– Кто ты? – тихо спросил я.
В уединении есть и плюсы: никто тебя не услышит, что бы ты ни сказал. Точнее, кто-то всё равно услышит – хотя бы ты сам. На заднем сидении меня было не слышно.
«Твой ангел-хранитель», – голос усмехнулся.
– Я не понимаю…
Никто не ответил. Где-то в интернете я читал, что голоса в голове – одни из самых непостоянных вещей.
Спустя неизвестно насколько растянувшееся время, машина остановилась.
– Костя, вылазь, – сказала Света, выходя из машины. – И рюкзак возьми.
Накинув куртку и схватив рюкзак, я пролез между сидений, перебираясь на передние, а затем вылез из машины. Снег, что доходил выше щиколотки, попадал в ботинки и больно морозил ноги, тут же превращаясь в холодную воду. Да и сами мои кроссовки были осенними – быстро промокнут. Пришлось идти аккуратнее.
Мы остановились посреди переулка. По бокам, стенами, стояли дома-высотки.
– Оставим пока машину здесь. Здесь и выезжать удобно, и магазин недалеко, – сказал Лёша.
– Лучше будет разделиться, – сказала Света. – Я с Мишей, а ты, – она посмотрела на Лёшу, – с Костей. Смотри, что бы с ним ничего не случилось. С вами обоими.
– Не бойся. Твой ребёнок вернётся в целости, – ответил Лёша.
Проводив взглядом Свету, он пошёл вперёд молча. Я следовал за ним. Оказалось, что лучше будет идти «нога в ногу» – то есть идти по его следам. У него были крупные ботинки, мои ноги туда попадали без проблем, и идти стало гораздо легче.
Спустя пару минут, мы стояли перед небольшими белыми дверями. Вывеска сообщала: «Добро пожаловать» – это был продуктовый магазин.
Лёша дёрнул за ручку – дверь была закрыта.
– Конечно… – недовольно сказал он. – Будем действовать другими методами…
Лёша посмотрел на меня:
– Не мешайся.
Я послушно отошёл в сторону, а он достал что-то из рюкзака, и склонился над замком. Он снял перчатки, и начал свои махинации. Несмотря на то, что мы с первых же дней брали чужое имущество, мне всё ещё было стыдно вламываться.
Через минуту возни, дверь открылась, давая доступ ко всем скрытым вещам внутри. Лёша положил свои вещи обратно, надел перчатку и взял из рюкзака фонарик. Он вошёл первым.
Внутри стоял противный запах. Даже не так. Внутри стояла смесь самых противных запахов. Тут была вонь на любой вкус: кислая, тухлая, непонятно какая. Мерзкий липкий запах прилипал внутри носа, не отпуская, от тухлого – к горлу подкатил рвотный ком.
Лёша слегка скривился, но пошёл вперёд. Он осветил зал: полки, нетронутые ни временем, ни людьми; пустые кассы (сразу нахлынули воспоминания по тому, что прежде считалось настолько обычным делом, что никто не придавал этому никакого значения). На самих же полках лежали разноцветные пачки различных круп и макарон, слегка покрытые пылью. Некоторые блестели, когда по ним случайно скользил свет. Чуть дальше были другие отделы.
– Бери с полок всё, что жрать можно. И общаемся шёпотом, – прошептал Лёша. Он пошёл дальше, а я начал быстро всё складывать в рюкзак.
Взяв несколько пачек, я заполнил весь рюкзак. На полках оставалось ещё много.
Стало заметно тяжелее и, хоть в зале и царил лёгкий сумрак, оставаться одному было страшно – я пошёл к Лёше. Он уже стоял впереди.
– В молочном и мясном не смотри – там всё, – Лёша ждал меня возле двери на склад. – Всё взял?
– Что вместилось, – ответил я.
Позади что-то упало. Я обернулся – ничего не было.
– Посвети, – сказал я, пытаясь разглядеть темноту.
С улицы внутрь задувал небольшой ветер. Вместе с ним в зал влетали, кружась, мелкие крупицы поздней зимы.
– Забей. Это от ветра. Пошли, – Лёша вошёл на склад.
Коридор, который шёл вперёд, разделялся на множество ответвлений, кончаясь огромными дверями. Мы прошли, не сворачивая, до самого конца. Внутри оказалась большая куча коробок.
– Стой на шухере, – Лёша прошёл вперёд, а я остался у входа. Идти внутрь совсем не хотелось.
Внезапно, коробки посыпались. Тишину разрезали мычание и стоны.
– Что за?.. – сказал где-то вдалеке Лёша. Я бросился вперёд, но сразу же последовал крик и слова: – Блять, снимите с меня это!
И ещё один крик, который почти сразу захлебнулся. Когда я подбежал, то увидел, в свете маленького фонарика, как на полу, среди коробок, лежал Лёша. Верхнюю часть завалило коробками, а живот был вспорот и рядом сидел восставший, копавшийся там и поедая внутренности. Я отшатнулся. По телу прошёлся неприятный холодок, чуть не стошнило. Я поспешно закрыт рот рукой.
Лёша смотрел на меня, как будто не понимая что происходит. Он тяжело дышал и сильно стонал.
– Что это за… мелкий, что там?.. Помоги… – он пытался махать свободной рукой, но это несильно удавалось. Я попятился назад. Я не мог оторвать от него глаз. Коробки зашевелились, затем Лёша снова истошно закричал, но ненадолго – другой восставший впился ему в глотку, отрывая от неё куски. Лёша из последних сил повернулся ко мне, и застыл: в его глазах больше не было жизни.
Я развернулся и бросился к выходу, но споткнулся посреди коридора и упал, больно ударившись коленкой.
– Агх, – вырвался стон. Позади послышался грохот и возня. Мычание приближалось. Сделав волевое усилие, сквозь стон, я встал и побежал, прихрамывая, к выходу.
В зале тоже уже было не так пусто: двое восставших двигались ко мне. Я побежал в сторону от них, и, пробежав весь зал, вылетел на улицу. Я задыхался. Грудь всё ещё болела, а воздух был каким-то тяжёлым, густым, как сироп.
Я быстро свернул в сторону и пробежал несколько переулков. Восставшие выли где-то позади, но я знал, что они идут за мной. По сугробам было тяжело бежать, я постоянно спотыкался, руки горели от холода. Наконец, я добежал до нужного переулка.
У машины стояла Света. Она курила. Увидев меня, бегущего, хромающего и измученного, она сразу же бросилась навстречу:
– Машину… – я пытался кричать, но это не удавалось. Кажется, она поняла, и побежала к водительскому месту.
Я пулей влетел в кабину и захлопнул за собой дверь.
– А где… Где Лёша? – только сейчас спросила Света. В её глазах была тревога.
– Он… он… – слова застревали в горле.
Миша тоже уставился на меня с задних сидений. Я не знал как сказать.
– Вот хэппенд? – спросил Миша почти в истерике.
Это был их друг. А я пришёл один.
– Надо ехать… – сказал я наконец.
Света непонимающе посмотрела на меня.
– Говорю же, надо ехать! – крикнул я. – Там…
– Энсер! – сказал Миша. Он начал вылезать. – Где Лёша?!
– Уезжаем! – крикнул я, пытаясь посмотреть назад – восставших ещё не было. Говорить было тяжело – я всё ещё не мог отдышаться.
– Я никуда не поед… – начала говорить Света.
– Он умер! – резко сказал я. – Восставшие… они… – я сделал паузу. Вдох, выдох. – И сейчас… поехали! Они сюда… идут сюда!
– Как… – тихо сказала Света. Слеза прокатилась по её щеке. Она тупо посмотрела на меня, затем на Мишу. – Надо…
В пространстве послышался крик вдалеке. Резкий, как будто кто-то разрезал воздух ножом – это был крикун.
– Что это? – спросила Света.
– Поехали! ПОЕХАЛИ! – начал я. – Они… они собираются, вы не слышите?! Надо ехать! Прошу!
Следом прозвучал ещё один крик, но уже ближе.
– Нет, нам… – Миша полез к двери. – Нам надо похоронить его.
Света мощно пихнула его обратно.
– Ай, Света! – простонал Миша.
– Нет! – громко крикнула она, и завела машину. На щеках её стояли слёзы. – Ты слышал их. Мы не можем пойти. Не сейчас.
– Но Свет… – начал Миша.
– Нам надо ехать. Уже нечего хоронить, – ответила она, вытирая слёзы, и пустила машину на полный ход.
Никто больше не сказал ни слова.
Восставшие вылезли из переулка, как мы уже были в конце улицы.
– Что произошло? – спросил Миша.
– Там… – начал я. У меня было состояние, будто в трансе. – Мы шли через зал. Ничего не было. Мы пошли на склад… Лёша сказал постоять на выходе. Потом… потом… из ниоткуда… крик, он… они… и потом я побежал.
Руки дрожали.
– Как вы их не увидели? Как их можно было не увидеть?! – кричал Миша.
– Миша, успокойся, – тихо сказала Света.
– Хи… хи ис лаин, Света!
– Их не было, – сказал я, смотря в окно. Я не мог смотреть на них. – Они… они как будто ждали нас и прятались.
– Что? – спросила Света. – Что ты сказал?
– Я не знаю. Но они как будто ждали в коробках.
– Как такое может быть?.. Стоп… Почему ты не рассказал об этом?
– Я не знал. Я не знал что они так умеют делать.
– А крики эти… это что?
– Это крикуны. Я же говорил – кто-то из них может делать громкий крик, и тогда они быстро собираются… Простите меня. Пожалуйста. Я… если хотите, я уйду. Я честно – я не хотел. Но я не мог. Я не мог ничего сделать.
– Нет. Хватит с меня на сегодня жертв, – ответила Света. – Мне… мне надо это обдумать.
На заднем сидении тихо заплакал Миша.
Весь оставшийся день у меня в голове была лишь одна картина: как в последний раз посмотрел на меня Лёша. Его мёртвые глаза как будто корили меня за то, что я ничего не смог сделать.
«Моя ошибка стала его смертью. Я должен был пойти с ним. Должен был что-то сделать. Должен был. А я просто смотрел… смотрел на то, как они его убивают. Как мне теперь смотреть им в глаза?»
«Я же говорил. А это только начало. Ты ещё увидишь, если и дальше будешь сопротивляться», – сказал Голос.
День 92
― Аккуратнее… давай сюда… Да, – Света ползла впереди.
– Нам точно сюда? – спросил Миша жалобным голосом. Он остановился.
– Да что ты ноешь? – гневно прошипела Света. – Испугался что ли?! – она сердито повернулась и посмотрела на него. Миша продолжил ползти.
Я полз позади всех. Наконец, мы выбрались из вентиляционной шахты.
– Здесь посвети… – сказала Света, и я направил туда свет фонарика. Она открыла небольшой ящичек и достала маленькую оранжевую коробочку: – Аптечка.
Здесь было подозрительно тихо. Тишина даже как-то успокаивала, будто всё ненастоящее. Будто толпы мёртвых бывших людей где-то позади нас – просто сон. Но неприятный холодок прошёлся по спине. Что-то меня настораживало.
Коридор… Нескончаемый коридор с бесконечными боковыми деревянными дверями. Где-то вдалеке, впервые, послышался посторонний шум – пронзительный крик. Он пробирал до самых костей, где те резонировали, заставляя тело дрожать. Света тоже насторожилась, а Миша и вовсе побледнел – это выглядело довольно жутко.
– Что это было? – спросила Света.
– Свет, летс гет аут оф хиа… Что-то тут нечисто, – Миша отступил на шаг назад.
– Подо… – новый крик прервал Свету – он был сильнее, громче, ближе. – Валим!
Мы развернулись и принялись бежать, но это была невероятная задача – вокруг не было света, а на полу везде валялся какой-то мусор. Фонарик куда-то исчез. Даже рук не было видно.
Я споткнулся и пролетел пару метров носов вперёд, раздирая лицо до крови. Света и Миша убежали вперёд. Я лежал на груде метала, и она больно впивалась в тело.
– Не сбежишь. Воскликнул хрипящий голос за спиной. Холодная, стальная хватка сжала ногу. Я сделал последнее движение, понимая, что дело моё плохо – перевернулся и нащупал рукой что-то продолговатое: фонарик. Нужно было, хотя бы, увидеть то, что за мной гналось – последнее желание.
В слабом луче света, возникло худое лицо с мёртвыми белыми глазами. В открытых гнилых ранах на щеках копошились черви – в некоторых местах даже из-под кожи торчали тёмные кости. Это был Лёша. Кожа на шее его была разорвана.
– Не сбежишь… – сказал он со свистом в голосе, а затем замахнулся и вонзил свою руку прямо мне в грудь…
* * *
― А-а! – крикнул я, и сразу же понял, что это был всего лишь сон. В груди бешено стучало сердце. По телу, тяжёлыми холодными каплями, стекал пот. Я постарался перевести дух, успокоится. В окно можно было увидеть то, как утренний свет нового дня начинал медленно пробиваться сквозь темноту прошедшей ночи – она нехотя отступала.
Почти каждую ночь один и тот же сон…
«Как же надоело», – я сидел и испытывал злость из-за собственного бессилия. Мне было горько от вины, но при этом я не знал что сделать чтобы избавиться от этого.
Тело затекло и отдавало неприятной покалывающей болью при движении. Даже было каким-то деревянным. Света тихо спала на задних сидениях. Даже во сне лицо её было каким-то напряжённым. Вчера мы удачно выбрались в соседнюю деревню. За последние дни она сильно извелась, с тех пор, как с Мишей стало происходить что-то неладное – его уже два дня не было видно.
«Ты же знаешь, что пока ты рядом с другими людьми – их жизнь предопределена», – сказал Голос. Уже пару дней я его не слышал.
– Заткнись, – зло шепнул я, но Голос не ответил.
Около недели, как мы стали жить в деревне с другими выжившими. Света говорила, что эта деревня находится посередине между Владимирском и Номиром. Мы наткнулись на них совсем случайно. Сначала в машине что-то сломалось, и мы ехали два дня очень медленно. По счастливой случайности, рядом проезжала машина из этой деревни. Они очень удивились, увидев нас, и согласились помочь. Выяснилось, что заело какой-то клапан в движке, а разобрать получится только у них в деревне. Остальные тоже очень удивлённо нас рассматривали, когда мы приехали. Двигатель нам починили почти сразу, но как-то так получилось, что мы остались до сих пор. С тех пор мы здесь и остались. Мне нравилось снова быть в окружении людей, чувствовалась безопасность, но Света постоянно хотела уехать. Ей не нравится старейшина этой деревни. Она постоянно говорит о том, как лучше быть уехать отсюда, но всё никак не соберётся. За неделю меня это так достало, что даже думаю остаться здесь, если она с Олегом уедет.
В лёгком сумраке проскользнуло несколько силуэтов. По спокойному движению, сразу узнал в них местных – они шли на утреннюю службу.
Спать совсем не хотелось, и я решил пойти за ними. Свете, в частности, очень не нравились эти службы. Чтобы она снова меня не отчитывала, я тихо выбрался, аккуратно прикрыл дверь и пошёл за местными в «храм», в самый центр деревни. Сложно было назвать это обычным храмом: с виду он не отличался от старых деревянных бревенчатых домов, которых много ещё осталось в деревнях и небольших городах.
Улица обдала меня потоком холодного ветра. С непривычки он больно обдувал лицо, и пробивал насквозь. Я прикрылся шарфом, который мне дал один из жителей, и пошёл дальше.
На подъездах к деревне стояло много заброшенных машин, которые были аккуратно поставлены как преграда. Несколько жителей мне ответили, что так и было до их прихода.
«Когда мы собрались – тут уже так всё и было» – примерно так и отвечали. Вообще, жители неохотно шли на разговор и старались побыстрее уйти.
На входе мне кивнул крупный мужчина и открыл дверь. Я прошёл внутрь, и сел на один из стульев у входа. Все садились вперёд, на первые ряды стульев, но я не очень хотел привлекать к себе внимание, поэтому сел у самой стены.
Здесь собрались почти все местные: около двадцати человек. Я слышал, что сюда приходят каждое утро все кто может – кроме тех, у кого дежурство.
В самом конце комнаты, перед скамейками, стояла самодельная, криво сделанная, деревянная трибуна. Там, в тени, стоял невысокий мужчина в чёрном балахоне – Старейшина. Он, видимо, готовился к утренней речи. Люди впереди перешёптывались.
В окна, что были позади трибуны, медленно, словно ленивый паук, начало проникать утреннее яркое солнце. Позади этого дома не было ничего, кроме огромного заснеженного поля, поэтому свет лился внутрь вовсю.
– Пора… – громко сказал Старейшина, и встал за трибуну. Шёпот резко оборвался. – Друзья мои, товарищи, братья, сёстры salve! Salve, parochiani!
Все люди, будто по команде, встали, приложили руку к груди и громко ответили:
– Salve! Diu vivere Deo!
Я смущенно забился в угол. Люди сели и пристально уставились на Старейшину. Прихожане выглядели истощёнными, бледными, но на лицах было полнейшее удовольствие. Сейчас это было заметно лучше всего.
– Отлично! Отлично! – сказал, улыбаясь, Старейшина. Он выглядел на порядок здоровее остальных, даже был немного полноват. На лице была ещё небольшая борода. – Надеюсь, все сегодня хорошо спали, и готовы нести крест нового дня во имя всеобщей помощи и Господа нашего? – Старейшина вознёс руки над головой.
– Amen! – громко сказали прихожане и захлопали.
Старейшина жестом остановил овации.
– Вижу, среди нас появился новый человек. Новая душа ищет спасения, – он сложил руки на груди, смотря на меня. А потом отвернулся: – Отлично! Замечательно! Давайте поведаем ему наши заповеди и правила «вознесённой» жизни! Ну же, кто? – Старейшина спустился к рядам стульев, и пошёл в мою сторону. Он быстро осматривал весь зал. Все люди поднимали руки, желая выступить. Мне стало как-то совсем не по себе, но уходить было уже поздно. Наконец, его взгляд остановился на мужчине с залысинами.
– Петя, давай ты, – сказал Старейшина. Мужчина встал и повернулся ко мне – это был невысокий тощий мужчина средних лет.
– Какие наши главные враги? – спросил Старейшина. Всё взгляды теперь были устремлены на меня, от чего я чувствовал себя неловко ещё больше, как загнанный в угол зверь.
– Наши враги – это мы сами! – с силой продекламировал мужчина.
– Прекрасно, – с удовольствием отметил Старейшина, – а что же конкретно?
– Самый главный враг – наша всепоглощающая, уничтожающая всё, гордыня!
– Верно, – подтвердил Старейшина. – Дальше.
– Наша безмерная алчность, вечная жадность до большего, – в глазах мужчины загорелся какой-то внутренний огонь. Его слова обжигали меня, разжигая что-то внутри. Что-то внутри откликалось на его слова.
– Именно, – сказал Старейшина. – И что ещё?
– И наша чудовищная зависть, что толкает против Бога, себя и общества.
– Замечательно, – заключил Старейшина, расплываясь в улыбке. – А же нам даёт гнев?
– Гнев даёт нам силы. Гнев – это необходимое зло. Только огнём наших душ мы сможем отчистить всю скверну этого мира, – было видно даже, как мужчину немного трясёт.
– Именно так, – сказал Старейшина. – Только гнев сможет нам помочь в борьбе с нашими пороками и ленью, которая стала непозволительной роскошью. Садись, Петя, ты сегодня у нас молодец.
Мужчина, улыбаясь, сел обратно. Старейшина снова поднялся к трибуне.
– Всё верно. Библия говорит нам: смертные грехи – это гордыня, алчность, зависть, гнев, похоть, чревоугодие и уныние. Но мне было дано виденье! Я научил вас обращать грех против греха, что бы вы могли быстрее идти к цели, что была указана свыше!
– Amen! – прокричали люди. Некоторые голоса выделялись на фоне остальных. Петя был одним из них.
– Посмотрите, до чего же дошли люди! Посмотрите, до чего мы дошли, стремясь к Дьяволу! Теперь многие из нас просто сосуды для его демонов! Демонов чревоугодия! Они ходят по святой земле и пожирают души наши, делая новые сосуды для греха! Бог видел это, и послал мне виденье! Он дал мне виденье о том, что будет, и как нужно жить, чтобы заслужить прощение!
– Amen!
– Братья и сёстры, Бог сказал мне: «Веди их, ибо они не ведают, что творят, и даю я тебе право на зло, иначе они не смогут»! Бог милосерден!
– Amen! – люди подняли руки. Начался всеобщий гул.
– Он сжалился над нами! Даже сейчас, когда мы настолько от него отвернулись! Все мы – дети его!
– Amen!
Старейшина сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух. Зал наполнился какой-то странной энергией. Стало даже как-то светлее. Волна людских эмоций была такая сильная, что, казалось, я начал тонуть. Руки поднялись сами по себе и начали двигаться во всеобщий такт.
– Поэтому, братья и сёстры, не нужно огорчать отца нашего! Нужно жить его словом, и стремиться к высшему, помогая братьям и сёстрам нашим павшим – избавлять их от страданий!
– Amen! – я кричал уже наравне со всеми.
– А теперь, – Старейшина говорил уже заметно тише, – помолимся.
Всеобщий гул резко оборвался, и люди склонили головы, взявшись за руки. Еле слышно была слышна их молитва. Смутившись, я убрал руки. Волна, которая до этого лишь нарастала, вдруг оборвалась во мне.
Спустя минуту Старейшина открыл глаза.
– А теперь, parochiani, идите в новый день достойно.
– Amen! – громко прокричали прихожане и стали вставать со своих мест, собираясь уходить. Все они будто светились изнутри. Меня это завораживало.
Старейшина подошёл ко мне, сел рядом, положил левую руку мне на плечо.
– Костя, ты, надеюсь, никуда не спешишь? – спросил он мягко.
– Нет, – растерялся я.
Я поднялся голову. В его глазах был какой-то магический ясный свет знания.
– Пойдём со мной, – сказал Старейшина и пошёл вперёд, в сторону трибуны. Я пошёл следом.
Возле трибуны оказалась тёмная, едва заметная, дверь. Старейшина достал из-за кофты цепочку с ключом, снял её с шеи и открыл дверь, проходя внутрь. Комната внутри была маленькой, но хорошо обставленной: вдоль левой стены стояли пару столиков, набитых разными мелкими вещами, а над ними висел большой ковёр с изображением оленей. Возле окна стоял стол из толстого красного дерева и такой же роскошный стул, а вдоль стены справа стоял большой бордовый шкаф. Рядом, в уголке, совсем не вписываясь, старенькое ободранное кресло.
Старейшина прошёл за стол и сел. Он откинулся на спинку и посмотрел в окно.
– Эх, красотища, – вздохнул Старейшина, и повернулся ко мне: – Чего стоишь? Не стесняйся, проходи, – он жестом показал на кресло. Я послушно сел. – Что ты думаешь о нашей общине? Костя, верно?
В ответ я кивнул и присел.
– Не знаю, – замялся я.
– Ну же, не стесняйся. Я же есть тебя не буду, – Старейшина улыбнулся. – Нравится тебе у нас?
– Да, – сказал я неуверенно. Я следил за руками, чтобы лишний раз не выдать волнение. Сейчас мне всё это казалось очень важным.
– Хорошо… хорошо. Значит, хочешь остаться… – Старейшина говорил плавно и мягко. – Вместе ведь лучше. Да и только вместе мы сможем создать лучшую жизнь, как считаешь? Как одна большая семья. Хочешь ведь жить в мире и спокойствии, да? Не ожидая этих демонов за каждым углом? – он внимательно посмотрел на меня, ожидая ответа.
Я отвёл глаза:
– Да.
– Скажи, а почему ты хочешь этого?
– Хочу, чтобы больше мои друзья не умирали, – тихо сказал я. – Чтобы все были счастливы, и всё.
– Отличное желание, – улыбнулся Старейшина. – Все мы здесь хотим, чтобы остальные были счастливы, поэтому и заботимся о ближнем так, словно это родной брат или сестра. Ведь все мы перед Богом равны, ты знаешь? Да… все мы – лишь его творения.
Старейшина отвернулся к окну.
– Ты очень добрый мальчик, Костя. – сказал он. – Не знаю даже, стоит ли… ладно. Ты поможешь мне?
– А в чём вам нужна помощь?
– Дело в том, что до вашего приезда мне было провидение. Всевышний сказал мне во сне: «Вскоре к тебе придут блудные дети мои. Средь них будет мальчик – веди его, обучи слову моему. Станет он тебе великим помощником и другом» – такие были его слова.
Я застыл.
«Неужели, это про меня?»
На миг, мне показалось, что кто-то стучит из-под пола, но лишь на секунду.
– И этот мальчик – ты, Костя, – продолжил Старейшина, не обращая внимания на звук. – Я отчаянно прошу твоей помощи, любой другой не сможет мне помочь… Ты поможешь мне?
Его слова грузом навалились на меня. У меня не оставалось выбора.
– Я постараюсь. А в чём вам нужна помощь?
– Неделю назад, когда я предложил присоединиться к нам, твоя подруга отказала мне. Я умолял её, ведь вместе мы сильнее, ведь нельзя сейчас рисковать любой жизнью… Она отказалась, смеялась над Словом Божьим. Но Господь дал мне миссию спасти вас, и я не могу отступиться. Помоги мне, Костя. Убеди её остаться, чтобы вместе мы смогли добиться прощения Господа. Мне кажется, что никто другой не сможет на неё повлиять кроме тебя. Я видел, как вы общаетесь. Ты близок ей. Я знаю, она планирует уезжать, но ты ведь не хочешь, да? – Старейшина внимательно посмотрел на меня.
– Нет, я не… не хочу, – я говорил уже твёрже. Его слова подействовали очень убедительно. Я должен ему помочь, особенно если так велел Бог.
Я всегда хотел узнать своё предназначение, и вот оно. Это был шанс, который нельзя упускать. Нужно было помочь Свете, и Олегу. Она должна меня послушать.
– Иди же. Спаси её от собственной глупости. Я верю в тебя.
Я встал и вышел из комнаты. Нужно было срочно найти Свету пока ещё не поздно. Нам ещё можно было спастись, но бежать было незачем.
«Уверен, она обрадуется, когда я ей всё расскажу», – подумал я, выходя на холодную улицу.
Прошло всего несколько дней, а я уже снова привык к тому, что рядом могут ходить живые люди.
С надеждой, я побежал к нашему грузовику, но он был закрыт. В окно никого не было видно. Кузов тоже оказался закрыт.
«Ну уж нет», – подумал я. Нужно было их найти сейчас, пока чего не случилось.
Я начал спрашивать у местных, не видели ли они кого. «Нет, не видел», – отвечали мне, я пошёл дальше.
К полудню заметно потеплело. Я стоял на центральной площади, не зная куда идти.
Вдруг, ко мне подошёл один из жителей деревни – местных чудак. В отличие от других жителей, он нормально отвечал и часто со мной говорил. Поэтому и чудак, хотя он и был здесь самым нормальным, только очень нервным. Это он дал мне шарф и тёплое пальто, которым я укрывался по ночам. Его звали Женя. Внешне он был совсем неприметный: круглые небольшие очки, кудрявые волосы на голове, невысокий рост и доброе лицо. Единственное то, о чём он не хотел рассказывать – о своём прошлом. О том, как попал сюда.
– Салют, – сказал он и подал руку для рукопожатия. Мне было немного не по себе от его бегающего взгляда. – Как твоё молодое ничего?
Я подал руку в ответ.
– Такое же, как и раньше – не особо, как у всех, – ответил я сухо.
– Вижу, ты, наконец, шарф начал носить – это правильно, да. Сейчас ведь как? Болеть вообще не вариант. Вообще… Лечить-то некому… Только на Бога и надеемся, да. А сами ничего сделать не может, – Женя нервно усмехнулся и обернулся. Он выглядел немного нелепо в своёй шапке-ушанке вместе с чёрным толстым зимним пальто. – Ты какой-то бледный – замёрз?
– Да нет, всё нормально. Ты, случаем, не видел Свету?
– Свету? Вашу, что ли? – Женя посмотрел по сторонам. – Вроде видел… Да, недавно совсем, ага. С вашим «негром» шла – он вообще какой-то неадекватный был: еле шёл, вырывался, матом ругался. Да… да.
– А куда? – при этом у меня треснула обветрившаяся губа и пошла кровь.
– О-о, – протянул Женя. – Тебе мазь надо. У меня, вроде, была помада специальная… поискать надо.
– Не надо. Само заживёт. Ты лучше скажи, куда они пошли.
– А-а, да… В самый край деревни пошли, где дома ещё заколоченные стоят… Рядом с лесом. Понял, да?
– Да, – ответил я, собираясь уходить. – Я побегу. Надо поскорее с ней встретиться.
– А что у тебя за дело? Может, помощь нужна? – крикнул он вдогонку.
– Не надо, спасибо. Я сам, – ответил я и быстрым шагом направился в нужное место.
На пути встретилось несколько брошенных домов. Чем-то они напоминали восставших: их разбитые окна были пустыми глазницами мертвецов, а крыша – дырявой головой. От них веяло какой-то тоской и грустью. Они являли собой картину нынешнего мира: пустого, убивающего и бесконечно грустного.
Это мне напомнило то, как несколько дней назад я забрёл в дом на другом краю деревни. Внутри, на полу, везде была разбрызгана кровь, валялись останки тёмной ткани, но никого не было. Ни восставших, ни просто трупов – это как-то пугало. Но это случилось давно, так как кровь там просто примёрзла к полу.
Зашёл в два последних дома – пусто. В доме напротив кто-то говорил. Я встал возле окна, прислушиваясь. Внутри шёл спор.
– Миша, – сказала Света, – пойдём, блять. Нам надо уезжать.
– Никуда, слышишь? Никуда я не пойду. Вай? Вай а ви файтинг? – Миша говорил тихо и несвязно.
– Давай потом, а? Нам надо валить отсюда, и как можно быстрее, – сказала Света твёрдо. – Надо валить, пока можем. Что-то здесь нечисто.
– Что здесь может быть нечисто? – Миша расхохотался. – Что-о?
– Я не знаю. Но люди здесь какие-то странные. И этот Старейшина. Позавчера, вот, у нас патроны пропали – и ничего. Куда они делись?.. Да вставай ты, блять! Если о себе не можешь подумать, то подумай обо мне, о Косте.
– Заче-ем? – тихо протянул он. – Зачем мы пытаемся выжить, убегая, если всё равно, в итоге, умрём? Света… ты ведь помнишь Лёшу, да?.. Не забыла ведь ещё? Вспомни, что именно он нас поддерживал всё время… на нём всё держалось. Энд нау?.. Да тебе плевать! И всегда было! Это он меня спасал от толпы пьяных гопников, а потом страдал от полученного перелома. Это он мне был как старший брат. Да… тебе плевать, как тогда, когда ты не разрешила пожилой паре ехать с нами. Ты знала, что они умрут, но не пустила их, а ведь Лёша уговаривал тебя, но ты же «лёд». «Ледяная королева» – правильно о тебе говорили в университете… Тебе на всех плевать. Не знаю, почему ты так носишься с этим поехавшим, а хотя… тебе и на него плевать, я знаю. Не знаю «зачем», бат ай донт кеа. Видимо, это правда, что он мне рассказывал, что ты без его согласия сделала аборт… И что он в тебе нашёл… тьфу!
Я не понимал, о чём говорит Миша.
«Какая пара? Что сделала Света? – проносились вопросы в голове. – Неужели, она бросила людей на смерть?»
– Миша, ты так хочешь сдохнуть или что? – спросила Света. В голосе её чувствовалась злоба. – Если ты продолжишь, то мы больше не увидимся… Послушай, я понимаю какие у вас были отношения. Я понимаю, что ты винишь меня за то, что мы не пошли за Лёшей. Но ты ведь сам слышал их. Мы не могли просто взять и вернуться. Я не хочу терять ещё и тебя…
– Вали! – взвыл Миша. – Вали, оставляй!
Я нечаянно чихнул.
– Кто здесь? – послышался железный щелчок предохранителя.
– Это я! Я! – я быстро вошёл внутрь, и поднял руки вверх.
Света с силой выдохнула и, переключила предохранитель и убрала пистолет за пояс. Миша лежал на полу, рядом валялось несколько пустых бутылок.
– Напугал… – с облегчением сказала Света.
– Неужели без оружия никак? Вряд ли восставшие вообще чихают.
– Всякие тут ходят. Лучше быть настороже, чем мёртвой, – Света повернулась ко мне. – Ты чего здесь делаешь?
– Поговорить хотел, – я не отводил взгляда с Миши. Он лежал на грязной тряпке прямо на полу. Рядом лежало какое-то потрёпанное одеяло. Его взгляд был направлен в одну точку на полу.
«Как можно тут спать? Здесь же холодно, грязно… В углу даже снег лежит», – подумал я.
– Пойдём. С этим телом сейчас ничего не поделать, – Света встала и повернулась к выходу. – Чмо бухое, – сказала она с презрением. Миша что-то простонал невнятное в ответ.
Мы вышли на улицу.
– О чём хотел поговорить? – спросила Света, закуривая. Несколько дней назад она начала курить.
– Снова?.. – спросил я, но не договорил.
– Не твоё дело. Не дорос ещё, чтобы указывать, – грубо отрезала Света. Продолжать эту тему мне не хотелось. Она выдохнула в сторону тяжёлый серый дым: – Так, что ты хотел?
– Света, нам надо остаться, – твёрдо сказал я.
– С чего бы это?
– Потому что… – я замялся, зная, что Света не поверит мне. Но другого ничего не придумал: – Потому что так надо. Это наша судьба.