Верзила прилёг со своим приятелем Тетриксом и тоже перестал реагировать на окружающий его мир.
Гладиаторы махнули своими руками и выругались, потому что надеялись увидеть кровавый бой одного германца с двумя галлами, но обломались в своих добрых надеждах. Вечер был испорчен со всей определённостью, поэтому было решено лечь спать.
Расстроенные парни уложили Барберикса и Тетрикса на их койки, и до утра воинственные галлы более не просыпались.
– Спасибо, Безносий, – сказал я.
– Как тебя зовут? – спросил храбрый германец.
– Писец, – ответил я.
Безносий промолчал и удалился в свой тёмный угол.
Утром явился Базилий и стал ходить между коек и пинать лежащих гладиаторов своими накачанными ногами.
– Подъём! Чего развалились, как долбаные шлюхи?! Долбаный день уже начался! – разорался он на всю школу.
Гладиаторы вскакивали с коек и в панике накидывали на себя самые дешёвые туники. Я вскакивать не стал, потому что болело всё тело, да и Марцеллус хотел ещё поваляться.
– Что с твоей долбаной харей, Тетрикс? На дверь напоролся?
– Так точно!
– Хорошо, что у нас в школе крепкие двери! Каждые три дня кто-нибудь, да норовит попортить имущество! Бегом все строиться!
Базилий подошёл ко мне.
– Ну что, Писец, эти мудни не посягали на твою долбаную честь? Триксий приказал мне беречь твою голову и правую руку. Про остальное он ничего не говорил.
– Нет, Базилий. Парни оказались любезными и добрыми. И приятными собеседниками, пожалуй.
– Мы здесь не для бесед собрались! Через пару-тройку дней встанешь в строй – я буду делать из тебя долбаного гладиатора, Писец!
– Я хочу стать лучшим! – сказал зачем-то Марцеллус, хотя у меня такой мысли не было.
Но Базилию такое заявление пришлось по душе.
– Похвально, Писец! – сказал он и хлопнул меня своей ладонью по правой ноге.
Я скривился от боли, но не издал не звука.
– Ладно! Валяйся, Писец. У тебя есть два долбаных дня! – сказал Базилий и ушёл.
Я остался один.
Но потом пришёл слуга и принёс мне варёные бобы, яйца, хлеб с водой и кувшин для малой нужды.
Я поел, справил нужду и отпустил слугу с посудой.
Но не прошло и половины дня, как ко мне пришла Дорис в маске обезьяны. Да-да, та самая Дорис, которая нравилась мне, которой нравился я, и которая спасла меня от расправы своей доброй, но не в меру нервной маменьки.
Девушка села на край моей койки.
– Ну как ты, Писец?
– С каждым днём всё лучше и лучше! Боги на моей стороне! – сказал я.
Дорис дотронулась до моей левой руки, и я почувствовал радость, но вкупе с болью, поэтому моя улыбка получилась вымученной, надо полагать.
– Дорис…
– Молчи, Писец. Я приду завтра, – сказала милая девушка, дала мне свёрток с фазаньими крыльями и ушла.
Забота Дорис была приятной – я с удовольствием, но кое-как жевал нежные крылышки и думал о женщинах-бестиариях.
А вечером снова вернулись потные и уставшие гладиаторы. Но на этот раз Барберикс и Тетрикс не сказали мне ни слова – они сделали вид, что до смерти хотят спать, и завалились на свои койки.
То же самое сделали и остальные храбрые мужчины.
Я подозвал Безносия и сунул ему пару-тройку крыльев, которые оставил для доброго германца, хотя Марцеллус, собака, порывался уничтожить все до единого.
– Откуда? – спросил Безносий.
– Тише! Не важно! Никто не должен знать! – сказал я.
Германец поблагодарил меня и унёс угощение под своё одеяло. Всё-таки гладиаторов не баловали фазанами, да и другим мясом, пожалуй, тоже. Поэтому крылья для них были самым изысканным деликатесом и казались вкуснее вдвойне. А приготовленные по кайсарскому рецепту – втройне.
Ночью я не спал, потому что думал о Дорис. Моя гладиаторская карьера интересовала меня куда менее, чем эта скромная, но воинственная девушка с крепкими мускулами и маленькой грудью.
Утром явился Базилий, принялся пинать гладиаторов и орать про шлюх, матрон и долбаный день.
А гладиаторы всё так же вскакивали с коек и одевались.
Но Безносий забыл спрятать кости под матрац, поэтому они выпали из-под его одеяла на ноги Базилия.
– Это что? Безносий, я спрашиваю, что это!
Германец молчал.
– Долбаным гладиаторам не полагаются долбаные кости! Кого ты съел, Безносий? Ворону? Крысу? Или украл с кухни фазана? Но фазанов готовят для меня! – закричал Базилий и двинул германцу в челюсть.
Но Безносий продолжал упорствовать в своём молчании.
– Или ты говоришь откуда у тебя эти кости, или я прикажу долбаным Барбериксу и Тетриксу выпороть тебя! Уверен, они сделают это с удовольствием!
Галлы тут же расплылись в улыбках и зашептались между собой.
Но Безносий не был бы отважным германцем, если бы выдал нашу с ним тайну жареных фазанов. И я уважаю его позицию!
– Эй, Барберикс и Тетрикс! Выпороть эту безносую обезьяну!
Галлы подхватили Безносия под руки и утащили исполнять приказание своего командира.
– Если кто-нибудь из вас посмеет утащить с кухни фазана – забью на тренировке и спишу как случайную потерю! Даже если Триксий меня оштрафует, я не пожалею об этом! Бегом строиться, долбаные хомяки! – закончил Базилий.
Вот с какой лёгкостью доброе дело и забота о ближнем могут обернуться для того ближнего галльской поркой.
Меня снова оставили одного, а я с нетерпением принялся ждать Дорис.
Но ко мне снова пришёл слуга с бобами и яйцами, и мне пришлось поесть при нём и наполнить ему кувшин – он отказывался уходить с пустым кувшином, потому что до смерти боялся гнева Базилия.
К полудню, наконец, пришла, Дорис. Она так же была в маске и села на край моей койки, как и вчера.
– Ты можешь до меня дотронуться, Дорис. У меня уже почти ничего не болит – сказал я.
– Я знаю.
– Откуда?
– Базилий сказал.
– Уж ему-то откуда знать?
– Он сказал, что с завтрашнего дня ты будешь тренироваться со всеми, – сказала Дорис и поцеловала меня.
Я не мог оставить девушку без ответного поцелуя, и мы с ней растворились в своих нежных чувствах.
Ну, а потом Дорис овладела Марцеллусом. Но не потому, что он не мог сопротивляться из-за своих болезненных ран, а потому что он сам этого хотел.
– Мне пора! У меня сегодня важная тренировка – приведут быка! – сказала Дорис, когда наши близкие отношения подошли к концу.
Она оставила мне жареные фазаньи крылья и убежала встречать своего быка, а я остался ждать добрых гладиаторов.
Все крылья я съел сам.
20
Утром в казарму снова явился бодрый командир и принялся будить гладиаторов и орать на всю школу.
Я по привычке валялся и смотрел как храбрые воины вскакивают и одеваются.
Но Базилий пнул и меня, и заставил бежать и строиться со всеми остальными в перистиле.
Когда мы построились, Базилий вышел к нам и плюнул на землю.
– Сегодня мы расстаёмся с Барбериксом и Тетриксом! – сказал он.
Поражённые этой доброй новостью галлы переводили свои удивлённые взгляды с друг друга на Базилия, и в обратном направлении.
– Да, парни. Нашёлся покупатель, который готов заплатить за вас Триксию круглую сумму денег. Очень круглую! Самую круглую! Все знают, что я готовлю лучших из лучших! Так что… Вас отвезут на виллу к одному уважаемому гражданину – он будет праздновать свой день рождения, где вы будете развлекать его гостей своим кровавым представлением. И побольше крови – гостям такое нравится! Один из вас должен будет лишиться жизни. По традиции, это непременное условие для дня рождения, как вы знаете!
Барберикс и Тетрикс снова посмотрели друг другу в глаза, но их взгляды уже не были удивлёнными.
– Такая у нас работа, парни! Работа как работа – ничего особенного! Зато тот из вас, кому удастся выжить, будет направлен в одну из лучших гладиаторских школ Африки и сможет продолжить повышать свой профессиональный уровень, но уже под руководством другого тренера. Идите, собирайтесь! И не забудьте забрать свои красные губки – вы их заслужили!
Барберикс и Тетрикс неуверенной походкой зашагали к казарме. Казалось, новость об их продаже их же и расстроила.
– Слава галлам! – крикнул им вслед Базилий .
– Галлам слава! – подхватили гладиаторы.
Базилий снова сплюнул на землю.
– На этом проводы героев можно считать законченными! Теперь я представлю вам нового гладиатора! Вы ещё не успели познакомиться с ним?
– Н-е-е-е-т! – протянул строй, как будто корова промычала.
– А ведь он два дня валялся в казарме вместе с вами! Его зовут Писец! Выйди к нам!
Я вышел из строя и встал с Базилием.
– Писец, отныне эти прекрасные парни и я – твоя семья! – сказал он. – В нашей семье есть всего три правила, но нарушение любого из них заканчивается трагически для нарушителя! Он исчезает навсегда! Я правильно излагаю?
– Д-а-а-а! – пропел строй.
– Первое правило – исполнять всё, что я приказываю! Второе правило – выкладываться на тренировке на полную катушку и не жалеть ни себя, ни других! Третье правило – не брать в сортире красную губку, если ты её не заслужил!
Третьего правила я не понял и с удивлением посмотрел на Базилия.
А он взял и заметил моё удивление.
– Да! – сказал Базилий. – У гладиатора нет ничего личного, кроме красной губки! Тебе, как новичку, полагается белая губка – бери любую! А право на пользование красной губкой можно только заслужить – сдать экзамен на выносливость и умение побеждать сразу двух противников! Ты понял, Писец?
– Так точно! – сказал я.
Базилий взмахнул своей рукой.
– Ур-а-а-а-а! – заорали гладиаторы.
Так началась моя гладиаторская карьера.
Базилий назначил меня ретиарием, потому что такого типа гладиатора в школе на тот момент не было – наш командир считал, что не каждый может стать «кидальщиком», и что это карьера для избранных. Это решение Базилия сразу же подняло мой авторитет в нашем добром гладиаторском коллективе.
Мне выдали сетку и деревянный трезубец – настоящее оружие мы получали лишь на экзаменах, которые Базилий устраивал каждый месяц, и на турнирах.
Ещё мне полагался кинжал-пугио, который следовало крепить к металлическому поясу. А на левую руку, в которой я держал трезубец, надевалась мощная кожаная защита на всю руку, чтобы обезопасить её от ударов противника.
Для правой руки такой защиты предусмотрено не было, но, как выяснилось, в некоторых случаях, это может спасти жизнь.
Правой же рукой я учился накидывать сеть на противника, чтобы лишить его возможности для манёвра и прикончить-таки своими вилами или, если трезубец был выбит или сломан, кинжалом.
У нас в команде были мирмилоны, которых вооружали гладиусами, и фракийцы, которые дрались изогнутым фракийским кинжалом, и провокаторы в шлемах легионеров.
Базилий пообещал назначить для меня секутора, если я справлюсь со своей задачей и стану отличным ретиарием. Я старался оправдать высокое доверие своего заботливого руководителя и мудрого учителя.
Мы подружились с Безносием – он стал моим другом, и наши койки в казарме стояли рядом. С ним было интересно говорить обо всём на свете, потому что наши взгляды на многие вещи совпадали. А если в чём-то и были расхождения, то мы не били друг другу морды с остервенением и желанием доказать свою правоту во что бы то ни стало.
Мне нравился Безносий, и я попросил Базилия назначить его секутором мне в пару, чтобы мы могли иметь возможность общения и на тренировках.
А перед сном, если у меня было время, мы с Безносием мечтали, как это делают дети. Ну, о чём мы мечтали, полагаю, вы догадались.
Каждый день гладиатора расписан по минутам и не оставляет ему свободного времени, если не считать вечерний отбой.
В школе Триксия мы занимались по пятнадцать часов в день с двумя перерывами по полчаса. Поначалу мне было тяжело – Марцеллус даже готов был бежать куда глаза глядят, но потом я привык и, вы не поверите, мне стало нравиться.
У меня получалось накидывать сетку с завидной точностью и уворачиваться от атак противника с такой ловкостью, какой не было ни у кого другого. Я видел что мои успехи впечатляют Базилия, и мне хотелось лишь побеждать.
А потом я поверил в то, что смогу выиграть турнир в Риме, и что я стану-таки свободным человеком. И я день за днём шёл к своей цели – к свободе. Пожалуй, это самая великая цель на свете, скажу я вам.
По вечерам, когда остальные гладиаторы могли ложиться спать, мне приходилось проверять отчёты и писать письма для Триксия. Но я не унывал, потому что ждал предстоящего турнира на празднике победы над Карфагеном сильнее, чем страдал от невероятного напряжения. Я мечтал изменить свою жизнь.
Кроме того, я каждый день виделся с Дорис – она тоже тренировалась убивать зверушек без выходных, и когда у меня был перерыв на обед, мы уединялись с ней в дальней комнате.
Я пропускал гладиаторские обеды с лёгкостью, потому что бобам предпочитал жареные фазаньи крылья, которые мне приносила милая моему сердцу Дорис. Так что с питанием у меня, слава богам, проблем не было.
Мне казалось, что я полюбил Дорис. Она заботилась обо мне, как это делает мать. Она поддерживала меня, когда мне было не до фазаньих крыльев, как друг. Она же мотивировала меня к движению вперёд, потому что вместе со свободой я рассчитывал получить и Дорис, как вы, наверное, понимаете.
Я не знаю любила ли Дорис меня, или она любила свою роль при симпатичном рабе, который возымел наглость ставить перед собой великие цели и мечтать о свободе. Женщины – загадочные создания и их мотивы не всегда поддаются анализу и пониманию – к бабкам можно не ходить.
Базилий знал, что мы с Дорис встречаемся и не протестовал. Наоборот он помогал нам и делал всё, чтобы сохранить наши отношения в тайне от остальных. Он был крепким профессионалом, превосходным учителем и добрым человеком, несмотря на его крутой нрав и жестокость, которую он проявлял при воспитании гладиаторов.
А как иначе сделать из обычного человека с его слабостями и стремлением сохранять энергию – это физическое свойство любого тела в народе принято называть ленью – бойца, который способен побеждать? Полагаю, что никак.
– Я, наверное, кажусь хладнокровным убийцей… – сказал мне как-то Базилий, когда я ночью переписывал очередной отчёт из триксовских термополий.
– Нет. Все думают, что ты воруешь мёд на пасеках.
Базилий не стал смеяться. А может, и не умел.
– Мне приходилось убивать, но это не доставляет мне удовольствия. Это моя работа. Понимаешь? Кроме того, я раб, и работу себе не выбираю.
Почему-то Базилия волновали вопросы, которые были связаны с мнением других о нём самом и его работе.
– Ты – хороший учитель, Базилий. Тебя уважают и боятся.
– Но я не хочу учить убивать! Я не хочу, чтобы мной пугали долбаных детей! Я не должен этого говорить, но мне… мне нужно кому-то это сказать, Писец.
Базилий был одиноким человеком, и ему не с кем было поделиться своими добрыми чувствами. Я уважал его и боялся, как и все остальные гладиаторы, и мне льстила его симпатия вкупе с его безграничным доверием. Я даже отвлёкся от отчётов, чтобы поговорить с суровым командиром.
– Почему Триксий не освободит тебя? Тебе уже больше сорока лет.
– Мне скоро пятьдесят. А Триксий боится, что я брошу его долбаную школу!
– Ты в отличной форме, Базилий!
– А что толку? Зачем рабу отличная форма? Какой в ней прок? Чтобы прожить немногим дольше других? Знаешь, чего я хочу? Я хочу жить на острове и ловить долбаную рыбу! Говорят, в Греции много островов – можно выбрать любой.
– Это так. Островов в Греции больше, чем сестерций у Триксия.
– Я не хочу видеть мерзких людишек, а хочу ловить долбаную рыбу, Писец! Я хочу встречать рассвет в своей лодке с сетью в руках! Разве это так много? Почему боги не помогут мне? Ты грамотный, ты можешь объяснить!
– Знаешь, Базилий, боги помогают лишь тем, у кого есть цель и кто идёт к ней, несмотря ни на что, – сказал я.
Я сам пришёл к этому выводу лишь после того, как Якоб Гроот влюбился, и ему пришлось пройти через весёлые испытания и побывать в безвыходных, казалось, ситуациях, чтобы получить то, чем он хотел обладать.
Полагаю, любой опыт делает человека мудрее. Если, конечно, мышление этого человека отличается от мышления устрицы.
А боги не подкачают – можете быть уверенными! Но не забывайте приносить им жертвы – они это любят, как их не покрути!
Жертвуйте время, силы, ну и деньги, конечно! Звонкая и блестящая монета нравится даже богам!
Не знаю, поверил ли мне добрый учитель тогда, и понял ли он меня как следует понять, но я сам понимал его как никто другой. Раб, который мечтает о свободе, всегда поймёт другого раба, мечтающего о том же самом, скажу я вам.
На следующий день ко мне пришла мысль о том, как я могу помочь Базилию и исполнить его мечту.
Я, конечно, не состою в длинном божественном списке, но кое-что сделать для своего учителя я всё же мог и хотел.
Я рассказал Дорис о ночном разговоре с Базилием. Ведь я знал, что Триксий прислушивается к мнению своей любимой дочери и попросил её поговорить с отцом о начальнике гладиаторов.
Мы придумали историю о том, что Базилий болен, но он скрывает свой недуг от всех, и ему осталось жить лишь пару-тройку лет, а его заслуги перед Триксием не нуждаются в рекламе.
И что свобода, которую Базилий сможет получить после турнира в Риме, будет лучшей наградой для пожилого уже человека, который воспитал не одну сотню достойных гладиаторов, что позволило заработать Триксию немалое состояние.
Дорис пообещала попросить отца за Базилия, и даже пустить дочернюю слезу, чтобы разжалобить Триксия и повысить шансы на успех.
Дорис можно было верить – для меня она была готова на всё, даже поплакаться в отцовскую тунику, чего ранее не делала ни разу. Да и Базилия она тоже ценила как учителя, но более как человека, который позволяет нам с ней встречаться, хотя и не обязан никому ничего позволять, а, скорее, наоборот.
На следующий день Дорис пришла весёлой и с двойной порцией крыльев.
– Он согласился! – сказала она. – Он даст Базилию свободу, после нашей победы в турнире!
– Отличная новость, Дорис! – сказал я и поцеловал дочь своего хозяина.
– Но мы должны победить, Писец! Мы должны победить!
Такое условие, хоть и казалось трудным для выполнения, но играло положительную роль для моей мотивации.
– Мы победим, Дорис! Мы победим! – сказал я и сделал то, чего Дорис ждала от меня.
А вечером ко мне подошёл суровый Базилий со слезами на глазах. Он стеснялся своих чувств, поэтому перед нашим разговором послал всех гладиаторов чистить сортир.
– Триксий сказал, что подарит мне свободу, если мы выиграем долбаный турнир! И не только мне, но и тому гладиатору, который получит венок победителя!
– Я рад за тебя, Базилий, поверь! Боги услышали тебя!
– Ты должен выиграть, Писец! Ты просто обязан вырвать у них этот долбаный венок! Зубами выгрызть! Только ты и сможешь это сделать!
Базилий так смотрел на меня, что Марцеллус испугался и пожалел, что я вмешался в судьбу бравого вояки с его мечтами о море.
С того дня Базилий сам занимался со мной до тринадцатого пота и не давал мне спуску ни в чём. Такое доверие подкупало меня, но усложнило мою и без того несладкую жизнь.
Базилий даже запретил мне встречаться с Дорис, чтобы я не расслаблялся, пока он не уедет в Грецию, чтобы заселить один из островов.
Это было против правил, но в погоне за своей мечтой люди могут на любые правила наплевать.
Нам с Дорис пришлось смириться с беспредельной жестокостью учителя, чтобы он не выдал нас Гере с нашими же потрохами. Полагаю, если бы он это сделал, не видать бы мне ни свободы, ни Дорис, а может, и с жизнью Марцеллусу пришлось бы попрощаться.
Зато не прошло и месяца, как я прошёл испытания на право владения красной губкой в школьном сортире.
Пожалуй, этот успех был первым шагом на моём пути к свободе!
Если вы смогли добиться красной губки, то приблизились к своей цели – как выпить дать!
21
Когда пришло время выбирать кандидатов для отправки на турнир в Рим, Базилию не пришлось утруждаться – я был единственной его надеждой, а Дорис вытребовала своё право побороться за победу среди женщин-бестиариев у Триксия. Он не мог отказать ей, потому что любил свою единственную дочь и старался угождать ей во всём, несмотря на протесты доброй жены Геры.
Нужен был ещё один гладиатор, и я попросил Базилия выбрать моего друга Безносия. Он дрался как лев! Правда, иногда как медведь. А я считал, что у моего друга тоже должен быть шанс на исполнение его доброй мечты. Я верил Безносию и знал, что он не подведёт ни меня, ни Базилия.
На пирсе Триксия с Дорис провожала Гера. Она пролила-таки свои солоноватые женские слёзы, и они мигом растворились в такой же солёной морской воде.
Мы с Безносием и Базилием обошлись без провожатых. Да и кому придёт в голову провожать трёх рабов, одному из которых скоро стукнет пятьдесят?
Путь до Рима был штормистым и тяжёлым для всех, кто страдал морской болезнью. К слову, ей страдали все, кроме меня. Даже Марцеллуса тошнило, а я выстоял.
Но все мы так ждали встречу с чудесным городом, что вытерпели бы любой шторм, извержение всех вулканов разом, и даже внезапное падение жирной Луны в солёное море. К тому же, я был единственным из всей компании, кто бывал в столице до сих пор и всю дорогу мои добрые попутчики заставляли меня рассказывать о Вечном городе и нравах его многочисленных жителей.
Триксий уже видел свой бюст на римском форуме.
Его дочь Дорис хотела остаться в истории как лучшая женщина-бестиарий всех времён и народов.
Ну, а мы втроём ехали не за славой, и даже не за деньгами – нам нужна была свобода. Лишь она одна могла сделать нас счастливыми!
Ночью мы сидели на корме нашего корабля, разглядывали звёзды и молчали.
Но в какой-то момент Безносию захотелось поделиться своими мыслями.
– Даже если меня убьют, я всё равно стану свободным! – сказал нам с Базилием мой друг Безносий. – В Испанию я уже не вернусь.
– Откуда ты, Безносий? – спросил учитель.
– Я с Севера. Там, где живёт мой народ, море холоднее вашего.
– Почему у тебя нет носа?
– Потому что рабу он не нужен! – сказал Безносий.
Я попросил рассказать его добрую историю, и Безносий не смог мне отказать.
– Моё долбаное племя было самым большим на побережье и самым боевым. Наших парней с малолетства учили рубить мечом тела и убивать и людей, и животных одним ударом. Не проходило и месяца, чтобы мы не нападали на каких-нибудь зазевавшихся херососов – женщин насильничали и уводили с детьми в плен, чтобы продать в рабство, а мужчин убивали – всё как полагается.
Мы с Базилием слушали Безносия и кивали своими головами с пониманием, чтобы подбодрить доброго рассказчика.
– Однажды мы напали на небольшое племя наших соседей, которое давно нам не нравилось – они мылись чаще нас и не учили своих детей до двенадцати лет убивать, но самое главное – они не приносили богам человеческие жертвы! Ну, куда это годится? Мы их не понимали и считали дикарями. А зачем нам соседи-дикари? Мы убивали их, как обычно, и насиловали, но тут, откуда ни возьмись, появилась какая-то сварливая бабка, по виду – ведьма, и заорала, что она прокляла нас, а Один обязательно покарает наше племя.
– Да. Бабки – они все ведьмы! А кто такой Один? Хозяин побережья? – сказал Базилий.
– Нет. Хозяин мира.
– А-а-а. Бог.
– Пожалуй, Бог. Но мы, конечно, не поверили той старухе, потому что боги обычно не мешали нам грабить, убивать и насильничать. Ну, я взял бабку за волосы и отсёк ей голову одним ударом своего меча, как меня и учили.
– Ну и правильно! С ведьмами так и нужно! – сказал мудрый Базилий.
– А потом мы вернулись домой, продали свою добычу и стали отмечать очередную победу и избавление от назойливых соседей. Но через какое-то время на телах всех соплеменников появились язвы. Поначалу мы не придали этому значения, но эти язвы разрастались, на коже появлялись наросты, и дети рождались уже с порченой кожей. Началась паника. Жрецы не могли ни объяснить, ни вылечить. А мы тем временем стали гнить заживо! Всё долбаное племя!
Мы с Базилием посочувствовали Безносию, а сам он занервничал и сжал свои кулаки.
– У меня сгнил и отвалился долбаный нос!
– Да… Мы заметили, – сказал Базилий и покачал своей головой.
– А потом полусгнившие люди стали умирать! Тогда гниющие вместе со всеми жрецы обвинили во всём меня – мол, зря я обезглавил долбаную бабку! А почему зря, если она обижала нас своими нелепыми воплями и полоскала доброе имя Одина на холодном ветру?! А долбаные жрецы захотели принести меня в жертву богам, чтобы остановить мор. Вряд ли боги позволили бы племени выжить только потому, что мне перерезали бы глотку и выпотрошили! В общем, как бы то ни было, мне пришлось бежать из своего же дома!
– Любой на твоём месте поступил бы так же! – сказал Марцеллус.
– А я бы жрецов лучше порешил! – сказал Базилий.
– Я ушёл в горы и долго жил там отшельником в какой-то пещере. Я уже собирался отдать концы, потому что не могу жить долго один, да и прогнил до дыр. Но я встретил в горах одного древнего старика-медовара. Он не испугался меня, хотя я выглядел как мертвец, которого достали из могилы через полгода после смерти, а пожалел гнилого человека и приютил в своей хижине!
– Молодец старик! Уважаю! – сказал Базилий. – Я бы не смог гнилого в дом взять!
– Он выпрашивал у богов моего исцеления и давал мне отвары из горных трав с дерьмом какого-то чудесного дракона, а я за это помогал ему по хозяйству – делал всё, что он просил меня делать – работал на пасеке, собирал дрова, ловил мышей, даже пищу для него беззубого пережёвывал! И вы не поверите – через месяц от моих ран не осталось и следа, и гнить я перестал. Но носа я всё же лишился, и, похоже, навсегда.
– Да… С носом как-то… Да…, – сказал Базилий.
– В общем, я исцелился, но в племя вернуться не решался. Да и не знал, остались ли в нём живые… Так и продолжал жить у старика, а я считал себя его должником, и пить его изумительную медовуху, пока…
– Пока он не помер… – сказал Базилий.
– Пока я его не убил!
– Но зачем? Разве сложно пережёвывать коренья и мышей? Если есть зубы, то…
– Однажды я перебрал с медовухой – уж слишком она была вкусна – и обиделся на старика за его слова. Он назвал меня чем-то нехорошим – не помню чем, но обиделся я крепко! Я схватил полено и забил им доброго медовара насмерть. На следующий день я жалел о своём поступке. Поверьте, мне было стыдно и перед дедом, и перед самим собой, и перед богами. Я грустил не меньше двух дней! Потом я устал убиваться и принялся искать хорошее в своём недобром, на первый взгляд, поступке. И, хвала богам, нашёл! Ведь теперь меня не связывали никакие обязательства, и я освободился-таки от гнетущего чувства долга перед стариком! Да и старым был уже дед, и без зубов – мог только мёдом питаться без посторонней помощи! Для него жизнь – сплошная мука! Я успокоился, похоронил деда с почестями и спустился с гор к людям.
– Прекрасная история! – сказал Базилий.
– А они взяли и продали меня в рабство! Так я оказался в Испании.
Мы помолчали.
– Наверное, зря я всё-таки лишил старуху её долбаной головы. Надо было побить её и прогнать!
– Ну… Не знаю…, – сказал Базилий.
22
Мы прибыли в Рим ранним утром. Сонный и приветливый город встретил нас проливным дождём, но нас, как вы понимаете, это смутить не могло.
Триксий с Дорис поехали заселяться в самую дорогую римскую каупону, из окон которой был виден форум, а меня и Безносия Базилий повёл в театр.
В театре для пребывающих гладиаторов были выделены комнаты в огромном подвале с клетками вместо дверей и крепкими замками.
– Это ваша квартира. Располагайтесь! – сказал Базилий и запер дверь. – Без окон, зато сухо. Факел не жгите понапрасну. Потом принесу масляную лампу.
В комнате были подвешены два гамака, какие используются морячками. Вероятно, гамаки использовались как самый экономный вариант спальных мест – не нужно менять сено в матрацах, да и места не занимают.
– Гладиаторы живут раздельно? – спросил я.
– Конечно!
– Но почему?
– Иначе половина из них не доживёт до турнира! Ключ будет у меня! Выходить будете только на арену тренироваться раз в день, ну и на бои. Так положено. Еду буду приносить два раза в день.
Базилий оставил нам наше оружие.
– Тренируйтесь здесь тоже, чтобы не терять форму.
Мы пообещали учителю свою форму сохранять и, по возможности, улучшать.
Справлять нужду предлагалось в дыру в каменной стене. Вероятно, через неё наше гавно отправлялось прямиком в чудесную римскую клоаку, которая служила музой для многих поколений достойных поэтов.
По свинцовой трубе нам доставляли воду. Сильный привкус свинца в воде, конечно же, удручал, но мы не могли позволить себе мучиться жаждой перед важнейшим турниром в своей жизни.
Соседние комнаты были ещё не заселены, и целый день мы провели в подвале одни.
Базилий отвёл нас на тренировку и мы увидели арену, на которой нам и предстояло биться за нашу свободу. Она была больше тех, которые я видел до сих пор.
И я смог увидеться и поговорить с Дорис – она тоже тренировалась в своей маске вместе с другими женщинами-бестиариями. Но женщин поселяли в другой подвал, и в нём были окна.
Дорис сказала, что Триксий уже отправился знакомиться с любезными римлянами и отмечать свой приезд. Это означало, что до турнира мы его не увидим.
После тренировки, Базилий похвалил нас – он остался довольным нами и в очередной раз высказал уверенность в нашей победе. Вероятно, он хотел приучить нас к этой доброй мысли, чтобы мы не подвели своего учителя в ответственный момент, и его переезд в Грецию не сорвался из-за такого пустяка, как наша с Безносием гибель на глазах десятков тысяч добрых римлян.
– Когда я был молодым, гладиаторам не давали расслабляться – не то, что теперь. В наше время всё было по-другому: биться было тяжелее, но почётнее…
Наш учитель предался ностальгическим воспоминаниям о своей молодости и едва не забыл об ужине.
Триксий не экономил на нашем питании и два раза в день Базилий приносил нам большие порции из «Жареных крылышек Кайсара». Крылья сопровождались овощами и рыбной похлёбкой.
На следующий день, когда мы проснулись, подвал был заполнен прибывшими ночью гладиаторами.
– Смотри-ка! Это же Писец! – услышал я.
Я решил, что это мне приснилось или, возможно, показалось, но ошибся.
– Эй, Писец! Тебе конец!
После этих слов я уже не сомневался в приятной, но неожиданной встрече.
Как вы думаете, кого я встретил в чудесном театральном подвале? Уверен, что ни за что не догадаетесь!
В комнату, которая находилась напротив нашей, заселили двух моих старых и добрых знакомцев – Фаллакуса с Теребинием.
– Что, не ожидал с нами встретиться? Думал, свалил и обвёл всех вокруг пальцев, долбаный мудень?! Теребиний, боги на нашей стороне! Они послали нам Писца, чтобы мы, наконец, прикончили его! – кричал добрый, но тёмный Фаллакус.
– А вас, смотрю, Кайсар таки продал! – сказал я.
– Из-за тебя, мудень! В отместку сучке Помпее! Тебе не жить, Писец! Скажи мне, что ты ретиарий! Скажи, Писец! – прокричал рыжий Теребиний.