№ 57. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ В ЭПИНАЛЬ
Четверг, 3 марта 1836 года
Графиня Л‹егон›, как подлая шпионка, передала мои письма Жиске. Он мне их тотчас привез, и я с полной благодарностью приняла его драгоценный подарок. Вечером перед партией у Тюфякина мы имели с ней горячее объяснение. Я почти у нее глаза выцарапала. Она мне с большим хладнокровием доказывала, что две женщины, как мы, не должны, не можем ссориться. Она вышла со мной вместе в другую комнату и вручила мне пакет с пятьюдесятью тысячами франков. «За ваши сочинительские труды», – сказала она мне, и мы нежно обнялись. Мои труды были несомненны, и она мне за них заплатила едва ли дорого. Я рекламировала о ней во всех журналах, да три года усердной переписки, если все это вместе взять, так, право, не дорого.
– Я очень рад, – сказал Тюфякин, – что вы помирились, я страшился за Адель. Она готова была вас вызвать. Адель меня бросает, – и навзрыд заплакал.
№ 58
Суббота, 5 марта 1836 года
Я без ума от Даморо Чинти. Она меня прельстила, обворожила. М-me Л‹егон› говорит, что она мне в матери годится. Если бы моя мать была, как она, или она была бы моей матерью, я была бы очень счастлива.
– Полноте, вы не понимаете, что вы говорите.
– Это я говорю между нами. – Я хотела уколоть графиню и возбудить ее ревность, афишируя Чинти. Успокойся, моя прекрасная: Чинти мне уже начинала надоедать. Последние дни мои я проводила в моем ателье. Я сдала мою квартиру и все вещи перевезла в Компьен, лошадей моих я отправила туда же. Я живу гризеткой, обедая в ресторанах. Это очень забавно. Часто бывают самые неожиданные встречи.
№ 59. АДМИРАЛУ МАКО В БРЕСТ
14 марта 1836 года
В большой опере давали в первый раз «Гугенотов». На бале у Ротшильда – герцоги Орлеанский и Немурский. Первый мне обещал свой нейтралитет. И это много. Чего оно мне стоило! Второй обещал свою поддержку – и это мне стоило не дешевле. Я рада за тебя в огонь и в воду. Хочешь, я поеду в Мартинику?
№ 60. Ф. В. БУЛГАРИНУ
Париж, 4 апреля 1836 года
Нынешнее заседание Палаты депутатов было очень шумно. По представлении нескольких отчетов о проектах законов, касающихся до местных выгод, и двух проектов законов подобного же содержания, представленных министрами внутренних дел и коммерции, взошел на кафедру министр финансов для прочтения Палате официального сообщения. Он объявил, что министерство предлагает обложить податью свекловичный сахар и что сия мера признана правительством необходимой уже с давнего времени. Он сказал, что правительство, отлагая предложение сего закона, нарушит свою священную обязанность, потому что государственные доходы с сахарного производства, простиравшиеся в прежние годы до 60 миллионов, в прошлом году составляли только 31 миллион. Вслед за тем министр представил Палате, что новый проект имеет целию отвратить совершенное падение колоний, и прочитал проект закона, состоящий из четырнадцати статей. По возвращении графа д'Аргу на свое место произошло во всем собрании неописанное волнение. Многие депутаты северного департамента приблизились к скамье министров, и по их телодвижениям можно было заключить, сколь они раздражены предложением правительства. С другой стороны, депутаты, не обладающие поместьями, с трудом могли скрыть радость, причиняемую им гневом товарищей. Президент г. Дюпен тщетно звонил для восстановления порядка, никто его не слушал, никто не хотел возвратиться на свое место, и шум не прекращался. Маркиз де Граммон, обладающий значительными землями в провинциях, где возделывают свекловицу, схватил министра финансов за полу кафтана‹!›; герцог Фиц-Джемс кинулся, чтобы разнять их, и вся эта сцена кончилась общим смехом. Президент еще раз пригласил депутатов занять свои места и сказал, что в противном случае прекратит заседание, но› все было тщетно. Никто не запомнит подобного смятения в Палате депутатов; казалось, будто бы дело шло о политическом бедствии, угрожающем всему государству, между тем как новый закон вредит материальным выгодам некоторой части самих членов. Спокойствие было восстановлено через четверть часа, и можно было продолжать заседание. Вслед за тем г. Дюко начал чтение донесения о проекте таможенного закона. После нескольких общих рассуждений он перешел к происхождению таможенной или запретительной системы; в собрании начали показываться некоторые знаки нетерпения. Оно в скором времени дошло до того, что г-ну Дюко дали совет прекратить чтение и положить свое донесение на стол президента. Суждения о сем законе начнутся 11 апреля.
№ 61. Ф. В. БУЛГАРИНУ
Париж, 8 апреля 1836 года
Рассуждения о проекте закона касательно налога на свекловичный сахар служат темою для парижских журналов. В «Курьер франсэ» сказано о сем предмете: «Чем внимательней смотрим на предложенный закон, тем более удостоверяемся, что нынешнее положение вещей в равной степени опасно и колониям, и свекловице, и казначейству. Тщетно стараются выбраться из лабиринта, в который завлечены все интересы чрезмерною запретительною системою: со всех сторон представляются затруднения, и правительству остается только выбор между ошибками. К несчастью, министр финансов избрал худшую из сих ошибок, меру, нарушающую права собственности и обычаи граждан, а именно, надзор и досмотр домашний. Исчислим нашим читателям вкратце те данные, которые так долго были оспариваемы и которые наконец признаны справедливыми. Во Франции потребляют ныне около 100 млн. килограммов сахару, в числе их 40 млн. свекловичного. Колониальный сахар приходится, без пошлины, в 90 фp. за 100 килограмм; столько же стоит и свекловичный в магазине. Но колониальный сахар подвержен, кроме того, пошлине в 49 фр. 50 сант. за 100 килогр., от коей доныне был освобожден свекловичный, следственно, сей последний пользовался выгодою 50 процентов. Так как, однако же, цена свекловичного сахара (без платы пошлин) определяется по колониальному (с пошлиною), то потребители, очевидно, до сих пор не получают никакой пользы от выгод, предоставленных свекловичному сахару, и ими пользуются одни сахарные фабриканты. Итак, потребители не только не должны ничего страшиться от наложения пошлины на свекловичный сахар, но, напротив того, если бы не было наложено пошлины, они должны были бы нести долю пошлины, которую были бы принуждены увеличить для покрытия таможенных недоимок. Вот мнение министра финансов. Докажем теперь, что если бы прилагаемый проект закона и был приведен в действие в полной силе, то трудно было бы помочь сему злу. Пошлина в 16,5 фр., а со всеми издержками – в 20 фр. не разорит производителей; вместо выгоды 50 фр. они будут получать 30 фр. Выгода все еще довольно велика для побуждения их к продолжению занятия этою ветвию промышленности. Можно с уверенностью предсказать, что свекловичный сахар войдет во всеобщее употребление и что вместо 40 млн. его будет расходиться 60 и 80 млн. килогр. В этом случае цены сахару остались бы те же, но государственное казначейство теряло бы не 16 фр. 50 сант., а 49 фр. 50 сант. Вместо 50 млн. франков, которые бы оно взимало с сахару, если бы все 100 млн. килогр. были привозимы из колоний, оно будет получать только 16 500 000 фр. Полагает ли г. д'Аргу покрыть сим способом недоимку в государственных доходах с сахару? Предполагаемый новый налог повредит одним мелким фабрикантам, но большим, по этой самой причине, он принесет двойную пользу; их корыстолюбие высказывается уже тем, что они, в противность всем другим, не опровергают новой меры. К чему служат в таких обстоятельствах жалобы правительства на бедственное положение колоний? Не лучше ли было бы уменьшить пошлину, простирающуюся ныне до 49 фр. 50 сант., вместо наложения пошлины на свекловичный сахар? В этом случае, по крайней мере, имели бы какую-нибудь пользу потребители. Потребление увеличилось бы, а с ним и доходы казны, без необходимости прибегать к домашним обыскам, возбуждающим всеобщее негодование. К сожалению, г. министр финансов принадлежит к числу людей, которые не верят, что уменьшением налогов умножается потребление. Г. д'Аргу принадлежит к фискальной школе и должен будет испытать многое, чтоб узнать, что в таможенных делах дважды два не всегда четыре. Он, например, исчисляет в подробности миллионы, уплаченные колониям, и присовокупляет к тому проценты с кораблей, употребленных на сию меновую торговлю. Наши колонии умирают медленною смертью, и наш флот вместе с ними. Вопиющая премия, дарованная свекловичному сахару, в ущерб сахарному тростнику и данным обещаниям, эта премия в 720 франков с гектара не достигла своих целей, не упрочила торжества свекловицы и только приостановила его падение; туземный плод равно погибнет, как и тропический тростник, и при этом казна теряет сто миллионов франков. Одна надежда остается. Говорят, что граф Дюшатель представил записку об уничтожении пошлины на колониальный сахар, которое положит сразу конец корыстолюбивым замыслам финансовой аристократии. Перье, Делессер, Граммон, Жиске еще не чуют этого и моют себе руки пока в свекловичном соке. Король за нас. Он видит, что участь нашего флота зависит от правильной постановки этого вопроса и не пройдет трех месяцев, что д'Аргу предоставит место Дюшателю. Помяните меня.
№ 62
Париж. 30 апреля 1836 года
Графиня Суза сегодня скончалась на 76-м году от рождения. Я три дня неотступно провела у ее кровати, стараясь немного ее успокоить. Она в самом деле умерла с горя, которое ей причинил Морни своим со мной поведением. Она умерла, благословляя меня и проклиная графиню Л‹егон›. За два часа до смерти она потеряла всякое сознание: с ней сделался нервический удар. Перед смертью она мне вручила сорок тысяч франков, которые держала под подушкой. Ее сын, граф Флаго, показал себя истинным рыцарем, до мозгу костей. Морни попробовал предъявлять свои претензии. Адрес на конверте надписан был рукой самой графини, затем перечеркнут и той же рукой надписано: «Моему другу Адель де Гелль». Граф Флаго принял от меня пакет и сделал соответствующую надпись, как сын покойницы.
№ 63. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ
Берлин. Суббота, 7 мая 1836 года
Я имела ужасную сцену с Демидовым и решилась от него бежать. Я проплакала всю дорогу до Берлина. Я едва могла проститься с королевой. Она мне дала письмо к принцессе Лигниц. Герцоги Орлеанский и Немурский будут в Берлине 11 мая и останутся до 28-го. Я их предупредила и поскакала в моем дормезе с большим фургоном в Северные Афины, снабдив себя письмами от Решид-Эффенди к князю Витгенштейну и графу Рейтерну, суперинтенданту театров. Я представлялась королю и принцессе Лигниц. 29-го принцы будут уже в Вене. Но я туда же тороплюсь к 17-му хлопотать о наборе остальных моих танцовщиц или, пожалуй, одалисок для султана. Со мной из Парижа их едет четыре, для которых я беру экстрапочту. Я описала мое берлинское пребывание и намекнула, не стесняясь нимало, на мои отношения к герцогу. Вышло даже забавно; герцог Н‹емурский› ужасно ревновал. Я была на параде в Потсдаме, меня сопровождал верхом граф Рейтерн, суперинтендант театров, граф Клейст, обер-егермейстер, и граф Бисмарк, посланник Вюртембергского двора. Принц Карл мне подарил великолепного жеребца Тракенера (так называют королевский конный завод, где воспитывают этих чудных вороных лошадей). Он подъехал с принцем Альбертом после парада. Герцоги также присоединились к моей свите. Я всем дала великолепный и блистательный завтрак. Ели мы довольно плохо; пресловутый «Римский двор» ничем не отличается от прочих отелей в Берлине. Зато почести было больше.
Нежно любящая тебя Адель.
№ 64. КНЯЗЮ ПЕТРУ ИВАНОВИЧУ ТЮФЯКИНУ
(Все письма мои к нему возвращены мне после его смерти)
Вена. Четверг, 19 мая 1836 года
Я тебе отсылаю Луизу Мейер, зная, что она тебе нужна. Она мне приготовила двадцать девушек, принадлежащих к венским кордебалетам. Я выбрала из них восемь и одну девятую собственно для себя. Ты улыбаешься, мой старый сатир? Но, право, напрасно. В Вене меня встретил евнух, говорящий немного по-французски. Вообрази себе, он русский из секты скопцов, их в серале очень много. Он сознается, что действительно был русским, но что он теперь турка и мусульманин. Это очень опасно, что они в самом серале. Надо принять меры. Я с Пертефом об этом переговорю. Надо их непременно выжить. Знал ли ты об этом? Он заплатил мне все мои издержки в дороге, даже с излишком, по приказанию султана. Дормез и фургон я отправила в Одессу в контору Масса, кажется, генеральному консулу австрийскому. Я с ним здесь познакомилась. Он, кажется, очень сведущий человек. Евнух все в счет поставил, мои расходы в дороге, даже на содержание четырех девушек, отсчитал мне за месяц три тысячи франков. Всего на мои расходы двадцать три тысячи франков, которые он считал на флорины. Эту разницу я ему отдала, потому что ты знаешь мои правила: каждому свое должное я охотно плачу, не торгуясь, как жиды. Мой евнух мне нанял пароход до Железных ворот и перебирается с тринадцатью моими кордебалетными одалисками на пароход. Оно лучше, хотя все власти здесь очень предупредительны. Как бы ты порадовался этим маленьким гуриям! Старше пятнадцати лет нет ни одной. Вот бы моему коту славная была бы масленица! Но тебе нужен отдых, и особенно в денежном отношении. Я у тебя брать не хочу ни копейки. Я приеду к тебе в Компьен. Прикупи кстати две маленькие лачужки, которые отделяют зады наших поместий. Нежно тебя обнимаю.
Вся твоя Адель.
№ 65. РОТШИЛЬДУ
25 мая 1836 года
Отъезд принцев Орлеанского и Немурского из Германии назначен нынешнего числа. Они прибыли 5-го мая в Трир, 9-го числа в Галберштадт, 11-го вечером в Берлин. В свите герцога Орлеанского находятся: г. Бодран, пэр Франции и первый адъютант герцога; адъютант, генерал-майор барон Марбо, герцог Валенсей ротмистр главного штаба, граф Монгюон, ротмистр герцог Эльхинген (Ней) и г. Асселин, чиновник по гражданской части. В свите герцога Немурского находится пэр Франции и первый адъютант принца, генерал-лейтенант граф Кольбер. На каждой станции для них требуется 25 лошадей. Герцоги Орлеанский и Немурский прибыли в Берлин 11 мая в четыре часа пополудни. Немедленно по прибытии в королевский дворец принимали они посещения принцев королевского дома и вслед за тем явились к королю. Потом их высочества отправились к королеве нидерландской и принцессам королевского дома. Вечером надеялись их видеть в театре, где давали в первый раз новую оперу Спонтини «Алсидор», но они не могли быть в театре, потому что еще не кончили всех визитов. Вечером был ужин у наследного принца. Вчера был дан большой обед во дворце, в кавалерийском зале. На днях прибыли в Берлин войска, занимающие гарнизоны в Потсдаме и Шпандау, для участия в весенних маневрах. Ее величество королева нидерландская, равно как и герцоги Орлеанский и Немурский, в сопровождении всего прусского двора, были 12 мая в театре. При входе ее величества и принцев в театре раздались радостные восклицания публики. После спектакля августейшие посетители изволили ужинать у принца Карла Прусского. Того же числа поутру герцоги Орлеанский и Немурский присутствовали при богослужении в католической церкви. 13 мая герцоги были приглашены на обед к принцу Вильгельму Прусскому. Вечером были они в театре, по окончании коего ужинали у принца Альбрехта Прусского. 14 мая был дан в Шарлоттенбургском дворце танцевальный завтрак, после которого герцоги посетили на короткое время театр, где собралась многочисленная публика, любопытствовавшая их видеть. 15 мая был назначен большой обед у наследного принца. Герцоги Орлеанский и Немурский осматривали 15-го числа королевский берлинский музей; обойдя различные отделения его, они отправились в мастерские профессоров Рауха, Тика и Ваха и удостоили этих художников величайшей хвалы за находившиеся в мастерских произведения. После того обедали они у наследного принца, а вечером были в театре. Того же числа прибыли в Берлин войска, занимающие гарнизоны в Потсдаме и Шпандау. Его величество король давал по этому случаю 16-го числа обед генералам и штаб-офицерам гвардии. Вечером был дан бал во дворце принца Вильгельма, брата короля. 7 мая начались военные маневры сего года парадом, на обычном месте военных учений. 20 мая кончились весенние маневры гвардейского корпуса, после которых войска потсдамского и шпандауского гарнизонов возвратились в свои квартиры. Герцоги Орлеанский и Немурский присутствовали при этих маневрах и, по возвращении во дворец, рассматривали изделия фабрики королевского ювелира г. Госсауера; изделия эти были расставлены, по их желанию, в аванзале. Их высочества показали при этом случае участие, принимаемое ими в успехах прусской промышленности. 23-го числа отправились они в Потсдам на военный праздник и возвратились оттуда того же числа вечером. Сегодня, 25 мая, герцоги, пробыв в Берлине две недели, выезжают из этой столицы и отправляются через Силезию в Вену.
№ 66. РОТШИЛЬДУ
30 мая 1836 года
Их королевские высочества принцы Орлеанский и Немурский прибыли сегодня около 11 часов утра в Вену и остановились во дворце, в приготовленных там для них покоях. К ним посланы были навстречу в Стаммерсдорф полковник граф Лихновский, подполковник граф Нобили и ротмистр граф Э. Зичи. Во дворце их высочества были приняты обер-гофмейстером князем Коллоредо и им же приглашены отправиться к их величествам в Шенбрун. Император австрийский принял принцев в своем кабинете, в присутствии их высочеств эрцгерцогов Франца-Карла, Карла и Людовика. Вслед за тем принцы отправились к ее величеству и к эрцгерцогине Софии и возвратились в назначенные им покои. Обер-гофмейстер князь Коллоредо представил им трех других главных придворных сановников. Затем отправились принцы к его величеству к обеду, на котором находилась вся королевская фамилия, герцогиня Лукская и высшие придворные чины. По окончании стола принцы возвратились в город. В венских газетах напечатан церемониал всех придворных увеселений во время пребывания в столице принцев французских, с 29 мая по 6 июня. Герцоги Орлеанский и Немурский отправились 11-го числа из Вены в Турин. Перед отъездом герцог Орлеанский имел продолжительное совещание с государственным канцлером, князем Меттернихом. В «Австрийском наблюдателе» напечатано, что французские герцоги отправились в Милан через Клагенфурт, Виллах, Линц, Боцен и Верону.
№ 67. КНЯЗЮ ТЮФЯКИНУ В ПАРИЖ
Вторник, 1 июня 1836 года
Пароход отходит не в самой Вене – его надобно найти на самом краю Пратера. Впрочем, отдаленность этой пристани вознаграждается прогулкой в чудных аллеях, зеленых лугах и тенистых кустарниках этого острова, который я в первый раз в жизни вижу. Я собралась около часу пополудни. Меня провожали из гостиницы эрцгерцога Карла граф Седлницкий и граф Амаде, директор придворных развлечений. Не правда ли, курьезное название одного из высших чинов императорского, королевского и апостолического двора? Это мне напоминает надпись большими литерами, которую я сама видела: К. К. Hof. Retirade. Меня водили туда (это где-то позади театра Бург) посмотреть эту истинно диковинную вещь. Бельгийский поверенный в делах О'Сюлливан, граф Ларошфуко, Лютероде, атташе французского посольства, граф Коста де Борегард и остроумный князь Горчаков. Они все меня провожали на другой день до парохода. Встреча была великолепная, все люди на реях, пальба из пушек, повторяемая пароходами, стоявшими у пристани. Князь Горчаков мне заметил, несмотря на то, что ужасно строил мне куры, что это не в порядке, и хотел удалиться с парохода, но ему лодки не дали, а просили обождать. Я этому очень рада, и ты, верно, не одобришь его, хотя он твой соотечественник. Наконец, они уехали в три часа. Пароход тронулся. Я тебе пишу из Пресбурга, но я нигде не останавливаюсь, кроме как для угля, спеша в Константинополь. Когда я вошла во второй класс, который был заперт, мамзели все в один голос закричали: мы хотим выйти на берег. Я невольно засмеялась. У них стоят по очереди у дверей два евнуха, не говорящие ни слова, кажется, немые. Два каваса ожидают моих приказаний: они все мне подчинены. Капитан-итальянец с подобострастием смотрит мне в глаза; если бы я ему только мигнула глазом, то он велел бы отсчитать по сотне кошек каждой из моих гурий. Но это дело возложено было на моих евнухов: таков закон Магомета и его толкователей.
А без тебя мне все очень, очень скучно, я бы рада была вернуться в Париж. Я моего Тракенера отправила на твое имя. Береги его для меня. Я бы осталась в Вене, но уже слишком запоздала. Меня султан ждет. Я от Пертефа-Эффенди два отчаянные письма получила. Мне ехать смерть не хочется.