С друзьями по Санкт-Петербургу. Морская слобода

Во второй половине XVIII века на месте дома под номером 100 по набережной Мойки, что возле моста, стоял каменный двухэтажный дом, в котором купец Поцелуев открыл кабак. Кабак стали называть Поцелуев кабак и вскоре это название «приросло» и к близлежащему мосту. Вот так неромантично.

Перед нами водный перекресток, за которым начинается остров Новая Голландия.

История его названия связана с Адмиралтейством – кораблестроительной верфью, заложенной велением Петра I. Неподалёку от верфи возникла специальная площадка для обработки леса. Там царил визг пил, стук топоров, звучала иностранная речь, что напоминало государю милую его сердцу Голландию, где он сам работал простым плотником.

Частые пожары вынудили перенести «Голландию» подальше от стапелей. На новом месте выстроили мазанковые амбары для сушки и обработки древесины, а затем окопали со всех сторон. Так получился искусственный остров, который связали с основным производством Адмиралтейским каналом (по трассе Адмиралтейского канала ныне пролегает Конногвардейский бульвар).

Арка Новой Голландии

В 1730-е годы по проекту архитектора Ивана Кузьмича Коробова амбары Новой Голландии вслед за Адмиралтейством начали перестраивать в камне. Эту работу продолжил другой зодчий, Савва Иванович Чевакинский, предложивший принципиально новый, вертикальный способ хранения леса. Брёвна разной длины отбирались в склады соответствующей высоты – мы и сегодня видим ступенчатый силуэт крыш.

Для удобства транспортировки внутри острова вырыли небольшой бассейн, который соединили протоками с Мойкой и Крюковым каналом. Общего количества одновременно заготовленной древесины хватало для постройки 15-и кораблей.

Наступило время правления Екатерины II, а она, как известно, барокко не жаловала. Оформить внешний вид зданий было поручено французскому архитектору Жану-Батисту Валлен-Деламоту, а Чевакинский оказался не у дел.

Немного впереди видна знаменитая арка – одно из самых романтических мест нашего города. По проекту Валлен-Деламота она должна была быть повторена и на выходе к Крюкову каналу, но, по неизвестным причинам, её сооружение не состоялось.

Когда в 1844 году на территории Адмиралтейства прекратилось строительство кораблей, отпала и необходимость в заготовке такого количества леса.

На этом наше знакомство с Новой Голландией не заканчивается – мы его возобновим, когда обойдём вокруг острова.

2-й Балтийский морской экипаж

А пока окинем взором протяжённое приземистое здание за водным перекрёстком, зажатое между набережной Крюкова канала и улицей Труда. Оно было построено в 1844-1846 годах для 2-го Балтийского морского экипажа архитектором Иваном Денисовичем Черником. Здесь происходило формирование экипажей кораблей, матросы получали необходимые знания и элементарные навыки, отдыхали во время стоянки и ремонта судов. В советское время часть здания была отдана Дворцу культуры моряков. В поисках военно-морского счастья сюда устремлялись девушки со всего Советского Союза.

Продолжим прогулку вдоль Мойки, рассматривая здания на чётной стороне набережной.

Огромный квартал между Крюковым каналом и переулком Матвеева (бывшим Тюремным), когда-то занимал Литовский замок, возведённый в конце XVIII века по проекту архитектора Ивана Егоровича Старова. Это было сооружение с мощными стенами, маленькими узкими окнами и круглыми башнями, расположенными по углам и по середине каждой стороны. Строение предназначалось для расквартирования Кавалергардского полка, но он пробыл здесь недолго. Вскоре его место занял Литовский мушкетёрский полк – так замок и стал Литовским.

В 1822 году казарму перестроили в тюрьму, через которую прошло много известных людей (сидельцем Литовского замка, среди прочих, был писатель Владимир Короленко).

В феврале 1917 года восставший народ освободил заключённых, а замок спалил дотла. Головешки долго служили памятником революции, но в 1930-е годы их разобрали. После Великой Отечественной войны на крепком замковом фундаменте возвели жилые дома.

На углу Мойки и переулка Матвеева (наб. Мойки, 104), там, где сегодня стоят обычные доходные дома, в конце XVIII века находилась усадьба обер-прокурора Синода графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, которому мы обязаны открытием известного литературного памятника «Слово о полку Игореве».

Заглянем в переулок Матвеева, названный в честь рабочего-большевика, и остановимся перед грязно-серым зданием с мощным треугольным фронтоном и гигантским стеклянным фонарём наверху (переулок Матвеева 1А). Это бывшее Училище при Реформатской церкви, той самой, которая теперь существует в виде ДК работников связи. В 1914 году, по окончании строительства, оно было светлым, почти белым. Ещё в 1950-е годы можно было видеть надпись на латыни, украшавшую фронтон: «Non scholae, sed vitae discimus». Этот девиз училища – «Не для школы, для жизни учимся» – не лишним был бы и в наши дни, изображённым по-русски на стенах каждого учебного заведения.

Переулок Матвеева 1А

Архитектор Александр Александрович Гимпель предусмотрел раздельное обучение девочек и мальчиков, поэтому здание имеет два равноценных входа. Для девочек предназначалась левая половина, для мальчиков – правая. Имелось и несколько служебных квартир для администрации. Удивительно, но помещения для девочек имеют высоту 3,0 метра, тогда как для мальчиков – 3,5. Огромный трёхслойный стеклянный фонарь (высота от пола 7 метров) предназначался для размещения оранжереи и зимнего сада, где 850 учащихся и учителя могли бы отдыхать. Тепличные условия, необходимые для содержания тропических растений и бабочек, должны были обеспечивать установленные в полу специальные грелки, но из-за начавшейся войны от этой затеи отказались. Классы отапливались обычными печками, а коридоры, залы и рекреации прогревались горячим воздухом, распространявшимся по полостям в колоннах и пилястрах от двух огромных печей в подвале.

В 1917 году Училище было национализировано, но всегда использовалось по первоначальному назначению – как учебное заведение. В настоящее время здесь действуют два музыкальных образовательных учреждения. Одно из них – Среднюю специальную музыкальную школу при Консерватории – закончили знаменитые музыканты: В.Т. Спиваков, Ю.Х. Темирканов, С.В. Стадлер, С.М. Слонимский и другие. В несостоявшейся оранжерее, превращенной в спортзал, по сей день проходят уроки физкультуры.

Вернёмся на набережную Мойки и через 100 метров нашему вниманию предстанет особняк, находящийся в глубине участка за металлической оградой (наб. Мойки, 106). Загородные усадьбы на левом берегу Мойки начали строиться вскоре после основания города и, меняя хозяев, претерпевая многократные перестроения, в небольшом количестве дошли до наших дней.

Наб. реки Мойки, 106

Перед нами один из таких домов, возведённый в середине XIX века архитектором Ипполитом Антоновичем Монигетти для княгини М.В. Воронцовой в стиле «французского» классицизма, которому присущи черты барокко. В тимпане лучкового фронтона, в лепном картуше красовалась монограмма хозяйки «MW» под княжеской короной.

В 1894 году дом был куплен Александром III к свадьбе старшей дочери, великой княжны Ксении Александровны, с великим князем Александром Михайловичем (дочь Александра Михайловича и Ксении Александровны, Ирина, стала женой Феликса Юсупова). Внутреннее убранство особняка перестраивал для молодоженов гражданский инженер-архитектор Николай Иванович де Рошефор, он же автор рисунка ограды.

В 1924 году бывший великокняжеский особняк передали Государственному институту физического образования, ныне Санкт-Петербургская Государственная академия физической культуры имени П. Ф. Лесгафта. В 2003 году перед зданием установили гранитный памятник с лаконичной надписью: «Пётр Францевич Лесгафт».

Первый памятник Лесгафту был установлен в 1955 году во дворе главного здания института физической культуры (Декабристов, 35А). Это была дипломная работа студента «Мухи» Ромуальда Степанова, выполненная из цемента. Нынешний памятник – точная копия, переведенная в гранит.

Пётр Францевич Лесгафт – выдающийся биолог, анатом, антрополог, врач и педагог, создатель научной системы физического воспитания и прогрессивный общественный деятель России. Петру Францевичу принадлежит множество трудов, лежащих в основе научной школы, проповедующей сочетание умственного и физического развития человека. Им сформулированы фундаментальные принципы гармоничного воспитания: «Необходимо помнить, что нельзя ребёнка сделать человеком, а можно только этому содействовать и не мешать, чтобы он сам в себе выработал человека. Необходимо, чтобы он выработал идейного человека и стремился бы в жизни руководствоваться идеалом».

История соседнего здания (наб. Мойки, 108), ныне также занятого академией физической культуры, связана с именем Анатолия Николаевича Демидова – одного из потомков богатейших российских предпринимателей, создателей оружейных и горнодобывающих предприятий в Туле и на Урале. Анатолий Николаевич большую часть своей жизни прожил за границей, лишь изредка посещая Россию, но считал своим долгом, по примеру предков, жертвовать крупные суммы на благотворительность.

В 1830 году Демидов пожертвовал 500 тысяч рублей на создание «Дома трудолюбия» по типу английских работных домов. Для воплощения этого начинания был приобретён обширный участок между Мойкой и Офицерской улицей (ныне улица Декабристов) и перестроен бывший усадебный дом, некогда принадлежавший екатерининскому вельможе Льву Александровичу Нарышкину.

Наб. реки Мойки, 108

В Доме трудолюбия, или Демидовском доме призрения трудящихся, бедные люди могли получать ежедневную оплачиваемую работу. Всем желающим предоставлялись помещения, материалы и инструмент для несложных работ. Сбытом произведённых изделий занималась администрация.

Демидовские учебно-воспитательные заведения находились под опекой Демидовых до 1917 года.

С течением времени помимо Главного дома появились новые корпуса, достраиваемые и перестраиваемые вплоть до начала XX века.

С 1864 года Дом входил в Ведомство учреждений Императрицы Марии. В 1890-х его переименовали в «Дом Анатолия Демидова», затем преобразовали в Женское коммерческое училище и Рукодельно-профессиональную школу. В 1903 году по красной линии набережной Мойки архитектор Густав Густавович фон Голи выстроил здание гимназии с церковью на втором этаже, загородив, тем самым, главный дом. Это здание со звонницей на фронтоне, ранее украшенное высоким крестом, мы и видим перед собой.

Наб. реки Мойки, 112

Впереди на нашем пути – два примечательных здания, возведённых по проектам основоположника «кирпичного стиля» архитектора Виктора Александровича Шрётера в 1889-1891 годы.

В так называемом «обывательском доме» (наб. Мойки, 112) на первых четырёх этажах располагались квартиры, предназначенные для сдачи внаем, на пятом – художественные мастерские. Фасад дома украшен семью готическими эркерами, имеющими, кроме декоративной, весьма практическую функцию – по утрам и вечерам в них заглядывает солнце, очень редко посещающее наш северный город. Со стороны двора в квартирах имелись балконы, которые, по мнению журнала «Зодчий», должны были служить местом для «выколачивания тюфяков, ковров и подушек».

С доходным домом соседствует особняк (наб. Мойки, 114), который Шрётер, отец восьмерых детей, построил для себя и своей семьи. Архитектор прожил в нём последние десять лет жизни. Стилистически здание – предтеча модерна, о чем говорят асимметричные фасады и окна различной формы и величины.

Наб. реки Мойки, 114

Но, несомненно, особняк носит черты и романского стиля – находясь рядом, испытываешь те же ощущения, что при посещении старых европейских городов. На фасаде помещены изображения треугольника и циркуля – символов профессии владельца, который много сил отдал объединению архитекторов в некий творческий союз, обогащающий его членов знаниями как профессиональных удач, так и досадных ошибок.

Угловым участком за улицей Писарева (наб. Мойки, 120) два века, вплоть до 1917 года, владели князья Долгорукие. В семье Долгоруких воспитывался сын царевича Алексея, будущий император Пётр II, который в 1726 году укрылся здесь, сбежав из дворца Меньшикова.

Легенда гласит, что юный Пётр покинул дворец «полудержавного властелина» разозлившись на то, что Александр Данилович присвоил себе подарки купцов. Увидев блюдо, наполненное золотыми монетами, Меньшиков сказал: «Царь мал, толку в деньгах не понимает, несите в мои покои». После отъезда Петра II Меньшиков понял свою ошибку, но было поздно. Напрасно он примчался к дому Долгоруких, напрасно умолял выслушать, напрасно убеждал, что его неправильно поняли – ему велели отправляться домой и ждать указаний. Указания последовали скоро – лишение всех чинов и наград, ссылка с конфискацией. А конфисковать было чего, одного только золота обнаружили 136 пудов.

По Храповицкому мосту, названному именем секретаря Екатерины II Александра Васильевича Храповицкого, перейдем на другой берег и продолжим прогулку вокруг Новой Голландии.

Усадьба Бобринских

Сразу за мостом расположена старинная усадьба, которую в 1790-е годы возвёл молодой архитектор Луиджи Руска для последнего фаворита Великой Екатерины Платона Зубова. Но в городскую топонимику она вошла как «усадьба Бобринских».

После смерти матери Павел I велел разыскать Алексея Бобринского, внебрачного сына Екатерины и Григория Орлова. Когда того привели, Павел обнял его, назвал братом, возвёл в графское достоинство и великодушно подарил зубовский особняк.

Любопытны обстоятельства рождения Алексея Бобринского: беременность свою Екатерина скрывала, а когда пришло время рожать, преданный камердинер Василий Андреевич Шкурин поджёг свой дом. Любитель подобных зрелищ Пётр III, а с ним и весь двор, ушли из дворца – чтобы любоваться пожаром, а в это время Екатерина благополучно родила.

Бобринские владели усадьбой до 1917 года. При большевиках здесь разместился Центральный Географический музей, что способствовало сохранности интерьеров, созданных в 1820-е годы архитектором Андреем Алексеевичем Михайловым (А.А. Михайлов 2-й). До наших дней дошли парадная лестница, белый и танцевальный залы, красная гостиная.

Наб. Адмиралтейского канала, 17

По набережной Адмиралтейского канала, который при советской власти носил имя убитого эсерами большевика Карла Круштейна, пройдём к мрачноватому, напоминающему готический замок, дому 17 (наб. Адмиралтейского кан., 17). Это бывший доходный дом Фердинанда Васильевича Кранкенгагена, построенный архитектором Александром Александровичем Бруни в 1900 году.

Фердинанд Васильевич Кранкенгаген добивался успеха в совершено не связанных друг с другом сферах деятельности: книгоиздание (в доме помещалась типолитография), вагоностроение (завод существует по сей день, в советское время носил имя Егорова), организация общества распространения коммерческого знания (говоря современным языком – школа бизнеса).

Дом внешне отлично сохранился, как, впрочем, все дома «кирпичного стиля». Практически весь советский период здесь просуществовал НИИ керамики, а в 1988 году сюда переехала спортивная школа по водному поло и прыжкам в воду (местные шутники предположили, что учащиеся будут прыгать из окон школы в канал).

Стоя у дома Кранкенгагена, окинем взором территорию Новой Голландии. К 1990-м годам все постройки на острове, как исторические, так и не очень, пришли в запредельно аварийное состояние. Здание «Опытового бассейна», где основоположник теории корабля академик А.Н. Крылов изучал вопросы устойчивости, пришлось снести. Не удалось сохранить и лабораторию Д.И. Менделеева. Нет и считавшейся самой мощной радиостанции Военно-морского флота, откуда в 1917 году прозвучало историческое: «Всем! Всем! Всем!»

Тюрьма

Из уцелевшего бросается в глаза круглое в плане здание тюрьмы, которое в 1829 году построил архитектор Александр Егорович Штауберт. На первом этаже трёхэтажного здания располагалась администрация, охрана и прочие службы, на втором и третьем – заключённые по 250 человек на этаже. Внутренний круглый двор служил для прогулок.

Существует версия, что распространенное выражение «Не лезь в бутылку!» связанно с этим местом – оно намекает на форму тюрьмы, кому-то напоминавшую башню, а кому-то – бутылку.

Завершая прогулку, переместимся к площади Труда. Проходя мимо маловыразительного дома 9, обратим внимание на мемориальную доску, напоминающую, что здесь жил писатель Виктор Викторович Конецкий – автор замечательных книг, посвящённых морю и морякам. Он так же сценарист культовых советских фильмов. Перу Конецкого принадлежат зарисовки о выдающихся современниках: Геннадии Шпаликове, Викторе Некрасове, Евгении Евтушенко, Владимире Высоцком.

Площадь Труда до 1918 года носила название Благовещенской по находившейся на ней церкви Благовещения Пресвятой Богородицы. Это была полковая церковь Конногвардейского полка, построенная по проекту архитектора Константина Андреевича Тона в середине XIX века. В 1929 году ее разобрали, а в недалёком прошлом, при строительстве подземного перехода, были окончательно уничтожены фундаменты, крипта (подземная церковь) и некрополь.

Доминирует на площади, безусловно, бывший дворец Великого князя Николая Николаевича Старшего, сына императора Николая I. Проект дворца создал архитектор Андрей Иванович Штакеншнейдер, которому при строительстве помогали архитекторы Александр Павлович Брюллов, Рудольф Андреевич Желязевич и Константин Андреевич Тон. Для 50-х годов XIX века дворец имел самое современное инженерное обеспечение: водопровод, канализацию, телеграфную связь с Генштабом и даже гидравлический лифт с кабиной из красного дерева.

Николай Николаевич, по свидетельству современников, был человеком «не злого нрава, но весьма ограниченного ума и вульгарных вкусов». Он имел две страсти: лошади и балет. Для удовлетворения первой был построен манеж, соединённый с дворцом галереей. Вторая страсть распространялась не столько на танец, сколько на балерин, с одной из которых, Екатериной Числовой, Николай Николаевич имел продолжительную связь. Существует рассказ о том, что балерина, жившая неподалёку, в то время, когда была готова принять великого князя, выставляла на окно, в качестве условного знака, две горящие свечи. Увидев их, Николай Николаевич подавал свой сигнал адъютанту, а тот громко кричал: «Пожар!». Так у Великого князя появлялся благовидный предлог для того, чтобы покинуть дворец.

Дворец Великого князя Николая Николаевича

В конце XIX века отошедшее в казну здание было передано Ксенинскому институту благородных девиц, для которого архитектор Роберт Андреевич Гедике осуществил необходимые перестроения. Статус этого заведения был несколько ниже, чем у более старого и более известного Смольного института, но, тем не менее, он оставался весьма престижным учреждением. Основными предметами для 350-ти воспитанниц были рукоделие и бухгалтерия.

Уже в ноябре 1917-го года дворец передали профсоюзам и по настоящее время он носит гордое название Дворец Труда.

Прогулка 4.

Английская набережная. Часть 1

Англичане, наряду с другими европейцами, появились в Санкт-Петербурге по воле Петра Великого. Острая нехватка собственных специалистов, в особенности корабельных мастеров, с первых лет основания города восполнялась иностранными. Так появились в нашем городе греческая, немецкая, английская слободы. В среде компактного проживания сохранялись обычаи, традиции, привычный уклад той или иной страны, имелись клубы и церкви. В 1735 году между Англией и Россией был подписан договор, по которому англичане, владеющие домами в Санкт-Петербурге, освобождались от налогов, что подвигло моряков, корабелов, купцов и прочих приобретать постоянное жилье рядом с Адмиралтейской верфью ниже по течению Невы.

К 1777 году Нижнюю набережную, сплошь заселенную подданными Великобритании, стали называть Английской, но официальное название – Английская набережная – было утверждено только в 1829 году.

К началу XIX века англичан здесь почти не осталось – их постепенно вытеснили представители русской аристократии, однако название настолько укоренилось, что об изменении его даже не задумывались. В это время Английская набережная становится одним из самых завидных мест для проживания – позволить себе иметь здесь особняк могли только очень состоятельные люди. Причем зачастую приобретения делались лишь из соображений престижа, а жили хозяева в Москве, на Урале или в Сибири. По примеру родовитых и знатных дворян, приобретать участки здесь стали банкиры и железнодорожные магнаты. Все перестроения фасадов осуществлялись только после одобрения государя-императора.

XX век ураганом пронесся по набережной, разорив и разметав по миру ее обитателей. Некогда роскошные особняки превратились в скучные казенные учреждения или жуткие многонаселенные коммуналки.

Мы пройдем по набережной от Сената до Нового Адмиралтейства, воссоздавая силой воображения былые блеск и красоту, вспоминая романтические и не очень истории, так или иначе связанные с этими особняками.

Дом под номером 4, что стоит сразу за боковым фасадом Сената, вошёл в историю как Дом Лаваль. Участок начал осваивать еще Александр Данилович Меншиков, получивший в 1707 году позволение Петра I соорудить на этом месте мазанковое строение для проживания работных людей, занятых в Адмиралтействе (первоначально предполагалось всю береговую территорию ниже верфи отвести для вспомогательных производств, но для своего ближайшего сподвижника Пётр сделал исключение). После падения Меншикова и последующей конфискации участок отошел в казну, а в 1734 году был подарен канцлеру, барону Андрею Ивановичу Остерману. Архитектор Петр Михайлович Еропкин возвёл на этом месте двухэтажный каменный дом на высоком цоколе.

Английская наб. 4. Дом Лаваль

В конце 1780-х, после череды собственников, владельцем стал граф Григорий Александрович Строганов, для которого семейный архитектор Андрей Никифорович Воронихин преобразовал дом Остермана в классический особняк с колонным портиком и треугольным фронтоном.

Примерно в это же время в Россию приехал молодой французский эмигрант Иван (Жан) Степанович Лаваль, женившийся на Александре Григорьевне Козицкой одной из наследниц миллионов уральского горнозаводчика Ивана Семеновича Мясникова. Благодаря удачному браку, Лаваль сделал блестящую карьеру при дворе – был возведён в графское достоинство, удостоился чинов и наград.

В 1800 году Александра Григорьевна приобрела особняк у графа Строганова и поручила архитектору Жану-Франсуа Тома де Томону привести строение в соответствии с модой и собственными вкусами (Тома де Томон впоследствии весьма скромно оценивал свое участие в создании общего образа дома, отдавая первенство Воронихину). По проекту зодчего фасад принял вид, существующий по сегодняшний день, – десятиколонный портик, завершающийся ступенчатым аттиком, фигуры львов, охраняющие главный вход. Преобразились и интерьеры.

Супругам Лаваль удалось собрать богатейшую коллекцию предметов искусства: древнегреческие и древнеримские ценности, среди которых был мраморный пол I века н. э., украшавший когда-то дворец римского императора Тиберия; на стенах залов висели картины Рембрандта, Рубенса и других великих мастеров. Библиотека насчитывала около 5 тысяч томов.

На балах в доме Лавалей собирался высший свет петербургского общества, бывали и царствующие особы. Но особенный след в истории оставил литературный салон Александры Григорьевны. Его охотно посещали Николай Иванович Гнедич, Василий Андреевич Жуковский, Петр Андреевич Вяземский, Николай Михайлович Карамзин. С 1817 года здесь бывал и Александр Сергеевич Пушкин. В этом доме читались главы «Истории государства Российского» и «Евгения Онегина», «Борис Годунов», ода «Вольность».

Старшая дочь, Екатерина Ивановна, была женой Сергея Петровича Трубецкого, одного из руководителей Северного тайного общества, члены которого неоднократно допоздна засиживались в этом доме. В день восстания на Сенатской площади сюда пришли с обыском и без труда обнаружили конспект манифеста «К русскому народу», проект конституции, а в ванной комнате – разобранный печатный станок. Несмотря на это, хозяева особняка преследованиям не подверглись, и постепенно светская жизнь в доме на Английской набережной возобновилась и протекала с прежним блеском.

Екатерина Ивановна, единственная из жен декабристов знавшая об участии мужа в тайном обществе, не задумываясь, последовала за ним в Сибирь. Вслед за ней поехали и другие жены, а особняк Лаваль стал своего рода штабом по связи родственников с ссыльными.

В 1840 году в этом доме на балу произошла ссора между Михаилом Юрьевичем Лермонтовым и сыном французского посла Эрнестом де Барантом, которая привела к дуэли и последующей ссылке Лермонтова на Кавказ. Предметом ссоры, как известно, была княгиня Мария Щербатова, которая отдавала предпочтение поэту.

После смерти Ивана Степановича, а затем и Александры Григорьевны особняк перешел в ведение их дочери Софьи, а в 1880-е был продан железнодорожному магнату Самуилу Соломоновичу Полякову. В начале XX века финансовые трудности вынудили Полякова заложить, а потом и продать особняк в казну, и в 1909 году его передали Сенату. Приспособление жилого дома для работы государственного учреждения выполнил архитектор  Карл Карлович Шмидт, бережно сохранивший большинство интерьеров.

В советское время в зданиях Сената и Синода работал Исторический архив. В Доме Лаваль тогда размещались дирекция, ряд служебных помещений, библиотека и читальный зал.

В 2007 году после масштабной реконструкции и реставрации здание вошло в состав комплекса зданий Конституционного суда.

Английская наб. 6. Особняк Казалета

Соседнее здание было построено в 1865-1867 годах архитектором Вениамином Егоровичем Стуккеем в стиле необарокко для английского купца-пивовара Эдуарда Петровича Казалета. Заказчик хотел иметь простой и удобный дом для большой семьи. Он не принадлежал к высшей знати и не собирался давать балы и устраивать приёмы. Тем не менее, Стуккей создал второй этаж, как парадный, состоящий из анфилады гостиных. Первый этаж он оставил жилым. Парадная лестница и два помещения второго этажа сохранились до настоящего времени. Особняк Казалета на Английской набережной – лучшее произведение талантливого зодчего.

Обстоятельства вынудили Эдуарда Петровича продать почти полностью оконченный дом Международному коммерческому банку, одним из пайщиков и фактическим владельцем которого был князь Вячеслав Николаевич Тенишев, талантливый делец, меценат и благотворитель, основатель Тенишевского училища. Для нужд банка во дворе построили флигель, в котором располагался операционный зал. В дальнейшем князь полностью выкупил особняк и подарил его своей жене Марии Клавдиевне – молодой, красивой и образованной женщине, которая после смерти мужа продолжила благотворительные начинания. В частности, «банковский» флигель был перестроен в зрительный зал, где разместилась театральная школа Алексея Сергеевича Суворина. В гостях у Тенишевой бывали основатель и идеолог журнала «Мир искусства» Александр Николаевич Бенуа, художники Михаил Нестеров и Илья Репин, многие другие талантливые люди.

В начале Первой мировой войны, охваченная патриотическим порывом, Мария Клавдиевна предоставила свой особняк под лазарет, но его использовали как казарму, чем нанесли невосполнимый урон интерьерам. Особенно пострадали паркеты, выполненные еще по рисункам Стуккея из двух десятков пород дерева с элементами перламутра и слоновой кости. Жалобы военному министру остались без ответа, а потом наступил 1917 год, и было уже не до паркетов.

Английская наб. 8

Следующий дом, под номером 8, связан с именем графа Ивана Федоровича Паскевича-Эриванского – фельдмаршала, полного георгиевского кавалера, участника всех боевых действий, которые вела Россия в первой половине XIX века. При Бородино дивизия под командованием Паскевича, поставленная в центре обороны русской армии, была почти полностью истреблена, но не оставила позиции.

Иван Федорович приобрел особняк в начале 1850-х годов, будучи уже в летах, однако светские приемы, которые они с супругой устраивали, отличались роскошью и славились изысканной кухней. В этот период архитектор Александр Христофорович Пель устроил в особняке зимний сад, две галереи, изменил интерьеры некоторых залов и фасад здания. В доме хранилась богатая коллекция боевого, турнирного, охотничьего, холодного и огнестрельного оружия, доспехов, которая ныне находится в Эрмитаже.

В 1922 году особняк Паскевича занял уникальный музей – Торгового мореплавания и портов. В дальнейшем здесь находилась архитектурно-проектная организация ЛенжилНИИпроект, что способствовало частичному сохранению декора ряда помещений.

Английская наб.10

Дом под номером 10 остался в истории, как особняк Воронцовых-Дашковых. Они владели им с 1840-х по 1917 год (вторую часть фамилии – Дашков – император Александр I разрешил добавить Ивану Илларионовичу Воронцову, внучатому племяннику и наследнику княгини Екатерины Романовны Дашковой, поскольку княгиня пережила собственных детей). Однако свидетелем пышных празднеств и роскошных великосветских балов особняк был еще во времена, когда им владел герой войны 1812 года граф Александр Иванович Остерман-Толстой. (Екатерина II позволила молодому Александру Ивановичу принять титул, фамилию и герб рода Остерманов от бездетных двоюродных дедов.)

Александр Иванович на отделку дома денег не жалел. Так, у него – одного из первых – появились цельные окна богемского стекла по 700 рублей за штуку. Как знать, не этот ли дом упомянут Пушкиным в «Евгении Онегине»:

Усеян плошками кругом,

Блестит великолепный дом;

По цельным окнам тени ходят,

Мелькают профили голов

И дам, и модных чудаков.

Известна была склонность графа к шуткам, розыгрышам, мистификациям, выразившаяся, например, в отделке одного из помещений распиленными бревнами, так что оно походило на русскую избу. В другом Александр Иванович разместил свое «надгробие», где был изображен распростертым на поле брани с рукой, лежащей на барабане. Шутка эта, надо сказать, была основана на реальных событиях – после ранения графа в сражении под Кульмом руку пришлось отнять, использовав барабан вместо хирургического стола. Во время обедов за спинами гостей стояли дрессированные медведи с алебардами, на специальных стойках сидели живые орлы.

В целом особняк Остермана-Толстого был в то время одним из самых богатых в городе, а интерьеры каждой комнаты представляли собой настоящие произведения искусства.