По периметру края видимости мигнул виртуальный сигнал опасности, в накрытых шлемом ушах раздалось:
– Срочная эвакуация. Немедленно покинуть зону живых домов на расстояние пятьдесят километров. В дома не входить. Красный уровень опасности.
Красный уровень? Такого не бывало уже пару поколений.
Птерик тоже получил сигнал и удивленно косился на седока: «Разворачиваться? Жду подтверждения».
Если эвакуация объявлена из-за змей, то это смешно. Накожная защита не даст яду проникнуть внутрь, а если произойдет невозможное, и яд подействует, с такой незначительной проблемкой организм справится самостоятельно, даже визит в восстановитель не потребуется. Главное – не наступать на гадюк и не провоцировать их. Они сами боятся, человек для них – опасность номер один.
Вслед за общим оповещением раздалось личное:
– Андрей Сигал, вы находитесь в зоне эвакуации. Ввиду особых обстоятельств Отдел Чрезвычайных Ситуаций просит разрешения подключиться к вашему чипу.
Чипами с некоторых пор называлась вся компьютерная техника – все, что помогало взаимодействовать с мировым потоком информации. Чипы были у людей, у модифицированных и, по возможности, у обычных животных, почти у всех вещей, которые окружали, и, само собой, у техники. Человеческий чип вживлялся вскоре после рождения, и растущий ребенок сразу учился жить с умными вещами и техникой в мире и гармонии.
– Даю согласие, – ответил Андрей.
Возникло ощущение, что в его очки втиснулся еще кто-то. Голова захотела повернуться и осмотреться. Этого захотел тот, кто подключился. Андрей вновь согласился, а чтобы помочь, заставил птерика сделать круг.
– Не приближаться к поселку! – вновь загремело в ушах.
Андрей огляделся. Внимание чрезвычайщиков привлекла купальщица, перед глазами замелькали данные: Милица Дрогович, девятнадцать лет, нейропсихолог, сотрудник Центра Перспективных Разработок, не замужем, интересы разнообразные, классификация по двоичной системе – единица, выбранный статус: «Через тернии – к звездам».
Своих данных девушка не скрывала, даже статус для любопытных вписала, чтобы как-то себя охарактеризовать. Понятно: молодая и незамужняя.
Ее анкету мысленным приказом вызвал Андрей, чрезвычайщикам этого не требовалось, они, наверняка, уже просканировали местность и знали, кто есть кто и где находится.
– Вызывать птерика или технику из поселка опасно, – продолжил голос в шлеме. – Ваш птерик первой модификации, но двоих выдержит. Необходимо как можно скорее вывезти всех из закрытой зоны. Просим передачи управления.
– Разрешаю, – подтвердил Андрей и крепче вцепился в седло.
Послушный чужой воле птерик завалился на левое крыло и с чудовищным креном по дуге настиг купальщицу. Ее чип принял сигнал тревоги, но нательных средств связи у девушки не было, и пока она доставала трансформированные в браслет очки, птерик Андрея уже завис над ней, как дракон над добычей.
– Эвакуация? – крикнула она из воды.
Очки, наконец, заняли место на ее переносице, и отвечать не потребовалось – все высветилось у нее перед глазами.
Птерик с шумом плюхнулся в реку, крылья сложились, шея послушно опустилась. Андрей протянул руку:
– Хватайся.
В полоске очков на лице и сине-черных полосках купальника, похожего на рисунок, девушка выглядела хрупко и мило, скорее, по-домашнему, и, в любом случае, никак не для полетов. Если бы не приказ чрезвычайщиков…
Андрей помог ей перебраться себе за спину и скомандовал взлет. Кожистые крылья ударили по воде. Набор высоты вышел долгим и трудным, в какой-то миг даже пришлось поволноваться. Птерик рассчитан на одного, об этом сказано в самом названии: ВИЭСТ\МП-1, где буквы И, С и Т означают «индивидуальное средство транспорта». Девушка была легкой, около сорока пяти килограммов, и вместе с пятидесятишестикилограммовым Андреем они не превысили предельно допустимой нагрузки, но птерик к такому режиму не привык. Крылья молотили воздух, как у птицы, при каждом взмахе тело подбрасывало, за этим следовал резкий провал. Пассажирка по всем правилам безопасности прижалась к спине Андрея, тонкие руки крепко обхватили его шею, а ноги скрестились и переплелись ступнями в замок у него на животе – теперь при падении или жесткой посадке защита сработает для двоих.
– Милица, – донеслось сзади. – Но ты в шлеме, значит, уже знаешь.
– Андрей, – проявил он ответную любезность.
Знаешь или не знаешь, а представиться при первой встрече – обычная норма вежливости.
Кстати, выяснилось, что ударение делается на первом слоге. В написанном виде это непонятно, и Андрей сказал бы по-другому, в более привычном варианте.
– В анкете указано «Эндрю».
Вечный вопрос.
– Это старые данные, после переезда родителей мое имя для удобства сменили на местное.
Набравший высоту птерик стал разгоняться, крылья загудели от ветра, и Андрей снизил скорость до минимальной. На пассажирке нет ни шлема, ни костюма, и при ста с лишним километров в час полет вряд ли доставит ей удовольствие.
Против небольшой задержки чрезвычайщики не возражали. Навстречу от ближайшей горы уже летел транспортный дискоид, его круглая крыша раскрылась и при выравнивании скоростей впустила птерика в тесное нутро. Дискоид сразу лег на обратный курс.
Внутри пахло пластиком и, от гудевших электродвигателей, жженым графитом. Уже несколько лет такие аппараты почти не использовались из-за большого потребления энергии, и после свободы полета на живом птерике оказаться замурованным в вонючую консервную банку…
Андрей поморщился. Милица, судя по всему, чувствовала то же самое – перед тем, как жесткая сцепка ее ног и рук разорвалась, у девушки передернулись плечи и она зябко поежилась – никак не от холода, потому что в грузовом отсеке, где они оказались, не сквозило и уж тем более не морозило. Птерик сложил крылья и опустился на четыре конечности.
После закрытия секторной крыши распахнулась дверь, спешившихся Андрея с Милицей встретили отделенные прозрачной перегородкой люди в форме и с оружием. Такого не бывало давненько. На памяти Андрея – никогда. Униформа – предмет гордости космонавтов и представителей других героических профессий, а также курсантов – бывало, что некоторые выбирали профессию исключительно из-за формы. Чрезвычайщики в обычной жизни форму не носили; кроме близких и тех, с кем пересекались по делам, никто не знал, где они работают. Сейчас на них были серые бронированные костюмы со шлемами, непроницаемые даже для ядерного взрыва. В руках – настоящее оружие, лучевое, то есть рассчитанное на уничтожение противника вплоть до последнего занесенного микроба. Чувствовалось, что оружие могут применить.
По телу прокатился озноб, коленки задрожали. В том, что случилось в зоне эвакуации, виноваты не змеи. А если змеи, то виноваты очень-очень, настолько, что Андрей представить себе не мог.
Милица непроизвольно прижалась к его плечу:
– Что происходит?
Ее лицо окаменело, кожа вспухла пупырышками.
– Я знаю не больше, чем ты. Думаю, сейчас нам все объяснят.
Не объяснили. Из-за перегородки люди в форме указали оружием на два узких цилиндрических отсека, судя по виду и размеру – медицинские капсулы.
Голос в шлеме обрел хозяина: перед глазами возник крепкий мужчина лет пятидесяти-ста, с гривой длинных волос – темно-серых, с прожилками проседи. Особенно удивили пышные усы с закрученными вверх уголками – так не носили уже лет двести, с начала двадцатого века. Вместо формы на мужчине была обычная рубашка в полоску, но личная информация сообщала о принадлежности к той же системе, причем на самом высоком уровне: «Координатор чрезвычайного блока Кривов Г.И». Возраст выдавали чуть округлившийся овал лица и взгляд: усталый и мудро-снисходительный к окружающим, которых повидал всяких и, на беду себе, насквозь, отчего даже самый отъявленный и закоренелый оптимист обычно погружается в пессимизм навечно. Этот взгляд бегло просканировал Андрея, замерев на миг, когда глаза встретились, и Андрей вздрогнул – ощущения походили на восстановление зуба с отключенной самоанестезией.
Координатор почесал нос и сказал всего одно слово:
– Дезинфекция.
Прозрачные люки отсеков открылись, внутри вспыхнул бледный голубоватый свет.
Глава 2. Гаврила Иванович
Немешарики, смыжи, дирижер
Чувствуя, что опять чешет нос, Гаврила Иванович резко отдернул руку. Дурная привычка пришла из детства: когда мозг сосредоточивался на чем-то, пальцы сами тянулись к носу. И никак не избавиться: ни самовнушение, ни помощь специалистов результатов не дали. Вот тебе и властитель Вселенной, венец природы – человек уже на освоение спутников дальних планет замахнулся, а отвыкнуть трогать свой нос не может.
Гаврила Иванович сидел за столом в домашнем кабинете – время для командировки к месту событий еще не пришло. Возможно, что и не придет. Хорошо бы, чтоб не пришло. За окнами – старинными, во всю стену, с обычными стеклами – гнулись под пронизывающим ветром замысловато изогнутые березы, покрытые мхом и похожие на ударенных током стоногих пауков. За ними, через продуваемый с моря утес, в укрытой между скал низине прятались посаженные отцом сосны. Настоящие сосны – прямые, плотно жавшиеся друг к другу, с шумящими в вышине кронами, а не кривые и укороченные, как все растущие здесь, на Рыбачьем, деревья. Дом Гаврилы Ивановича был единственным жилым сооружением на севере полуострова, в одну сторону раскинулось серое море, с другой окружали и уходили до самого горизонта цветные в это время года сопки. В небе вились горластые чайки, на западе в мрачной туче сверкало – где-то далеко, в Норвегии, бушевала гроза. Кабинет располагался на третьем этаже, сразу над спальней и террасой, выше – только крытый насест птерика и посадочная площадка дискара, причем сам дискар стоял за утесом, чтобы не портить живописный вид нелепой стальной искусственностью, а по вызову прилетал раньше, чем Гаврила Иванович поднимался к выходу по лестнице или в лифте. Птерик тоже не сидел на месте, его крылья то и дело мелькали среди внешне корявых, но таких красивых причудливых берез. Снизу поднимался одуряющий запах пирога – жена ждала на завтрак и нехитрым способом намекала, чтобы освобождался быстрее. Она ждала уже долго. Леночка – умница, понимает, что если он не спускается, то беспокоить не следует. Жена координатора – тоже ответственная должность, пусть и нештатная. Не каждый справится. Лена справлялась отлично, а кроме этого умудрялась еще консультировать в потоке по семейным вопросам и вести кружки североведения.
На миг задумавшийся о жене, Гаврила Иванович стер с лица блаженную улыбку и поочередно подкрутил большим и согнутым указательным пальцами пышные усы. Кстати, тоже глупая привычка, но, в отличие от чесания носа, совсем не детская. Но приятная. И со стороны, говорят, смотрится внушительно и серьезно.
– Чем занимался Центр Перспективных Разработок в настоящее время?
Вся информация была перед глазами, и если вопрос прозвучал – требуется личное мнение. Собеседник понял правильно.
– Я там уже не работаю, – ответил Андрей, – но за деятельностью слежу. Будущее – за сближением человека и природы, Максим Максимович выбрал два главных направления: модификация клонированных птерозавров для получения индивидуального транспорта в управляемом и беспилотном вариантах, и живое жилье. То и другое, как вы знаете, получилось.
– Оба осуществленных проекта имеют общие генетические корни?
– Нет.
– Вы уверены?
– Да.
Гаврила Иванович добавил в голос жесткости:
– Ответ на этот вопрос имеет значение для безопасности человечества. Повторяю: вы уверены или вам кажется, что да?
– Уверен. – Андрей откинулся на спинку кресла.
Для содержания эвакуированных строить специальное помещение не стали, чтобы не доводить до разбирательств с экономическим блоком. Сейчас, пока проблема не решена, у чрезвычайщиков руки развязаны, полный карт-бланш, но позже, при «разборе полетов», им выпишут по первое число за каждую мелочь. Обидно. Когда нужно рисковать жизнями или принимать трудные решения, экономщики остаются в стороне, а когда опасность в прошлом – именно они оказываются главными. Задним числом указывают на огрехи и ухмыляются: вы, мол, у нас еще и не так попляшете.
Но сейчас дело касалось их координатора. Если на корабле что-то случается с капитаном, команда не ждет окончания расследования, она подключается к нему, потому что иначе не может. Любой из четырех блоков правительства – это именно такая спаянная команда. Значит, на этот раз контроль будет тотальным.
Обоих эвакуированных разместили за границей зоны в медицинских модулях-«излечебниках». Внешне медкапсулы походили на обычные транспортные, в которых люди без пересадок передвигались по планете всеми видами общественного транспорта: «жабами»-дирижаблями, «надводниками»-экранопланами, «страшилами»-стратошаттлами (впрочем, молодежь из-за обтекаемой формы называет их теперь просто «шило») и по подземным и подводным транспортопроводам, в просторечии – «трубам».
Анализы показали полную чистоту, но на всякий случай вывезенные из закрытой зоны объекты номер один и номер два прошли дезинфекцию и остались в карантине. Исключительная ситуация требовала исключительных действий. Допрос объекта номер два, как и, до того, объекта номер один, велся дистанционно, Гаврила Иванович видел Эндрю Сигала (в России – Андрея) целиком, помимо этого на очки выводилась каждая реакция мозга и тела собеседника с дешифровкой в понятные рекомендации.
– Немешариками засеяна уже половина планеты. – Гаврила Иванович снова подкрутил усы. – Как вы думаете, в них остались какие-нибудь недоработки?
Андрей Сигал – высокий голубоглазый парень двадцати двух лет, с чубом черных волос по последней моде и чуть хрипловатым голосом, над которым, видимо, дополнительно поработал – от природы таким не похвастаешься, защита организма при первом же проявлении сочтет за дефект и немедленно исправит. Снятые экзоскелет со шлемом лежали на полке, Андрей настороженно сидел рядом с «гробом» восстановителя в кресле для отдыха, где чаще находились не пациенты медицинских модулей, а переживавшие за них родные и близкие. Стоять в похожей на вытянутую цистерну капсуле высота позволяла только в центральной части, поэтому очень высокие люди, к которым в полной мере относился объект номер два, берегли головы и предпочитали сидеть.
– Недоработки с какой точки зрения: безопасности для человека и окружающей среды, скорости роста, удобства проживания, адаптации к неподходящим условиям или функциональности? – спросил Андрей.
Почувствовав, что рука опять тянется к носу, Гаврила Иванович поднялся из-за рабочего стола, сложил руки за спиной и зашагал по занимавшему весь третий этаж кабинету взад-вперед. Допрашиваемый видел только лицо, задний фон не передавался, и неудобств для восприятия это не доставляло:
– Вы правильно определили приоритеты, в первую очередь меня интересует безопасность.
– Сомнений в ней не осталось уже лет десять назад, и когда я прибыл в Центр после учебы, профессор с семьей долгое время жили в опытном образце. Все возникшие проблемы к тому времени были решены, и нам, стажерам, как и всем сотрудникам, со временем выделили по такому же дому.
– Расскажите о немешариках своими словами, как видите их вы – один из разработчиков, который занимался проектом изнутри.
Андрей пожал плечами:
– Живой дом – искусственный организм, продукт генной инженерии и нанотехнологий, в нем совмещаются особенности растения с возможностями вживленной техники. Он обладает зачатками разума в пределах, которые достаточны для выполнения простейших команд. Причинить вред человеку не может ни прямо, ни косвенно – это заложено изначально в качестве базиса, без которого надстройка не работает. Если понадобится, живой дом пожертвует собой ради человека.
– Вы уверены? – перебил Гаврила Иванович.
– Это доказано многолетними испытаниями. Незаселенный дом будет скучать и может захиреть. К хозяевам он привязывается, но не как животное.
– Поясните.
– Не выделяет одних в ущерб другим, а любит всех. Но собственных жильцов – особенно. Радуется, когда они дома. Старается сделать пребывание внутри приятнее: выращивает любимые фрукты, знает предпочтения в температуре, влажности, освещении и видах «за окном», и делает это не механически, как чип с заложенной программой, а как родственник, который давно вас не видел и теперь, наконец, заполучил в гости.
– Существует ли вероятность, что немешарик примет в отношении жильцов самостоятельное решение, которое он будет считать благом, а не деле результат окажется противоположным?
– Нет, причем категорически. Живой дом может многое, но принимать ответственные решения – дело человека. Когда в абсолютной безопасности жилья будущего убедились, посевы заняли огромные площади – вы сами знаете, что очереди растянулась на годы, и, наверняка, тоже состоите в одной из них, скорее всего, в ведомственной. Для тех, кто по работе не может находиться в благоприятных земных условиях, живые дома приспособили к существованию в агрессивной среде. Когда я еще работал в команде Зайцева, мы под водой боролись с избыточным внешним давлением, на Марсе – с внутренним, а также с радиацией, невероятными перепадами температуры и сниженной в несколько раз гравитацией. Правильно настроенный дом может расти где угодно и везде сделает все, чтобы жильцы были довольны и счастливы.
Гаврила Иванович заметил в рассказе странную особенность:
– Почему вы почти не используете устоявшееся название «немешарик»?
– Не знаю. – Андрей уставился в потолок, задумываясь, как именно он называет живые дома и почему. – Действительно. Наверное, потому что не мешать природе – лишь одно из качеств, это как принтер назвать кухонной плитой или мастерской по изготовлению дроидов. Живой дом – друг человека. В некотором смысле – соратник. Делать человека счастливее – смысл его жизни.
– А если в его категориях растения это счастье окажется не таким, каким счастье видят люди?
– Еще раз говорю: это невозможно. Живой дом – придаток человека. Как птерик.
Перед глазами Гаврилы Ивановича бежали данные, собранные операторами. Ничего нового. Связи, родственники, друзья, интересы, путешествия, работа… Все как у всех.
– Зачем вы приехали в Центр сегодня утром?
Андрей вздохнул.
– Командировка по запросу от руководства Центра, детали можете узнать в Кунгурском Биоцентре у Фомы Ильича Ракова.
– Во сколько вы прибыли?
– Без десяти восемь. Пролетел над рекой, и сразу последовал сигнал об эвакуации.
– Что вы видели?
– Ничего странного, все как обычно: здания лабораторий, поселок, девушка в реке… А все же: что случилось?
Андрей во второй раз задавал этот вопрос. С этого вопроса начался их разговор. Гаврила Иванович во второй раз ответил:
– Прошу сначала поделиться вашими фактами и мнением, сейчас важна каждая минута, если не секунда. Нужная информация может содержаться в незначительной подробности, поэтому прошу отвечать развернуто и обращать внимание на каждую мелочь. От ваших ответов зависят жизни людей.
Последняя фраза прозвучала слишком пафосно, Андрей поморщился:
– Если бы я знал, что произошло, мне было бы проще понять, что именно…
– Не проще, – перебил Гаврила Иванович. – Итак. Для чего вы прибыли? В нескольких словах. С Фомой Ильичом мы поговорим позже, отдельно.
– В поселке вокруг Центра расплодились гадюки.
– Защита организма обезвреживает укусы всех существующих змей. Это особые гадюки? Модифицированные?
– Ответить смогу, когда увижу собственными глазами и пощупаю трикодером. Из того, что мне известно, о какой-либо особенности змей ничего не говорит.
– Они кого-нибудь укусили?
– Таких данных у меня тоже нет. Если и кусали, то укушенные об этом в потоке не сообщали, их чипы сигналов опасности не посылали.
– Что вы знаете о последних разработках Зайцева и его сотрудников?
Андрей прищурился:
– Я уже отвечал на этот вопрос.
– Тот вопрос был об общей направленности работ Центра, сейчас я спрашиваю о частностях, включая слухи и случайные оговорки.
– У вас есть информация из потока, где вы можете узнать все, что знаю я.
– К сожалению, не все. Часть информации была уничтожена. Доходили до вас какие-нибудь новости в личном порядке?
– Нет.
– Что можете сказать о коллективе?
– Только хорошее. Большинство – ровесники Зайцева, начинали с ним и прошли весь путь от идей и первых неудач до успеха и мирового признания. А молодежь соответствует заданным старшими высоким стандартам.
– Вы словно передовицу на главную страницу пишете. Прошу говорить проще, канцелярский язык и штампы – способ запутать или что-то скрыть. Выделялся ли кто-нибудь некими особенностями?
– Нет, – буркнул Андрей, уязвленный подозрением, что он что-то скрывает.
– Многие слышали, как Вадима Чайкина, замещавшего Зайцева в его отсутствие, в частных беседах Яна Чайковская называла Джонни. Почему?
Андрей удивился.
– Ни разу не слышал.
– Примите как факт и попробуйте найти ответ.
Андрей наморщил лоб, закатил глаза и прикусил нижнюю губу. У него это, видимо, такие же сопутствующие признаки сосредоточения, как у Гаврилы Ивановича – чесать нос.
– Джонни, Джон, Иоанн, Ян… Логичнее, если бы Вадик так называл Яну. Свидетели не могли ошибиться?
– Ошибиться может любой, но существует критическая масса, после которой предположение становится фактом.
– Двести лет назад теплород считался фактом. – Андрей улыбнулся одними глазами. – А эфир шел в таблице Менделеева первым химическим элементом. Тогда это были факты.
– Не отвлекайтесь. Сейчас я задам личный вопрос, просьба не уходить от ответа. Насколько нам известно, вы с Вадимом Геннадьевичем Чайкиным были друзьями детства, напарниками в играх квазиреальности, вместе учились и полюбили одну девушку. Она выбрала вашего друга. Как это повлияло на ваши отношения?
– Я сменил место работы, и мы перестали общаться.
– Вы все еще любите ее?
– Уже нет. Чувства угасли. Во-первых, и это главное, она выбрала другого. Еще сыграло роль, что Яна перестала быть человеком в традиционном понимании, она превратилась в растение, в нечто вроде живого дома – ты его видишь, ты знаешь, что он живой, но он не человек. Если бы Яна выбрала меня, возможно, мои чувства были бы другими, но сейчас для меня Яна и Вадим – бывшая любовь и бывший друг.
– Вы могли бы осознанно сделать что-то, что навредит вашему бывшему другу?
Андрей посмотрел на Гаврилу Ивановича так, будто тот прибыл из прошлого века:
– А вы?
«Относись к ближнему как к себе» сидит у него в подкорке. Люди, которые думают по-другому, встречались, их единицы, они скрывают свой образ мышления, но они есть. О них знают, и они знают, что находятся под контролем, поэтому проблем с ними не бывает – установившиеся моральные нормы выполняются даже в случае несогласия, иначе в обществе не выжить. Андрей Сигал, к счастью, даже не догадывался, что возможны варианты.
– С кем из сотрудников Центра поддерживаете отношения?
– Ни с кем.
– Но в потоке за новостями о Центре следите?
– Это по работе. Наш биоцентр – филиал Зайчатника, наши успехи зависят друг от друга.
Следующий вопрос прозвучал спокойно, как очередной из серии столь же незначительных.
– Расскажите о смыжах. – Ударение в необычном слове сначала было сделано на первом слоге, затем на втором: – Или правильно говорить «смыжИ»?
Веки Андрея хлопнули, лицо вытянулось:
– Рассказать о чем?
– Откуда вы знаете, что «о чем», а не «о ком»?
– Хорошо, о ком?
Давление, пульс, психические характеристики – в норме. Андрей действительно не знает. На всякий случай надо зайти с другой стороны:
– Разве вы ничего не слышали о смыжах?
– Нет.
– Не встречали это слово в планах или отчетах, не слышали в случайных упоминаниях?
– Никогда.
Гаврила Иванович вздохнул. Жаль. Это была ниточка. Странная, непонятная, но все же. Теперь нет и ее.
Андрей в очередной раз не выдержал:
– Может, вы все же расскажете, что случилось?
– На Марсе пропал академик Зайцев. Он никуда не выходил и исчез среди ночи в живом доме собственного изобретения за день до торжественного заселения туда марсиан. Просто исчез. Бесследно. Ни один датчик не сработал, ни одна служба не запеленговала никаких перемещений. Внутренний чип одномоментно заглушен. Мы решили связаться с супругой Максима Максимовича, но ее метка, которая показывала, что Раиса Прохоровна находится дома, тоже исчезла. Мы проверили остальные дома…
Судя по лицу, Андрей уже понял. Он хотел что-то спросить, но Гаврила Иванович продолжил:
– Этой ночью исчезли, за одним исключением, все жители поселка. Все, кто ночевал в живых домах, одновременно с Марсом.
– А в Баренцевом море?! – выдохнул Андрей с надеждой.
Подводная станция у острова Колгуев – второе, после Зайчатника, место, где немешарики успели заселить.
– Тоже. Вы можете это объяснить?
Было видно – не может. Датчики состояния сообщали, что объект номер два близок к шоку.
– Пропали все сотрудники Зайцева кроме Милицы Дрогович, – добавил Гаврила Иванович. – Мы удивились, когда обнаружили ее метку в реке.
– Почему она…
– А ваше мнение?
Андрей несколько секунд кусал губу.
– Может быть – возраст? Остальные сотрудники намного старше.
– Вадим Чайкин и Юлия Потанина были старше всего на несколько лет.
– Вадик тоже?! Ах да, вы сказали «все»… А Яна?
– Тоже.
– И все же Милица младше всех. Возможно, существует некий возрастной порог. Скажем, двадцать лет – и все, кто старше, исчезают…
– Почему и как?
– Чрезвычайщики – вы, и это вас я должен спрашивать.
– Со временем ответим. Пока хотелось бы выслушать ваше мнение.
Андрею на ум пришла новая версия, но она ему не понравилась. Парень замялся, глаза стали буравить пол.
– Говорите уж, – по-доброму выговорил Гаврила Иванович.
– Милица могла остаться в живых, потому что замешана в произошедшем.
– Поэтому мы не дали ей возможности вернуться домой или воспользоваться собственным птериком – неизвестно, что могло произойти в этом случае. Никто не говорит, что Милица виновна, но исключать ничего нельзя. Пока ясно только, что живые дома представляют опасность. Тип угрозы неизвестен, способ воздействия и механизм использования тоже неизвестны. Нужно собрать как можно больше информации обо всем, что связано с проектами Зайцева, и о его сотрудниках. Вспомните еще раз: бросилось ли в глаза что-нибудь необычное?
– Когда я прилетел, поселок выглядел безлюдно, хотя в это время снаружи должно быть столпотворение: утренние зарядки, пробежки, купания… Почему-то я не обратил на это внимания, голову занимали мысли по работе.
Гаврила Иванович кивнул:
– Спасибо. Как будет, что добавить – зовите. Пользоваться потоком можно без ограничений, но извещаю, что контакты, адреса и контент до окончания расследования отслеживаются.
Перед тем, как вновь вызвать объект номер один, Гаврила Иванович заказал кофе, принтер услужливо разинул пасть, из выдвинувшейся чашки в нос, от которого вновь спешно убралась рука, ударило бодрящим ароматом.
Вкус не разочаровал, но что-то в подсознании упрямо твердило: выращенный на ветке, вручную перемолотый и лично сваренный кофе был бы лучше. Химический и биологический анализы подтвердят, что разницы никакой, но внутренний голос логикой не заткнешь, у него на все есть собственное мнение. Самое странное, что иногда, вопреки как общему мнению, так и неопровержимым аргументам и казавшимся непробиваемыми фактам интуиция оказывалась права. Иначе Гаврила Иванович не занял бы пост, который сейчас занимал. А занимал он его по праву – предыдущие дела решались с блеском и изяществом, которые сотрудники воспринимали как нечто волшебное, не без «вмешательства свыше». Даже кличку придумали: Колдун. В хорошем смысле. Если такое возможно.
Как бы то ни было, в устах окружающих «Колдун» звучало благоговейно, вызывало священный трепет и желание подчиняться. Большего не требовалось, хотя собственные заслуги Гаврила Иванович считал, скорее, удачей, чем успехом, а эффективность – результатом работы всего коллектива. Координатор, которого он сменил на посту, сказал, что именно это ценят люди со стороны начальства – признание и поддержку. Быть руководителем и отвечать за других не хотел никто, прав это не давало никаких, а дополнительной ответственности – вагон и маленькую тележку. Умение начальствовать – это природный дар, подкрепленный опытом, знаниями и отношением к людям. У Гаврилы Ивановича, как выяснилось, все это нашлось в нужном количестве.
«Руководитель должен быть суровым и справедливым, – сказал ему бывший координатор, уходя с поста после единственной совершенной ошибки. – Справедливым, но суровым. Но справедливым. И так далее». На таком посту одна ошибка – уже больше чем нужно. Высшие полномочия в моменты, когда нельзя терять ни секунды, подразумевают приказы о немедленных действиях без объяснений. С последующим отчетом перед контролерами и представителями других блоков. Но пока опасно, именно чрезвычайщики берут на себя власть и ответственность. Их глава – координатор, и все шишки, в случае чего, сыплются на него. А если ситуация аховая, сыпать шишки может оказаться некому. Потому и назывался блок чрезвычайным. Его первый уровень, тактический, контрольно-исполнительский – операторы, второй, стратегический, разбитый на сектора и связанный с планированием и ответственностью за первый уровень – диспетчеры, а на третьем, на вершине пирамиды, всего один человек – координатор. Он – как дирижер в оркестре. Каждый знает свою партию, кто-то играет лучше, кто-то хуже, у кого-то инструмент плохой, а новый только в производстве или вообще еще в разработке… А конечный спрос за музыку – с дирижера.
А как замечательно начиналось утро. Сегодня, как и всегда, Гаврила Иванович проснулся рано, без всяких внутренних будильников – не понимал эту молодежную блажь. За окном на светлом небе – ни тучки, серое море вдали катило грозные волны на покрытые мхом, травой и цветами скалы, солнце из нижней части пошло на новый круг. Точнее, на новый эллипс: полярный день стоял в самом разгаре. Гаврила Иванович осторожно поднялся, чтобы не разбудить жену, и направился в гиеник – установленное полгода назад и все еще непривычное чудо биотехники. Придуманный как часть немешарика, полные испытания гиеник завершил намного раньше и уже заменил санузлы во многих стандартных помещениях. Особенность гиеника в том, что он живой. Не модифицированное животное, конечно, а растение со встроенными возможностями: подать воду, впитать лишнее, сделать прическу или массаж…
В нужный момент по мысленному приказу обдало паром и горячими струями, рабочие щупальца исполнили роль веников и мочалок, затем высушили, собрали отмытые волосы в хвост, чтобы не мешали: в любую погоду, летом и зимой, каждое утро начиналось с пробежки. Покинув теплый мох гиеника, Гаврила Иванович прошел через шкаф-рамку, на миг окутало искрящееся сияние, с шипением на бедрах возникли спортивные трусы, и прямо через террасу Гаврила Иванович выбежал наружу.