– Так точно.
– Скорее всего, потребуется сканирование и вашей супруги, но это можно решить позже. – Колдун почесал нос. – В работе над живыми домами использовались материалы инопланетного происхождения?
Вопрос огорошил. Почему он возник?
– Только грунт с Марса для пробной партии, – припомнил Боря. – Разрешите узнать, что случилось?
– Чуть позже, сначала еще несколько вопросов. Что скажете о бывшей коллеге, сотруднице Центра Милице Дрогович?
– Отличный специалист, хороший человек.
– Она чем-то выделялась из коллектива?
– Я знал ее недолго и ничего необычного не заметил.
– Кому было бы выгодно исчезновение профессора Зайцева?
Боря напрягся, но ответил:
– В коллективе и с чисто умозрительной точки зрения – заместителю, которым с недавних пор стал Вадим Чайкин.
Хотелось спросить о подоплеке вопроса, но Колдун перебил:
– А исчезновение Вадима Чайкина?
– Само построение вопроса не имеет смысла. Мы живем не в прошлом веке, люди не руководствуются категориями выгоды там, где дело касается человеческих отношений.
После небольшой паузы Колдун сказал:
– Вы спрашивали, что случилось. В одно и то же время на Марсе в живом доме исчез в своей кровати профессор Зайцев, а в поселке ЦПР и на подводной станции еще двадцать три человека. Не исчезла в эту ночь, утром встала и, как ни в чем не бывало, пошла купаться лишь Милица Дрогович.
– Вадим Чайкин, значит, тоже? И Раиса Прохоровна?
До Бори дошло: жена профессора – координатор экономического блока. Криминально-мистическая история вышла на политический уровень.
– Можете ли кого-нибудь подозревать в причастности к произошедшему? – прямо спросил Колдун.
– Никак нет. – Боря помялся. – Злой умысел невозможен по определению, а от случайности не застрахован никто.
– Что скажете о смыжах?
– Первый раз слышу.
– Так назывался файл, уничтоженный Чайкиным перед своим исчезновением.
– Со мной он ничем подобным не делился.
Колдун помолчал, почесал нос и сказал:
– Если есть вопросы, задавайте.
Чего-чего, а вопросов после услышанного хватало.
– Что нашли в немешариках после пропажи людей, какие следы?
– Внутрь себя живые дома нас не пустили. Спецгруппы в необходимой защите пытались проникнуть за стены, но немешарики закрыты приказами прежних хозяев и каким-то, по словам ученых, полумистическим образом сопротивляются не только проникновению, но даже любым видам просвечивания. Так не бывает, но это реальность сегодняшнего дня. Большинство пропавших спало с затемненными стенами, но нам повезло: перед сном пять человек сделали стены прозрачными, какими те и остаются в неизменности по нынешнее время. Инженер Бурыгин, откомандированный в Баренцево море, и одна супружеская пара на той же подводной станции не прятались от проплывавших рыб, а в поселке ЦПР жившая на окраине Юлия Потанина была отгорожена от остальных фруктовым садом и не боялась, что к ней заглянут посторонние. Так же профессор Зайцев на Марсе перед исчезновением любовался непривычным небом, не считая нужным закрываться от кого-то. Сейчас сквозь прозрачные стены прекрасно видно пустоту внутри – на месте осталось все, кроме людей. На Марсе только это спасло жилой дом от немедленного вскрытия подручными средствами. Еще никто и никогда не исчезал с Марса бесследно, и местный диспетчер-чрезвычайщик был настроен решительно.
– Какие-то меры уже приняты?
Вопрос сразу показался неуместным и даже некорректным – разве можно курсанту допрашивать координатора? Субординация…
Борю бросило в жар, но Колдун воспринял вопрос спокойно и перечислил:
– Все живые дома, их посевы и семенной запас взяты под контроль, поселки окружены со всех сторон, включая верх и низ, станциями слежения с датчиками всех видов, на территорию регулярно направляются зонды химической, биологической и радиационной опасности, регулярно мониторятся пробы воздуха, воды, почвы, зеленой массы, оценивается состояние оставшихся в закрытой зоне живых организмов – животных, птиц, насекомых и бактерий. В прилегающих районах проведена эвакуация, осуществляется внеплановый комплекс мероприятий по усилению работы чрезвычайного блока.
– Значит, все под контролем?
Вопрос был с подковыркой. Колдун вздохнул:
– Не все. Мы еще не в курсе причин. Курсант Мартынов, исходя из полученных сведений и прошлых знаний о Зайчатнике и его сотрудниках навскидку предложите возможные версии случившегося.
Боря начал почти не раздумывая:
– Первое. К произошедшему причастна Милица Дрогович, она единственная пережила ночь в живых домах. Встает главный вопрос: зачем ей это? Чего она добилась? Чего хотела добиться? Возможно, у нее не получилось задуманное. Но Милица – нормальный человек, она воспитана в духе любви к ближнему и не сможет намеренно причинить кому-то вред. Что должно произойти, чтобы она поступила наперекор совести? Это сложно представить.
– Сложно, но, при желании, можно. Хорошая версия. Дальше.
– Второе. Вмешались некие внутренние силы. Кто и зачем? Возможно, это наши «темные» – у кого принцип «относись к другому как к себе» взят вынужденной маской, а внутри они убеждены, что каждый за себя, и что способность на неправильные с моральной точки зрения поступки делает человека сильнее остальных. Но сила – не в тактических победах, потому что неправильный всегда проигрывает стратегически. Неправильность нужна в особых случаях: когда правильные не знают, что делать, или когда проблема возникла из-за еще более неправильных. Людей, которых я имею в виду, на Земле единицы, но ведь они есть.
– Они под контролем. Могу гарантировать, что это не они. Дальше.
Боря сосредоточился.
– Третье. Природа воспротивилась против вторжения в генофонд. Первый вопрос: почему только сейчас? Второй: почему только здесь? Или птерики и установленные в обычных домах живые гиеники тоже могут восстать против человека? А если вспомнить про более мелкое, но массовое вмешательство в гены птиц, рыб, животных и, главное, самого человека… К чему это приведет, если исчезновение нескольких – только начало?
– Версия хороша, и вопрос правилен. Этим занимаемся в первую очередь, поскольку последствия в случае промедления действительно могут быть катастрофическими.
Колдун умолк, и Боря продолжил:
– Четвертое. Версия предыдущая, в усеченном варианте. Живые дома восстали против человека. Именно живые дома, и ничто больше. Но что они сделали и, главное, как они это сделали?
– Тоже первоочередное. Дальше.
– Пятое. Внешнее вмешательство: пришельцы из других миров, как удаленных в пространстве, так и параллельных.
– Неправдоподобно, но допустимо. На данную минуту никаких следов, указывающих на эту версию, не обнаружено, но со счетов не сбрасываем. Дальше.
– Шестое. Вариант внешнего вмешательства, который исключает злой умысел: возможно, это прогрессоры иных рас намудрили. Хотели землянам добра, тайно вмешались, но что-то пошло не так.
– Отлично. Есть некие, с позволения сказать, мистические факты, которые, пусть и с натяжкой, объяснялись бы этой версией. Дальше.
– Седьмое. Глупое, но тоже имеющее право на существование, так как рассматриваться обязаны все версии. – Боря смущенно улыбнулся. – Как раз про мистику. Итак: древнее колдовство – что, если это не сказки?
Колдун кивнул, но ничего не сказал. Боря быстро продолжил:
– Восьмое. Виновник произошедшего – Вадим Чайкин. Он изобрел некие «смыжи», эксперимент получился неудачным, Вадим посчитал направление бесперспективным или опасным и стер информацию, но начатая им работа незаметно вырвалась из-под контроля или дала неспрогнозированный результат, и это привело к исчезновению людей.
– Вы сказали «изобрел некие», – отметил Колдун. – Возможно, «смыжи» не «что», а «кто», и тогда не «изобрел», а «создал», если это его творение; или «связался», если они появились со стороны. Еще версии будут?
– Да. Девятое. Главный подозреваемый – Яна Чайковская.
– Хорошо. Объясните, почему вы так думаете.
– Все началось, когда встретились Яна, немешарик и постороннее небесное тело. В первую очередь я бы метеорит, который попал в Яну, исследовал вторично, более серьезно. Что это могло быть, если подключить логику: иная форма жизни? инопланетная зараза? чуждое сознание? Что и как могло прийти из космоса и попасть сначала в марсианский поселок живых домов, а затем, видимо, в теле Яны, в земной?
– Какая связь со станцией в Баренцевом море?
Боря задумался.
– Ее пока нет, – сказал он через несколько секунд. – Но это ничего не значит. Нужно срочно проверить, ездил ли кто-нибудь за это время из Центра в подводный поселок или оттуда в Центр.
– Уже сделано. В командировку из Зайчатника отбыл на доводку и дополнительную настройку немешариков подводный инженер Бурыгин.
– Значит, все же – метеорит?!
Колдун покачал головой:
– Кроме логики событий других доказательств этой версии пока нет. Что на мечте начальства вы рекомендовали бы предпринять в данных обстоятельствах, курсант?
Боря замялся.
– Самое очевидное – не самое лучшее. – Он сглотнул и сделал протяжный вдох-выдох. Тема была тяжелой. – Уничтожить все немешарики вместе с возможной заразой – проще всего. К чему это приведет? Похоронит мечту о новом мире. Люди веками грезили о единении с природой, а что будет без живых домов? Снова стройки, металл, кирпич, пластик, стекло и бетон… Грубо говоря – возвращение в пещеры. – Боря ненадолго умолк и закончил, глядя куда-то вдаль, с ощущением, что на плечи взвалили гору: – Но разве есть другой путь?
Координатор подкрутил вверх кончики усов:
– Курсант, я в вас не ошибся. Ваши способности вместе с опытом работы в ЦПР позволяют привлечь вас к расследованию и направить для выполнения особого поручения. Доложите диспетчеру о приоритетном задании и готовьтесь, сейчас прибудет дискар, он уже вылетел. Инструкции получите в пути. Для командировки вам что-то понадобится из дома, или можете вылететь сразу?
– Могу сразу. Но…
Он хотел спросить про Элю. Колдун заговорил об этом сам:
– По месту временной работы вашей супруги нам сообщили, что могут отпустить ее на некоторое время. Готова ли она стать волонтером чрезвычайного блока и отправиться с вами? Спросите.
– Можно не спрашивать. – Боря почувствовал, как на сердце разливается тепло, а лицо расплывается в улыбке. – Готова.
– Все же поинтересуйтесь, – настоял координатор на соблюдении протокола.
Боря обернулся к тревожно замершей Эле:
– Полетишь со мной в командировку?
– Куда?
– Не знаю.
– Зачем?
– Не знаю.
– На сколько?
– Не знаю.
– Конечно, полечу!
Глава 5. Милица
Купание, флюиды, Бэсамэ мучо
То утро началось как обычно. В заданное время организм подал сигнал, глаза открылись, потянувшиеся до хруста руки и ноги сказали новому дню «здравствуй». Стенки пропустили звуки и свет, спальня наполнилась солнцем, утренней свежестью и далекими птичьими голосами. Надо как можно быстрее забыть ночное видение. Приснится же.
Милица села в кровати и опустила ноги на пол. Лодыжек коснулась ластящаяся травка, кочковатый пол помассировал ступни и выровнялся. Стены немного приглушили льющееся снаружи сияние – решили, что хозяйка поморщилась от избытка света. Нет, это все из-за глупого сна. Хватит. Выбросить из головы. Сны – игры подсознания, они ничего не означают.
Вставать не хотелось. Как и всегда, со дня переезда в немешарик.
Со стороны кровать казалась пнем дерева-великана, но стоило сесть или просто дотронуться… а лучше – прилечь… Как описать словами то, для чего слов еще не придумано? Мягкость похожего на мох живого одеяла и заботившейся о твоем удобстве перины превышала пределы разумения. И как после этого лежать в обычной постели? Все равно, что после спрей-одежды надеть, скажем, шерстяную или брезентовую. Хотелось валяться в облегающей обожающей тебя неге бесконечно, и на все доводы рассудка организм отвечал одинаково: «С ума сошла? Встать и уйти? Вот о т с ю д а?!»
Кроме воли ничто не справится с материнской заботой живого дома. Сделав усилие над собой, Милица поднялась и прошла в гиеник.
Уже год живет в немешарике, а все не привыкнет: ни пластика, ни фаянса, ни, что уж совсем невообразимо, каких-либо труб… Все это отличало от привычного санузла, но особенностью гиеника в живом доме был цирюля – снабженный зачатками разума банщик-лекарь-парикмахер. Он подстраивался под настроение жильца, предугадывал его желания и, в конце концов, становился другом, без которого уже не представлялась жизнь.
Вообще-то, гиеник не нуждался в отдельном помещении, он мог вытащить рабочие щупальца, впитать лишнее и подать воду в любом из помещений, соединенных общей корневой системой. К тому же, во-первых, в чужую комнату никто не войдет, а во-вторых, Милица жила одна в предоставленном ей доме из трех комнат, оранжереи и птичника. Птичником с недавних пор стали называть комнату с насестом. Настроенное на птерика отдельное помещение – это было безумно удобно: если хозяин не возражал, живой «индивидуальный транспорт» мог улетать на прокорм и возвращаться самостоятельно, никого не беспокоя. Но привычки прошлого остались: люди предпочитали гигиениться в закрытых кабинках, и Милица не была исключением.
Расположенная справа от спальни оранжерея пригласила на завтрак: приветливо открылся проем, донеслись запахи кофе, сыра, выпечки и фруктов.
– Позже, – распорядилась Милица.
Проем затянулся.
Снаружи били лучи летнего солнца, лес за рекой оглашался птичьим гомоном, через прозрачные стенки тянуло прохладой и манило окунуться в нарождающийся день.
Вот, правильное слово: именно окунуться. Пройдя через шкаф-рамку, Милица облачилась в модный купальник в две полосы по груди и через пах, к спине приклеился карман, где разместился старый добрый баллончик со спрей-обувью. Глаза все это время косили по сторонам.
Странно, что около дома до сих пор никто не прошел. Тропа, что вела к реке, огибала жилище Милицы, которое стояло посередине поселка, и те, кто жил ближе к работе, когда хотели искупаться, проходили мимо. Сегодня – еще никто. Милица никогда днем не затемняла стен и не заменяла их красивыми видами тропиков или Марса. Роль стекол в немешариках выполняли пленки вроде как от мыльного пузыря, их не брала непогода, они самоочищались, а быть прозрачными или нет и с какой стороны или работать активными обоями – это выбирали жильцы. Из своих домов так же любовались природой соседи и отсутствовавшие сегодня прохожие, и никто друг друга не видел, пока хозяева жилья (или конкретной комнаты, если внутри жила семья) сами не изъявляли такого желания. Привычные всем двери немешарику тоже не требовались, послушная голосовым приказам живая пленка открывалась в любом нужном месте. Понятно, что это относилось лишь к живым домам, растущим на поверхности Земли: под водой или, скажем, на Марсе для выхода следовало миновать специальный тамбур.
Милица окинула себя придирчивым взглядом: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?»
«Ты прекрасна, спору нет, – ответило мгновенно скисшее настроение. – Но…»
«Но» имело то же содержание, что и в известной сказке, только царевна давно сменила статус и была недосягаема.
Милица тряхнула головой, расправила плечи и скомандовала:
– Дверь!
Ноги шагнули в траву за прозрачной пленкой. Снаружи дул легкий, почти незаметный, ветерок, от домов пахло цветами, с ведущей к лабораторным корпусам аллеи несло прелой листвой и грибами. Зеленоватые купола немешариков тоже напоминали грибы, вылезшие после дождя на каждом свободном месте. Гроздья из комнат-пузырей разной формы расползлись по округе; вгрызаясь корнями в почву, они спускались по склону к реке. У домов на берегу часть комнат частично уходила под воду. В одном из них, самом крайнем, на излучине, жил профессор. Тропинка вела в ту сторону.
Сейчас он на Марсе.
С легким вздохом Милица двинулась вперед. Приходилось внимательно смотреть под ноги: в последнее время в окрестностях расплодились гадюки, из-за этого даже вызвали специалиста из профильного биоцентра.
Ей повезло, единственная встреченная змея нехотя развернулась и, всем видом выказывая недовольство, скрылась в высокой траве.
Плечи передернулись – Милица абсолютно необъяснимо, на уровне инстинкта, чисто по-женски не выносила змей. Логике эта нелюбовь не поддавалась.
Стены профессорского дома матово переливались: дом приветствовал прохожего, но открытости, свойственной некоторым молодым и дерзким (не будем показывать пальцем) хозяева предпочитали семейный интим. Возможно, изнутри стены были прозрачны, и Милицу видели. Она надеялась на это каждый раз, когда проходила мимо, и представляла, как ей, очень возможно, приветственно махали рукой… или хотя бы провожали взглядом. Случалось ли такое хоть раз – не узнать, но душа надеялась. Походка становилась легкой, от бедра, и невесомой, будто с Земли перенесло на тот самый Марс. В дизайнерском платье и на подиуме, где модельеры представляли новинки, такое, наверное, смотрелось бы здорово, но в купальнике посреди жилого поселка…
Глупо. Смешно. А если, как ей и хотелось, ее провожали взглядом, но делал это совсем не тот, о ком думалось?
Щеки бросило в жар. Почему она не могла ходить просто, без выкрутасов?
На этот раз она прошла обычным шагом, а когда оказалась рядом, на всякий случай сказала:
– Здравствуйте.
В ответ – тишина. Ну и хорошо. Даже здорово. Значит, никто лишний не смотрит.
На берегу Милица достала баллончик, выбрала режим водоступов и прыснула на ступни. Возникшие широкие основания затвердели, и она побежала по блестящей ряби с визгом вырвавшегося на свободу ребенка. Бег по воде – штука непростая, нужно бежать что есть мочи, иначе водоступ погрузится, и пробежке конец – из реки вновь не выскочить, сначала придется плыть к берегу. Для бегуна нет ничего позорнее. Особенно обидно, если на тебя в этот момент смотрят. Даже если не видно, смотрят или нет. Это вдвойне обиднее, потому что кажется, что смотрят именно в моменты неудач.
Все получилось. На другом берегу Милица устало рухнула на траву. Здесь как ни удивительно, змеи не водились. Не сегодня-завтра с ними разберутся и в поселке, а пока надо стараться не обращать внимания, как бы ни был противен вид гадких скользких созданий.
На другом берегу по-прежнему никто не вышел ни на пробежку, ни просто поплавать. Достать, что ли, свернутые на запястье очки, и посмотреть, не случилось ли чего?
Если бы случилось – сработал бы чип. Сигнала не было. Можно расслабиться.
Милица отдышалась и сняла водоступы. Их можно оставить в траве, за несколько минут они растворятся и впитаются в почву, но это некрасиво по отношению к окружающим – любая инородная вещь на природе выглядит мусором. За ней можно послать домашнего робота, чтобы унес и утилизировал в принтере как любой другой мусор, но хождение дроида через реку привлечет лишнее внимание. Идеальное поведение – когда никому не мешаешь и никого не отвлекаешь. Оптимальный вариант – уносить мусор с собой, поэтому водоступы отправились в заплечный карман к баллончику.
И снова кольнуло под ложечку: а где же люди? Многие в поселке начинали день с купания и делали это летом и зимой, в снег и ветер. Поселившись здесь, Милица не стала исключением, она пристрастилась к общему увлечению с первых же дней. Бодрящее плавание в быстром холодном течении ей нравилось, она вместе с другими сначала бегала по реке поперек, как сегодня, или вдоль (далеко вдаль, пока не упадет от усталости), а затем плыла обратно, кивая знакомым лицам, и каждый день ждала, что сегодня к ним, наконец, присоединится Он.
Именно так, с большой буквы.
Милица поняла, что судьба не будет простой, когда в Институт Электроники и Биотехники, где она училась, приехал профессор Зайцев.
В ЦПР требовался психолог-настройщик умных вещей. Милица была звездой курса, лучшим нейропсихологом. Все знали, что Зайцев предпочитал не брать готовых специалистов, а выращивать гениев в коллективе. Так, например, получилось с прямым начальником Милицы Вадимом Геннадьевичем. В общем, анкеты давно просмотрены, выбор сделан, виртуальное собеседование проведено… и Зайцев приехал познакомиться лично.
Великий человек. Восхитил. Смутил. Размазал по чувствам и состояниям. Она влюбилась без памяти. И что же, что в три раза старше? Сейчас не отличишь, кому двадцать, кому сто двадцать. А ему всего шестьдесят, и с каждым годом разница будет казаться все меньше и меньше.
Профессор возраста не скрывал, он носил бороду и старинного кроя рубашки навыпуск, и он был женат. Супруга, Раиса Прохоровна – строгая, неразговорчивая, с буравящим взглядом, который потрошил внутренности и мозги и вытаскивал на свет даже то, что показывать не хотелось. Милица старалась с ней не встречаться. Это было легко – Раиса Прохоровна занимала ответственную должность в правительстве и находилась всегда либо у себя дома, либо в командировках. На работу к мужу она не ходила, по поселку гулять не любила и в речке не купалась, то есть с Милицей нигде не пересекалась. Их сын, почти ровесник Милицы, всего на год старше, после учебы остался в Европе, откуда слал восторженные отзывы, насколько там все не так, как у родителей. Да, Мишка – ее сверстник, и что тут такого? В жизни много чего бывает, и то, что внуки в некоторых семьях старше детей – явление нормальное. Что здесь страшного? Даже сто лет во внешности никак не передаются, спасибо науке.
Остается общественное мнение, а с этим – проблемы. «Любовь? Чья? Старика? Какой ужас! Юноши? Какой стыд!» Это еще Коко Шанель заметила, а на дворе стоял отнюдь не ханжеский двадцатый век. Кинзи к тому времени уже забросил бабочек и переключился на людей, Мастерс и Джонсон вовсю приравнивали девиации к норме, окна Овертона, запущенные «гениальной» теорией Фрейда, распахнулись настежь, отчего здравый смысл сдувало начисто.
С наступлением духовного возрождения моральные ценности сменились. Лежавший в фундаменте грязного строения херр Зигмунд виновато поворочался, пошел трещинами, и здание обвалилось. Либидо? Не смешите не отягощенного извращениями нормального человека. Теорию о либидо развенчали и отправили на свалку. Не нужно распущенность называть красивыми словами, нет никакого либидо, есть импульсы. Временами – частые. Иногда – перехватывающие вожжи у рассудка, но именно импульсы. Потому что – гормоны. Больше гормонов – чаще импульсы. Меньше – реже. Представь врага непобедимым – и проиграешь, поэтому раньше с «могучим» либидо не боролись, ему бездумно покорялись. С импульсами, насколько бы ни были мощными, воевать вполне по силам каждому.
«Либидо»! Придумали же. Впрочем, в те времена только и делали, что изобретали наукообразные оправдания нежеланию жить по совести. Во всех людях есть хорошее и плохое, человек так устроен – со свободой воли. Если законодательно принять парадигму, что плохое тоже хорошо, люди начнут поступать плохо, потому что для этого не нужно трудиться над собой. В результате плохого будет больше, и жизнь станет хуже. Просто, как дважды два.
В одной книге столетней давности Милица прочитала: «Цивилизации гибли и в очередной раз начинали с нуля, но в их поведении ничего не менялось. "Смысл жизни – в экспансии" – говорили два очень непохожих человека: Андрей Сахаров и Борис Березовский. Судя по происходящему вокруг, с ними согласно большинство. Но есть и другая точка зрения: "Смысл жизни – в Боге, а Бог есть любовь". Обозначим смысл жизни Х, Бога – У, а любовь к ближнему – Z. Итого: Х = У, причем У = Z. Для отъявленных атеистов уберем в уравнении нервирующее их "лишнее", и останется Х = Z. Казалось бы: куда проще-то?
Увы. Цель каждого – удовлетворить потребности, от голода и секса до признания значимости окружающими. По этому поводу ученые целую пирамиду приоритетов нарисовали. В желании достичь указанной цели каждый бежит по головам ближних, надеясь через это обрести счастье.
Х = У. У = Z. Х = Z. Люди извлекают кубические корни, берут интегралы и прочие котангенсы, а в арифметике душ теряются, как в ночи. Бродят, ощущая себя несчастными, беспомощно (или дерзко, сжав готовые ударить кулаки) водят руками… и отталкивают любого, кто окажется на пути. Зато могут не волноваться: конец света для них не наступит. Потому что света они не видели. Трудно понять, что Х = Z, если в душе нет У. Трудно, но можно. И пирамида потребностей тогда оказывается картонной, она заваливается и становится тоньше волоса. И вдруг выясняется, что она заслоняла собой солнце. Если Х = Z, то с потребностями, о которых говорят ученые, проблем не возникает вовсе или они не кажутся проблемами. Но только если Х в человеке действительно равно Z».
Все верно, смысл жизни – в «возлюби ближнего», иначе это не жизнь ни для общества, ни для составлявших его человеков.
А что делать, если искомый «самый ближний», без которого жизнь не мила, – женат?
Здесь конь науки нервно всхрапывает и спотыкается.
Конечно же, Милица не собиралась разбивать чужой брак, это все равно, что для уменьшения сердечной боли воткнуть в сердце нож. Вечное «поступай с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобой». На зубах навязло. И никуда от этого не деться.
Но жизнь – штука сложная, в ней всякое бывает. А надежда, как уже не раз было сказано, умирает последней.
Вспомнилось, как в прошлом году праздновали свадьбу Миши – сына Максима Максимовича. Миша познакомился с избранницей в Ликвидации – системе уничтожения не имевших экономической или культурной ценности неприродных объектов. Вместе работали.
Милица видела первую за многие годы встречу сына с родителями.
– Папа!!!
– Мишка!!!
Миша – широкоплечий, коротко стриженный и скуластый в маму – налетел ураганом на одетого в рубаху и джинсы бородатого отца, схватил в охапку, приподнял и едва не подбросил. Раиса Прохоровна стояла в стороне и подошла обняться чуть позже.
Из дискара вышла молодая жена.
– Знакомьтесь еще раз, это Тильда в живом виде. – Потискав родителей, Миша сграбастал новоявленную женушку, как недавно отца, только новобрачная была втрое меньше размером. Ее подняло и протащило, как пластиковую куклу. Она не возражала. Привыкла? Кажется, ей даже нравилось, хотя по виду не скажешь. Противоположности сходятся, а внешне Мишка и Тильда были настолько разными, что половое различие оказывалось в списке где-то на третьих ролях.
– Здравствуй, дочка! – Максим Максимович раскрыл объятия.
– Здравствуй, Тильда, – с вечной серьезностью присоединилась Раиса Прохоровна.
– Здравствуйте. Приятно познакомиться вживую.
Тильда представляла собой утонченное хрупкое создание с грудным голосом, в остальном напоминала персонаж вижуала про далекое будущее или, к примеру, иллюстрацию книжки про него же. Без очков сразу видно нуля: все вычурно, броско, чтобы запомниться именно внешностью. Волосы – яркие, с разноцветными прядями всех цветов радуги и несвойственных природе кислотных оттенков. Из-под челки выглядывали маленькие удлиненные глаза – красивые, как и положено, но пустые, глядевшие в себя. Костюм делился на две половины и смешивал несовместимое: верхняя часть представляла из себя топик из однослойного напыления, а бедра опоясывала трехмерная юбка с торчавшими рюшами и оборками. В пупке сверкал, как говорили раньше, «драгоценный» камешек. Опять же: красиво, но бессмысленно. Тильда принимала нарочитые неестественные позы, жесты и мимика были куцыми и зажатыми, все это говорило, что движениям в реальном мире она предпочитала виртуальные.
Мишка с одеждой не заморачивался, черный, с красной розой на сердце, облегавший костюм его вполне устраивал. У обоих молодоженов на переносицах мерцали полоски очков.
Нули. Оба. Счастливая пара. Все, что им нужно, у них есть, а чего нет – найдут в потоке.
Если бы Милицу по какому-нибудь поводу назвали нулем, она обиделась бы, и было странно, что этот термин нули, постоянные жители потока, ввели сами. Им двоичная система была ближе человеческих языков, и ноль с единицей были просто значками, привычными и необходимыми исключительно, чтобы отличить одно от другого. Да и нет, черное и белое, точка и тире. Такая же пара, но в виртуальной реальности более распространенная.
Единицам и нулям проще понимать похожего на себя, потому что мозги работают одинаково. Нулям достаточно уметь найти в потоке «что» и «как», и выводы или работа будут сделаны. Единицы больше полагались на память, читали книги и получали из них эмоции, которые нулям доступны лишь по вижуалам, то есть исключительно по видео-сенсуальным каналам. В технике есть понятия оперативной и долговременной памяти, это лучше всего характеризовало сложившуюся классификацию. У единиц упор делался на долговременную, они анализировали факты на основании не только энциклопедической и новостной информаций, но и интуитивной, а нули воспринимали данные непосредственно и сразу оперировали ими в нужных целях – в учебе и работе это позволяло выдать результат почти сразу. У единиц все сложнее, они укладывали поступившие знания в созданную в долговременной памяти систему, искали несоответствия или, наоборот, совпадения, то есть делали все то, что за человека, как считали нули, могли бы выполнить алгоритмы потока.
Разделение, тогда еще не явное, пошло с начала двадцать первого века. Люди осваивали первую фазу нынешнего информационного потока – интернет. Для одних он стал смыслом жизни, для других – обычным помощником вроде домашнего дроида и, иногда, эмоциональной отдушиной. Первые постепенно уходили в сеть целиком, их сначала считали больными. Из-за синдрома Цукерберга Всемирная Организация Здравоохранения объявила пандемиологическую тревогу, на борьбу с, как тогда казалось, опасным заболеванием бросили все научные силы. Ничего не помогло, «болезнь» прогрессировала. Но не все будущие единицы хотели стать нулями. Решился вопрос просто: каждый стал жить той жизнью, которой хотел, и обществу пришлось подстроиться под новые реалии.
В середине прошлого века тех, кто полностью погрузился в поток, называли тенями. Ходили и другие прозвища: домовые, нечисть, пауки. Последнее чаще всего употребляли сами будущие нули, поскольку принятое для документов канцелярское «чозоки» не прижилось. Чозок – «член общества, зависимый от компьютера». Фактически, «чозок» стало сразу общественным статусом и диагнозом. С точки зрения принятого определения – даже не человек, а некий член с похожими на извращение неправильными замашками. Понятно, что чозоки возмутились, правительственные сайты взламывались, в сети настал хаос.
Победное шествие морали, основанной на «относись к другому как к себе» еще только начиналось, в этом плане в мире царила анархия. Технологии застряли на уровне проводов, генная инженерия делала первые шаги. Принтеры только проектировались. Наиболее богатые из чозоков ушли жить в подземные капсульные убежища – там ничто не нарушало покоя, снабжение осуществляли роботизированные лифты; лечением, как и прочей помощью, занимались виртуальные консультанты. Капсулы, совмещавшие компьютер, туалет, кухонного робота с холодильником и кровать, ремонтировали себя сами, живущие внутри никаких неудобств не ощущали. Чозоки работали программистами, бухгалтерами, экономистами, пилотами дронов, графическими дизайнерами, аналитиками, контролерами, операторами всех видов и взяли на себя весь отвлекающий людей-в-реальности объем цифирно-виртуального труда. Две системы прекрасно уживались на общей территории, никто никому не мешал. Занявшие в мире свое место, чозоки добились изменения названия, так появилась предложенная ими классификация по двоичной системе.