Глава 5
Прошли годы. Дети наши выросли. Дочь, выйдя замуж, родила нам внука Тему и внучку Олесю, сын с женой подарили еще одного внука ― Ванечку. Я, вышел на пенсию и чаще, чем раньше бывал в родительском доме в Щурово, приглядывал за матерью. Ей было далеко за восемьдесят.
Однажды родительница не выдержала и при очередном моем отъезде в Москву с сожалением сказала: «Вот жил бы ты со мной, мне было бы хорошо». Я с ней согласился, однако выполнить ее просьбу не мог: моя супруга Елена продолжала работать. Ей до ухода на заслуженный отдых оставалось лет пять. Все бы ничего. Но тут неожиданно учителям добавили зарплату ― давно бы так, ― и я понял, она сразу работу не бросит, у Елены обязательно найдутся какие-нибудь отговорки, чтобы продолжит «тянуть лямку» и более длительное время. При этом, в отличие от библиотечного дела, работа учителя ей пришлась по душе, иначе, не говорила бы мне: «Ах, как я оставлю свой класс. Я, классный руководитель и должна, во что бы то ни стало, выпустить детей из школы. А вот после…, после, видно будет …».
Елена была вся в свою мать ― трудоголиком. Теща, можно сказать, умерла на работе. Не дай Бог повторения.
Я, в Щурово приезжал рано весной, затем после окончания учебного года приезжала супруга, порой не одна, прихватив с собой внука или же внучку. Не забывали о нас дочь и сын. Словом, время от времени было шумно и весело. Жена, отгуляв отпуск, отправлялась домой, ― в Москву, ей нужно было на работу, а я на месяц-другой задерживался: необходимо было подготовить огород к зиме. Работы на земле хватало. Унывать не приходилось, а еще, я по вечерам садился за компьютер и писал, порой, не удержавшись, отдельные свои тексты зачитывал родительнице. Она была первой моей слушательницей и даже критиком. Мне не раз приходилось под ее давлением исправлять написанное, о чем я ни разу не пожалел. Родительница знала толк в жизни, и многим мне могла помочь.
Однажды ― было это осенью, к нам в окно постучали: мать открыла калитку и впустила во двор двух немолодых женщин. Я без интереса, мельком взглянул на них, хотел было уйти на огород, продолжить его уборку: ― но родительница тут же меня остановила:
– Сеня, не торопись, одна из них пришла по твою душу, так что ― принимай. Мы, мешать вам не будем и она, подхватив другую женщину, явно ей знакомую, повела под навес, в беседку.
Я, долго смотрел на гостью. Она не выдержала и крутнулась, показав себя со всех сторон.
– Ну и что ты смотришь? Неужели не признаешь меня? Я, твоя бывшая невеста. Ох, как мы с тобою, бывало, проводили вечера, прохаживаясь в тени аллей парка, под ручку, ― немного помолчала, затем продолжила: ― Да-а-а, сейчас парк уже не тот. Я вот нашла время прошлась с подругой, взглянула: никому до него нет дела ― запустение. Молодежь уже не желает в нем гулять. Незачем. Она и так спокойно живет друг с дружкой, не помышляя о штампе в паспорте. Ну, как твой дядя Марк с Матреной, да и не только они, например, моя мать с отцом расписались лишь после моего рождения.
– Ты, ты Наташа! ― неуверенно сказал я и посмотрел на женщину, угадывая еле заметные черты былого сходства.
– Да, я Наташа! Я жила на Деменке, затем работала на Урале, вернувшись в Щурово, похоронила родителей и после Чернобыльской катастрофы по программе отселения переехала в чистую зону ― недалеко от Брянска и знаешь довольна. У меня хороший большой дом, есть участок в шесть соток. На нем я сажаю огурцы и не только. Что скажу? Огурцы ничем не хуже, чем в Щурово хотя я их молоком не поливаю ― дорого это, да и не к чему. Они и так растут.
Я провел женщину в дом, посадил на диван, и хотел было заняться приготовлением кофе, но Наташа меня остановила:
– Я ненадолго, давай поговорим, вспомним наши прошлые годы. Тогда ведь хорошо было! Мы были молоды и полны сил.
– А эта ― женщина, твоя подруга случайно не Людмила? Я не присматривался, могу и ошибиться, ― спросил я.
– Да нет! Людмила года два назад умерла от рака. А это та девушка, которую ты однажды вместо меня проводил по ошибке. Она живет здесь, в Щурово недалеко от лесничества.
От Наташи я узнал, что замуж она не вышла, отправившись работать после техникума по распределению, нагуляла дочь и в девяностые годы вернулась домой в Щурово к отцу и матери.
Затем, назло мне она попыталась пристроиться в Москве, для чего разыскала попутчицу, с которой ехала ко мне в поезде и помогла той дотащить до дома вещи. Женщина не осталась безучастной поводила ее по заводам. Но Наташу на работу так нигде и не взяли.
– Мне бы дуре потерять паспорт и взять другой чистый ― о том я узнала очень поздно: добрые люди подсказали. А вот сама не догадалась. Запись в графе дети закрыла мне доступ в столицу. А то жила бы где-нибудь недалеко у тебя под боком. Да видно не судьба. Вот так! ― выждав небольшую паузу, женщина взглянула на меня и продолжила: ― Это сейчас можно свободно приезжать, уезжать….
– Да! Да! Сейчас Москва у нас стала резиновой, ― ответил я: ― Едут все, кому не попадя, особенно много работников из бывших республик. Даже анекдот придумали: «Один узбек звонит домой, и жалуется родителям, что район ему достался плохой ― многовато русских. Вот мой товарищ тот вообще прекрасно устроился, куда не пойди повсюду свои люди!».
Наташа засмеялась и принялась выспрашивать о моей жизни. Я рассказывал ей о жене, о детях, внуках и всматривался в лицо. Она тоже нет-нет и бросала на меня взгляды. Нам было что вспомнить.
– Я вот все хочу у тебя спросить: ради этого и пришла, уговорила свою подругу. Одной как-то неудобно было. Ты ведь тогда, в далекие восьмидесятые годы, был готов на мне жениться, ― нам помешал твой отец, так? ― помолчала, затем, бросив взгляд снова продолжила: ― Или еще кто-то? ― женщина в ожидании ответа, вдруг заерзала на диване.
– Да нет! Хотя если бы он был жив, мы могли с тобой подойти к нему и обо всем спросить, но он уже дано умер. Однако, что я скажу: отец был двумя руками за нашу с тобой свадьбу. Правда, это было до того, когда ты вдруг пошла с моим братом Федором. А вот после он был согласен одобрить брак с тобой только Федора и никого более. Но ты же его не смогла уломать и повести, как говорят, «под венец». Я не знаю, что у вас тогда в Гомеле произошло. Из-за чего он тебя неожиданно оттолкнул. Думаю, ты сама в том виновата!
Женщина, поправила прическу, хитро взглянув на меня вдруг сказала: ― Ну да, сама. А ты и твой брат Федор поматросили со мной и бросили, а я ведь судьбой предназначалась тебе и никому более! Я в том просто уверена. Не раз размышляла. Все о том говорит, все! ― и женщина замолчала. Я тоже сидел и не предпринимал ни каких действий, затем не выдержал:
– Может, я все-таки сделаю кофе? ― Наташа никак не отреагировала, и я тут же подхватился, перед тем как рвануть на кухню, чтобы занять ее досуг, забрался в шкаф и снял с полки одну из своих первых книг:
– На, полистай! Я быстро! Пять минут, не больше.
Долго, я не возился: достал из сушилки чашки, поставил их на поднос, затем ложечкой рассыпал по ним из пакета растворимый напиток, после чего залил из термоса горячей водой и появился в комнате. Наташа, увидев меня, ― она листала мою книгу, ―не удержалась и задала вопрос:
– А ты свое детское увлечение так и не забросил? Правда, тогда ты стихи писал, даже песни, бренчал на гитаре, а сейчас, что, перешел на прозу? Наверное, это было чем-то вызвано?
– Да! Моими детьми. Дочь, а после и сын очень любили по вечерам, глядя на ночь, перед сном слушать мои истории. Я увлекся сочинительством и представь, до сих пор занимаюсь, пишу не только для детей, но и для взрослых. Эта книга, ты, наверное, заметила, посвящена моей матери.
Я поставил поднос на журнальный столик у дивана и подал женщине чашку, затем взял и свой кофе:
– Здесь в книге о тебе ничего нет! Но там много событий того времени, когда мы были молоды и нам хотелось любить. Хотя любить можно в любом возрасте, всегда, и никогда не поздно.
– Да это ты хорошо сказал. «Никогда не поздно».
Глотая неторопливо кофе из чашек, мы продолжили наш прерванный разговор. Я, помня ее последние слова о том, что судьбой был предназначен ей, попытался Наташу разубедить:
– Знаешь, я доволен своей жизнью. У меня все отлично с Еленой. Мы даже внешне между собой чем-то похожи друг на дружку. Я и Елена что те два кусочка черного хлеба. А вот ты ― ты, пшеничная булочка. О нашей схожести нам часто говорили совершенно чужие люди. Мне жаловаться на судьбу грех. А вот то, что отец мешал мне жениться на тебе, я думаю неслучайно. За спиной у отца была жизнь, и оттого он знал, у нас с тобой ничего не получится. У него была зазноба соседка ― Зина, ― продолжил я, ― затем гражданская жена, с которой он на чужбине прижил дочку, однако, приехав в Щурово, мой отец на Зине не женился, в этом был какой-то смысл. Я думаю, что он прекрасно бы с нею жил, но это, если бы не было войны. Я бы тоже с тобой жил и думаю прекрасно, но случилось то, что случилось. Значит, ты предназначалась другому парню. Ты его просто не увидела, так как вначале увлеклась мной, затем побежала за Федором. А этот твой парень постоял-постоял возле тебя в сторонке и ушел. Вот так!
– Нет, все не так! ― женщина нервно поерзала на диване: ― Не знаю, помнишь ли ты, что я, перед тем как нам расстаться, рвалась поговорить с тобой с глазу на глаз? Это неслучайно! ― она помолчала, а затем продолжила: ― Нам не позволила Елена. Я бы сказала, помешала! ― Наташа опустила глаза, а затем подняла их: ― Вот ты вместе с братьями помогал отцу пасти коров. Вы их пригоняли на дойку, располагались в Щуровом логе близ Деменки ― моей улицы, в жаркий день ты огородами бежал в проулок к колодцу за холодной водой. Порой ты был не один, то с Александром, а то и с Федором. Ты подбегал к ближайшему дому и стучал в калитку, так? ― Наташа, не отрываясь, уставилась на меня.
– Ну, так! ― нехотя ответил я, торопливо пытаясь забраться в анналы своей памяти.
– Думаешь, кто тебе выносил ведро, а-а-а? Я! ― и Наташа в упор посмотрела на меня: ― Я тебя заприметила еще в далеком детстве. Ты цеплял ведро на цепь и опускал на самое дно колодца, и полное доставал из черноты на свет. О-о-о, с какой ты жаждой глотал холодную воду, затем наливал ее в бутылки и в отцовскую армейскую флягу и, рассовав все по карманам, торопился в луга. Ты, ты, наверное, о том уже давно позабыл. А я, как это не печально ― все еще помню!
– Да это не ты была, не ты! ― не выдержав, вдруг закричал я и подхватился с дивана, затем заставив себя успокоиться, сел на место. Я ведь каждый раз, когда провожал Наташу домой пытался найти этот колодец, из которого брал воду и тот дом, откуда девочка еще соплячка выносила мне жестяное ведро. Мне было приятно брать его из ее рук. Но, я на Деменке всегда оказывался, в темное время суток, когда провожал девушку. Необходимости в дневном посещении этой улицы не было. Оттого согласиться с ее утверждением не мог. Попасть впросак я тоже не хотел и тут же попытался выкрутиться:
– Если бы это была ты, то уже давно не выдержала и проболталась. Зачем тебе было это скрывать от меня? Тянуть до последнего. Так? И еще один вопрос: Федор, когда я пил воду, что делал в этот момент?
– Что-что? Он бегал за мной вокруг колодца, смеялся, задирал подол платья и кричал: «Да она же еще малявка по улице бегает без трусов, а смотрит на тебя, ну что та невеста».
– Да, ты права, так оно все и было, ― я задумался, а Наташа, не давая мне опомниться, тут же продолжила:
– Знай, я тогда не могла проболтаться? Ты для меня был уже взрослый парень, а я кто? А еще если бы я тебе о том сказала, разве ты пошел бы меня провожать? Ты бы подобно Федору сразу же от меня открестился. Что не так? ― женщина резко подняла глаза: ― Так! Я, была вынуждена скрывать от тебя свой возраст и скрывала. Ты смотрел на мои формы и сейчас, я нет-нет и замечаю твой взгляд…. Ты же не слепой видишь, что я хороша!
– Все! Все! Все! Я в ужасе! Ты испортила такой сюжет нашей любви. Мне в пору по нему писать книгу. Что может и сделаю. Я тебе это говорю, как писатель! От твоего признания мне просто не по себе! Допивай свой кофе и оставь меня в покое! Я не хочу тебя больше видеть.
Наташа нехотя поднялась с дивана. Я тут же ее выпроводил за порог, вышел вслед за нею во двор и указал на калитку. К женщине подошла подруга:
– Ну, что, наговорились? ― спросила она с улыбкой и, почувствовав ее настроение, умолкла.
– Наговорились, ― глядя в землю ответила моя бывшая невеста.
Я шел за нею следом, чтобы открыть и закрыть калитку. На выходе Наташа вдруг неожиданно остановилась, будто что-то хотела мне сказать, и я тут же налетел на нее, от соприкосновения ― весь задрожал.
Женщина ушла, а я еще долго не находил себе места: нервно ходил и ходил по двору.
Наташу я больше не видел. Однако наш разговор тогда запал мне в душу, и я ухватился за возникший в голове новый сюжет. Я мог написать эту историю и не только о себе и о Наташе, но и об отце. Без него книги просто не могло быть. А еще об Александре, Федоре, Анне, Тоне и нашей о двоюродной сестре Любе. Мне не удалось с нею связаться, может Тоня, что знает.
Чтобы собрать информацию и выбрать героев, отсеяв второстепенных, мне потребовался не один год. Один из последних вариантов книги я получил только тогда, когда похоронил мать. У меня не было возможности обсудить книгу с ней, а мне бы так сгодились бы ее замечания. Обстановка в стране изменилась: была в разгаре военная операция Российских войск по спасению жителей Донбасса на Украине. Бандеровцам нужна была кровь. Целых восемь лет никто ни в Европе, ни в США не замечал непрекращающихся обстрелов выродками-украми, так называемой самостийной Украины ― Донецкой и Луганской республик. Одни мы русские за них болели и не понимали, как это можно за какие-то грязные кровавые бумажки ―американские доллары идти и убивать близких себе людей. Отчего англичане не убивают американцев или же наоборот. Оттого, что они цивилизованные люди, а мы варвары. Докатились. Пора уже и опомниться. Я мучился от неизвестности. Была бы жива тетка Ира, давно бы примчалась в Щурово и привезла все свое семейство. Но она умерла после распада страны, незадолго до ухода отца. Моя двоюродная сестра такой силой и напористостью как ее мать не обладала. Она просто так приехать не могла, ей нужно было особое приглашение. Последний раз я виделся с нею и ее мужем мельком и то благодаря тому, что ее супруг, отучившись в столице, ― Москве на заочном отделении института и приехал за дипломом. Наше свидание произошло поздно вечером: они лишь заглянули и тут же откланялись. Им нужно было торопиться на поезд. Мы толком даже поговорить не смогли. До четырнадцатого года наше общение происходило лишь через Интернет, правда, очень редко. Это можно было списать на незнание родственницей компьютера или же на несовершенство техники, а еще возможно на блокирование Украиной трафика. О судьбе сестры Тони я не заморачивался: она время от времени поздравляла меня с торжественными датами и праздниками. Плохо ей было, хорошо, неизвестно, но она была жива. Я не мог ей напрямую задать вопрос: съездила ли она, как и обещала на Донбасс. Разыскала нашу двоюродную сестру Любу. Адрес у нее был, я самолично записал ей в ее блокнот.
Моя книга была написана. Получилась она такой, какой получилась. Я бы, конечно, хотел узнать отзыв на нее Наташи, возможно и узнаю, но не это главное. Мне бы поговорить с сестрой Тоней об отце, возможно, я бы что-то в этой истории изменил. Уже в самый последний момент, перед тем как книгу загрузить в Интернет, я отважился и позвонил ей, ни на что не надеясь. Телефон долго никто не брал, затем я долго-долго алекал пока меня не опознали, после чего услышал, будто из погреба, тихий голос племянника: ― Дяд