани, где нередко ходил с родственниками на очередной летний выпас скота. В селах обычно скот пасут либо наемные рабочие – пастухи, либо сами сельчане: владельцы выпасных коров по установленной очереди гонят их на пастбища. Али часто доводилось ходить с родственниками на такие выпасы в качестве помощника. Ему это нравилось. Али вообще нравилась деревенская жизнь: здесь все было каким-то натуральным. Почти в каждом дворе было молоко, выдоенное от собственных коров, которое затем с помощью сепаратора (за которым, как правило, сидела пожилая женщина и крутила ручку) очищалось. Так, из свежего молока добывали натуральные сметану, сыр, сыворотку, творог. Омлет и глазунья здесь бывали особенно желтыми и вкусными, как бывает только из яиц, снесенных домашними курами. А люди – всегда простые как в одежде, так и в отношениях. Еще ему нравилось сельское утреннее пробуждение ото сна, когда слух сразу ловил и звуки петушиного кукареканья, и мычание коров, и блеяние овец, и голоса меленьких детишек, которые, проснувшись пораньше, начинали энергично во что-то играть, – и все это происходило на невидимом фоне специфического деревенского запаха.
И вот однажды летом девятилетний Али поехал в село и отправился со старшим троюродным братом Изнауром к предгорным пастбищам пасти скот. Изнаур взял с собой автомат Калашникова для охоты и, если не на что будет охотиться, забавы– стрельбы по мишеням. Ближе к обеду они погнали коров на водопой, после чего, пока скот утолял жажду, решили посостязаться в меткости стрельбы. Поставив металлическую банку из-под сгущенки в качестве мишени, Изнаур выстрелил первым с расстояния пятнадцати шагов. Пуля прошла по касательной, и банка отлетела в сторону. Настал черед Али. Он подошел к банке, взял ее и пошел дальше еще на шагов пять-шесть, поставил банку на край берега ручья и вернулся на исходное положение. Изнаур улыбнулся и сказал: «Ты бы, малыш, хоть с десяти шагов попал». Али, ничего не отвечая, присел, правой коленкой упираясь в землю и приподняв левую, внимательно и сосредоточенно прицелился, и – бах! – баночка взмыла в воздух и, делая на лету заднее сальто, упала в ручей оросительного канала и поплыла по течению вдоль русла. «Снайпер!» —хвалебно воскликнул Изнаур и потрепал брата по голове.
Был еще случай. Это было уже в городе, в последнюю мирную зиму до начала Второй войны. Один дальний родственник вместе со своим другом, оба в полной боевой экипировке, как-то приехали к ним в гости, и Али попросил его разрешить пострелять из автомата. «А ты умеешь стрелять?» – шутливо, но вполне серьезно спросил его родственник. «Не хуже тебя»,– улыбаясь, ответил дядя Идрис. «Ну что ж, пойдем, посмотрим», – весело сказать гость, и они направились к развалинам одного дома по соседству.
Они нашли пустую пластмассовую бутылку из-под минералки и поставили ее на белый снег. Первым выстрелил родственник – бутылка повалилась и покатилась: пуля прошла сквозь нее по левой стороне. Поставив бутылку на место, второй выстрел сделал друг родственника – на этот раз пуля прошила бутылку справа. Вновь ставя бутылку на место, родственник слегка вдавил ее в снег, чтобы она стояла покрепче. Расстояние, с которого все стреляли, было примерно шагов двенадцать-пятнадцать, и Али на сей раз не стал увеличивать дистанцию, потому что у него руки замерзли и он не был в себе особо уверен. Прицелившись, Али задержал дыхание и выдержал некоторую паузу, а потом раздался выстрел. Бутылка не сдвинулась с места. «Это для тебя слишком большое расстояние, надо было подойти чуть поближе», – сказал родственник. Али, ничего не говоря, вернул ему автомат и подошел к мишени. «Наверное, – сказал он, разглядывая бутылку, – мне стоило эту дистанцию чуть увеличить». Когда остальные подошли, то увидели, что пуля Али прожгла бутылку прямо посередине, проделав отверстие между отверстиями двух предыдущих выстрелов. Бутылка не повалилась лишь потому, что была вдавлена в небольшой слой затвердевшего снега. Оба гостя с радостью заметили, что Али их приятно опозорил.
– Выбирайте какую хотите, – сказал работник тира.
– Что? – как бы в растерянности спросил Али, вырываясь из воспоминаний, куда он окунулся на мгновение.
– Вы сбили все мишени и выиграли приз. Выбирайте любую из этих мягких игрушек.
В это время парень с девушкой, у которых было лишь несколько точных попаданий, опускали винтовки на стойку и собирались уходить. Али повернулся к девушке и спросил ее, указывая на игрушки, какая ей больше нравится. Та повернулась и спросила, к ней ли он обращается, и, получив положительный ответ, смущенно улыбнулась. Затем, не уточняя о причине такого к себе вопроса, она, с все еще сияющей на лице улыбкой, указала на белого плюшевого медвежонка. Работник тира передал Али мишку, на которого указала девушка, и Али протянул его девушке. Она и ее спутник поблагодарили его и весело пошли дальше. Али тоже покинул это место.
Спустя некоторое время прогулок он подустал и решил где-нибудь присесть. Но все места были заняты. И вот когда он проходил мимо одной скамейки, парочка, что на ней сидела, встала и пошла вдоль дорожки. Али тут же сел на скамейку, вытянул ноги и, слегка массируя больное место на ноге, запрокинул голову назад и закрыл глаза. Все было просто замечательно, и даже в этом легком болевом ощущении в ноге было что-то особенное и даже приятное. Да, это была весна.
Вдруг в эту самую минуту потаенного блаженства он услышал слева от себя милый женский голос, извиняющийся и спрашивающий, можно ли ей здесь присесть. Али открыл глаза, сел чуть ровнее и только после разглядел владелицу голоса. Перед ним стояла девушка с миловидным белым лицом, в которое искусно были вкраплены прекрасные голубые глаза, и обрамлялось это милое личико темно-русыми волосами; одета она была в светлый пуловер, ярко-синие джинсовые брюки и белые кеды. За спиной у нее был рюкзак.
–Да, конечно, – резко ответил Али.
– Спасибо, – сказала незнакомка и, садясь, сняла с плеча одну лямку рюкзака, и уже усевшись, высвободила и второе плечо. Рюкзак она положила себе на колени, расстегнула его молнию и достала оттуда тонкую папку и цветные карандаши. Потом положила рюкзак между собой и Али так, что раскрытой «пастью» он был повернут к ней. Далее из папки она достала небольшой лист белой бумаги, который затем на эту самую папку, заменяющую ей планшет, и положила. Затем она начала что-то на нем рисовать. По той свободе и непринужденности, с какой она это делала, можно было угадать, что дело это является для нее обычным и естественным.
Али же сидел с некоторой напряженностью как в движениях, так и в мыслях, не решаясь повернуться к ней и не имея недавнего спокойствия, чтобы снова откинуться, закрыть глаза и предаться умиротворяющей обстановке весеннего парка.
– Поэтому-то я и против того, – заговорил Разум, появившись между ними, – чтобы ты отвлекался на девушек, прежде чем завершишь свою работу. Посмотри на себя, ты не можешь ни расслабиться душевно, ни сосредоточиться мысленно.
Али внимательно посмотрел на Разум, но вышло так, будто он смотрит на девушку. Та периферическим зрением уловила его пристальный взгляд, но, не подавая виду, продолжала что-то рисовать, иногда окидывая взглядом деревья и тротуар перед собой.
– Да не смотри ты так на нее, болван! – сказал Разум. – Она такой же человек, как и ты, и так же может волноваться… что, впрочем, уже и случилось.
Али смущенно отвернулся и мысленно спросил: «Интересно, а что она там рисует?»
–Она…– Разум наклонилась к девушке, внимательно посмотрел, выпрямился и сказал: – …рисует то, где вы сейчас сидите: деревья, дорожки, людей. Сказать честно, у нее талант.
Али поднял глаза к небу.
–А небо она уже разрисовала? – снова мысленно обратился он к свой сущности.
– Нет. И, судя по всему, не собирается этого делать.
–А это и не важно, – ответил он мысленно, потом запрокинул голову и, по-прежнему вглядываясь в небо, спокойно вслух сказал:
– Красота сокрыта в мелочах, не правда ли?
– Вы это мне? – с недоумевающим выражением лица девушка повернулась к нему.
–Да, вам. Вы со мной не согласны? – Али все еще смотрел в небо.
– Ну да, в общем-то согласна. Только я не совсем понимаю, зачем вы мне это…
–У вас небо белое,– мягко оборвал ее Али, – в то время как оно сейчас лазурно-голубое и столь же прекрасное, как ваши глаза.
–А… – Девушка запнулась, засмущалась, потом посмотрела на свой листок, подняла голову и взглянула в небо:– Да, точно. Но как это вы… – Она растерялась и, улыбаясь, закончила: – У вас хорошее зрение, и… вы хорошо подмечаете детали. Вы художник?
– Благодарю! – Али только сейчас повернул к ней голову и посмотрел ей в глаза взглядом, говорящим, что он вовсе не такой надменный и самовлюбленный тип, как ей могло бы только что показаться, и ответил: – Нет, я просто внимательный человек.
– О, мне этого как раз и не хватает. Мой учитель, Николай Васильевич, постоянно делает мне замечания по этому поводу.
– А где вы учитесь?
–В питерской Академии художеств. Я и сама оттуда, то есть из Питера. Мне дали недельный отпуск, чтобы я запечатлела наиболее примечательные, на мой взгляд, места в Москве.
– И этот парк вы находите таковым?
–Да нет, что вы. Сейчас я просто рисовала для себя. А вы чем занимаетесь?
– Я? По большей части я занимаюсь… ерундой.– Он улыбнулся, а девушка рассмеялась. – А так я студент, учусь на экономиста.
–Понятно.
Наступила неловкая пауза, когда он не знал, о чем спросить, и вообще, не считает ли она, что он ей мешает; а она, зная, о чем его спросить и имея такое желание, тоже молчала, потому что ее мучили те же сомнения.
– До чего ж вы все одинаковы, – сказал Разум и добавил: – Ну все, хватит, на этой прекрасной ноте закругляйся и ступай прочь отсюда.
– Можно спросить? – обратился Али к девушке, игнорируя совет Разума.
–Да, конечно, – оживилась она.
– Вы же наверняка изучаете там историю искусства, культуры Европы и мира?
– Да, мы это проходим.
– Я хотел бы спросить, – Али сделал задумчивый вид. – Другому вопрос показался бы странным, но вам, как человеку искусства, думаю, так не покажется.
– Интересно, – улыбнулась она, выпрямилась и состроила мину, говорящую: «Ну же, спрашивай поскорее!»
Али заметил ее повышенный интерес и тут же поспешил ей объяснить, побоявшись, что ее ожидание выше качества его вопроса, что спросить он хотел о вполне обычной вещи.
–Да нет, ничего особенного. Просто мне вдруг стало интересно, будь у вас такая возможность, в какой исторической эпохе вы пожелали бы жить или оказаться?
–О! – воскликнула она и, как-то задумчиво поведя глазами, сказала: – Это интересный вопрос! Но я об этом раньше почему-то не задумывалась.
– Неужели, рассматривая картины мастеров прошедших веков, вы не представляли себе жизнь тех времен? Не представляли себя в одеждах тех обществ? В гуще тех событий и интриг, что сегодня стали легендами и изучаются историей всем человечеством,– а вы в этом участвовали бы или созерцали вживую, имея манеры и повадки тех времен. Разве это не интересно? Разве не интересно представить, какую общественную роль вы играли бы, кем бы стали сегодня ваши потомки, какое у вас было бы мировоззрение, как бы вы понимали жизнь, живи вы в прошлых веках? Ведь каждая эпоха имеет…
Девушка сидела, слушая его внимательно, слегка наклонив голову, и в глазах ее тут же обозначилась страстная задумчивость, словно она в эту же минуту отправилась к прошлому, изученному на занятиях по истории искусства, увиденному на полотнах в разных музеях, вычитанному в учебниках и просмотренному в исторических фильмах. Она с легкой руки слов Али и своего воображения оказывалась то в Средневековье, то в эпохе Ренессанса, Просвещения, барокко и романтизма, примеряя наряды тех культурных стилей, шагая в их строениях, рисуя и наблюдая, как рисуют другие. Дойдя до модернизма конца девятнадцатого – начала двадцатого века, Али пошел обратно. Мысль, порожденная ее фантазией и знаниями и словами Али, подхватила ее сознание и окунала девушку в разные стили культур, погружая все глубже и глубже в прошлое, пока она не достигла Древней Греции и Египта. То она бывала на балу в пышных нарядах в Версальском дворце, то стояла среди толпы крестьян в лохмотьях, наблюдая за казнью инквизиции, то видела, как Микеланджело создает Сикстинскую капеллу, то представляла, как она вместо Моны Лизы позирует Леонардо да Винчи. Вихрем словами Али подогреваемого воображения она мчалась сквозь исторические строения, жизнь и события Парижа, Лондона, Флоренции, Венеции, Рима, Афины и Египта. Али искусно, подчеркивая все мельчайшие детали архитектуры, нарядов, изобразительного искусства и даже нравов минувших веков и тысячелетий, швырял ее сознание из города в город, из одного общества в другое, из века в век. И ровно в тот момент, когда она оказалась в долине Гизы на вершине пирамиды Хеопса с устремленным вдаль к Сфинксу взглядом, Али остановился. Ее мысленный образ на вершине одного из семи чудес света растворился в воздухе, и Разум юной художницы вернул разыгравшиеся фантазией мысли к ее телу, в реальность. Она слегка, еле заметно, вздрогнула, как бы очнувшись ото сна, и удивленно посмотрела на Али.
– Это… это было лучшее, что я когда-либо слушала и испытывала, – с задумчивым восхищением сказала она спокойно. – Прекрасный монолог!
–Нет, – покачал Али головой.
Она вопросительно посмотрела на него, и Али пояснил:
– Это был не монолог, а диалог.
– В смысле?
– Это была беседа: я говорил словами, а вы – чувствами и мыслями.
– Как бы там ни было, мне это понравилось. У вас поразительные познания в области истории искусства и культуры. Даже не верится, что вы учитесь на экономиста.
– К счастью, знания можно получить не только в университете.
–Да, это точно. Но в наше время редко встретишь человека, который учится на экономиста, но так хорошо разбирается в искусстве.
–Поосторожнее, а то я могу и зазнаться, – улыбнулся Али.
– Не думаю, – улыбнулась она в ответ.
– Почему же?
– Потому что, я уверена, вы и так знаете себе цену.
– Не знания способствуют самовозвышению человека. Возноситься ему помогает восхищение других.
– Даже если он уверен, что другие в знаниях ему уступают?
– Конечно! Само восхищение – уже повод.
– Так хорошо разбираясь в человеческой природе, думаю, вы сможете подавить в себе дурное проявление.
– О, поверьте мне, это знание абсолютно не помогает.
Оба рассмеялись, после чего вновь наступила пауза, прерывая которую Али вдруг и совсем некстати проговорил:
– Ну что ж, мне пора…
Но как только он начал эту фразу, которая в законченном виде должна была выглядеть следующим образом: «Ну что ж, мне пора идти», девушка, тоже решив прервать молчание, в то же самое время хотела спросить: «Кстати, как вас зовут?» – но успела лишь сказать: «Кстати…»
Перебив друг друга, оба сначала замолчали, а потом, как обычно в такой ситуации и бывает, каждый предложил другому докончить первым свою мысль. Но поскольку она уже успела понять, что он хотел сказать, то, несмотря на уговоры Али договорить начатое первой, девушка напрочь отказалась и настояла на том, чтобы Али все же досказал первым.