Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

В-третьих.

История историей, советское, постсоветское, но есть настоящее, в котором живу, в котором пишу свою книгу. А в этом настоящем, мне не трудно выйти из дома, пройти два квартала, и подойти к «советской». Сегодня это руины. Собирались провести магистраль, заложить парк, потом не хватило средств, только на более или менее пристойные заборы. Кое-где сохранились дома, живут люди, прямо на развалинах разводят костры, где-то сжигают старые покрышки, дым и копоть застилают всё вокруг, рядом играют дети.

Не знаю, что будет завтра, через год, через десять лет. Сегодня это «руины Советской». Горькая метафора.

Окраина Большого Города…

Место действия повести «И не было лучше брата» обозначено просто «отдалённый район города». Единственной достопримечательностью этого «отдалённого района» была баня, которая была построена «в середине прошлого века», т. е. в середине XIX века. Любители настоящей бани приезжали сюда из самых дальних районов города.

В повести нет названия улиц. Но по нравам людей, которые здесь живут, трудно ошибиться. Это «далеко, далеко», это «Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные». Это «Советская».

Когда-то, в том же XIX веке, это был «отдалённый район», в тех же семидесятых годах XX века, о которых говорилось выше, возможно, уже не столь «отдалённый», но во всех случаях, «отдалённый» в значении отгороженный от остального города. Это периферия города, его окраина, даже если эта «окраина» находится уже не на окраине.

Там в Большом Городе всё динамично, время подгоняет людей, заставляет их меняться, способны они на это или не способны, заставляет менять даже предустановленность жизни.

Здесь на «окраине», которая может быть и не окраина, время давно остановилось, нравы не меняются, это некий бастион предустановленности жизни, который всегда будет сопротивляться Большому Городу.

Сопротивляться настолько, насколько хватит сил сопротивляться историческому времени.

Своеобразное «гетто» внутри Большого города, внутри Большой страны, Большого мира.

Здесь, в этом отдалённом районе, на «окраине» жил Джалил муаллим, герой повести «И не было лучше брата».

…Почему «муаллим»? Что означает «муаллим»? Такой естественный вопрос может задать читатель, не знакомый с нравами этого Большого Города. «Муаллим» – буквально «учитель», с какого-то времени стало в Большом Городе обычным обращением. Вроде «мистер», «сэр», «пан», «эфенди». В некоторых случаях, скажем, когда обращаешься к мяснику или парикмахеру, «учитель» может восприниматься как издёвка. Но привыкли, уже не режет слух. Может быть ещё и потому, что мясник или парикмахер по своему социальному статусу давно перестали уступать учителю. Периферия не стала походить на центр, зато центр стал походить на периферию…

Джалил муаллим, действительно, был муаллим, не потому что учитель, а потому что уважаемый человек. Его считали даже эрудированным человеком, хотя из года в год он перечитывал одну и ту же книгу, азербайджанские народные сказки. Ему нравилось, что в мире сказок люди жили правильно, и мир вокруг, рано или поздно, признавал в них правильных людей.

Джалил муаллим, действительно, был муаллим. Так воспринимал себя он сам, так воспринимали его окружающие.

Уважаемый человек…

В этом отдалённом районе жили в основном здравомыслящие люди. И эти здравомыслящие люди ставили Джалил муаллима в пример другим.

Заслужил он это тем, что жил правильно, не позволял себе опрометчивых поступков. Стал самым уважаемым человеком на этой улице, даже более уважаемым, чем прокурор Гасанов, который жил через квартал от дома Джалил муаллима.

Жизнь не баловала Джалил муаллима.

Не вернулся с фронта отец. Все заботы о семье, матери, и двух младших братьев легли на его плечи.

Тогда и пришлось Джалил муаллиму бросить учёбу. С утра продавал газеты, потом разносил почту по домам, во второй половине дня продавал поштучно папиросы, сахар, ириски.

Только и мечтал о том, как сумеет заработать столько, что освободит от тяжёлой работы мать, даст образование младшим братьям.

И всё это могло бы исполниться, но в самом конце войны неожиданно умер младший брат.

Заболел, но болел не долго. Тело, изнурённое недоеданием, не справилось с болезнью. Мать долго не могла прийти в себя, так до конца и не оправилась.

С окончанием войны дела пошли лучше. Работал почтальоном, наградили его медалью «За оборону Кавказа», а спустя два года, когда ушёл на пенсию старый директор, назначили директором почты.

К обязанностям своим относился Джалил муаллим очень серьёзно. Начальство его ценило, работу почты отмечали грамотами. Работников часто поощряли денежными премиями.

Жизнь постепенно налаживалась.

Младший брат Симург учился, как и полагается мальчику из нормальной семьи. Правда, учился хуже, чем хотелось бы старшему брату, Поговорил с ним Джалил муаллим, тот послушал его, не стал огорчать. Учиться стал лучше, даже в библиотеку начал ходить.

Зарабатывал Джалил муаллим в это время совсем неплохо, на всё хватало, даже удавалось кое-что отложить. В конце каждой недели давал Симургу деньги, вспоминал, как тяжело жилось ему самому, старался, чтобы брату жилось легче. Никогда не упрекал его, чтобы не случилось, был уверен, кровь у Симурга хорошая, отцовская. Не даст оступиться.

Чувствовал Джалил муаллим, что любит его брат, что гордится им. Не было послушнее и лучше брата на всей улице, а, возможно, и во всём городе.

Действительно, не было лучше брата.

В то лето Симург поступал в медицинский институт. Не приняли. По конкурсу не прошел. Джалил муаллим и к ректору на приём ходил, и в министерство обращался, – ничто не помогло. Никак это в голове Джалил муаллима не укладывалось, кто им дал право так обращаться с человеческой судьбой. Что значит билет с тремя вопросами, который решает судьбу человека, с горечью думал Джалил муаллим. Спроси у человека, кто он, в какой семье воспитывался, легко ли без отца было расти, спроси всё, а потом уже решай, какую отметку ставить.

Не поступил Симург в институт, забрали в армию. Пусто стало в доме без него, очень его недоставало. Не отчаивался Джалил муаллим. Вернётся, обязательно поступит. В тот же медицинский. Ещё лучше учиться будет.

Поездка в Кисловодск…

В последнее лето, перед возвращением брата из армии, решил Джалил муаллим повезти семью в Кисловодск.

Правильное было решение. Без сомнения, поездка в Кисловодск придала бы ему солидности в глазах всей улицы. Да и матери хотелось сделать приятное, в последнее время часто болела, поездка помогла бы её здоровью. Подумав об этом, Джалил муаллим растрогался, хорошо, когда человек заботится о близких. Самому приятно.

Джалил муаллим нигде не бывал, как родился, так и прожил всю жизнь в Баку, на своей улице. А в Кисловодск стоило поехать, ведь все расхваливают, мать, не в последнюю очередь.

В доме хранилась старая фотография. На ней молодые отец и мать в непривычных костюмах стоят вдвоём на скале, на которой было написано: «Стеклянная струя. Кисловодск». Мать рассказывала, что лучше Кисловодска, где они с мужем провели медовый месяц, нет места на земле. А жили они в доме с фруктовым садом, на улице с диковинным названием «Ребровая балка». Рассказывая об этом, мать оживлялась, становилась будто моложе.

И ещё любила мать рассказывать о случае, происшедшем в неведомом ресторане «Храме воздуха», где были музыка, танцы, шампанское, и где знаменитый полковник царской армии Мехмандаров^[932], дальний родственник её мужа, два раза приглашал её на танго, а её муж, Байрам-бек, приглашал на танец жену знаменитого полковника царской армии Мехмандарова. После ресторана, взяв с собой шампанское и музыкантов, они поехали кататься на двух фаэтонах. Пьяный Байрам-бек был очень забавным, и уже дома, на «Ребровой балке», ей долго прошлось уговаривать мужа, чтобы он ложился спать.

Джалил муаллим вежливо прерывал рассказа матери. Подрастала дочь, не следовало ей слушать про ресторан, танцы, шампанское, и пьяную ночную езду на фаэтонах.

В поезде, и уже в Кисловодске, в такси, когда они ехали в то место, которое называлось «Ребровая балка», мать была оживлённая и радостная. Она внимательно разглядывала всё вокруг, всё пыталась вернуть свои воспоминания. Но неожиданно оживление её прошло. Она обернулась к сыну, и он увидел её растерянное, даже испуганное, лицо.

– Куда мы приехали?

– В Кисловодск.

– Нет. Это не Кисловодск.

Джалил муаллим пытался шутить, но мать была непреклонна: это другой город, как бы он не назывался, здесь всё другое, не как в «Кисловодске.

В следующие дни они гуляли по Кисловодску, но мать не узнавала прекрасный город своих воспоминаний. Она устала и решила оставаться дома. Джалил муаллиму часто приходилось гулять одному.

Ходил Джалил муаллим по чужому городу и не мог понять, почему все так рвутся в этот Кисловодск. Ничего особенного, народу слишком много, никто ни с кем не здоровается, особенно младшие со старшими. Скорее всего, решил он, что большинству людей, которые сюда приехали, стыдно возвращаться раньше времени. Вот и торчат здесь.

Сам он считал дни, когда вернётся на свою улицу, в свой двор.

И испытал неизъяснимое волнение, как только они вернулись домой. Правы были предки: «Да будем мы всегда в доме своём, с семьёй своей».

Мудрый человек большего и не пожелает.

…в это раннее летнее утро

Двор Джалил муаллима примыкал к бане, которая была построена в прошлом веке. Стараниями Джалил муаллима двор был тщательно ухожен, Будто это не городской двор, а ухоженный дачный участок.

Во дворе Джалил муаллима росли виноград и инжир, гранат и красный тут. А ещё разбил он небольшой огород, где выращивал овощи и свежую зелень. Но предметом особой гордости Джалил муаллима были два пчелиных улья. Ни у кого во всём этом отдалённом районе, а может быть, и во всём городе, не было пчелиных ульев. Хотелось Джалил муаллиму надеяться, что именно во всём городе.

В это раннее летнее утро, в воскресный день стоял Джалил муаллим посреди двора, испытывая глубокое душевное спокойствие. Было от чего. Правильно жил, правильно живёт. И этот ухоженный двор, его райская обитель, бастион от Большого Города, прибавлял спокойствия.

Он поливал двор вечером, ближе к ночи, и сейчас, ранним утром, земля сохраняла влагу. Было приятно идти босиком, глубоко погружая ноги во влажную землю. Знакомый фельдшер рассказал ему, что в организме человека, живущего в городе, скапливается электричество, которому обувь и асфальт не дают выхода. Джалил муаллим ясно представлял себе, как в его теле, в голове, в сердце, собираются тяжёлые комки вредного электричества, как давят они на нервы. Приходилось только сожалеть, сколько не ходить босиком по влажной земле, не все тяжёлые комки уходят в землю. Что-то всегда остаётся. Как бы правильно не жить, множество этих комков электричества остаётся в теле, давит, давит на нервы, мешает душевному спокойствию…

Потом Джалил муаллим с удовольствием постоял около ульев пчёл. Он каждый раз испытывал чувство тихой радости и умиления, наблюдая за действиями этих трудолюбивых и самоотверженных существ. Так должны жить люди, так должны относиться друг к другу. Ведь самый страшный порок, свойственный некоторым людям, неблагодарность. Порок, не свойственный пчёлам.

И ещё подумал Джалил муаллим о том, что хорошо бы всегда, во все времена, было бы такое утро, такая утренняя прохлада, чтобы на улицах было малолюдно, как было в Баку до войны, все были знакомы друг с другом, встречаясь друг с другом, непременно здоровались, первыми здоровались младшие. Какой приятной была бы жизнь.

Всё располагало к тому, чтобы Джалил муаллим сохранил в это утро душевное спокойствие. И утренняя прохлада, и босые ноги, и мокрая земля, и пчёлы, и предстоящий визит в баню. Но что-то постоянно мешало.

Например, эта собака, чёрная кавказская овчарка с какой-то посторонней примесью.

Джалил муаллим нашёл её крошечным щенком, принёс домой. Первое время поил молоком, потом регулярно покупал на базаре обрезки мяса и требуху. Держал в чистоте, купал, преодолевая чувство брезгливости. Серьёзно относился к её воспитанию, по необходимости наказывал специально заведённой для этой цели плёткой, но так, чтобы не повредить позвоночник. Считал подобное наказание справедливым. Когда заслужил это пёс, гладил, давал конфету. Как и наказание, поощрение должно было содействовать правильному воспитанию.

Но никак не мог понять Джалил муаллим, почему собака не признаёт в нём хозяина, почему не радуется, когда его видит, почему каждый раз норовит убежать на ту, другую половину двора, где жил его брат со своей семьёй.

Как-то раз, когда пёс упирался, не хотел возвращаться с той части двора, Джалил муаллим ударил пса плёткой, сильно ударил, даже про позвоночник забыл. Пёс яростно зарычал, но укусить не посмел. А Джалил муаллиму так хотелось, чтобы укусил его пёс, так хотелось, чтобы укусил. Забил бы его до смерти. По справедливости забил бы.

И сон никак не выходил из головы. Сон был неприятным, но почему-то хотелось его вспомнить. С этим мучительным желанием Джалил муаллим ничего поделать не мог.

Джалил муаллим ещё раз пнул пса ногой и пошёл за вещами. Пора было идти в баню. От душевного спокойствия не осталось и следа.

И он не мог понять, если всё делает правильно, почему в нём столько «вредного электричества».

Баня, построенная в прошлом веке…

Джалил муаллим каждое воскресенье ходил в баню. Это был заведённый порядок жизни, и он не собирался его менять. Не было другого такого места, где он чувствовал бы себя так хорошо и спокойно. Может быть, кроме его двора.

Баня за все эти годы совершенно не изменилась, какой была, такой и осталась. И бассейн в центре зала, и картина на стене, выложенная цветным кафелем, и густой аромат хны, обволакивающий всё вокруг.

Кассирша Рахшанда, как обычно, расспросила о здоровье близких Джалил муаллима, дала лучший номер, сказала, что через полчаса пришлёт тёрщика Гусейна. Всё было как обычно, только душевного спокойствия не наступало. Не удавалось избавиться от тяжёлых комков вредного электричества. Может быть, больше следовало ходить босиком по влажной земле.

Не улучшил настроения и то, что рассказал Гусейн.

Он поделился страшной тайной. Рассказали ему сведущие люди, а им нельзя было не поверить. Не хотел рассказывать, но как такое удержишь в себе. Почти как тайну о рогах Искендера, рассказать опасно, убьют, не расскажешь, сам умрёшь. Так вот, сведущие люди рассказали, что есть страны, в которых мужчины и женщины купаются вместе. Совершенно голые.

Джалил муаллим чуть не захлебнулся от возмущения. «Таких убивать надо», только и нашёлся что сказать. Что только не происходит в этом мире, совсем люди с ума сошли.

Не понимают простых вещей, мужчина должен оставаться мужчиной, а женщина – женщиной, стыд должен их разделять, даже мужа и жену.

А всё потому, что не сидят дома, взяли моду ездить по миру. Распространять по миру порчу.

Гусейн соглашался, только считал, что не обязательно убивать, достаточно посадить в тюрьму. Только мужчин отдельно, а женщин отдельно…

Когда Джалил муаллим был просто Джалилом, было ему всего четыре года, мать впервые взяла его с собой в баню. А Рахшанда пришла в их номер, чтобы помочь искупать мальчика. Рахшанде, которая позже стала заведующей баней, а по совместительству кассиршей, было тогда приблизительно 16 или 18 лет. Говорили, что Рахшанда была красавицей, как и её мать, которая работала в этой же бане.

В предбаннике Рахшанда сбросила халат, подошла к Джалилу, потрепала его по мокрой голове. Потом она поставила его между коленями, стала намыливать ему голову, смывала тёплой водой, проводила влажной рукой по лицу, по голове.

Четырёхлетний Джалиль стоял неподвижно между ногами Рахшанды, упираясь в её живот, задевая груди, и сладкая истома охватывала его маленькое тело.

Мать продолжала брать его в баню, и он каждый раз оказывался между колен Рахшанды, каждый раз она говорила «ой, какой хороший мальчик», перед тем как намылить ему голову. И каждый раз сладкая истома охватывала его маленькое тело.

Потом, когда он чуть подрос, мать перестала брать его с собой в баню. Он хныкал, требовал взять его с собой в баню, даже плакал, ничего не помогало. Мать оставалась непреклонной.

Став старше, он несколько раз забирался на крышу бани и смотрел в крохотное окошечко над общим женским отделением. Каждый раз ему казалось, что среди этих обнажённых женщин, он видит Рахшанду и к нему возвращалась прежняя сладостная истома.

Однажды его застал за этим занятием банщик Акиф, славящийся на всю улицу невероятной силой, и считающийся непререкаемым авторитетом в вопросах кодекса чести. Акиф был взбешен, а Джалиль испытал первобытный ужас.

– Ты представь себе, что там, в бане купается твоя мать, сестра, или жена?!

Логика была железная, неприлично подглядывать на чужих женщин, верх неприличия, если речь идёт о твоей матери, сестре, или жене.

Акиф помог ему спуститься с крыши, потом долго увещевал, сидя с ним на скамейке. Акиф сказал тогда, то, что сделал Джалиль позор для мужчины, если об этом узнают, Джалил навсегда лишится доброго имени и его позор распространится на его мать, сестру, а в будущем на жену или дочь. Акиф обещал никому не рассказывать о поступке Джалиля, и сдержал своё слово.

Через год Акиф женился на Рахшанде, когда началась война Акифа взяли на фронт, и через два месяца Рахшанда получила на него похоронку.

Женщины во сне и наяву…

Джалил муаллим женился только после войны, раньше не мог, надо было кормить семью, мать и братьев. Сосватали ему дальнюю родственницу, говорили, что хозяйственная, что образованная, окончила музыкальное училище. Была она довольно миловидна, но худа, и ростом чуть выше Джалил муаллима. До свадьбы виделись они всего два раза.

В первую ночь, когда их оставили одних, Джалил муаллим с ужасом почувствовал своё бессилие. Ему стало стыдно, он подумал, что жена никогда не будет его уважать, только и останется, что застрелиться или повеситься.

Он в отчаянии закрыл глаза и неожиданно для себя вспомнил Рахшанду. К нему вдруг вернулось то состояние, которое много лет назад прервал банщик Акиф на крыше бани. Он дотронулся до жены, потянулся к ней, ему показалось, что это была Рахшанда, и он никак не мог успокоиться, никак не мог остановиться.

Оказалось, что это последняя ночь с «Рахшандой», подобного больше не случалось, хотя раз или два в неделю он приходил в спальню к жене, потом уходил к себе, в свою комнату.

У них родилась дочь и когда она подросла, все вокруг, жена в первую очередь, с удивлением заметили, что дочь похожа на директоршу бани, на Рахшанду. Не на ту, какой она стала теперь, а на ту молодую Рахшанду, какой она была много-много лет назад. Принесли фотокарточку тех лет, сравнивали, и все изумлённо ахали.

Бывает же такое, даже в этом отдалённом районе…

Всё началось с новых жильцов. В Большом Городе всегда кто-то меняет квартиру, кто-то переезжает на новое место, одни соседи уезжают, другие приезжают. Но в этом «отдалённом районе», до сих пор всегда побеждали правила жизни здравомыслящих людей. Разумеется, прежде всего, мужчин. Они были хранителями нравственных правил, они были носителями чести. Так было всякий раз, но в этот раз не всё оказалось во власти мужчин.

Новый сосед водитель такси, которого звали Манаф, каждый день напивался, скандалил с женой, выкрикивал на всю улицу сквернословия, которые уважающий себя человек никогда не произнесёт вслух. И это при открытых окнах, ведь лето, жарко, окна не закроешь. А ещё страшнее, что в этом сквернословии, жена не уступала мужу, а голос у неё, при этом, был такой пронзительный, что за четыре квартала было слышно.

Тогда и пришли соседи к Джалил муаллиму, обсудить, как быть. Решили, или пусть прекратит новый сосед свои безобразия, или пусть переселяется, куда хочет. Туда, где привыкли слышать подобные сквернословия.

С двумя уважаемыми людьми отправился Джалил муаллиму к соседу. Поговорили. Объяснили, что так продолжаться не может.

И сосед переменился. Пить и скандалить не бросил, только перед тем как сквернословить, захлопывал окна, закрывал на запоры ставни. Только так, сначала закрывал, чтобы не было слышно. А что там, в духоте происходило, кому какое дело.

Дочка их Дильбер, как только встречала Джалиль муаллима, улыбалась. Удивлялся Джалиль муаллима уже не девочка, не сегодня, завтра, замуж выйдет, а платье на ней такое тесное и короткое, что когда нагибается, мужчине лучше в её сторону не смотреть. И взгляд, и улыбка, когда смотрит прямо в глаза, такие бесстыдные, что только и остаётся отвести глаза. Какие родители, такая и дочь.

А однажды, когда шла она в этом платье против ветра, откинув голову назад с распустившимися на ветру волосами, прикрыв ладонями глаза, показалось Джалиль муаллиму, что она идёт навстречу ему обнажённая, всё с той же бесстыдной улыбкой. И не смог он отвести глаза, по крайней мере, на какое-то время, пока не вспомнил о том, какой он уважаемый человек, каким уважением пользуется среди жителей этого «отдалённого района».

А потом ещё хуже.

Джалиль муаллима шёл по своему двору, собирался сорвать с грядки свежие овощи, которые полезны перед обедом, и увидел её на тутовом дереве. Она увидела его ещё раньше, моментально скатилась с дерева, разорвав платье до самого пупка. А платье, как оказалось, было одето на голое тело.

Стояла она перед Джалиль муаллимом, стягивала руками разодранное платье, улыбалась влажными от красного сока тута губами, и в её улыбке было не только всегдашнее бесстыдство, но и неожиданная для Джалил муаллима покорность.

Вот тогда решил Джалил муаллим, чтобы не переступала эта семейка порог их дома. Ведь, кроме всего прочего, в доме росла его дочь. Та самая, которая похожа на Рахшанду.

Но жизнь распорядилась иначе.

Дочь водителя такси не переступила порог их дома, но явилась Джалил муаллиму во сне.

Она опять шла в ярком солнечном свете, опять ткань казалась прозрачной, опять она улыбалась беззастенчиво и покорно в одно и то же время. Но теперь, во сне, и он не старался от неё спрятаться. Он не боялся даже до неё дотронуться, а она не избегала его прикосновений, И не было счастливее его человека на земле.

Мимо шли его соседи, и прокурор Гасанов, и водитель такси с женой, которая неприлично ругается, но он не замечал их. Мимо прошла мать Джалил муаллима, остановилась совсем ненадолго, улыбнулась, будто вспомнила своего покойного мужа, Байрам-бека.

Джалил муаллим проснулся, его не покидала сладкая истома, знакомая ему с детства, вскоре он заснул снова, а наутро начисто забыл свой сон.

В этом отдалённом районе были свои правила для детей и взрослых, для молодых и старых, для женщин и мужчин. В первую очередь это касалось того, каким должен быть мужчина, и какой должны быть женщина.

И всё было бы прекрасно, не было бы счастливее этих людей, живущих по этим правилам, если можно было бы погасить их воображение, прорывающееся в их снах.

Зачем Господь Бог наделил их таким воображением?

Кто может ответить?

…и не было… хуже брата

Был период в жизни Джалил муаллима, когда он был совершенно счастливым человеком.

Такое случается, когда между человеком и миром вокруг нет разлада. Будто построили мир по меркам самого человека.

Конечно, всегда что-то мешает. Мешало «что-то» и Джалил муаллиму.

Тот же сон. Не поймёшь, где сон, где явь. Девочка-девушка скатилась с дерева, разорвала платье, а потом, неожиданно явилась во сне. Подобно той, другой, которая купала его, четырёхлетнего, и, непостижимым образом, прорвалась в облик дочери.

Или та же овчарка, с какой-то посторонней примесью. Сколько не старался, наказывал, поощрял, так и не признала в нём своего хозяина.

Или новый сосед, теперь ругается с женой при закрытых окнах, а всё равно слышно. Противно.

И ещё те люди из неведомых стран, окончательно потеряли стыд, купаются вместе, обнажённые. Кто допустил подобное?

И многие другие, огромное количество непонятных, странных людей. Постоянно куда-то едут, приезжают, уезжают. Не могут понять, нет лучше дома своего, нет лучше окружения близких своих.

А в остальном, был Джалил муаллим совершенно счастлив. Своя улица, свой дом, своя семья. И конечно, брат, родной брат. Чего ещё можно пожелать человеку.

Всегда чувствовал свою близость с братом, чувствовал Джалил муаллим, что любит его брат, гордится, называет почтительно «дадаш». Как не порадоваться.

Не было лучше брата на всей улице, а возможно, и во всём городе.

Когда возвратился брат из армии, прямо с вокзала, поехали на могилу матери. Заплакал брат, захлёбываясь в слезах. Заплакал и сам Джалил муаллим, давно так не плакал. Потом оба успокоились, притихли. Как два родных брата, потерявшие родную мать.

Конечно, после возвращения брата из армии, всё сложилось не так, как представлял себе Джалил муаллим. Не стал брат поступать в медицинский институт, никуда не захотел поступать. Так хотелось Джалил муаллиму, чтобы брат получил высшее образование. Всегда мечтал об этом. Не получилось.

Стал брат работать водителем, как и тот, такой неприятный сосед. Ничего не поделаешь, придётся смириться. А комок вредного электричества уйдёт в землю, стоит только походить босиком по влажной земле. В это Джалил муаллим продолжал верить.

Не всё складывалось у брата так, как хотел бы Джалил муаллим, откровенно высказывал он брату свои сомнения.

Ты, пожалуйста, ни о чём не беспокойся – успокаивал его брат – Если ты чем-то недоволен, ради бога, скажи, я немедленно всё сделаю, как ты хочешь.

Я доволен – отвечал Джалил муаллим – Мне же очень мало что надо. Лишь бы все были здоровы.

Но от «вредного электричества» избавляться становилось всё трудней. Ощущал он в себе непривычное безразличие. И на работу стал ходить без всякого удовольствия.

В один из дней брат попросил у Джалил муаллима разрешения открыть запасные ворота, когда-то заколоченные за ненадобностью, – чтобы был у него самостоятельный вход в дом. Джалил муаллим сразу согласился. Даже подумал, почему сам, первым, не предложил это брату. Он не должен стеснять брата. Да и участок в той части двора не будет теперь таким захламлённым. Хватит у брата терпения и деревья может посадить.

Удивился Джалил муаллим, что брат легко и быстро справился со всем этим. Не только убрал всё лишнее, посадил фруктовые деревья. Все деревья принялись, в ту же весну дали побеги.

Со всей улицы приходили полюбоваться садом. Поздравляли и Джалил муаллима, но советов его по посадке деревьев больше не спрашивали.

Со всем, что делал брат, готов был согласиться Джалил муаллим. Только не с этим. Как он мог согласиться с тем, что в доме брата всё чаще стала появляться дочь водителя. Та самая, которая когда-то свалилась с его тутового дерева, и разорвала платье. Та самая с бесстыдными глазами.

Попросил Джалил муаллим жену, сказать брату от его имени, что он очень огорчён его поведением, огорчён, что брат счёл возможным привести в их дом такую девицу.

Брат лично зашёл к Джалил муаллиму. Сказал, что дочь водителя девушка вполне достойного поведения, что он её любит и собирается на ней жениться. И просил брата, как подобает старшему в семье, принять участие в сватовстве, как принято было на этой улице.

Горло перехватило от того, что услышал Джалил муаллим. Трудно стало говорить, но он пытался объяснить, что как родной его брат, он не имеет права на подобное кровосмешение, что должен подумать о чести семьи, о чести его, старшего брата.

Не послушал его родной брат, настаивал на своём выборе, тогда Джалил муаллим произнёс слова, которые трудно было вообразить, даже в самом страшном сне:

– Тогда забудь, что у тебя есть брат. Навсегда забудь.

Уговаривали Джалил муаллима самые близкие ему люди, Джалил муаллим остался непреклонен.

Не повернулся даже в сторону родного брата, через жену которая присутствовала при разговоре, сказал, чтобы тот больше на эту половину дома не приходил, и вообще забыл, что был когда-то у него брат, по имени Джалил.

Не стало больше у него брата.

Неблагодарные пчёлы…

Старый пасечник, продавший Джалил муаллиму ульи, объяснил, что пчёлы непостижимым образом чувствуют, когда человек подходит к ульям со злостью. В этот момент, они могут даже ужалить своего хозяина.

Сам Джалил муаллим, в последнее время, стал превращаться в человека угрюмого и мрачного. И ничего не мог с собой поделать. Разлад с самим собой оборачивался разладом с миром.

Он хотел не замечать то, что происходило на той стороне их общего с братом отцовского дома, но чувства и мысли его постоянно возвращались к тому, что происходило там.

В один из таких дней, он бесцельно ходил босиком по влажной земле, яростно вскапывал землю, но комки вредного электричества никуда не уходили, только всё больше давили на его мозг, на его нервы. На той стороне их общего с братом отцовского дома, где с недавних пор поселился его брат с молодой женой, доносились смех и даже пение, а Джалил муаллима всё больше трясло от ненависти и злости.

Мозг ему не подчинялся, ярость глушила его, ему захотелось закричать, но крик застрял в горле. Сам того не замечая, он натолкнулся на один из ульев, и в то же мгновение почувствовал, как его кожу лица, шеи, плеч, его рот, язык, нёбо, обожгло пламенем. Он пытался стереть с себя этот живой, жужжащий рой пчёл, но ничего не получалось.

И тогда он закричал, закричал так, что его было слышно далеко за пределами двора, далеко за пределами этого «отдалённого района».

Он ещё успел прийти в дом, лечь на кровать, попросил жену дать ему мокрое одеяло, ещё успел увидеть склонившееся над ним лицо брата, ещё раз указал ему на дверь, и только потом, когда понял, что умирает, когда уже ничего не мог говорить, поскольку не мог разжать стиснутые челюсти, он стал говорить брату как он его любит, не задумываясь над тем, слышат его или не слышат, попросил брата подойти поближе, чтобы он мог его обнять.

Он продолжал говорить, потому что ему было спокойно и хорошо, потому что лежал он в окружении близких и родных людей, потому что между ними и миром вокруг уже не было разлада, и ему не было дела до того, что его никто не слышит.

И последнее, что он услышал, это нарастающий гул котлов бани, которая примыкала к его двору.

Нарастающий гул, который заглушал все остальные голоса.

Большой Город и Окраина…

В повести «И не было лучше брата» много примет своего времени.

Большая война, которая получила название «Отечественной», нравы советских учреждений, в которых за примерную работу могли наградить грамотой, добросовестный советский служащий, которого все называли «Джалил муаллим». Есть и такая характерная для нравов тех времён (и не только тех времён) деталь, как «уважаемый человек прокурор Гасанов».