Не мне красу Лейли хвалить в гордыне:
Она урод и жалкая рабыня.
Но пусть рабыня – человек она,
Ведь и к рабыне жалость быть должна.
Ужели пери с дэвом подружится?

Отец Гейса держит за руку сына, который всё больше напоминает большого страшного дэва, а отец Лейли держит за руку дочь, которая все больше походит на маленькую жалкую рабыню.

Страшный дэв и жалкая рабыня долго смотрят друг на друга.

Выйдя из оперы, Лейли шла по городу и старалась разгадать, о чём шепчутся встречающиеся ей пары, одни из которых стоят у подъезда, другие сидят на скамейке в сквере, третьи куда-то спешат.

Каждый из них в воображении Лейли на миг становился «страшным дэвом» и «жалкой рабыней».

А потом вновь молодыми, девушкой и юношей.

Эпизод третий

ИБН-САЛАМ! ИБН-ХЕЛЛО!

Телевизионный режиссёр Шамседдин, отец Самира, худой, длинноносый, подвижный как ртуть, ни секунды не может усидеть на месте. И создаётся впечатление, что он постоянно взволнован, своим пронзительным голосом, переходящим на фальцет, постоянно пытается что-то доказать.

Кажется, об опере «Лейли и Меджнун» он знает буквально всё и ищет человека, которому может всё это рассказать.

Он посадил реальную, живую Лейли за монитор и началась история Ибн Салама.

Хор гостей поёт:

Будь счастлив! Ибн Салам, будь счастлив!
Пусть будут счастливы твои дни,
Пусть твоя мечта даст плод,
Пусть родится у тебя ребенок.

Лейли поёт:

Ибн Салам, скажу тебе правду, я влюблена в Меджнуна.
Потерпи немножко,
Пусть остынет огонь любви в моей душе.

Ибн-Салам поёт:

Лейли, я готов потерпеть,
Я готов разделить твою боль, я готов!

Шамседдин расчувствовался и тайком вытирает слёзы платком.

– Вам жалко Ибн Салама?

– Да, конечно.

– А кто его заставлял жениться на Лейли?

– Тогда было другое время. И честь была. И люди другие были.

– А что он только краешком глаза увидел и влюбился?

– Какие были люди, какие были люди! А ты обратила внимание, какая красивая музыка. Кто сейчас сможет такую музыку написать. Узеир бек был гений.

– А Ибн-Салам точно умер от любви?

– Можно считать, что умер от любви. Спел свою арию, ушёл, и умер. Какие были люди. Таких людей больше нет.

– Почему вы считаете, что он умер от любви?

– У Физули об этом сказано прямо. Я даже помню эти строки: «От горя пожелтел он как шафран». То есть стал жёлтым-жёлтым. Как яичный желток.

– Но почему следует считать, что если стал жёлтым-жёлтым, как желток, то непременно умер от любви?

– Как ты не понимаешь? Конечно, от любви. Тогда могли умереть от любви, не то, что сейчас.

Шамседдин снова вынул платок и снова готов был расплакаться.

– Но, может быть, он умер не от любви. Заболел, например. Мало ли от чего умирают люди. Может быть, разозлился, что Лейли его не полюбила. От злости и умер. А может быть, просто не то поел и отравился.

– Как ты не понимаешь? Тогда продукты только свежие были.

– Тогда не было холодильников и была ужасная жара.

– От холодильников только болезни. Поэтому сегодня все такие больные.

– А вы хотели бы, чтобы Самир был похож на Ибн Салама, и чтобы умер от любви?

– Не хватало еще, чтобы он от любви умирал.

– Пусть не умирает от любви. Но вы хотели бы, чтобы и он оказался таким благородным как Ибн Салам.

– Самир у меня и так слишком смирный. Твоя подруга так его и называет смирный Самир, Смирсамир.

– Если вы не хотите, чтобы ваш Самир был похож на Ибн Салама, значит Ибн Салам вам не нравится.

– Как ты не понимаешь? Это только опера. Самир сказал, что ты хочешь написать про оперу. Чтобы я тебе показал старые записи. Послушай, какие красивые голоса. Рубаба Мурадова, Алим Гасымов^[490]. А ты глупые вопросы задаёшь?

– Не обижайтесь. Я действительно хочу написать об опере и о разных голосах. Так что спасибо. А Самир совсем не смирный. И он самый умный среди нас. Так что за него не волнуйтесь.

Потом реальная, живая Лейли возвращалась пешком и почему-то улыбалась. Наверно вспоминала длинноносого, вечно взволнованного Шамседдина, отца Самира.

Эпизод четвёртый

«Я СТАЛ ТОБОЙ, ТЕПЕРЬ МНЕ ЭТО ЯСНО, КОЛЬ ТЫ ЛЕЙЛИ, ТО КТО ЖЕ Я, НЕСЧАСТНЫЙ?»

Профессор литературы, отец Зейды, читал лекцию о философии любви в творчестве Физули.

Лейли сидела в аудитории вместе с теми, кого мы видели у афиши «Лейли и Меджнуна».

Потом на кафедре она беседовала с профессором и задавала свои вопросы:

– Всё-таки не могу понять, любил Меджнун Лейли или не любил?

– Конечно, любил, а почему ты сомневаешься?

– Подумайте сами. Ибн-Салам умер, пересуды практически прекратились. Лейли свободна, она смело пришла к Меджнуну, и прямо говорит ему:

К очам-нарциссам ртом прильни-тюльпаном
И лилию скорей укрась рейханом.

А дальше, как бы предупреждая его:

А если ты не пламенно влюблён,
Мученьем, горестью не изнурён,
Тогда влюблённым и не притворяйся
В насмешках над бедой не изощряйся.
Будь мудр и прозорлив, меня пойми, —
Не опозорь меня перед людьми.

А что в ответ говорит Меджнун?!:

Ты ближе стала мне, чем был я сам.
Ты вся во мне. Кому тебя отдам?

И вот, наконец, главное:

Я стал тобой, теперь мне это ясно,
Коль ты Лейли, так кто же я, несчастный?

– Вот весь его ответ на любовь Лейли.

– Можно сказать, что он её опозорил перед людьми и его это совсем не смущает.

– Просто он любит самого себя, а не Лейли.

Профессор внимательно её слушал и вдруг рассмеялся.

– Ты всё правильно говоришь. Так и должна рассуждать девушка, которая живёт в XXI веке.

– Возможно, прав Ницше^[491]. Мы оказались в мире, в котором Бог умер. И для тех, кто не верит в бога и для тех, кто продолжает верить.

– А тогда жили с Богом?

– Да, можно сказать, под богом. У азербайджанцев есть такое выражение: «Нависнув над головой». Так вот жили, наверху всегда был Бог, который всегда был прав.

– А девушки, которые сегодня ходят, повязанные платками, живут тоже в этой «вертикали», которая завершается Богом.

– Несомненно. Но мир вокруг них другой и они выглядят экзотически. Хотя, признаюсь к своим студенткам с повязанными платками, отношусь с симпатией.

– А любовь тогда была? Ведь Лейли и Гейс смотрели сначала друг на друга, а потом Гейс почему-то стал смотреть в другую сторону, наверно на «вертикаль», о которой вы говорите.

– Всё-таки давай договоримся, «Лейли и Меджнун» не реалистический роман, а суфийская поэма. Он о том, что существует духовная вертикаль, она пронизывает всех нас снизу доверху, и ведёт к богу. В этом не только высший, но и сокровенный смысл жизни. Духовность, вне этой вертикали, тогда была невозможна. Меджнун и есть добровольный пленник этой вертикали, хотя на его долю выпало много страданий.

– Но в том-то и дело, что страдания «не выпали» на его долю, он их сам выбрал. Это его кайф.

– Согласен, можно сказать и так Любовь к реальной Лейли для него меньший, как ты говоришь, «кайф», чем любовь к богу. Меджнун у Физули не первый, и не последний, кто выбирает страдание. Можно привести огромный список мудрецов и на Востоке, и на Западе, тех, кто очеловечивает страдание. Кто считает, что только страдание возвращает нам человеческое. Человеческое восприятие и человеческую трепетность.

– Но ведь Лейли не выдерживает всего этого и просто умирает. Не нужна ей эта «вертикаль». И страданий она не ищет. И кайфа в этом не видит. Она просто хочет любить и быть любимой. Всё равно Гейсом, Меджнуном или Ибн Саламом. Как вы не понимаете, она умирает, со всем этим не справившись. Или даже не согласившись, или даже восстав против мира, в котором её интересы не соблюдены.

– Только давай не будем делать из Лейли феминистическую героиню XX века, борющуюся за права женщин.

– А почему бы и нет. Признайтесь, вы ведь не хотели бы для своей дочери судьбу Лейли? Признайтесь.

– Признаюсь, не хотел бы. Но я хотел бы, чтобы она внимательно прочла поэму и может быть проплакала всю ночь.

– Да, но только проплакала над судьбой Лейли, и не захотела её повторить.

Реальная, живая Лейли вновь шла по городу, вновь присматривалась к молодым людям, которые выбрали друг друга, и хотела понять, о чём они говорят друг другу.

Но сейчас она была не спокойна. Ей хотелось всех убеждать и переубеждать.

Она невольно сжала кулаки.

Эпизод пятый

ФАНТАСМОГОРИЯ

Лейли сидит за монитором компьютера, пишет свой текст, и мы видим как на экране монитора или на телевизионном экране, «оживляется» её немой «фильм».

Гейс и Лейли сидят сзади всех. Пальцы их переплетены.

Теперь они одни. Гейс проводят рукой по всему телу Лейли.

Волосы, лоб, глаза, нос, губы, подбородок, шея, грудь, живот, бедра. Потом встал на колени, будто собирается молиться, и стал внимательно всматриваться в её босые ноги. Дотронулся до её ступней губами.

Лейли сидит неподвижно.

Пустыня. Гейс и Лейли бегут среди горячих песков босиком, будто песок их не обжигает. В оазисе Гейс набирает из колодца ведро воды. Пьёт воду из ладоней Лейли.

Родственники Лейли и Гейса что-то оживлённо обсуждают, жестикулируют, готовы наброситься друг на друга с кулаками. Слов мы не слышим.

Внезапно совершенно иная сцена, – реальная, живая Лейли, продолжает фантазировать.

Родственники Лейли и Гейса улыбаются, пожимают друг другу руки.

Свадьба Гейса и Лейли. Множество гостей, заставленные столы, певец с микрофоном.

Любительские фотографии свадьбы.

Беременная Лейли готовит завтрак. Гейс смотрит телевизор.

Гейс держит в руках грудного младенца и с брезгливостью бросает его в детскую кроватку.

Рыжая девочка. Ещё одна, рыжая девочка. Ещё мальчик, альбинос.

Дети бегают вокруг стола. Лейли ругается. Гейс заткнул уши.

Старые Гейс и Лейли провожают своих детей. Наверно, они уходят от них в свои жизни.

Сначала одну рыжую девочку, потом вторую, затем мальчика-альбиноса. Они выросли, мальчик, теперь уже юноша, ростом выше всех.

Старые Гейс и Лейли стоят обнявшись, пока на горизонте не исчезают их дети.

Реальная, живая Лейли остановила свой фильм.

Вновь села за компьютер, «оживила» на мониторе или телевизионном экране новый вариант своего «фильма».

Гейс и Ибн Салам тянут Лейли в разные стороны.

Лейли в отчаянии кричит.

Гейс в ужасе убегает в пустыню.

Ибн Салам становится перед Лейли на колени. Лейли гладит его по голове.

Ибн Салам плачет. Лейли становится перед ним на колени. Стоя на коленях, они целуются.

Лейли бежит по пустыне. Она ищет Меджнуна.

Меджнун в окружении зверей. Лейли ведёт его по пустыне.

Оазис. Лейли достает из колодца ведро воды, даёт Меджнуну напиться из своих ладоней.

Снимает с себя платье, стелет на песок, Меджнун ложится на её платье, засыпает.

Обнажённая Лейли бежит к Ибн Саламу.

Ибн Салам ждёт её.

Он берёт Лейли на руки, несёт на кровать.

Лейли засыпает в его объятьях.

Эпизод шестой

ДИСПУТ

На траве расположились Лейли, Зейда, Джейхун. Самир сидит рядом на табуретке.

Обсуждение в самом разгаре.

– Оказывается это совсем не дурацкий сюжет – Зейда не может остановить свой смех. – Подумайте только, Лейли любит Меджнуна, её выдают за Ибн Салама. Она говорит Ибн Саламу «потерпи, пока я люблю другого. Когда я его начну забывать, мы с тобой будем жить, как муж и жена». Ибн Салам соглашается. Ждёт, ждёт. И, не дождавшись, от горя умирает. Тогда Лейли бежит к Меджнуну. А тот в ответ, ты кто, если я Лейли. Лейли ничего не остаётся, как умереть. Правильно я излагаю.

– Почти – соглашается реальная, живая Лейли.

– У этих твоих классиков мало фантазии. Надо, чтобы умер не только Ибн Салам, но и Меджнун. Тогда будет полный порядок. Лейли тогда обнаружит, что она и не жила вовсе. Что есть не только мир мужских представлений и мужского самодовольства, всё равно меджнуновского или ибнсаламовского. Такой вот гендерный сюжет. Что вы мальчики замолчали?

– Я хочу защитить от тебя Меджнуна – сказал вдруг Джейхун. – Представь себе, что он заводной, ритмичный, нервный, возбудимый. С ума сойти, с ума бы не сойти. Но со временем ему не повезло. Или не повезло со средой. Стоило ему проявить свою ритмичность, предложить Лейли вместе попробовать наркоту, как на него набросились. Что ему оставалось делать, как не притвориться сумасшедшим?

– Так ты думаешь, что он притворялся?

– Конечно, не было среды, где он выглядел бы нормальным, а они все сумасшедшими. Пришлось идти в степь.

– И Лейли для него «сумасшедшая навыворот», слишком нормальная?

– Все, включая Лейли, слишком нормальные. Была бы среда или Лейли пошла бы с ним, если бы оказался в ней нерв, или осталась в пустыне. Сума сойти.

– Ты придумал всего-навсего рок-сюжет. А это скучно.

– Не знаю, для меня люди делятся на тех, кто может переступать в другое измерение, построенное на ритме, взвинченности, синкопах, и кто не может. А суфии очень похожи на рок-музыкантов, или мы похожи на них. Та же порода. Поймите, Бог может присутствовать только в ритме, в нерве, в экстатике, а не в унылости и мертвенности жизни.

– С тобой всё ясно. Ну а что нам скажет Смирсамир?

– Смирсамиру или если хотите Смурсамиру только и остаётся, что быть адвокатом Ибн Салама. Признаюсь, что к этой роли готовился.

– Адвокатом? Это очень красиво. Значит вы все адвокаты нашей любовной троицы и только я обвинитель. Прокурор. Весело. Ну что же, я не возражаю. Так послушаем адвоката Ибн Салама.

– Представим себе, что Ибн Салам увидел и влюбился в свою Лейли. И остался верен этой любви как Петрарка к памяти о Лауре^[492] Разве так не бывало и не бывает?

– Предположим.

– Пойдём дальше. Он мужчина мягкий и нежный. Можно такого полюбить или нельзя. Мне всё время кажется, что мужчины убедили вас, что любить можно только уверенных, а ещё лучше дерзких, самоуверенных, всегда достигающих успеха. А вы поверили. Даже Гомер боится признаться, что Бриссеида любит не сурового Ахиллеса, а мягкого Патрокла^[493]. Как же это можно при живом Ахиллесе влюбляться в Патрокла. Это, при том, что Гомер, кажется, всё о людях знает.

– Интересно, интересно. Значит твой Ибн Салам просто нежный мужчина.

– Совершенно верно. А Лейли его просто обманывает.

– Тогда скажи прямо, накалывает. Любопытно, любопытно. Мой уважаемый родитель сказал бы, что мы в суфийской поэме ищем реалистическую психологию, но всё равно любопытно.

– Ну и как же она его наколола?

– Элементарно. Прочтите Физули. Сначала Лейли как будто искренне обращается к «небу»

– К кому?

– К небу. К небу. Вот послушайте:

О небо, – молвит, – ты несправедливо!
Друг, с кем свиданье – для меня отрада,
Совсем не тот, чьей стать женой мне надо.

Дальше идет непонятный поклёп на Ибн Салама, которого тот не заслужил.

Тот – кормчий моря радостей духовных,
А этот – раб мирских страстей греховных.
Тот ближних всех на путь добра привёл,
А этот с самого начала зол,
Тот всё отдать своей любимой жаждет,
А этот, коль не всё захватит, страждет.

– Нормальная женская логика. Нечему удивляться. Кого любит женщина – ангел, кого не любит – дьявол.

– Правда, в конце обращения к «небу», Лейли, наконец, великодушна.

Но разве я скажу, что ты не прав?
Ты сделал милость мне, меня избрав.
От матери с отцом меня возьмёшь ты,
И от двойного горя уведёшь ты.

Иными словами, она раньше страдала от родителей, от двоих, теперь будет страдать от одного Ибн Салама.

– Но как же всё-таки она его накалывает?

– Так вот, когда Ибн Салам, будучи уже законным мужем, «явился к ней, страстью трепеща», она ему в ответ. Слушайте внимательно, что она ему втолковывает:

В дни школьного ученья моего,
А значит, и мученья моего,
Я некоего мужа повстречала,
Он дэвом был – как скоро я узнала.
Отродье сатаны, безумен тот
Преследует меня, не отстаёт.

– Так-так. Но, честно говоря, я не вижу здесь препятствий для брачной ночи – Зейда всё не отстает.

– Не торопись. И вот когда:

И страсть великим вспыхнула огнём,
Неукротимо разгораясь в нём
Хотел сорвать фату, узреть отраду —
И между ними устранить преграду.

Лейли предупреждает его о том, о чём предупредил её Меджнун:

Ты замуж не иди в людское племя.
Когда нарушишь волю ты мою,
Тебя и мужа тотчас я убью.

– Следовательно, она его просто шантажирует от имени Меджнуна. Прекрасно Великолепно. – Зейда смеется от удовольствия.

– Интерпретацию оставляю вам и продолжаю от имени Лейли:

Когда явился ты ко мне домой,
Решив купить бесценный жемчуг мой,
Я снова дэва вижу пред глазами,
И меч он сжал могучими руками.

– И это подействовало на Ибн Салама? Он испугался?

– Ещё как.

…Страх Ибн-Саламом бедным овладел,
Ему разлуку принеся в удел.
И вот к Лейли не подходил он больше,
С ней разговор не заводил он больше,
Но горе стойко он переносил,
У всех лекарства от него просил

– Лейли молодчина, технично его отшила. А Ибн Салам разочаровал. Чтобы там не говорили гендеристы, но трусливый мужчина это ужасно.

– А они и не говорят. Просто мужчина и женщина могут и должны быть разными, но, не исключено, что, конкретный мужчина может быть похож на женщину, а конкретная женщина – на мужчину, И, это вряд ли должно мешать их любви. Если не будут мешать те, что вокруг, и те, незримые, что внутри них.

– А в опере как ведёт себя Ибн Салам? Не помнишь?

– В опере мотивы, по которым Ибн Салам не дотронулся до Лейли более благородные. Она его не пугает, просто говорит, что любит другого. Он соглашается и действительно заболевает. И по музыке это просто печаль несбывшегося. Счастье было так близко, ведь Ибн Салам страстно желал Лейли, но оказалось счастье бесконечно далеко, не дотянуться.

– Будем считать, что с Ибн Саламом понятно. Так что же с Лейли, что нам скажет Лейли, адвокат Лейли – Зейда продолжает выполнять свою роль то ли обвинителя, то ли просто председательствующего.

– С Лейли тоже всё ясно – отрешённо сказала реальная, живая Лейли.

– Нет, ты же не ответила на главный вопрос.

– Какой?

– Так осталась ли Лейли девственницей?

– Судите сами. После смерти Ибн Салама она обращается к богу:

Когда я стыд девический забуду,
Когда Меджнуну верным другом буду,
Утратить целомудрие страшусь,
Боюсь, что милости твоей лишусь

– Тем не менее, насколько я знаю, потом она предлагала себя Меджнуну.

– Да и тот отказался.

– Вот и разгадка. Вы как хотите, но самое страшное для женщины это то, что я называю «нерастраченная нежность». Когда груди полны молока, но некому их испить. Мужчина может тянуться к богу, а женщина сама и есть божество, раз она рожает и груди её наполняются молоком. Поэтому Лейли и только Лейли остаётся для меня трагической героиней.

– Но если это так, то у нас нет оснований считать, что её обделила судьба – констатировал Самир.

– Не знаю почему, но судьба Лейли остаётся для меня загадочной. Будто она многое знает, но мало говорит. И мы до конца не можем узнать, что она думает, что у неё в голове – заключила вдруг реальная, живая Лейли.

ЭПИЛОГ

Живая, реальная Лейли собирала книги, когда её окликнула мать.

– Послушай-ка, что я тебе скажу.

– Да.

– Завтра к нам придут сваты.

– Кто он? Я его знаю?

– Джейхун.

– Какой Джейхун?

– Не бойся, не твой Джейхун. Ещё этого не хватало, чтобы этот безумец засылал к нам сватов.

– Я тоже удивилась. Это было бы смешно.

Реальная, живая Лейли вдруг улыбнулась.

Она ещё не знала, как завтра поступит…

ПОСЛЕСЛОВИЕ К «ЛЕЙЛИ-ДЕВСТВЕННИЦЕ»

Этот сюжет, что-то вроде концептуальной заявки.

Живая культура не должна превращаться в музей, что как раз приводит к тому, что люди живут своей параллельной жизнью, не соприкасаясь с тем, что и составляет национальное художественное наследие.

Никаких табу, мысль должна быть свободной, как бы она не шокировала консервативно мыслящих людей.

Что до настоящего «фильма-передачи», то он может быть вариативным не только по предложению воображаемых персонажей («реальная, живая Лейли»), но и самих зрителей, которые могут предлагать различные варианты.

А самый, последний эпизод, «Дебаты», может проходить с участием приглашённых экспертов.

Раздел шестой
Жизнь и искусство: гендерные парадоксы

(см. вторую книгу)

490. Мурадова Рубаба, Гасымов Алим – известные азербайджанские певцы, исполнители ролей Лейли и Меджнуна.

491. Известное выражение немецкого философа Фридриха Ницше, связанного с идеей сверхчеловека, которое в современном мире занимает место, которое занимал Бог.

492. Лаура (Лаура де Нов) – возлюбленная великого поэта Франческо Петрарки, которую он воспевал во множестве стихов, считающихся вершиной в развитии итальянского сонета.

493. Ахиллес, Патрокл, Бриссеида – герои поэмы Гомера «Илиада». Конфликт поэмы, который и привёл к знаменитому гневу Ахилла, был вызван тем, что Агамемнон, предводитель ахейцев под Троей, заставил Ахилла, пользуясь свои особым правом, отдать ему Бриссеиду, которая была пленницей Ахилла. Но после смерти Патрокла, как мне представляется, Бриссеида скорбит по нему, как о самом близком для неё человеке. Допускаю, что я не прав, приписывая Бриссеиде почти любовь к мягкому, отзывчивому Патроклу.