Я протиснулся в одну из комнат через скрипучую дверь так, чтоб сильно не впускать внутрь свет из коридора (даже номер запереть не удосужились). Осмотрелся. Комната Смурина, Зеленцова, Костицына и Шабашкина. Все дрыхли так, будто ничего не произошло – спиртное знатно сморило команду. Припомнив начало столь волнительной ночи, я омерзительно щелкнул зубами: если б они соблюдали режим, ничего б не случилось. Я с неприязнью взглянул на обитателей номера, который сейчас смахивает на неприбранный чулан. Самих лежебок как взрывом по комнате разбросало – словно их вместе с одеждой и постельным бельем прополоскали в стиральной машинке: подушки в одной стороне, одеяла – в другой, матрасы – в третьей, спящие туши – в четвертой. Раскардаш, затхлый запашок алкоголя, свисающие с коек ноги и руки. Кто-то похрапывает. Я отступил назад и нечаянно повалил на пол стоящие в рядок опустошенные бутылки. Из одной даже вылилось содержимое – слегка выдохлось за ночь.
Этот номер – отличное место для начала утренней разборки: я нащупал доисторический выключатель; пластиковый свисток на шнурочке я всунул в рот и готовился начать кипиш.
Свет резко озарил комнату. За ним незамедлительно последовал оглушительный свист, способный устроить ядерный взрыв барабанным перепонкам: я старался – всю дыхалку выдул.
Квартет спящих от внезапности синхронно подлетел на панцирных кроватях. Шабашкин вскочил так резко, что носки его ног и пальцы его рук соединились где-то в воздухе, будто он зарядку делает. После чего он свалился на пол вместе с одеждой и постельным. Костицын вытаращил на меня глаза. Смурин закрыл уши. Зеленцов не мог сообразить, где очутился и что творится.
Я вложил в свой голос все рвение и громкость, что на тот момент имел:
– А-А-А! ПОДЪЕМ! Подъем, алкашня! Через минуту всем строиться в холле! Кого не будет – пусть пеняет на себя! И чтоб одеты были как на парад! Все в ваших руках! Время пошло! – хлопнул в ладоши я, сделав еще пару свистков.
В комнате наступило мгновенное оживление. Все кинулись спросонья разбираться, где и чья одежда. Выглядит потешно. И это только начало.
– Чего вылупился, Костицын?! Бегом остальных будить!
Толик быстро спрыгнул с кровати и в одних трусах ринулся к остальным товарищам по команде, залетая в их комнаты как ураган или истошно тарабаня по дверям с призывом просыпаться.
Я же вновь дунул в свисток – покой иных жильцов меня интересовал мало (вообще много спать вредно). В голове уже давно шел обратный отсчет. Я торжественно расхаживал вдоль комнат, где стремительно поднимался шум, а после и паника. Остановившись в холле, я принялся ждать. Словно муравейник водой окатили – именно так нынче выглядит расположение «Магнитки-95».
Из номеров с распахнутыми дверями издавались непечатные выражения. Никто и не подвергает сомнению то, что нужно подчиниться помощнику тренера, чтоб не возникло лишних подозрений. К тому же неподчинение тренеру всегда карается – сюда же с недавнего времени относится пренебрежение указкам помощника тренера. Сегодня срыва никак нельзя допускать, ведь все конкретно накосяпорили.
Хоккеюги повскакивали с постелей и стали метаться, будто только что вылупились. Одно удовольствие лицезреть подобное зрелище. Каждого из спортсменов охватили страх и желание обставить других.
– Мужики!
– Пацаны!
– Сука! Шухер!
– Палево!
– Бля-я-я-я!
– Физкульт-привет!
– Шмотки, мать твою!
– Прячь! В окно, в шкаф, под кровать!
– Жри! Пей! Глотай давай! Скорее!
– Ну ты и тормоз! Жопа просто!
– Сам виноват!
– Зачетные боксерки! Где брал?!
– Бутылки! Убирай, а то присядем на них сейчас!
– Зачем разбудили? Мне снились бабы.
– Потом! Не то! Вот это сначала!
– Кто здесь блевал?! Признавайтесь!
– Проснись же, говнюк! – послышался знатный шлепок по лицу (либо по заднице).
В одной из комнат послышался грохот – это на луже недопитого пива поскользнулся Вова Шабашкин.
– Чего разлегся, ебалай?!
– Все в порядке! Я в порядке!
– Булками шевели!
– Не успеем!
– Чего ржете?! Водички дайте!
– Вылетишь в окно!
– Да я лучше под землю провалюсь!
– Ха-ха-ха, да как тебя так угораздило, мешок?!
– Снимай, не твой же шмот!
– 30 секунд! – объявил я. – Толик, не забудь нижнюю комнату разбудить, – хоккеисты ведь заселились и в номер этажом ниже.
Костицын сломя голову помчался туда, сверкая пятками и уйдя в занос на мокром полу.
– Ты босиком, что ли? – удивился я. – А позвонить им не судьба?
– Живее, раз-два! Ziegel, ziegel! Schneller!
– Сдурел?! Убери это подальше, а то увидят еще!
Такими возбужденными, взъерошенными и несобранными я прежде хоккеистов не видел. Даже правильный Андрей Волчин потерялся в суете, словно обездоленный. Всюду гремели, шуршали, топали, шныряли, кричали, матюгались. Да невозможно за минуту ни улики скрыть, ни себя в порядок привести, размышлял я. Остается четверть минуты – возня явно разбудила людей снизу и сверху. Вещи летали только так. Кто-то шевелился сонно, не имея возможности попасть ногой в кроссовок, а кто-то летал по комнате, будто выжрал цистерну энергетика, чуть ли не на потолок запрыгивая. «Стоит, наверное, и комнаты проинспектировать? Нет, это лишнее, – думал я. – Надо же, вещи толком не разложили, а до бутылок дорвались!»
– Не спи!
– Надзиратель! Атас!
– Гоблин, сука! Ты чего сделал?!
– Прости!
– Помирать, так с музыкой, – раздалось из крайней комнаты.
Отведенное для приготовлений время заканчивалось, но переполох в номерах и не думал подходить к концу. Хаотичное движение из угла в угол продолжалось вместе с попытками припрятать или уничтожить улики вчерашней пьянки, а также натянуть штаны, носки и футболки, попытаться зубами схватить полотенца со спинок кроватей, удерживая при этом мыльные принадлежности подбородком или прочими частями неповоротливого тела. Такая неимоверная концентрация здорово отрезвляет и бодрит спортсменов, а мне служит отличнейшим лекарством от сна. Пора завязывать с балаганом.
– Все! Время!!! – крикнул я – меня услышали даже на улице.
Тут же в холл высыпали 16-летние пацаны, надежда магнитогорского хоккея – одной толпой, словно во время беспорядков, кто во что горазд. Парни выстроились в три шеренги и уставились прямиком на стену или на затылки одноклубников впереди, лишь бы не встречаться с моим разъяренным взглядом. Холл превратился в импровизированный плац. Хоккеры как смогли построились по-армейски в надежде, что я не замечу ничего странного. Однако я знал неимоверно много. Со своего места я видел и шесть пар глаз тех, кто отличился больше остальных.
Отметив такую покорность, я ощутил некоторый прилив задора: «Сейчас-то я оторвусь по полной».
Я с важным видом неторопливо прошелся вдоль первого ряда. Чего я только там не увидел. Картина передо мной одновременно смешит и пугает – будто маленькую комнатушку обклеили обоями тысячи видов и цветов. Бросились в глаза футболки наизнанку, штаны шиворот-навыворот, разная обувь на ногах, свисающие или разорванные треники, шорты, майки – в основном чужие, поскольку кому-то они тесны, а на ком-то и вовсе смотрятся как мешки. На головах красуются набекрень кепки, шапки, шлемы в качестве несуразных попыток скрыть взъерошенные волосы, которые можно уложить лишь путем их полного сбривания. Некоторые особо креативные на славу потрудились над образом за одну-то минуту: видимо, ночевали не там, где положено. На то, что легли не по разнарядке, еще можно закрыть глаза. Так вот, эти кадры соорудили себе из пододеяльников, наволочек, простыней и полотенец утренние костюмы – как из Древней Греции. Но давайте по порядку…
– Чем лучше вечером, тем хуже утром. Так, кажется, в народе говорят? И не надо такие гримасы строить, будто вы не сечете.
– Так ты…
– Я никому слова не давал, – заткнул я Никиту Глыбу. – А кто скажет «доброе утро», того убью на месте, – заложил руки за спину я. – У меня плохой день на протяжении нескольких месяцев, а тут еще вы.
– Ясно теперь, чего ты ходишь вечно такой кислотный.
– Отставить разговорчики! На себя лучше повнимательнее взгляните сейчас. У каждого голова будто декоративное приложение к жопе. Выпускной год, во что вы превратились?! А я не зеркало, чтоб вас пугать, – я искал, с кого начать разнос, который должны стерпеть все без исключения (провинились ведь). Накипело. – Если выглядите как свиньи, это не значит, что нужно вести себя по-свински.
– Да ладно тебе, Петь, – махнул рукой Богатырев весь в белом, – будь проще!
– Прям как ты, Серега?! – ответил я. – Ты уже прост настолько, что к тебе микробиологи в очередь выстроились, – по рядам прошел редкий смешок. Я подошел к Сергею вплотную и поинтересовался. – Скажи на милость, у тебя под простыней что-нибудь есть?
– Есть, – гордо заявил Богатырев, придерживая пододеяльник, завязанный на груди.
– Я про трусы, идиот.
– А-а, тогда нет.
– Что ж, ты отправишься…
– На хуй? – предположил Митяев откуда-то с дальних рядов.
– Нет. Сергей пойдет умываться первым. А затем снимет весь этот позор, но не в комнате, а в коридоре, чтоб еще кого-нибудь не заразить своей тупостью.
– Будет исполнено, – заявил неунывающий Богатырев, не отводя глаз от невидимой точки на стене. Я повернул голову и убедился, что на ней ничего нет.
В холл, запыхавшись, влетела бригада, расселенная этажом ниже: Пирогов, Акмальдинов и Зленко выглядели ухоженными и бодрыми, чем разительно отличались от остальных.
– А вот и наши сони подоспели, – всплеснул руками я. – И как понимать ваше опоздание?!
– Не надо ругать ленивых, Петь. Они ж ничего не сделали, – Волчин попытался предотвратить мою агрессию в их сторону и поймал себя на мысли, что ничего хорошего из ночных посиделок так и не вышло, как он и прогнозировал.
– Ребят, а чего тут у вас? – недоумевал Ваня Пирогов.
– Меньше вопросов, Пирожок. Вставайте в строй к остальным. Скажите-ка, вы чего ночью делали?
– Спали, – ответил Никита Зленко.
– М-да, скучно вы живете, мужики. Правильно, но скучно.
При попытке «правильных, но скучных» пристроиться в шеренгу ряженые с этого этажа нарочно их отталкивали типа «с законопослушными не водимся».
– Хорош там, – я искал следующую жертву. – Костицын! – Анатолий кроме стоптанных кроссовок, майки и мятых трусов предпочел больше ничего не надевать. – Тебе не холодно? Ты на пляж, что ли, пришел?!
– Я всех будил. Вот и не успел.
– На раздачу мозгов на небе ты не успел, – вновь в рядах захихикали.
Сашка Патрушев тоже недалеко ушел: успел натянуть на себя трико, нацепил на голову кепку и совершенно забыл про обувь.
– Сашок, ты так дома ходишь? – тот что-то промычал в ответ. – Чего? Рот открой? – выяснилось, что хоккеист засунул в пасть капу, чтобы никак не комментировать происходящее. – Ты случаем не баран по гороскопу? Так, еду ему не давать – пусть капу жует.
Невысокий Пашка Брадобреев пристроился в конец своего ряда, вплотную к горшку с раскидистым комнатным растением. Однако этим утром он как-то странно прибавил в росте. Дойдя до форварда, я до такой степени удивился, что не знал, смеяться или отвесить ему оплеуху, чтоб на пол шмякнулся.
– Искривления ног не будет, Пашка? Хотя куда еще хуже, – я любовался коньками, что Брадобреев надел на построение. – Креативно. Так и ходи. Ладно, хоть догадался резинки на лезвия надеть.
– Куда ж нынче без резинок, Петь. Одно неловкое движение… и ты отец, – улыбнулся он.
– Глядя на тебя, понимаешь, что у бога тоже отличное чувство юмора. В книге «Кто есть кто?» твое место в главе «Что это?», – я обернулся. – Мухин, ты не те шорты надел, – тезка Брадобреева стоял в сланцах, единственной гамаше на левой ноге, одном налокотнике и в шортах из экипировки. – Шлема не хватает.
– Он у нас для дамского журнала фоткаться собрался, – раскрыл рот Тоха Малкин.
– Журнала кройки и шитья, – продолжил мысль Малкина я. – В ракушку только не гадь, Мухин. Малкин, проследи.
– А почему я? – спросил Антон. Из-под его мятой футболки выглядывает этикетка, словно ее с самой покупки не удосужились сорвать.
– Потому что, – подошел к нему я. – Что у тебя там? Цена твоя указана? Интрига, – легким движением руки я сорвал бумажку с воротника футболки, ибо висела она на груди, а не на спине, будто ценник. – Кукла резиновая «Антошка». Для особо взыскательных покупательниц.
– Да там не это написано!
– Пупсик, – улюлюкали сзади.
– Что там на самом деле, Петя? – спросил Митяев.
Я встретился с ним взглядом – спокойствие, как и обычно, но будто бы какая-то печаль, вина. С Сеней я разберусь позже.
– Как думаешь, у него получилось все разрулить? – шепнул Митяеву Степа.
– Наверное, раз спектакль тут устроил, – ответил за Митяева Абдуллин.
– Не знаю, – сурово ответил Арс, сложив руки на груди.
– «Любимому и заботливому зайчику Никите от Арины!» Сердечко, – прочитал я. – Имя сменил за ночь, Малкин? Сначала, значит, одеждой обмениваетесь, потом девчонками махнетесь, а дальше что? – я смял бумажку с посланием. – Чья зайчиха?! Глыба, Зленко, чего молчим? – те отрицательно покачали головами. – Понятно. Видимо, вы сами своих баб подарками закидываете, лишь бы они с вами встречались. А бабы перспективы хотят. Иного им не надо. Что ж, хорошо… Зеленцов! Так, а где у нас Зеленцов? Не вижу что-то его метелку на башке.
– Здесь я, – ответил суровый бритый парень из второго ряда, глядя на меня исподлобья.
– Где? – не узнал Зеленцова я.
– Тут, – он выступил вперед. Я изумленно уставился на него. Некоторые даже глаза протерли, ибо не признали Никитоса. Его внешность претерпела серьезные изменения – стоило лишь избавиться от кудрявых золотых локон.
– Mamma Mia! Ты чего с собой сотворил?! – воскликнул Абдуллин.
– Сотворил необходимый upgrade. Давно хотел.
Да, вынужден признать, что Зеленцов отныне кажется гораздо выше, крепче, внушительнее, суровее и устрашающе. А в глазах его, помимо испепеляющей ярости, стало проглядывать уныние, словно что-то его гложет.
– Я могу взять свою футболку?
– Можешь, – разрешил я.
Малкин остался голым выше пояса, пристально взглянув на Никиту, что выдернул футболку из его рук.
– Холодно, – обнял себя руками Тоха.
– Терпи. Мухин с Костицыным вон стоят. И ничего. Не трясутся.
Я продолжил вглядываться в ряды. У кого-то невооруженным взглядом заметны следы вчерашней попойки, у кого-то – не слишком явно. Временами в ноздри залетал разномастный запашок выпивки, словно в цехах завода по производству алкогольных напитков. Степанчук легко мог выкупить таких, отчего придется объясняться всем без исключения. Мне же в таком случае можно прощаться с репутацией и местом. Так что пусть пацаны умоются и освежатся, плотно позавтракают – глядишь, с обликом станет получше.
Дальше взгляд пал на Артура Гайтанова, чересчур сильно хмурившего брови:
– Артурчик, чего ты весь в зеленке измазан?
– Получил травму в темноте – хотел обработать.
– Боюсь спросить: травму чего? – поинтересовался я. – В нос, что ли, дали? – Артур странно покосился на соседей по комнате, что еле сдерживают смех. – Или ты первее всех уснул? – уточнил я.
После моей фразы Серега Соловьев неистово заржал. Гайтанов хотел броситься на него с кулаками – он сильно-сильно их сжимал и так же сильно себя останавливал, дабы не сорваться на провокатора.
– Я тебе отомщу, выблядок, – прорычал Артур в сторону Соловьева.
Я приметил пятна от зеленки на футболке Гайтанова и на его руках.
– Не все ведь остальным позориться, верно? Давай уж глянем, что там Соловей намалевал, – Гайтанов залился краской, когда остальные даже строй нарушили, чтобы поглазеть на него. – Футболку приподними.
– Давай, Гайтан, все свои, – корячился на коньках Брадобреев, подбадривая товарища.
Артур задрал футболку. На его смуглом торсе жирными буквами зеленкой написали: «ДЕРГАТЬ ТУТ». Зеленая стрелка от надписи показывала вниз, утопая в растительности ниже пупка.
– Красава! – дал пять Соловьеву Кошкарский.
– Правый кулак разожми. Не левый, а правый, – настаивал я.
Команда залилась хохотом, ибо Серега нарисовал Артуру на ладони пенис с мохнатой мошонкой.
– Ты прямо-таки заморочился, Соловьев. Непревзойденный мастер.
– Онанизма он мастер!
– Хрен теперь отмоешь, – лыбился Сергей.
– Точнее, хуй! – уточнил Брадобреев.
Гайтанов замахнулся на Соловьева. Тот мигом ретировался с тупым гоготом за угол.
– Прям как кот: нагадил и в кусты. Со своего органа срисовал, небось?
– Маловат, – в шутку бросил Богдан.
– А ты почем знаешь? – спросил я Чибрикова. – И где только зеленку нашли… Так, а ты чего такой замученный, Богдан? Тебя в темноте с вантузом перепутали?
Богдан лишь скорчил недовольную рожу.
– Где у меня Смурин?
– Вот я, – отозвался Сергей.
– Ай, ты всегда спросонья такой страшный? Как водяной прям. Накинь на лицо тряпку и вернись в строй.
– Воды вчера перепил. Вот и опух чутка, – оправдывался Смурин.
– Говорю же, водяной. А подобные отмазки годятся только для утренней зарядки.
– Товарищ командир! – внезапно выкрикнул Абдуллин. – Есть ли возможность выдать нам еще дополнительный часок сна? Вчера день был так себе.
– Ты совсем припух, Абдуллин?!
– Дельное же предложение, нет? – Тема вертелся в поисках поддержки.
– Будешь базарить, зарплату сухарями получишь. А ты чего, Митяев, свитер свой игровой напялил? Забыл свою фамилию?
– Не угадал. Хотел вот выйти без всего. Только не хочу лишний раз свой пресс светить, чтоб парни не комплексовали сильно, – все мигом глянули на выпендрежника и прощупали свои кубики на животе, а Брадобреев даже футболку приподнял и, показав Арсению язык, постучал по своим мышцам, дабы кореш убрал свою высокомерную улыбочку.
– С тобой все ясно. Ты в своем репертуаре. Шабашкин, ты чего так вылупился на Пашкин пресс? Рот закрой, а то слюнки потекут. Брадобреев, аккуратнее теперь в душе.
Кого я еще не охватил? Взгляд мигом пал на капитана. Андрей Волчин нарядился в зимнюю куртку и шапку.
– Ну что, капитан?! – я не упускал ни единого шанса кольнуть золотого медалиста Волчина. – Распустил команду донельзя. Засунул ответственность, рассудительность и здравый смысл в задницу?! Напрашиваешься на то, чтобы возглавить колонну, идущих на хер?! Ты бы отлично смотрелся в роли ее лидера.
– С точки зрения элементарной эрудиции, – завернул в ответочку Волчин, – каждый локальный индивидуум стремится мистифицировать абстракцию, но ни в коем случае нельзя пренебрегать тенденциями парадоксальных иллюзий, а также мотивировать критерии абстрактного субъективизма. Так как твой потенциальный уровень в сухом остатке равен нулю и стремится к минус-бесконечности, дальнейший беспредметный разговор считаю бессмысленным.
– Чего он сейчас сказал? – задался вопросом Бречкин.
– Он назвал меня дураком. А я назвал его безответственным и напыщенным индюком. Кого здесь не хватает, капитан? Все на месте?
– Филиппова нет, – доложил Волчин.
Я, памятуя о вчерашней драме, заволновался, мельком глянув на Бречкина.
– Где же у нас Филиппов? – спросил капитана я.
– Я могу его найти, – вызвался Костицын.
– Ты собственную задницу в штанах не найдешь, Толя. Вернись в строй, – произнес я и обратился к Волчину. – Позор капитану. Распустил всех.
Из строя с серьезными лицами вышли ночные стражи порядка в общаге – Дима Коротков и Никита Глыба. Они отвели меня к Филиппову. Неожиданные открытия продолжились.
– Почему он связан? – взглянул на лежащего Филиппова я. – И почему в его ротовой полости носки?
– Это кляп, – пояснил Глыба.
– Это не подводит нас к разгадке, – намекнул я, размышляя о том, что Филиппов, видимо, всех хотел сдать, но не тут-то было.
– Привязали его. Фанат ролевых игр, видите ли. С садомазо завязал, коль травмировался, – хохмил Брадобреев, хотя и сам в шоке от увиденного.
– С кем же он хотел поиграть? Сам с собой? Или с тобой, Брадобреев?
– Свят, свят, свят.
Я посмотрел на Короткова:
– Твоя версия.
– Буянил.
– Смысл ему буянить? Газировкой отравился?
– На Бречкина кидался.
– Понимаю его, – ответил я.
В разговор включился и сам Леша Бречкин:
– Елизаров, ты вроде что-то там говорил: мол, устал и все такое. Может, тебе реально отдохнуть, съездить куда-нибудь? В челюсть, например?
– Ясно, – взглянул на него я. Медальон Бречкина лежал у меня в кармане. – Дима, Никита, приведите Филю в чувство. А то Степанчук расстроится. Остальных прошу обратно в холл – нужно перетереть кое-что, – все недвусмысленно переглянулись.
Спустя некоторое время Глыба с Коротковым достучались до спящего Антона и освободили его от оков. Парень спокоен как удав (в отличие от ночи) и искренне не понимает, почему его связали. Говорит, что ни черта не помнит, а голова трещит как после рок-концерта: либо врет (подумал о содеянном и отложил месть Бречкину на потом), либо зелье Озерова в алкоголе так на него подействовало.
– Степан, ты чего тоже в кепке? – спросил я. – Зима на дворе.
Глаза Степы театрально округлились.
– Ты не понимаешь, – он схватился за головной убор. – Это кепка-невидимка.
– Да ты что?! Я ж тебя вижу.
– Вот падла, испортилась, – выкрутился Кошкарский.
– Находят же детей в капусте, да? А тебя сегодня нашли под кроватью, завтра найдут за домом, послезавтра – за гаражами или в парке. Завязывай бухать.
– А как же аисты, которые детей приносят?
– Чибриков, твой аист, видимо, скинул тебя с очень большой высоты.
– Постой-ка, – опомнился Волчин, – ты в курсе, что мы…
– Даже слабоумный при взгляде на вас догадается, что вы вчера кутили. А некоторые, – я взглянул в сторону беглецов, – позволили себе лишнего.
Договаривать и не нужно.
– Так вы все-таки свалили в клуб?! – предъявил Митяеву и его отчаянной компании насупившийся Патрушев.
– Отмечают и пьют обычно после успешно выполненного дела, а не перед ним. У вас на носу ответственная игра, а вы хорошенько так залили себе томный вечерочек без причины. Ну кто вы после этого? Я никого не оправдываю. Соглашусь, что иногда мы принимаем решения, от которых тараканы в голове аплодируют стоя. Речь не только о пьянке, а о кое-чем посерьезнее. И абсолютно у всех злостное нарушение режима – ему нет оправдания.
– Я спал как убитый. Никогда прежде так не высыпался, – объяснился Зленко, будто в отрыве от остальной команды. Многие не оценили.
– Из вас троих команды не построишь.
– Знатная шайка бы вышла: худшие из худших, – шепнул Смурину Бречкин.
– Остальным за демарш самого сурового наказания мало, – продолжил я. – Кому вы нужны такие пустоголовые и несобранные, будь вы хоть 100 раз лидерами первенства? Там, куда вы метите, некому будет с вами цацкаться. Один лишь я с вами бьюсь об стенку который месяц. И все ведь ради благой цели, как вы не поймете? Ради вас, дебилов. Чтоб не было неприятностей. А вы взяли и создали их. На ровном месте. Вы хоть понимаете, что за этим может последовать? Так недолго и из команды вылететь.
Все молчали.
– Мы и тебя хотели пригласить, – произнес Смурин.
Интересно, что бы я ответил на такое экстравагантное предложение, если бы оно поступило вечером?
– Это шутка?
– Людей часто приглашают, чтобы посидеть в компании, отметить, побазарить, – объяснил Соловьев. – Своих типа.
Я печально усмехнулся. Неужели такое и взаправду могло произойти? Тогда бы я не стал ничего никому доказывать. Все бы пошло совсем по другому сценарию. Неужели меня наконец признали? С другой стороны, предложения ведь так и не поступило. Да и не факт, что я бы принял его.
– Чувствуем потребность извиниться, – говорил за команду Чибриков. – За все, что произошло.
– Даже не представляешь, как этого чудовищно мало, – вздохнув, произнес Митяев вместо меня. Он все прекрасно понимает.
В каждом в то утро сидела толика сожаления – даже у тех, кто всю ночь дрых.
– После такой ночки, Богдан, потребностей вообще никаких быть не должно, – ответил я.
– Покурить если только, – неуместно хохотнул Брадобреев.
– Я тебе сейчас устрою! У кого еще какие предложения?
– М-да, проблема.
– Есть один путь, – ответил Андрей Волчин, тщательно все взвесив, – лечь на рельсы. И все проблемы исчезнут сами собой.
– Дельное предложение от капитана.
– Степанчук нас в порошок сотрет.
– И это по-божески, – отреагировал я.
– Когда же нам сдаваться с потрохами? – поинтересовался Волчин.
Многие понимали, что последствия могут негативно отразиться не только на хоккее, отчего на душе у каждого бушевал сильнейший ураган, особенно у тех, чьи шалости замять не получится.
– Никогда, – заявил я, выкинув главный козырь.
– В смысле?
– В прямом.
– Подожди. Ты… – Митяев не мог собраться с мыслями. – Тебе удалось?
Я победоносно взглянул на Арсения – он понял все без лишних слов.
– Прознав обо всем ночью, я понял, что наступило время не слов, а поступков. Посему и принял всевозможные меры, чтобы замять ваши шалости, – многие не представляли всего объема неприятностей, которые я разрулил. Вскоре все случившееся наверняка превратится в легенду.
– Хочешь сказать, что Степанчук не в курсе?
– Нет, – улыбнулся я. – Удивлены?
Все заметно оживились и радостно зашушукались.
– А вот приберете в палатах, и все уж точно в тайне останется. Чего, не верите в свою удачу? Подвоха ждете? Зря, дуракам же везет.
– Так что, мы не вылетим из команды, получается? – опомнился Брадобреев.
– Не поздно еще все поменять. Тренера зову? – произнес я.
– Нет-нет-нет! – заволновались остальные.
– Испугались? Я шучу. Мне самому не особо хочется так делать. Я прикипел к вам за последние месяцы. И вы прекрасно знаете, что я не привык проигрывать.
– Но когда-то ведь все тайное станет явным…
– Когда? Не имею ни малейшего понятия, Андрюха. Если только ваши внуки узнают, когда вы захотите им рассказать о вашей бурной молодости. Хоккейная школа не в курсе, тренер и родители не знают, а полиция ни о чем не догадается.
– А при чем здесь полиция?
– Были причины.
Коротков и Глыба посмотрели на Митяева и его сподвижников с подозрением.
– Обо всем знаем только мы. Я же сделал все, чтобы тайна сохранилась. Здесь, конечно, не Лас-Вегас, но… все, что случилось в Челябинске, остается в Челябинске. Как-то так. Благодарностей не стоит.
– Получается, ты спас наши задницы.
– Ваши задницы меня не интересуют. Я спас ваши жизни и вашу дальнейшую карьеру. Ради того, чтоб включить через пару лет телек и сказать себе, что этих игроков и этого хоккейного праздника в Магнитогорске или где-нибудь еще не случилось бы, если б не я. А пока у нас большие планы на сегодня… Ах да, кстати, Бречкин, это твое? – я выудил из кармана целехонький медальон.
– Украл? – тихо предположил Патрушев.
– Вряд ли, – направился ко мне до глубины души пораженный Бречкин, протянув к медальону трясущиеся руки. Таким Леху прежде не видели.
– Пашка, лови! – потрепанное портмоне полетело в сторону хозяина – он и не надеялся его снова увидеть, оттого и не успел среагировать и схватить его в полете. Аксессуар смачно хлопнул Павлика по щеке. – Можешь пересчитать – все на месте. Шапку потом отдам. Остальные потери у меня в номере, так что милости прошу.
– Да ты шутишь? Это постанова! – выступил вперед Патрушев. Шестерка ночных героев точно знала, что я не лгу и не украл все их добро, пока они спали, как думал Сашка.
– Тогда я здорово заморочился, выходит? – парировал я.
– Ты нас наебываешь, как и всегда! Хлебом тебя не корми, а дай найти косяк и против нас обернуть. Других учи, долбаеб.
– Не говори, чего не знаешь, Патрушев, – угрожающе произнес Бречкин.
– С каких пор ты за него, Бреча?! – возмутился Сашка.
– Давай мы потом тебе объясним, – мирно подошел к возмутителю порядка Кошкарский.
– Потрудитесь.
– Знаешь, Патрушев, – произнес я, – болезнь равнодушия разрушает многое. Я ей не страдаю.
– Выходит, мы перед тобой в неоплатном долгу, – констатировал Чибриков.
– Получается, что так.
– В голове не укладывается. Ты и…
– Надо прийти в себя и все осознать, – произнес Брадобреев – многие не понимали, о чем эти шестеро ведут разговор с помощником тренера.
– Ты нас… спас, – прямолинейно изрек Богатырев.
– Если мы сейчас можем что-то сделать…
– Мужики, есть просьба. Лично для меня. Сделайте сегодня «Мечел».
– Пережить бы этот день, – вымолвил Филиппов, словно спал целую неделю.
– Выше нос, братва! Думаю, с этой маленькой проблемой вы справитесь.
– Пиздец, у меня отлегло, – признался окружающим Абдуллин. – Я, кажется, знаю, кто у нас MVP этого выезда.
– Хорош трепаться, – отрезал я. – Вся концентрация на игре. Всем умываться. Каждый должен выглядеть идеально – прям как мятная жвачка.
Брадобреев на коньках по дороге к умывальникам прошел мимо меня и добродушно похлопал по плечу. И многие, я заметил, менялись в лице, глядя в мою сторону. Прежде такого не было. Разве не на такой эффект я рассчитывал? Многие сейчас вздохнули с облегчением (кроме всяких там пофигистов), ибо успели представить грядущие катастрофические последствия собственной глупости. Теперь я командовал парадом – уже по-настоящему.
Хоккеюги толпились у душа, раковин и уборных. Я наблюдал за пацанами, что стояли будто у билетных касс, как ко мне подобрался восхищенный Арсений Митяев. Даже и не сомневаюсь, что он верил в мой успех. А у меня сейчас даже язык не повернется предъявить за то, что ночью он слегка дезинформировал меня, не предупредив о многом.
– Вот ты и добился своего.
– Не за что, Арсений, – ответил я, словно на благодарность. – А у тебя были сомнения, что мне удастся все провернуть? Хотя я и был пару раз близок к провалу. Какого хрена ты улыбаешься? Смешно тебе?
– Расскажешь, как ты это сделал?
– Тебе реально интересно?
– И не мне одному.
– Хочешь сказать, остальные станут меня слушать?
– Как никогда в жизни не слушали.
– Но только на пути обратно в Магнитогорск. И подальше от Степанчука.
– Интригу наводишь?
– Нисколько. Мне вот вообще не до смеха, – я потянул свою футболку за ворот. – Арс, – на моей шее блестела его золотая цепочка с крестом.
Митяева словно молнией поразило.
– Братишка, ты…
– Помнишь, при нашем знакомстве ты назвал меня ни на что не способным ботаном? – напомнил я.
– Я уже миллион раз убедился, что был тогда не прав. Но, блять, как ты все провернул? – я вернул другу цепочку, на которую он смотрел как на самое дорогое на планете сокровище.
– Надо ли рассказывать? Меня все равно никогда не поймут – в этом и заключается мой авторитет. Хотя… сегодня я точно спас пару жизней и с десяток репутаций. Надеюсь, наверху зачтут мои усилия.
– Ты спас всех нас. И выручил меня лично. И явно еще не раз это сделаешь.
– Рад, что ты понимаешь разницу: кто-то говорит «раздевайся», а кто-то – «одевайся теплее». Как считаешь, остальные оценят?
– Глупый вопрос, Петь. Ты от такой жопы всех отвел. Остальные пока что не осознали этого до конца. До некоторых дольше обычного доходит. За такое уважать тебя – это наименьшее, что можно сделать. Будь уверен, все благодарны, даже Патрушев. А добро обязательно вернется – я за пацанов ручаюсь, – Сеня, дабы еще немного меня побесить, поставил прежнюю пластинку. – Если все это, конечно, не твоя затея.