№ 30
Вторник, 31 марта 1835 года
Я не на шутку влюбилась в девицу Фалкон. Я от нее без ума. Она так хороша в «Жидовке». Но уж это наверное в последний раз в моей жизни. Они так алчны. Счеты с матерью сведены с грехом пополам и не без труда. С Керминьяном я рассталась в холодных отношениях. Ты знаешь, что я ссориться не люблю. Посоветовавшись с Тюфякиным и графом Дюшателем, я решилась отправить г. Альфонса Рида в Мартинику, пока для обревизования дел. Он кажется дельным и честным человеком. По духовному завещанию отца моего вся земля принадлежит матери со всеми постройками, весь подвижной инвентарь, т. е. люди, скот и инструменты принадлежат мне. Адмирал Мако взялся за мое дело.
№ 31. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ
Среда, 1 апреля 1835 года
Несколько дней толкуют о стипл-чезе, со всеми его страстями, поломанными ногами. Я с гр. Легон отправилась по орлеанской дороге в Круа де Берни, первая станция от Парижа. Народу было пропасть. Элегантных экипажей весьма много. Ждали долго, и скачка началась в четыре, хотя была назначена в два. Скакало их четверо, выехал Воблан на собственной серой кобыле, но все держали пари на лошадь Эдгара Нея. Хотя я страстная охотница до лошадей, но меня привлекали мужчины; на сей раз с нами сидели герцог де Роган и Анатоль Демидов в коляске, запряженной по-русски – четыре лошади в ряд. Оно совершенно походило на римскую упряжь. Был тут и герцог Дудовиль (Ларошфуко) на его маленькой вороной лошади, с его сапогами поверх панталон. Я с ним кокетничала, желая попасть в его собрание красивых женщин, пока еще не вышедшее в печать. Я его пригласила к себе. Я заметила Евгения Сю, Обера, графа д'Альбона. Я кокетничала со всеми; то одного, то другого брала под руку и, прохаживаясь между экипажами, многие дела обделала. Я пошла с д'Альбоном и зашла в кабачок, он сейчас же стал мне делать любовную декларацию. Это еще не беда. Но он стал мне мять и портить мои накрахмаленные манжеты. Я узнала голос Рогана и, желая выручить мои манжеты, присоединилась к ним. Д'Альбон ушел взбешенный. Ништо ему! Я желала быть очень любезной. Я рассказала мое похождение с ним. Тут были г-жа Плэзанс, г-жа дю Файи, герцогиня д'Истри, виконтесса д'Орсай, княгиня Латремуйль, герцогиня Валенсей, г-жа Бейглин, графиня Потоцкая. Весь львиный зверинец был налицо. Все они подходили к нашей коляске, в надежде быть приглашенными к Тюфякину, те из них, которые этого счастия были лишены. Мой муж, т. е. Тюфякин, получил от барона Монморанси записку: «Честь имею довести до вашего сведения, что мой дядя, князь Людовик де Монморанси де Танкарвиль, не получил приглашения на ваш бал и что я нахожусь в той же категории». Узнав, что дело было из-за какой-то танцовщицы, я настояла на приглашении этой категории. Тюфякин мне подарил четверку лошадей, выписанных с его завода, находящегося где-то в Азии, в Симбирске. Им все восхищались, а в особенности Евгений Сю.
№ 32. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ
Вторник, 14 апреля 1835 года
– Да вы, кажется, беременны, матушка?
– Да, я уже второй месяц как брюхата и не знаю, как быть. Г. К‹ерминьян› не простит мне беременность: мы уже пять месяцев как не спим вместе.
– Хотите, я на себя возьму, только с условием, чтобы воспитание детей взяли на себя вы, а не я. Я детей терпеть не могу. Я напишу мужу и наперед говорю вам, что он на это будет согласен.
Мне разом стало жутко на сердце. Мне стало жаль матери и самой себя; мне припомнилось, как она билась, как рыба об лед, заботясь обо мне, как она всю жизнь приносила в жертву из-за моего тщеславия. Я вспомнила, как пять месяцев тому назад я попыталась расторгнуть связь моего опекуна с матушкой, и мне стало гадко самой себя. Она заснула, и кошачья улыбка мелькала на ее устах. Она протянула свои чудные ножки, и я стала их целовать и заливалась слезами, проклинала себя, и снова целовала эти дивные ножки, и гордилась ими. Морэн вошел в комнату. Я тихо встала. Мать зашевелилась и по-кошачьи улыбалась.
– Любите ее, она того стоит.
Я в первый раз сказала Морэну, что знаю о их связи. Я ушла, чтоб тебе написать под свежим впечатлением. Мы обедали втроем, и я скоро занялась моим туалетом. Мать и Морэн присутствовали при моем наряживании.
У Тюфякина я нашла герцога Орлеанского, графа Поццо ди Борго и графиню Легон. Вслед за ними вошел и герцог Немурский. Тюфякин подошел к принцу и тихо сказал ему:
– Вы с герцогом не любите играть, всегда с ним ссоритесь, пойдите с Аделаидой, она вас развлечет; она мастерица этого дела, и, что лучше всего, никто об этом не станет болтать.
Таких людей с его деликатностью и со свечами не найдешь.
Письмо лежит у меня с 17 февраля, а нынче уже вторник, 14 апреля, все что-то хочется договорить. На днях бенефис Тальони. Леопольд Робер умер в Венеции; г. Патюрль заплатил двадцать тысяч франков за его рыбаков. Поццо ди Борго, кажется, отзывают. Тюфякину пишут о том из Петербурга.
№ 33. АДМИРАЛУ МАКО
Воскресенье, 19 апреля 1835 года
Чудная весна. Я вас жду к обеду. Мы будем одни.
№ 34. АДМИРАЛУ МАКО
Вторник, 22 апреля 1835 года
Что за чудные весенние дни. Я вас целый день не видала. Мне нужно с вами переговорить.
№ 35. АДМИРАЛУ МАКО
Суббота, 25 апреля 1835 года
Не могу выразить, что я ощущаю. Я себя вижу на адмиральском корабле. Все люди на стеньгах. Я себя вижу плывущей в Мартинику.
№ 36. АДМИРАЛУ МАКО
Воскресенье, 26 апреля 1835 года
Весна – это просто блаженство. У меня в три часа будет Альфонс Рид, которого я отправляю в Мартинику. Вы бы хорошо сделали, если бы взяли его с собой. Он вам будет полезен.
№ 37. АДМИРАЛУ МАКО
Понедельник, 27 апреля 1835 года
Весна – это рай на земле. Кастеллан устроил светский спектакль. Я всю ночь провела у него. Он затевал дамскую академию, я думаю, что пойдет. Он на днях уезжает. Еду к Тюфякину.
№ 38
Четверг, 30 апреля 1835 года
Граф Жюль де Кастеллан в своем отеле по улице Сент-Оноре давал «Роман на час» и «Недоверчивость и шаловливость». Гер‹цог› д'Абрантес, m-lle Мелани Вальдор, г. де Нотлен и Росмален. Я, гуляя в Булонском лесу, была поражена новым открытием: Порт Майо № 1, у самого выхода в лес – Вилла Нова. Я с герцогом провела два часа. Лошади стояли в конюшне. Все это очень хорошо придумано. Тут даже есть собеседницы для разговора. Чудный город Париж: чего ищешь, то и находишь. Это нечто вроде академии Кастеллана.
Келлерман, герцог де Вальми, умер. Я наигрывала на барабане с некоторой меланхолией погребальный марш герцогу. Вошел герцог Н‹емурский› и объяснил мне, что это сын герцога. Как я рада, мне все хотелось плакать, и я бросилась ему на шею.
№ 39
Среда, 10 июня 1835 года
Я езжу в Вилла Нова каждый день то с одним, то с другим, а иногда и одна – и всегда там обедаю. Я Крампона и моих людей отправила в Компьен. Завтра моей масленице конец.
№ 40. ГРАФУ САЛЬВАНДИ
Компьен. 13 июля 1835 года
Когда вас нет, я все читаю «Шестнадцать месяцев, или Революция» и перечитываю вашу книгу. Она – мое евангелие. Монархия, хартия, камеры, избирательные коллегии, администрации, народное просвещение, колониальное управление – все поколеблено в своих основаниях. Толпа призывается не к равенству, а к преобладанию. Хотят попрать права собственности, высшей промышленности, высшей науки, службы, знаменитости, все права на высшее влияние только в минуты лихорадочного состояния для торжества террора, а в минуты отдохновения – диктатуры. Свобода может существовать на земле при условии преобладания класса богатого, просвещенного и утонченного. Вы правы, сто раз правы, говоря эти слова про Францию. Но обратите внимание на наши колонии. Мои размышления над вашей книгой привели меня к размышлениям над, нашим насущным хлебом. Колонии гибнут, и наш флот ожидает та же участь, если нам не придут на помощь. Мы денег не просим. Мы просим только уравнения в податях. Обложение туземного сахара прибавит до 60 000 000 дохода. Это дело не шуточное. Право, стоит заняться. Вы не заинтересованы в вопросе, ваш голос потому и даст решительный перевес.
№ 41. ГРАФУ САЛЬВАНДИ
15 июля 1835 года. Бурбонские минеральные воды
Решид Эффенди уехал из Парижа; он везет проект контракта. Посоветовавшись с Тюфякиным и графом Дюшателем, как я тебе, кажется, писала, я отправляю Альфонса Рида в Мартинику. Он, кажется, очень дельный и честный человек. Он не ожидает добра от герцога де Брольи: Брольи – доктринер и предан английским интересам. Талейран по возвращении из Лондона у нас завтракал. Он принимал участие в нашем совещании и сделал несколько очень веских замечаний. Князь Талейран, недовольный своим лечением, едет в Виши и оттуда в Карлсбад. Он заедет в Женеву посетить герцогиню Дино.
Ужасное покушение на жизнь короля. Много людей, убитых на бульваре Темпль. Мортье убит. Я и князь Талейран уезжаем в Париж. Граф Поццо ди Борго не унывает, он отправился путешествовать по Англии. Ему сопутствуют графиня Потоцкая, герцогиня Амброс и маркиза Феррари с их супругами. Каков султан? Мое вам почтение.
№ 42
Компьен. Четверг, 13 августа 1835 года
Нынче совершился приговор палаты пэров над лионскими бунтовщиками. Ссылка в отдаленные места для некоторых, тюремное заключение на двадцать лет для других, – это, конечно, хорошо, но далеко не достаточно. Зачем не отрубили головы первой категории? Это могло бы нас удовлетворить. Там, где между работником и хозяином начнется разлад, только одно может и быть примирение, это-гильотина. В этом смысле писал г. Керминьян. Письмо это я распространила между пэрами. Оно произвело впечатление. Казимир Перье был прав, говоря настойчиво и с замечательной дальновидностью: какие тут уступки, – надобно, чтобы вопрос был решен пулями. Другого разговора быть не может. Я после обеда ездила к князю Талейрану. Граф Порталис скоро приехал вслед, тут был и Монфо. Они трое совершенно одного мнения со мной. Возвысьте плату рабочим – и этим вы убьете роскошь в зародыше. Нам всем придется ходить в сабо. Он взял мою ножку с полу и, поцеловав, сказал с его убедительным красноречием: «Мы лишимся этих хорошеньких ножек, так элегантно обутых. К счастью, моя племянница Антуанетта сумела взять одного из наследников Тамерлана. И хорошо сделала: они там с своими рабами сумеют еще лет сто себе не в ущерб копать руду. А у нас того и гляди что придется носить лапти, я вам в том даю честное слово». Полковник Лазарев говорил о Талейране, называя его «мой дядя Талейран».
– Вы хотите сказать, – отвечал ему князь, – ваш дядя Тамерлан.
№ 43
Компьен. Понедельник, 17 августа 1835 года
Я пригласила герцога Н‹емурского› обедать в Вилла Нова.
№ 44
Среда, 19 августа 1835 года
Уже в прошлом году, в феврале месяце, разнесся слух, что князь Василий Долгорукий, обер-шталмейстер царя и директор театров, обвенчался в Казанском соборе с молодой французской актрисой Эжени Форже, которая три года тому назад играла в Лютихе. Эта свадьба очень не понравилась царю, который видит с негодованием, что огромное миллионное состояние перейдет в руки француженки. Князь ей дает в приданое три миллиона франков. Я об этом говорила с Тюфякиным. Он мне очень успокоительно сказал:
– Это вздор, и я ему не наследник, а скорее он или сын его, Сережа, мой настоящий преемник.
Теперь пишут, что действительно князь Сергий наследник и что на имение Тюфякина наложено запрещение по причине его мотовства. С чем же я буду? Хорошо, что у меня не одна струна на моей гитаре.
№ 45
Компьен. Понедельник, 24 августа 1835 года
Я семь дней провела с Даморо Чинти.
№ 46
Компьен. Понедельник, 26 октября 1835 года
У меня гостит Полина; что за дивная девушка! Она у меня пробудет по 1 ноября. Я стараюсь их сблизить с Деложем. Она со всяким согласна, только чтобы деньги были. Делож не прочь, а все за мной ухаживает. Полина сильно кокетничает с Демидовым, но из этого ничего не выйдет, т. е. брака. У меня собираются охотники, я каждый день езжу на охоту. Герцог так привык ко мне, что почти не выходит из дома, кроме моих служебных часов у Тюфякина. Он все живет в Компьене. Я в два часа уезжаю верхом на охоту, а Полина забирается ранее – она уезжает с шести часов утра. А нынче у меня бал – и какой! У меня был на днях муж мой. Я ему очень обрадовалась и три дня провела взаперти. Последствия были для него ужасны. Мы решили, наконец, разойтись и положить море между нами. Он уезжает на торговом судне из Марселя около 2 октября, но этого нельзя сказать вперед. Как это странно! Я все-таки добилась своего. Герцог Орлеанский уезжает в Алжир. Он снова у ног моих. Маршал Клозель отправился его встречать. Подождем немного.
№ 47
Компьен. Понедельник, 26 октября 1835 года
Я вернулась из Лондона, где имела важные поручения от самого короля. Мы вернулись с Немурским в ночь с 5-го на 6-е октября. Я провела целый месяц в Лондоне. Я не на шутку влюбилась в Демидова, но все держусь Орлеанского и отчасти герцога Немурского, и если на откровенность пошло, то и герцога Монпансье, и графа Морни, а Демидову держу торбу повыше – пусть аппетит возбуждается. Я их держу в ожидании. Чего? Спроси их сама – они, может быть, скажут. Я на седьмом месяце беременности. Когда нужно, я надеваю мою мантилью и ноги протягиваю от усталости. Меня так крокировал Морэн, и я отослала в редакцию «Дамского журнала» вместе с наброском, представляющим Демидова и Морни. Они оба очень схожи и явились под 31 октября. Я на прощанье даю нынче бал; королева бельгийская обещала быть.
№ 48
Париж. Вторник, 3 ноября 1835 года
Я рассталась с Полиной; мы много плакали на прощанье. Компьен мне совершенно опротивел без Полины. Я танцевала вчера у Тюфякина до упаду. Морни был на охоте, а Демидов в первый раз явился и был очень мил и предупредителен. Мать моя приобрела от некоего Дезорма негритянку, которая после бани оказалась белокожей. Она очень бесилась, хотела отдать Дезорму, который дает свои представления в Порт-Сен-Мартен, но я ее отговорила. Впрочем, я не очень люблю подобные забавы. Мое дело совсем другое, я держу настоящую школу для юных певиц и танцовщиц; я их кормлю, одеваю, трачу много денег на воспитание и стараюсь их сбыть, чтобы возвратить свои затраты. Я предупредила Жиске, он только усмехнулся. «Не мешайте г-же Герио забавляться». Морэн их обоих крокировал, они помещены в «Дамском журнале» от 10 ноября. Мать моя все преследует меня, говоря беспрестанно о Демидове; я уверена, что и девочка взята с коварным намерением. Я ей сказала, чтобы отвязаться от нее, что если мне Демидов даст двести тысяч франков, так я еще, может быть, и подумаю. Я это записала, возвращаясь от Тюфякина, для памяти.
№ 49
Среда. 4 ноября 1835 года
Я получила формальное приглашение состоять при театральной школе султана Махмуда в качестве главной надзирательницы с платежом по девятисот тысяч пиастров в год и на готовом содержании. Мне поручено приискать двенадцать молодых девушек на готовое содержание и обратить особое внимание на их внешние качества. Единовременно, по окончании шестилетнего контракта, они получают на руки по шестидесяти тысяч пиастров каждая, с доставкой в Марсель или Триест на счет султана. В случае смерти до шестилетнего срока (ассигнованные суммы) остаются в пользу учредительницы. Контракт заключается на три года; подписал контракт Пертеф-паша. Я получила от моего мужа самые одобрительные отзывы о затеваемом деле. Мои переговоры шли через посредство Решида-Эффенди. Я жалованье уже получаю с 1 мая, т. е. с той минуты, когда я дала слово и приступила к личному составу школы. Герцог Орлеанский уезжает в Алжир. Я ему сопутствую на остров Корсику. Прошу это держать в тайне. Решид будет сам в половине декабря.
№ 50
Воскресенье, 8 ноября 1835 года
Я объявила Тюфякину, что я подписала договор мой с султаном; он все не верил, когда я его предупреждала. С ним договор мой кончается через неделю. Он меня умолял остаться с ним по-прежнему; я ему сказала, что матушка будет беречь его, что она отлично поведет школу и гораздо охотнее возьмется за это дело. Я обещала ему остаться на некоторое время, показав ему письмо из Смирны, куда мой муж, после жестокого кораблекрушения, больной, прибыл почти в одной рубашке. Он меня уговорил остаться с ним еще шесть месяцев и дал мне не в зачет жалования десять тысяч франков, которые я немедленно переслала мужу. «Упаси боже, чтобы я препятствовал вашему счастию», – и старик зарыдал. Я Решиду сказала, что раньше мая не уеду. Он совершенно одобрил мои соображения относительно необходимости приготовлений и сказал, что раньше июня и не ожидают в Константинополе.
26 ноября гр. Матушевич, участвуя в скачке с препятствиями в Круа де Берни, сломал себе шею, перепрыгивая довольно опасный забор; его вынесли замертво. Ему во всяком случае будет не хорошо: царь Николай не любит, чтобы русские заживались в Париже, а он то и дело, что в Париже. Он где-то секретарем, в Лондоне или в Неаполе, право, не знаю. Он слывет за умного человека. 27 ноября герцог готовится в экспедицию против Маскары.
№ 51
Париж. Вторник, 8 декабря 1835 года
У графини Л‹егон› сегодня бал. Я танцовала (так в книге – Д.Т.) до упаду, хотя гримировала себя беременной. Все шепотом говорили обо мне и матери моей, наряженной, как молодая девушка. Морэн нас зарисовал для «Дамского журнала»; картинка явится 15 декабря, где я вместе с матерью, а 20-го – с гр. Л‹егон›, где я опять являюсь молодой, невинной, шестнадцатилетней девушкой. Легон нагло афиширует Морни.
№ 52
Четверг, 10 декабря 1835 года
Должно быть, жутко приходится m-lle Марс. Она снова поступила во французский театр. Тюфякина я не взяла с собой. Давали «Дон Жуан австрийский». Я немного позже поехала к Тюфякину. У него уже была партия. Вход мой в ложу произвел большой эффект. Она не перенесла моего торжествующего и крайне равнодушного взгляда. Я ей аплодировала много и усердно; все смотрели на меня с большим участием. Графиня Легон, Морни и Демидов меня сопровождали. Я кокетничала с Демидовым, точно хотела душу отдать за него, я ее измучила порядком, и она просила отложить второе представление до другой недели. Я с Демидовым откровенно объяснилась. Вмешательство моей матери я не допускаю: это слишком безнравственно. Если он мне даст четыреста тысяч франков, то я с ним готова бежать хоть на край света – и порхнула в карету, сказав лакею: «К его светлости». Демидов за все ревнует: за его титул, за мои интимные с ним отношения, за то, что Тюфякин его (Демидова) к себе не пускает, кроме больших приемов.
№ 53
Париж. Четверг, 17 декабря 1835 года
Моя мать разрешилась от бремени. Она родила сына, его записали под именем г-на и г-жи Гелль. Все обошлось как нельзя лучше, только все очень удивлялись моей прыткости: я вчера была на вечере у королевы, а нынче в ночь, говорят, родила. Королева мне прислала сто тысяч франков и обещала быть крестною матерью. Я с ума схожу от Даморы Чинти. Пирожки у Феликса в пассаже «Панорама» просто объедение. Я часто заезжаю к нему, возвращаясь с прогулки. Я тебе только скажу, так ты меня поблагодаришь.
№ 54. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ
Понедельник, 21 декабря 1835 года
Я уже нынче опять танцую и кокетничаю напропалую с Демидовым. Принц Жуанвильский очень этим недоволен. Морни все на охоте. Демидов увивается около меня, но я все выше и выше поднимаю торбу.
Демидов уверяет, что он знал моего отца, очень благородного человека, проживавшего на Мартинике, и помнит, как меня ребенком мать вывезла с этого острова года через два после смерти отца. Это было в 1826 году; он тогда состоял на службе у отца Демидова, он хорошо его помнит. А всему этому причина Морни. Он играет моей любовью, как мячиком. Вчера я рыдала и заливалась слезами, когда вошел граф д'Альбон. Он меня рассмешил. В каком состоянии мои нервы, просто ужасно! Я ожидала Морни, велела ему сказать, что меня дома нет. Карета д'Альбона стояла у моего подъезда. Герцог Орлеанский вернется из Алжира к новому году.
№ 55. АДМИРАЛУ МАКО
4 февраля 1836 года
Талейран обедал у короля 3-го и говорил о наших делах. Вы уже знаете по телеграфу о перемене в министерстве. Я буду покойна, когда Лакав-Лаплан получит портфель. Одна моя забота, чтобы ты устроил надежно наши дела и вернулся к нам морским министром.
№ 56. (ПОЛИНЕ МЮЕЛЬ)
Понедельник, 29 февраля 1836 года
Я была как дома у графини Л‹егон› и имела к ней вход во всякий час дня и ночи, когда графиня не была занята посторонними. Я зашла к ней вчера утром в одиннадцать часов. Она еще спала, но проснулась, как я вошла, и мы дружески поцеловались. Ее корреспонденция лежала еще нераспечатанной на ночном столике. Она распечатала несколько писем и начала читать вслух. Морни ей рассказывал мою связь с герцогом Орлеанским, герцогом Немурским, принцем Жуанвильским, князем Тюфякиным, Анатолем Демидовым и д'Альбоном, который у меня был первый раз в жизни. Тут я закричала: он лжец! Морэн эту сцену нарисовал в литографировал с подписью: «он лжец», – слова, сорвавшиеся у меня с языка. Он сознавался, что был со мной в связи, и обвинял меня, что я бросилась к нему на шею в истерическом припадке. Он ее умолял склонить меня к отъезду, написать к матери, пригласить г. Керминьяна. Я невольно усмехнулась – он совершенно был без ума от ревности. Графиня Л‹егон› меня прогнала из комнаты, увидя и поняв мою улыбку, зардевшись от гнева и с белой точкой на конце носа, признаком ее бешенства. Я тотчас поехала к Жиске и предупредила его. Он мне обещал дать знать, если что-нибудь будет нового. «А об этом деле беспокоиться нечего. Что у вас, танцуют сегодня? Я к вам приеду».
Я тут только вспомнила, что мне пора торопиться домой. С какой стати было писать это письмо? Решительно не понимаю. Я неглижировала им в последнее время. Я все готовила к разрыву. Он все на охоту ездил. Я ему не раз предлагала разойтись. Связь с графиней Л‹егон› У него затевалась давно. Я примечала, что что-то неладно, но подозревала совсем другое. Л‹егон› с ним заодно, это очевидно. И она и он меня хотели с рук долой. Они оба знали, что я вела переговоры с Решид-Эффенди. Неужели из одной ревности ко мне они сошлись вместе и решилась на такую пакость?