Она продолжала что-то бубнить себе под нос, а я плёлся за ней следом, мысленно чертыхаясь и проклиная свою безотказность. Бабушка всегда говорила:
– И как ты, Майк, с таким мягким характером будешь жить в этом жестоком мире? ― как в воду глядела старушка. Мне непросто, совсем непросто…
Пристройка оказалась обычным маленьким сарайчиком из не струганных, плохо подогнанных досок. Воображение тут же нарисовало земляной пол, сваленные в углу дрова и жёсткую лавку, о которую этой ночью мне предстояло намять бока. Но всё было не так уж плохо ― уютная, явно принадлежавшая ребёнку комнатка: симпатичный оранжевый абажур на крашеном потолке, деревянный пол с половичками, стол с детскими поделками, книжная полка на стене и большая кровать с мягким матрасом, на которую Бэтти уверенно взгромоздила одеяла и подушку.
Я повернулся к хозяйке, но вопрос:
– А где сейчас Ваш сын? ― так и не слетел с губ, настолько бледным и печальным было лицо пожилой женщины. Она словно постарела лет на десять, сгорбила спину и, пожелав спокойной ночи, быстро вышла за дверь, оставив меня с непонятными чувствами вины и беспокойства.
Прислушавшись к её быстро удаляющимся шагам, торопливо задвинул тревожно лязгнувший засов, удивлённо обнаружив на хлипкой двери ещё три замка. Интересно, зачем они понадобились мальчишке, от кого он прятался? Джо не был похож на строгого родителя, хотя, кто его знает… Что-то ведь заставило десятилетнего Бобби установить такую защиту. От этой мысли мне стало ещё больше не по себе, и, чтобы отвлечься, я начал разглядывать оклеенные рисунками стены.
Эти неумелые детские каракули невольно вызывали улыбку. Ребёнок очень старался и, кажется, был здесь счастлив: в его светлых рисунках родители, больше похожие на забавных двуногих муравьёв, крепко держали за руки смеющегося рыжеволосого мальчишку. Но тогда зачем все эти замки? Возможно, Бобби хранил в «убежище» свои детские секреты и просто не хотел, чтобы взрослые их видели…
Я с интересом рассматривал старые, пожелтевшие от времени листы, вспоминая собственное детство, пока взгляд не наткнулся на занавешенное газетами окно. Справа от него, над кроватью висели совсем другие рисунки ― мрачные, сделанные чёрным карандашом с ярко-красным пятном посередине. Сюжет был однообразен и непонятен ― тёмный неровный забор, к которому от весьма схематично изображённого дома вели странные продолговатые знаки…
Не знаю, кто в тот момент толкал меня под руку, но, осторожно сняв со стены самый большой из «шедевров» Бобби, я стал пристально в него всматриваться. Не понадобилось много времени, чтобы догадаться ― передо мной лес и тянущаяся из него цепочка следов, упиравшаяся прямо в пристройку, нарисованную в виде небольшого квадрата с человеческой фигуркой внутри.
– Ясно, это ты, малыш, ждёшь кого-то из леса и боишься своего гостя, иначе к чему столько замков и толстый засов на двери? Жуть какая… Кажется, у мальчика были серьёзные проблемы с психикой, вероятно, детская травма. И что это я вдруг занервничал: прошло ведь почти полвека…
Попытки вернуть рисунок на стену бесславно провалились ― кнопки погнулись, и, почертыхавшись, просто положил его на стол, только тут сообразив, что красный предмет в центре леса ― большой, достаточно реалистично изображённый глаз. Это открытие меня не обрадовало, и, перед тем как улечься в кровать, я проверил крепость всех замков, решив на всякий случай не выключать свет на ночь.
Ещё одним неприятным моментом стала небольшая, прикрытая рисунком овальная трещина в стене. Стоило ли удивляться, что сон ко мне не шёл: мысли постоянно возвращались то к следам, то к красному глазу. Недолго поворочавшись в кровати, я сел и скрестил руки на груди, сердито себя отчитывая:
– Вот ведь идиот, неужели больше не о чем подумать? Завтра отдам документы редактору, посмотрим, что он теперь скажет. А то вечно твердит ― молодой, неопытный… И всё-таки, что это за рисунок: детские фантазии, навязчивые идеи или… реальность, о которой малышу приходилось молчать?