Я поморщился, отводя взгляд и втянув с шумом воздух, почувствовал на Чайке едва уловимый мужской парфюм и задохнулся этой бл*дской, удушливой вонью. Она разъедала мою выдержку и способность мыслить здраво. Поэтому, когда мы вошли в квартиру, я сразу же отослал эту сучку от греха подальше.
–В душ иди, смывай с себя это уродство. Смотреть противно!-выплюнул презрительно, и предваряя любые вопросы, холодно добавил. – Четвертая дверь налево, полотенце в шкафу.
Чайка не стала задавать лишних вопросов и сразу же ретировалась. Какое прилежное послушание. Только от ее покорности, вызванной виной и раскаяньем, воротит еще сильнее, чем от наглости.
Выдыхаю с шумом, и такая усталость накатывает, что впору вырубится прямо на этом же месте. Чувствую себя выжатым, как лимон, что в принципе не мудрено. Давно у меня таких перепадов настроения не было. Чайка мастер выводить на эмоции, причем самых ярких, агрессивных окрасок. И чтобы хоть как-то утихомирить этот пожар, прибегаю к лучшему успокоительному. Хотя с моим организмом данный номер не прокатывает. На него алкоголь влияет не седативным образом, а будоражащим. Но сейчас главное просто затуманить разум, заглушить его ехидный голос, прерывая все эти рассуждения о материях, которым не место в новогоднюю ночь.
Наполняю бокал вином. Гранатово-красный, насыщенный цвет завораживает, вызывая ассоциации с Чайкой. Только она до столь изысканного напитка не дотягивает, ее смаковать и пытаться распробовать не получается. Она фатальная: раз глотнул и пропал.
Немного пригубив вино, наслаждаюсь богатым, изысканным вкусом и глубоким ароматом. Смотрю на панораму за окном, Москва никогда не спит, но сегодня она бодрствует по-особенному, непричастных нет, даже если хочется таковым казаться. Я тоже пытаюсь. Понимаю разумом, что этот праздник – всего лишь условность, но не так-то просто вытравить традиции, заложенные предками. Небо тут и там озаряют разноцветные огоньки фейерверков, люди искренни радуются, счастливы. Чему? А неважно. Просто радоваться тоже надо уметь. Я вот не умею. И счастье все как-то перед носом маячит, а ухватить не могу. Как вон те салюты за окном: взрываются где-то рядом, но я лишь сторонним наблюдателем выступаю. Одиночество сейчас чувствуется особенно остро, давит своим неподъемным весом. Оно, как раковая опухоль где-то в груди, разрастается с каждым днем все больше и больше, отравляя продуктами своей жизнедеятельности. Мне, подобно Данко из «Старухи Изергиль», вырвавшему собственное сердце, хотелось также -голыми руками, на живую ампутировать это проклятое одиночество, но увы…
Не знаю, сколько я так сидел, смотря куда-то вдаль, но за это время выпил два бокала вина, от которых меня разморило, и я даже задремал.
Очнулся резко, как по щелчку. За годы разных скитаний привык спать чутко, поэтому каким-то шестым чувством определил, что не один. Открыл глаза, комната поплыла, и сквозь дурман казалось, на пороге не Чайка застыла, а ангел небесный. Чистое, юное создание со сливочной, бархатной кожей, роскошной копной волос, напоминающих растопленный шоколад, идеальным телом и неописуемо – прекрасным, свежим лицом. Из такого алмаза при огранке получают ослепительный бриллиант, навязчивое, заветное желание, хищницу, сжирающую сердца. Я смотрел и не мог оторвать взгляд. Захлебнулся, как мальчишка восторгом, что она вся для меня, моя целиком и полностью: каждой клеточкой своего восхитительного тела и слабой душонки. Эта девчонка не стоит ни одной мысли, а я не могу выкинуть ее из головы, фонтанирую мыслями о ней. Мне бы послать её к черту, а вместо этого я сижу и любуюсь, как идиот. То ли алкоголь оказывает на меня столь сокрушительное действие, то ли прав был Гоголь в своем Невском проспекте, говоря, что красота производит совершенные чудеса и все душевные недостатки в красавице, вместо того чтобы произвести отвращение, становятся как-то необыкновенно привлекательны; самый порок дышит в них миловидностью.
Эти мысли веселят, точнее сам факт, что я умудрился вспомнить Гоголя, будучи слегка навеселе. Чайка тем временем медленно приближается ко мне, взгляд ее по-прежнему затуманен алкоголем, но двигается уверенно, опускается на пол у моих ног и доверчиво, как ребенок кладет голову на мое колено. Меня окутывает привычный резкий аромат моего шампуня, исходящий от ее волос. И это вызывает какое-то непонятное удовлетворение. Несколько минут мы сидели так, не двигаясь и ничего не говоря.
Потом Чайка тяжело вздохнула и начала поглаживать мое бедро без какого-либо сексуального подтекста, просто вырисовывая непонятные узоры наманикюренными пальчиками, а меня все равно шарахнуло, будто в двести двадцать вольт. Кровь забурлила в венах и понеслась с бешеной скоростью, вызывая жар в теле, только на ментальном уровне я не хотел Чайку. Ее обжимания с тем сосунком стояли перед глазами, живо рисуя разные сценарии продолжения, и было противно. А когда она начала целовать мою руку, скользя горячими, дрожащими губами, во мне проснулось раздражение от этого киношного в своем драматизме жеста. Я собирался уже высказаться на этот счет, но тут мой взгляд зацепился за надпись на ее лопатке и глаза поползли на лоб от изумления и недоверия. Схватил Чайку за плечи и резко развернул спиной к себе, после чего сдвинул полотенце, чтобы получше разглядеть художества на теле.
– Это, мать твою, что такое?-вкрадчиво поинтересовался, пробегая озверевшим взглядом по строчкам из того же стихотворения, что и на брелоке.
Чайка замерла, как мышь перед удавом.
–Ничего. Просто татушка, – попыталась невозмутимо ответить она, но дрожащий голос выдавал ее страх с головой.
–Просто татушка?!– процедил, ели сдерживаясь, еще сильнее впиваясь пальцами в ее плечи. Она дернулась, вырываясь, но я держал ее крепко, продолжая сверлить спину бешеным взглядом.
– Да что такого-то?-взвилась она, обернувшись.
–Что такого?!– повторил, задохнувшись негодованием. Ее, набирающий с каждым разом обороты, кретинизм вызывал у меня нервный тик. Втянув с шумом воздух, резко отпустил ее плечи, отчего она, будучи еще не совсем трезвой, начала валиться на бок и в попытках удержать равновесие, выпустила полотенце из рук. Оно белым облаком приземлилось у ее ног, но девчонка даже не подумала прикрыть наготу. С видом богини, берущей мужчин в рабство одним лишь мановением руки, поднялась, яростно сверкая глазами и возвышаясь надо мной, приняла «соблазнительную» позу.
Комичность Чайкиных попыток выглядеть сексуально и выигрышно, не оставила меня равнодушным, вызывая приступ неуместного веселья, который как-то незаметно погасил злость, усталость и разочарование. Поднял голову, и медленно окинул бесстыдное создание пресыщенным взглядом, зная, как ее это взбесит и заденет.
–Воображаешь, что подобными штучками произведешь на меня какое-то впечатление? –лениво поинтересовался, стойко делая вид, что не заинтересован.
Чайка залилась румянцем, глаза засверкали еще ярче, губы поджались .
–Воображаю!– дерзко заявила она, ехидно улыбнувшись и переступив через полотенце, подошла вплотную ко мне. Тем самым на корню обрубила любые попытки к возражению. Невозможно оставаться невозмутимым, когда столь бесцеремонно предлагают такое тело. Вот только мне сейчас его мало. Ничтожно мало. Как не странно самому себе признаваться, мне нужны были более гарантийные вещи; ее верность, преданность, уверенность, что только я и никто больше.
Эти меланхоличные мыслишки взбесили, чему я был крайне рад. Еще не хватало расстелиться ковром от одного вида царственной наготы какой-то девки. Поэтому резко поднялся, и бесцеремонно отодвинув с дороги опешившую Чайку, подошел к столу, на котором стояла бутылка.
Наполнив бокал вином, сделал жадный глоток и снисходительно попросил:
–Прикройся, пожалуйста. Я не впечатлен.
–Да неужели?!– фыркнула Янка, при этом смертельно побледнев от моего уничижительного тона, но вместо того, чтобы броситься со слезами в другую комнату, как я предполагал, она очень даже грациозно для своего состояния подошла ко мне, и забрав бокал, сделала пару глотков. Я же поражался до чего у нее не поддающаяся логике гордость и больное самолюбие, толкающее ее на безумные выходки в попытке оставить последнее слово за собой.
– Что же ты тогда занервничал?– усмехнулась она, поглядывая на меня с превосходством женщины, знающей, что мужик у нее на крючке.
–Волнуюсь, как бы ты не простудилась, -язвительно парирую, но настроения на привычные пикировки и цапанье не было, поэтому я холодно произнес, возвращаясь к причинам происходящего здесь:
– Есть вообще предел твоей дурости?
–А ты еще не понял? – слегка улыбнувшись, легкомысленно пожала она плечами и тут же дерзко резюмировала. – Нет для меня никаких пределов!
–Кончай спектакль! Я понимаю, что ты чувствуешь себя уверенней, играя роль сексуальной сирены, нежели краснеющей инженю, но я тебя вижу насквозь, –сообщил абсолютно ровным голосом, забирая у нее бокал с вином, но невольно взглянул на ее грудь с напряженными сосками и раздражение начало зашкаливать.
–Немедленно оденься!-сквозь зубы отдал распоряжение, отводя поспешно взгляд.
–А то что, надаешь по попе?– с издевкой вымолвила она, но тем не менее, обогнула диван, и подняв полотенце, закуталась в него. Меня же напоминание о той ребяческой выходке в очередной раз пристыдило.
–Послушай мой совет, солнышко, и наконец уже усвой, чем больше напрягаешь голову, тем меньше напряга на жопу– это аксиома. И лучше бы ее ты вытатуировала на своем тельце, а не этот лирический бред, не имеющий прикладного значения.
–Знаешь что…
–Нет, не знаю и знать не хочу! Завтра же поедешь и начнешь сводить это убожество! –повысил я голос.
–И не подумаю! Я не твоя подчиненная, чтобы ты мною командовал! Это мое тело, и я сама решу, что с ним делать!–вскричала она, заставляя меня поморщиться. Ее побелевшие кулачки, прижимающие полотенце к груди, выдавали волнение и страх, который меня покоробил, поэтому я постарался говорить более спокойным тоном.
–Хочу напомнить тебе…
–Можешь не напрягаться, в моей подкорке четко вытатуировано твоими молитвами, что ты меня купил! – перебила она с ядовитой улыбкой, жаля со всей дури, от чего я вновь вышел из себя.
– Засунь свое идиотское остроумие подальше! Как бы это не звучало: ты– моя, если не по закону, то по сути. И пока этот факт остается неизменным, хочешь ты этого или нет, как я сказал, так и будет! Понятно тебе?
Мы сверлили друг друга бешеными взглядами, готовые до последнего дыхания отстаивать свою позицию. Эмоции захлестывали, и тем не менее, разум кричал, что надо быть полным придурком, чтобы высказаться в духе первобытного дикаря с примитивным инстинктом собственника. Мне захотелось откусить себе язык и вернуть слова обратно, ибо они были самой настоящей стратегической ошибкой. Но как оставаться хладнокровным при виде этой «съешь меня» девочки с манящими «иди ко мне» глазками и выходками « выкуси милый»? У меня как не стараюсь, не получается.
А эти глазки меж тем загорелись, я уже приготовился к очередным феминистическим возгласам на тему шовинизма, но только вот в следующее мгновение Янка, невесело усмехнувшись, прикусила нижнюю губу и с горечью произнесла:
–Мне давно понятно, Гладышев, что я для тебя нечто второсортное, с чем не следует считаться.
–Не преувеличивай, пожалуйста, – поморщился я, ибо в амплуа жертвы она бесила меня еще больше, чем шлюхи.
–В любом случае, как равную ты меня не воспринимаешь.
–А ты заслуживаешь? –задал я вопрос без попыток унизить ее, но с Чайкиным самолюбием невозможно рассчитывать на адекватную реакцию, в чем я и убедился в следующее мгновение.
–Ну, естественно, куда нам до Вашего Величества?! – сыронизировала она, садясь на диван. Я тяжело вздохнул и последовал ее примеру, сев рядом.
–А при чем тут я вообще?– спросил устало. Мне так надоели наши тенденциозные стычки, что хотелось просто тишины и покоя.
–А кто тогда при чем? –так же устало ответила она вопросом на вопрос, сверля пространство невидящим взглядом.
–Не перекладывай с больной головы на здоровую. Во-первых, все твои беды от собственной глупости, а во-вторых, тебе надо запомнить такую важную штуку: если ты сама не ценишь себя и считаешь второсортной, подкрепляя сие мнение соответствующим поведением, то мало кто будет заморачиваться, чтобы разглядеть твои достоинства. Это как копить деньги на какую-то вещь, а потом обнаружить, что на нее скидка в тридцать процентов. Назови мне хоть одного здравомыслящего человека, который заплатит первоначальную цену.
-Это не одно и тоже.
–А в чем собственно разница? Пример достаточно показательный, как мне кажется, или я не прав?
–Ты всегда прав, – обреченно прошептала она.
–Не начинай, ради бога!
–Я и не начинаю, просто…Ты ведь не из-за татуировки так злишься. – невесело заметила, осторожно взглянув на меня. Не хочется признавать, но она права. Роспись на ее теле только подлила масла в полыхающий огонь, хотя я определенно не в восторге. Но касаться событий полуторачасовой давности мне не хотелось. Поэтому я мягко возразил;
–Именно из-за нее. Ты знаешь, как я не люблю глупости, хотя конечно, это твое право. Но пройдет время, и будешь сильно жалеть.
–Я никогда не буду жалеть, – с абсолютной уверенностью заявила она. Я же мысленно чертыхнулся от того, какое направление принял разговор, но отклоняться не стал.
–Никогда не говори никогда. Слышала такое? Я определенно не попадаю под категорию «самый лучший мужик в мире», а это значит, сожаления неизбежны.
–Да, не попадаешь, потому что для меня ты не один из множества в этом мире. Для меня ты и есть мир. Мир, в котором я живу, – она сказала это без какого-либо драматизма и вычурности и я не знал, что ответить, кроме разве что в очередной раз подивиться.
–Знаешь, Чайка, у тебя феноменальная особенность проявлять свое гипертрофированное чувство гордости, когда не надо, но когда следует это сделать, ты напрочь его теряешь.
-Какая гордость, Олег? Я ее убила, как только согласилась спать с тобой без обязательств, –усмехнулась она сквозь слезы.
–Ян, послушай, – начал было я в попытке расставить все точки над «i».
–Ш-ш, –покачала она головой с той же вымученной улыбкой.– Я иногда слишком далеко захожу в своих попытках что-то доказать, но только не сегодня.
–Не надо, не начинай, – прервал я эту покаянную речь, от которой стянуло все жгутом внутри. Гнев ушел, осталось что-то такое свербящее, жаждущие этих слов и я одергивал себя за это жалкое желание оправдать Чайку в собственных глазах любыми путями. Она же, словно почувствовав это, пододвинулась ко мне и тяжело вздохнув, продолжила свою исповедь.
–Надо. Это не пустяк, уж точно не для тебя. А я не хочу, чтобы между нами стояло подобное недоразумение. Между нами итак слишком много всего. Но я никогда не предам тебя.
–Никогда не говори никогда, – напомнил с усмешкой. И хотя я казался невозмутимым, чувствовал, как внутри расползается приятное тепло и покой, потому что именно этих слов, этого огня искренности в ее глазах я ждал и желал больше всего в эту минуту.
–А я буду! – заявила она со всей своей импульсивностью, и взглянув мне в глаза, тихо закончила, – Потому что для меня не существует других мужчин кроме тебя.
Я собирался отпустить нечто ироничное просто по привычке, но она предугадала это стремление, и приложив к моим губам указательный палец, покачала головой.
–Пожалуйста, просто скажи, что веришь! Я ничего плохого не сделала да и не смогла бы, – трогательно прошептала она, глядя на меня с таким искренним волнением, с такой надеждой, что все мои циничные бастионы и последние сомнения рассыпались, как карточный домик. Я смотрел в эти кристально чистые серо-голубые глаза, смотрящие на меня так, словно я тот, кто зажигает на небе звезды, и я верил им безоговорочно.
Что мне делать с чувствами наивной девчонки? А главное– что делать с собственными? Как бы я хотел встретить эту маленькую бестию лет так в двадцать, когда за моими плечами не было всего того, что ожесточило, сделало приземленным, циничным, нетерпимым и пасующим. И куда делся тот пацан, который без страха кидался в бой, рискуя всем ради мечты и каких-то идеалов? В какой момент я стал тем, кто яростно уничтожает любой намек на малейшее беспокойство в своей упорядоченной жизни?
Не то, чтобы я жалел. Но сейчас, глядя на эту отчаянную в своих чувствах девчушку, мне хотелось вернуть того пацана, который ставил весь город на уши и не боялся неудач. У которого не было за плечами неудачного брака, бесконечной борьбы за свое место под солнцем и трудного ребенка. Пацана, которому все было нипочем, который не думал о последствиях, а просто бросался очертя голову в очередную схватку за свое счастье. И он бы бросился во что угодно ради урагана по имени Яна. У того мальчишки уже тогда хватило бы сил усмирить непокорную девчонку, но, что важнее – у него хватило бы чуткости и нежности не подавить и не сломать, не давая при этом сесть на шею и помыкать собой. Но тот мальчишка давно исчез, задавленный голосом разума, убитый практичными целями. Остался только потрепанный жизнью мужик, навоевавшийся, уставший и слишком разумный, чтобы ввязываться в очередную схватку даже ради женщины, которая могла бы сделать его счастливым. Могла бы, если бы он встретил ее хотя бы на десять лет раньше. А сейчас уже поздно. Все, чего я хочу– тишина и покой. Войн на моем жизненном пути было предостаточно, сил осталось лишь на одну-за мир с дочерью, за ее счастье и благополучие. А все остальное риск, который себя не очень –то оправдывает, и мои шрамы на лбу болезненно пульсируют при виде очередных грабель.
–О чем думаешь?– отвлекают меня мои «грабельки» от невеселых думок. Усмехнувшись, притянул ее к себе и с чувством поцеловал в висок, зарываясь лицом в ее волосы, вдыхая ничем не приукрашенный аромат юного тела. Она расслабилась в моих объятиях и с тяжелым вздохом спросила:
–Злишься на меня?
–Нет. – задумчиво ответил и нехотя заметил, решив хоть что-то прояснить, ибо игнорировать ее признания в чувствах было бы полнейшим свинством. – Кажется, у нас все усложнилось.
Она напряглась, но тут же расслабилась и ровным, ничего не выражающим голосом заверила:
–Ничего не усложнилось, Олег. Все, как всегда. Просто я перепила и меня понесло. Это моя проблема, не твоя. Я с ней жила с самого первого дня нашей встречи и буду жить дальше. Расслабься. Как говорится, насильно мил не будешь.
Я не знал, что сказать, было не по себе. Понимал, что она ждет от меня взаимности, ждет слов утешения, но я не мог ей ничего этого дать. Поэтому не глядя на нее, чтобы не видеть разочарования, произнес тихо:
–Не хочу делать тебе больно, малыш.
–Знаю, – выдохнула она и коснувшись губами моей щеки, закончила. -Но без тебя мне будет еще больней, поэтому оставим, как есть.
Я коротко кивнул, не в силах сказать что-то. Вроде бы это ее собственный выбор, но я чувствовал себя виноватым. Оставить все, как есть? Это уже вряд ли. Впрочем, поживем – увидим.
–Паршивый вышел новый год, – констатировала Чайка с грустью.
–Зато запоминающийся, – попытался я ее утешить, она вымученно улыбнулась.
–Я бы хотела, чтобы он запомнился иначе.
–Ну, не все происходит так, как нам хочется.
–О, мне это известно, как никому другому, – сыронизировала она. От необходимости отвечать меня избавил писк котенка, про которого я совершенно забыл.
–Что это?-встрепенулась Янка, оглядываясь по сторонам.
–Подарок дочери.
–Котенок? – воодушевленно спросила она. Было видно, как ей не терпится увидеть презент Леське. Молча, кивнув, встал и направился в комнату, где оставил этого зверя.
Как только открыл дверь, Чайка едва ли не завизжала от восторга при виде застывшей у двери испуганной пушистой прелести.
– Иди ко мне, малыш,– промурлыкала она, подхватывая на руки этого «малыша» размером с доброго кота. Котенок запищал, но уже через пару минут Чайкиных причитаний и сюсюканий, довольно замурчал, доверчиво уткнувшись носом ей в шею. Янка же радовалась, как ребенок, едва не душа беднягу в объятиях. Она что –то там мурчала, качая его, целуя и тиская, пока котенку не надоело это самоуправство и он не тяпнул ее за руку. Чайка захохотав, начала с ним играть, что котенок воспринял с энтузиазмом. Смотреть на эту парочку без улыбки было невозможно, в их компании было по-домашнему уютно, и весь оставшийся негатив этого вечера незаметно растворился. Жаль, что так же легко не исчезнет непонимание между мной и Леськой.
Словно прочитав мои мысли, Чайка прервала игру, и мечтательно взглянув на «малыша», сказала;
–Потрясающий подарок, Олеся будет в восторге, даже не сомневайся. Я бы тоже не отказалась от такого.
–Если бы знал, не стал бы раскошеливаться на Италию, – с притворным сожалением сообщил я, считая, что момент вполне подходящий. Чайка несколько минут улыбалась, видимо, не вслушавшись в мои слова, но потом замерла и недоверчиво уставилась на меня.
–Италию?
Я кивнул, и пошел за путевкой, на которую Чайка спустя пару минут смотрела, как на тикающую бомбу, а потом видимо, отошла от оцепенения и заулыбалась, глаза засияли неподдельной радостью.
–Спасибо, я… Не знаю, что сказать, это просто охренеть че, – выдала она, рассматривая буклет, я же от ее выражения эмоций захохотал. Да уж, выдала, как всегда.
–Чайка, это ты ходячее «охренеть че», – смеясь, покачал я головой, Янка покраснев, подхватила мой смех. Просмеявшись, нерешительно подошла ко мне, и прильнув всем телом, легонько коснулась губами моих губ, словно боясь быть отвергнутой.
–Спасибо! В этом году дедушка Мороз превзошел мои самые смелые ожидания.
–С Новым годом, малыш!
–С Новым годом, милый! Правда… – она отвела взгляд, лицо ее закаменело, а голос стал безжизненным. – Я… мне нечего тебе подарить, я ничего не приготовила.
Я уже хотел признаться, что видел подарок и не стоит его умалять, но последующие слова заставили меня похолодеть, и слова так и замерли колючим комом в горле.
–Просто я подумала, что будет глупо делать подарок на твои же деньги. Поэтому все, что могу предложить, так это себя, – преувеличенно бодро заключила она, отходя от меня с наигранной улыбкой на губах. А мне стало почти больно от понимания, что она закрылась, проглотила собственные чувства в попытках оставить все, как есть, стараясь делать вид, что ничего не было и нет. Нет ее чувств, нет признаний, нет ничего, что должно меня смутить.
Я проглотил комок, ставший в горле, проталкивая невысказанные слова внутрь, вспарывал ими нутро, оставляя болезненно кровоточить от потребности признаться, что ее подарок меня тронул до глубины души, что никто мне еще таких милых подарков не делал– никто не любил меня с такой страстью и отчаяньем. Но это было бы ошибкой и жестокостью, а я не хотел еще сильнее ранить эту девочку и бить по самолюбию, поэтому нашел в себе силы улыбнуться и выдавить;
–Думаю, я уже не в том возрасте, чтобы ждать дедушку с подарками.
Конечно, завтра она обнаружит, что я нашел подарок и вообще в курсе ее истерики, и если после ей захочется что-то сказать, тогда и обсудим, но сомневаюсь, что это произойдет. Слишком сильный удар по ее гордости. Мне же до смерти не хотелось, чтобы Чайка завтра опять почувствовала себя униженной, но и сказать ей о том, что я все знаю, не было сил.
Посидев еще час, мы поговорили на отвлеченные темы, и обсудив, как ей поступить с учебой, чтобы съездить отдохнуть, отправились спать. Новость о том, что в Италию она поедет одна, Чайка восприняла без энтузиазма, но не возражала и не ныла. Было видно, что она измотана, к тому же начала болеть с похмелья. Заставив ее выпить таблетку, я ушел в душ. Когда вернулся, Янка уже крепко спала, прихватив с собой котенка.
Поразмыслив немного, решил спать в гостевой спальне. В душе у меня царил бардак, и мне хотелось хоть немного передохнуть от всего этого урагана эмоций и чувств. Рядом с Чайкой это невозможно.
Как только лег, сон словно рукой сняло, а мысли разъяренными пчелами залетали в голове, вызывая какое-то паршивое ощущение. Уснуть я так и не смог, поэтому решил лететь в Бийск не второго января, как планировал, а сегодня.
Под утро я немного задремал, но выспаться не удалось. Утром знакомых и друзей словно прорвало, и пока я собирался, выслушал кучу поздравлений и приглашений, которые естественно отклонил.
Чайка хоть и выпила таблетку, все равно жутко страдала от похмелья и была похожа на тень. Меня такой расклад только радовал, мы без лишних разговоров выпили кофе и каждый направился в свою сторону. У меня не хватало времени отвести ее самому, поэтому я вызвал своего водителя.
На пороге Чайка замешкалась.
–Ты не возьмешь с собой малыша? –спросила она, удивленно переводя взгляд с моей небольшой дорожной сумки на котенка, рассевшегося посреди коридора, провожая нас.
–Нет, конечно. – ответил, открывая дверь.
–А с кем он будет? – задала она очередной глупый вопрос, что меня озадачило.
–С домработницей, с кем еще?!– парировал с улыбкой, выходя из квартиры, но Чайка продолжала стоять, глядя на «малыша» жалостливыми глазами. И еще до того, как она открыла рот, я понял, что сейчас прозвучит.
–А можно… можно я его пока к себе возьму? Просто и ему будет не так одиноко и мне не скучно, – она прикусила губу и с такой мольбой в невинных глазках уставилась на меня, что я не нашел в себе сил отказать, хотя понимал, что прощай Леськин подарок. Время поджимало, а мне не хотелось расставаться на невеселой ноте.
–Вымогательница. Забирай уж, и поехали! –с тяжелым вздохом дал я добро, в ответ тут же раздался восторженный визг, а следом болезненный стон, но несмотря на свое состояние, Чайка бросилась мне на шею и впилась в мои губы, крепко целуя.
–Я тебя обожаю, Занудик мой! Мой вкусный, любимый Олеженька. Самый лучший Мороз на свете, – приговаривала она между поцелуями, смеясь от радости.
–Ага, поехали, – в своей занудной манере поторопил я ее, скрывая неловкость за деловым тоном, хотя хотелось улыбаться. Настроение поднялось, и я понял, что вот только сейчас, пожалуй, сделал ей действительно хороший подарок.
Подхватив котенка, она светилась, как новогодняя елка, сюсюкаясь с «малышом», который таким решением, похоже, тоже остался доволен. Я вдруг задумался, а что будет, когда ей позвонит ее мать, как Чайка отреагирует на мое вмешательство, и как я ей объясню свой порыв? Пока мы спускались вниз, мысленно отчитал себя за вчерашний кретинизм. На улице нас уже ожидали водители.
–Позвони или напиши, как долетишь, я буду переживать,– попросила она смущенно.
Молча кивнув, поцеловал ее и направился к ожидавшему меня Порше. По дороге в аэропорт позвонил домой, чтобы предупредить, что прилечу сегодня. На звонок ответила моя сестра, и сразу же заявила, что приедет встречать. Меня это заявление крайне удивило, поскольку прямых рейсов до нашего городка нет и предстоит еще два часа езды, а Светланка ненавидит быть за рулем. Но я решил не забивать голову на время перелета. Приеду и разберусь, с чего это вдруг .
Весь полет я проспал, но выспаться так и не удалось, поэтому покидая самолет, чувствовал себя разбитым. Но заметив Светку, читающую журнал, забыл о своем неважном самочувствие, не веря, что сестра дошла до такой кошмарной худобы. Она и раньше не отличалась нормальным весом, а будучи ростом под метр восемьдесят, так вообще казалась дистрофиком, за что и получила прозвище «Спичка», которым ее и по сей день величает вся семья, но то, что я видел сейчас, было просто пугающим. Конечно, утрата мужа не могла не отразиться, но все же нельзя себя так загонять. С намерением задать ей хорошую трепку по этому поводу, я решительно направился в ее сторону. Она словно почувствовав мой пристальный взгляд, оторвалась от журнала, и увидев меня, заулыбалась, превращаясь в девчонку, отсутствие привычного макияжа и прически, а также свободный пуховик и мощные ботинки значительно помогали ей в этом. Вообще Светланку можно отнести к тому типу женщин, что называют – без возраста. Вроде за тридцать, но сколько конкретно – не ясно. И мало кто догадается, что этой женщине уже сорок семь лет, даже несмотря на не самый цветущий вид.
Она поспешила мне навстречу, и уже через минуту я сжимал ее в объятиях.
–Ну, здравствуй мой сладкий сахар! – расцеловала она меня в обе щеки, пристально вглядываясь в мое лицо.
–И тебе не хворать, мать! Выглядишь жутко.
–Спасибо любимый братик, я всегда знала, что ты умеешь обращаться с женщинами, – ничуть не обидевшись, парировала она. Я улыбнулся и щелкнул ее по носику– копию моего только в женском, более утонченном варианте.
–Ну, а кроме шуток. Все нормально? Как здоровье?– серьезно спросил, выпуская ее из объятий. Светка закатила глаза и покачала головой.
–Я вырвалась из одного курятника не для того, чтобы попасть в другой.
Я пропустил ее реплику мимо ушей и нахмурился в ожидание конкретного ответа. Светка тут же сдалась под моим грозным взглядом.
–Все в порядке. Просто работы было много. Ты, между прочим, и сам не далеко уехал, – перевела она стрелки.
–Я после пневмонии никак вес не наберу.
–Ну-ну. Бабу тебе надо, чтоб борщи варила да пироги пекла, тогда хоть пневмония, хоть конец света, а мамон появится. В твоем возрасте уже неприлично шесть кубиков иметь, -похлопав меня по животу, подтрунивала она.
–Никогда не был отягощён приличиями, так что неудачный ты выбрала аргумент, – подмигнул я, приобняв ее за шею. Так посмеиваясь друг над другом, мы дошли до Светкиной BMW. С видом мученика сестра уселась на водительское место, что я не мог не отметить.
–Кто тебя настолько достал, что ты начала выбирать из двух зол меньшее? – спросил, как только мы выехали за город.
–Вера Эдуардовна, конечно, – фыркнула она, словно я сморозил величайшую глупость, что так и было. Мама у нас любительница сунуть свой нос, куда не следует, и ей совершенно наплевать, что деткам давно за тридцать. Мы с Витькой относимся к этому с юмором, а вот Спичка вечно бунтует.
–И по какому вопросу на сей раз мамуля проехалась катком? –поинтересовался я, искренни забавляясь. Люблю свою семью, люблю наши неидеальные, но такие уютные отношения, где можно забыть обо всех проблемах и быть беззаботным мальчишкой.
–По своему любимому, с ее извечным: «Одиночество пристало только Богу!». Теперь взялась за меня.
–Какие чудесные новости. Ну, и как тебе в моей шкуре? – подкалывал я, глядя на недовольное лицо сестры. Обычно жертвой этих разговоров был я, сестра же вечно поддакивала матери. Ну, вот теперь моя очередь издеваться.
–Ой, не ёрничай ради бога, без тебя тошно. Меня просто возмущает, что маме-то, как никому другому известно, что я не расположена сейчас даже шутить на подобную тему, но она почему-то считает, что мне необходимо отвлечься.