У молодой четы родилось трое детей, и все три мальчика много обещали впереди. Мечты Судаты сбывались ярче, чем он мог на это надеяться. Но времена меняются, и несчастье настигает иногда человека в то время, когда он меньше всего этого ожидает. Появилась засуха, пересохли все колодцы, в стране распространились голод и заразная болезнь. Народ молился богам, народ постился, каялся в своих грехах, священники приносили жертвоприношения, пели молебны, но дождь не являлся. Еще приносились жертвы, проливалась кровь убитых животных, а засуха продолжалась; боги оставались глухи к мольбам своих священников. Голод все увеличивался, и болезнь свирепствовала все с большей и большей силой. Начальник Субгути сделал все, чтобы облегчить тяжелую участь своего бедного народа. Он был богатый человек, по всего его богатства было недостаточно, чтобы накормить бедных.

Судата делал все, что мог, для того чтобы лечить больных. Выучившись от своего отца, деревенского священника, обязанностью которого было собирать священные травы для жертвенников и узнавать особенности разных растений, он приготовлял целебное питье, чтобы уменьшить страдания больных, и в его трудах ему помогали Качеяна и Субгути.

Когда, наконец, эпидемия стала уменьшаться, сам начальник Субсути сделался больным. Сначала казалось, что просто он устал от бессонницы и печали, но скоро сделалось ясным, что и он был заражен тою же болезнью, и положение его стало опасным. Родственники собрались у его изголовья и были безутешны. Он был так трогателен в своей любви к каждому, что всякий думал, что не может жить без него; но сам он оставался ясным, в полном самообладании. Благословив своих сыновей, свою дочь и внуков, он утешал их, говоря:

– Перестаньте печалиться; нет никакой печали от потери этого тела; оно уже изношено старостью и болезнью, как старое платье. Если вы полюбите всем вашим любящим сердцем тот пример, который я даю вам, смерть никогда не в состоянии будет разделить нас.

Когда пришел вечер, Субгути отослал свою дочь и внуков, оставив при себе только Качеяну и Судату, и когда страдания и боли на некоторое время прекратились, он сказал:

– Страдания, которые я испытывал, открыли мне глаза, и я понял четыре благородные истины, провозглашенные Татхагатой. Я чувствую, что моя жизнь угасает, но это нисколько не волнует меня, ибо смерть потеряла свой ужас для меня. Где бы я ни возродился, я уверен, что это будет высшая ступень и что я ступенью ближе буду к святой цели – нирване.

– Правда, отец, – согласился с ним Судата, – после долгой жизни, проведенной в делании добра, ты заслужил высокой награды, которая будет не что иное, как благословение брахманских небес.

Собрав еще раз все свои силы, Субгути отвечал:

– Не говори мне о наградах тогда, когда существует обязанность, которая должна быть исполнена. Небеса брахманов созданы для тех, которые привязаны к мыслям о себе. Я уверен, что в предстоящем возрождении будет иметь покой мое тело, но не моя душа, не моя любовь к человечеству, не мое сострадание к тем, которые страдают, не мой ищущий истины ум. Пока есть страдания в мире, до тех пор я не приду в состояние покоя; никогда я не пожелаю подняться в небеса блаженства. Я хочу возродиться в глубочайших пропастях ада. Там несчастье самое большое и там больше всего нуждаются в спасении. Вот это-то и есть самое лучшее место, чтобы просветить находящихся в темноте, дать выход тем, которые затерялись, и указать путь тем, которые заблудились.

С этими словами Субгути опрокинулся назад, совершенно истощенный. Он пробормотал разбитым голосом отходную молитву буддиста, произнося:

Я нахожу убежище мое в Будде,
Я нахожу убежище мое в Дхарме,
Я нахожу убежище мое в Санге.

Он изложил таким образом ту веру, которая теперь была в нем, и его глаза, сверкавшие до сих пор вдохновением, потухли, и он мирно опочил. Святая тишина воцарилась в комнате.

И случилось так, что в тот самый вечер Ануруддха проходил через Кударагару. И когда он пришел во дворец Субгути, то не нашел уже своего друга-начальника среди живых. Он поздоровался с Качеяной и Судатой и сел с ними в молчании.

Солнце зашло, и Качеяна зажег свечу, но никто не сказал ни слова. И когда ночь наступила, Ануруддха запел торжественным голосом:

Как преходящи сложные вещи!
Судьба их – родиться и умереть.
Являясь, они исчезают, они делают свою работу
И потом перестают и идут на покой.
Как реки, когда они полны, должны течь,
Чтобы достичь в свое время далекой реки,
Так добрые дела, которые мы теперь совершаем,
Разумеется, благословят предстоящую жизнь.
Пахарь вспахал и засеял,
Устал от работы и погрузился в отдых.
Он отдыхает, а семена его растут
И дают богатый урожай золотого зерна.

Переписка рукописи

Качеяна присоединился к Ануруддхе. Когда он пошел к Раджагаю и когда он увидел Благословенного и услыхал, как он объясняет свое учение, то он сделался одним из саманов и стал известен между ними вследствие своей мудрости. Когда он вернулся домой, то удалился в лес около Кударагары в место, называемое Обрыв, и народ его деревни называл его Маха-Качеяна, так как хотя они, как брахманы, смотрели на него как на еретика, однако же уважали его и говорили:

– Он один из величайших учеников Благословенного, хорошо начитанный в писаниях и достигший высшей степени учености и святости.

Судата потерял веру в религию отцов своих, не приняв, однако, новой веры буддистов. Однажды гуляя со своим шурином по деревне, он сказал:

– Разве не грустно потерять отца или кого-нибудь, кого мы горячо любим? Воистину нет такого учения, которое могло бы устранить боль и печали и принести неподдельное утешение.

– Дорогой мой брат, – отвечал Качеяна, – до тех пор, пока целью твоей будет избегать страдания для твоей собственной личности, ты еще не свободен. Пусть боль от твоего страдания идет своим путем и не пытайся освободиться от естественного закона, которому подчинены одинаково все смертные.

– Но подумай, – возразил Судата, – подумай об ужасной судьбе мертвого! Не ужас ли эта жизнь, когда все твое существование сметено, как будто его никогда не было?

– В этом ты заблуждаешься, – сказал Качеяна. – Смерть – это разложение, но человеческое существование не сметено смертью, как будто бы его никогда не было: всякий поступок его продолжается во всей его неприкосновенной торжественности.

– Печальная улыбка появилась на лице Судаты, когда он прервал своего шурина:

– Это не что иное, как игра слов. Если мертвый продолжает жить, то скажи мне, где теперь наш отец?

Качеяна отвечал:

– Разве он не с нами здесь? – И после некоторого молчания он продолжал: – С людьми то же самое, что с книгами. Ты можешь написать подлую вещь или изложить на листах хорошие благородные мысли. Книга состоит не из листов, но из мыслей. Листы – это материал, на котором пишут. И существуют тысячи листьев на пальмах, которые никогда не будут обращены в книги. Когда наш отец, почтенный Субгути, размышлял о смерти, он составил Катха-упанишаду, которая является для меня наиболее ценной книгой, о которой, я когда либо слышал или видел. Он написал ее на листьях большой пальмы в нашем саду. Когда листья побелели и были приготовлены для писания, наш почтенный отец начертал слова Упанишады на листьях и, когда умер, оставил их мне как мое самое драгоценное наследство, ибо оно не сокровище мирских богов, а памятник размышлений его, памятник, который содержит его бессмертную душу. Прежде я сохранял их потому, что ценил их как образчик его почерка, а теперь я очень ценю и самые его мысли. Во время великой засухи листья были изъедены червями и теперь разлетелись в куски. Но я помню наизусть всю Упанишаду, но, думая о том, что если я умру, то мысли, изложенные в книге, будут утеряны, я стал переписывать их строка за строкой, с возможной тщательностью вспоминая каждый листок. Я передам новую копию другим переписчикам, и Катха-упанишада будет сохранена и сделается известной в других землях и другим поколениям. Старая копия сделалась невозможной для чтения и частью обратилась в пыль, но мысли не умрут, ибо они заключены в новую копию. Таким же точно путем сохраняется и человеческая душа. Характер настоящего поколения отразится на грядущем поколении посредством наших поступков, наших слов, наших чувств, и когда мы умираем и уходим, то продолжают существовать наши поступки. Все, что сложно, разложится снова, и пальмовые листья разложатся также, будет жить только Катха-упанишада.

Гораздо лучше было бы, – сказал Судата, – если бы могло сохраниться и то и другое, и копия книги и мысли, заключающиеся в ней.

– Я подумал бы прежде, чем согласиться с твоей мыслью, – сказал Качеяна. – Помнишь ли ты прекрасные слова Ануруддхи, которые, как эхо, отразились в этой самой Упанишаде. Он сказал: «Не выбирай самого дорогого, а выбирай самое истинное, ибо более истинное есть и лучшее». В то время я выбрал самое дорогое, но жизнь дала мне хороший урок; теперь я выбираю более истинное, и более истинное делается для меня более дорогим.

– Так ли это? – спросил Судата, не будучи в состоянии скрыть своего удивления.

– Да, это так, – был ответ Качеяны. – Смерть не только необходима в жизни как неизбежное последствие рождения, но это самое спасительное явление. Нет никакой причины говорить об ужасах смерти, как нет причины говорить об ужасах сна. На самом же деле есть прелесть в смерти, и это есть та прелесть смерти, которая ведет к просвещению жизни. Подумай только о том, чем была бы жизнь без смерти? Бессмысленной погоней за удовольствиями и ничего более. Смерть делает время драгоценным. Смерть заставляет нас думать и делает для нас религию необходимой. Смерть одна заставляет нас придавать ценность жизни. Если бы не было смерти, то не было бы и героев, не было бы и мудрецов, не было бы будд. И потому смерть не только есть учитель, но она есть и благодетель.

Юный Субгути

Мальчики Судаты подрастали и стали заниматься землей, которую они унаследовали от дедушки. Помощь их дала возможность Судате больше пользоваться досугом, и он стал чаще удаляться на Обрыв, в уединенные леса, где продолжал жить Качеяна и просвещал себя занятиями и размышлениями. Хотя Судате было около сорока лет, он уже поседел, и его легко было счесть за старого человека, сохранившего для своего возраста необычайную силу и здоровье. Народ в деревне звал его при всякой болезни в семье, и он охотно помогал им при всех затруднениях и советом и личной помощью.

В те дни случилось, что Бимбисара-царь умер, и на престол вступил сын его Аджаташатру, который разослал послов во все города и деревни своего царства и во все соседние страны, подчиненные ему, чтобы убедиться в верности своего народа. И посланные царя, окруженные свитой советников и сопровождаемые военным отрядом, прибыли также в Кударагару. Когда они вошли в Кударагару, на вопрос о начальнике деревни им сказали, что после смерти Маха-Субгути народ жил без начальника. Тогда посланные царя собрали народ и просили его избрать себе нового начальника, которого царь Аджаташатру утвердил бы на место Маха-Субгути. Видя, что Качеяна покинул мир для того, чтобы предаться религиозной жизни и что Судата казался слишком старым, обратились к старшему сыну Судаты, которого называли Субгути по имени дедушки, и избрали его начальником; когда народ увидел его во всей его юной прелести, все закричали:

– Пусть будет молодой Субгути нашим начальником, пусть король назначит его наследовать Маха-Субгути.

Некоторые старики в собрании были очень довольны новым начальником и говорили:

– Если бы Маха-Субгути мог появиться среди нас во всей красе и силе своей молодости, то он нисколько не отличался бы от этого благородного юноши. Маха-Субгути был совершенно такой же, как он, когда царь Бимбисара назначил его на должность.