I. ВИТОК СПИРАЛИ N/N+1, ПУНКТ 360/180. ПРИЧИННЫЙ ПАРАДОКС
When darkness comes my way
And hopes are cast aside
I won’t dwell upon decay
For it will bring new life
Illuminate my mind
There’s a part of me inside everything
Emptyself – No Divide
Мы слегка прищурились, чтобы лучше видеть то, что происходило далеко вверху, в глубине багрянца туч. Не то чтобы мы испытывали какие-то трудности с наблюдением за любой точкой пространства в этом необозримом небе, нет, просто иногда нам хотелось придать моменту чуть больше драматичности. Этот момент того стоил – один из множества расплывчатых силуэтов дернулся, пораженный молнией, и забился в конвульсиях. Несколько коротких секунд – и он замер, бессильно зависнув в воздухе, обволакиваемый темной массой, чтобы через какое-то время, вздрогнув, будто кукла, которую сняли с полки для очередного представления, вновь начать послушно двигаться, исполняя свою роль в истории.
Эта роль была одной из наших любимых, и каждый раз мы следили за его действиями с живейшим интересом, словно не знали, чем все закончится. Здесь было все: и осознание своего безумного положения, и отчаянные попытки придумать способ покинуть тюрьму из туч, и долгожданный ответ, и рывок к цели – уверенный, резкий, и момент торжества, когда кажется, что все позади, и одно лишь короткое мгновение понимания, что этот побег был изначально срежиссирован, а выход ведет туда, откуда все начиналось, когда наступал крах всей картины мира, когда то, что казалось реальностью, после секундного промедления вновь продолжило неуклонно продвигаться вперед. Снова и снова, один виток спирали за другим, его история повторялась, словно ткань ее сюжета была прибита к вращающемуся колесу судьбы ржавыми гвоздями неизменных ключевых точек, позволяющих некоторую свободу оригинальности очередному циклу, но лишь до известного предела.
И таковы были все роли, за которыми мы наблюдали, вглядываясь в грозовые дали, раз за разом различая одни и те же события, решения, поступки. Мы знали, это свойство повторяемости было следствием того, что каждый герой пьесы отлично понимал, что не может быть существования без ощущения хода времени, а ход времени необходимо заполнять событиями, чтобы его ощущать. Все мы были согласны с тем, что не можем просто быть, довольствоваться достигнутым абсолютом, и что необходимо продолжать поиск. Поиск чего-то нового, достойного включения в нашу великую историю. Это лишь на первый взгляд и когда-то давно, еще при старом порядке, могло показаться нам причудой одиночества, и лишь после достижения нынешнего состояния открывался новый смысл развития. Мы выстраивали замысловатые сюжеты, и нахождение новых граней у всего, что нам уже было известно, приносило несравненное ощущение продвижения еще дальше за границы идеала. С каждой новой деталью мы все больше становились собой.
Взять хоть эту роль – человека, который боится мира вокруг, его необъятного многообразия и несчетных возможностей. Это создает надлом в его личности, и он начинает отрицать все вокруг, не может перестать разбирать окружающий мир на атомы, создавая в своем разуме все более сложные структуры и системы для опровержения реальности и ее законов. В определенный момент он приходит к выводу, что мир состоит из конфликтов, страданий, несправедливости и непонимания, и что это перевешивает все то, что ему когда-то нравилось в жизни. Его вывод прост – люди не могут жить в мире, так что нужно навсегда разделить их, заперев в отдельных мирах, в которых бы они могли существовать так, как пожелали. Так он, чужой и отчужденный, решил, что это его цель и мечта. Разумеется, был у него и враг – ведь человек, во всем находящий конфликт, не может не превратить в конфликт свое противостояние с положением вещей. Теперь его история обрела необходимый градус праведного негодования, и можно было оправдать любые поступки, совершенные во имя великой цели, во имя всеобщего блага. Само собой, в конце он побеждает, низвергнув всех, кто встал у него на пути, и становится хранителем нового порядка, стоящим над миром, которого уже не боится.
Мы довольно вздохнули, собирая по крупицам все то новое, что принесло очередное исполнение этой замечательной роли, так часто формирующей новые элементы для дополнения нашей бесконечно изменчивой парадигмы. По пространству разлилось наше всеобщее согласие. В нашем положении состояние одной детали не имело никакого значения, и мы могли себе позволить любые эксперименты.
Закурив, мы немного подождали, пока силуэт вверху вздрогнет, сбрасывая с себя дрему, и медленно двинули взгляд дальше мимо неисчислимого множества других ролей. И чем больше мы думали о каждом из нас, кто исправно их исполнял, тем яснее чувствовали безмятежность и покой. Да, у нас все будет хорошо.
II. ВИТОК СПИРАЛИ N+1, ПУНКТ 0/180. ЛОГОВО ХИМЕР
Нет страданий, есть покой. Нет вражды, есть гармония. Нет распада, есть развитие. Нет различий, есть единство. В слиянии мы обретем мир.
“Ключ к солнцу”
…Наверное, больше всего оно было похоже на плотное и давящее ощущение непрекращающейся катастрофы.
Сначала вернулось зрение. Человек с трудом расцепил веки и увидел багровое небо, пронизанное всполохами пламени и бледными молниями. Серые тучи казались огромными скалами, готовыми обрушиться на землю и похоронить под собой все, что еще оставалось на ней целого и невредимого. Затем, когда звон в ушах немного поутих, человек начал различать отдельные звуки, которые казались ему смутно знакомыми: треск пламени, вой ветра, чьи-то душераздирающие крики и грохот разрушения. Но все это – и картина неба, и звуки – казалось удивительно далеким, отстраненным и не относящимся одно к другому.
Первое время человеку было не совсем понятно, жив ли он, и представлялось решительно невозможным это проверить, потому что в голову упорно не приходили критерии, по которым можно было бы оценить свое состояние. Впрочем, даже знай он их, человек не смог бы ничего сделать: его все больше охватывало какое-то глобальное безволие, неспособность сосредоточиться и удержать мысли на чем-то одном. Пот струился по вискам, голова пульсировала от ничем не вызванного напряжения, каждая новая секунда обещала все большее усугубление этого состояния, мысли все сильнее смешивались в одном неумолимо растущем вихре хаоса, пока, наконец, что-то не щелкнуло у человека в мозгу, и все вдруг прошло.
Человек медленно и нерешительно попытался встать на ноги, но ноги не слушались, ощущаясь словно отдельно от остального тела. Тогда он просто сел и оглянулся вокруг. То, что человек увидел, на секунду породило в нем отчаянное желание вырвать свои глаза из глазниц и раздавить их в кулаках.
Вокруг был самый настоящий план ада – такой, что и Данте бы ужаснулся. Человек сидел посреди пылающего средневекового города, заваленного огромными камнями и разлагающимися трупами, а за крепостными стенами можно было различить что-то неописуемо чудовищное, похожее на сон, что мог бы присниться потерявшему рассудок сюрреалисту. Пейзажи были словно вырваны из разных мест, изуродованы, искажены до неузнаваемости, перемешаны и сшиты чьей-то садистской рукой воедино. Объекты постоянно меняли свои размеры и текстуру, оживали и перетекали в другие, пространство кое-где сжималось в точку, и тут же, рядом – растекалось по плоскости. Было бы бесполезно пытаться перечислить все, что было не так с этим миром, потому что он каким-то образом умудрялся вмещать в себя все мыслимое разумом, искаженное во всех возможных вариантах и постоянно превращающееся во что-то еще более отвратительное и жуткое.
Тот участок неба, что человек увидел сразу, оказался лишь небольшой деталью адской мозаики, но больше всего на этом поле безумия выделялись гигантские черные сферы, разбросанные по небу. Они пульсировали и излучали волны черной обжигающей энергии, сотрясающие то, что можно было бы назвать землей. Сферы были полупрозрачны, и за чернотой их поверхности угадывалось что-то запредельно отвратное и невыразимое. Когда человек присмотрелся внимательнее, он заметил, что из этих черных дыр непрерывными потоками струятся мутные движущиеся точки, разлетающиеся повсюду. Один из таких потоков прорезал воздух прямо над руинами города, и точки стали различимы.
Это были фигуры, отдаленно напоминающие людей, состоящие из слепленных воедино огромных молекул, постоянно меняющих форму, мерцающих, нестабильных в пространстве и как будто общающихся на жутком утробно-мычащем языке. Внутри каждой жирно блестящей молекулы отражались миры, похожие на тот, что был повсюду вокруг. На секунду зрение человека словно обострилось в сотню раз, и он смог разглядеть, что внутри этих отраженных миров находились точно такие же черные дыры, исторгающие из себя точно такие же потоки человекообразных колоний молекул. Уходящее в зловещую бесконечность число уродливых вселенных было чем-то, что человек уже просто не мог осмыслить, оставаясь в рамках своего сознания.
За закрытыми веками адским калейдоскопом мелькали образы, оставляя огненные отпечатки внутри черепа; образы, полные самого худшего из всего, что может быть описано как плохое, и эта пытка все продолжалась и продолжалась. В голове у человека словно гремели бесконечные пулеметные очереди из ядерных взрывов под аккомпанемент истошных воплей миллиардов горящих заживо в утробах своих миров богов, время внутри сознания оборачивалось пространством, звуки обретали плоть, а цвета причиняли неописуемую боль, нити связей между причиной и следствием завязывались в бесконечную череду узлов, стянутых в нить, завязанную в бесконечную череду узлов, категории сознания превращались в капли крови, падающие на мозаичный пол внутреннего лабиринта, а личность человека вытекала из его рта, ноздрей и глазниц, растекаясь по поверхности тела, превращающегося в один из сотни шаров, на невероятной скорости несущихся по бесцветной плоскости пустеющего гроба вечности.
Разум человека переполнила невообразимая ненависть к каждой клетке его мозга, не желающего прекратить пытку, и эта ненависть была так сильна, что в какой-то момент перестала быть просто абстрактным чувством внутри головы, выползла сквозь поры тела наружу и превратилась в еще одного человека, похожего на вырезанную огромными ножницами дыру в пространстве.
Новорожденный двойник подошел к человеку, обхватил его череп ладонями и сдавил с чудовищной силой. Когда голова лопнула, монстр склонился над трупом и начал пожирать его, отрывая от тела кусок за куском и закидывая их в жадный провал пасти. Очень скоро от человека не осталось ничего – чудовище поглотило все, слизав даже кровь с земли. Оно содрогнулось и начало биться в судорогах, но уже в следующую секунду какая-то непреодолимая сила рванула его вверх, где оно, распадаясь на огромные жирные молекулы, растворилось в воздухе, чтобы тут же на огромной скорости вырваться из черной дыры в небе над пылающим безумием миром, бок о бок с мириадами таких же метаморфов.
Будь у этих тварей глаза, они бы могли увидеть далеко внизу человека посреди горящего города, пытающегося подняться на ноги и понять хоть что-нибудь из происходящего с ним кошмара, прежде чем он снова сожрет сам себя и вновь вольется в ряды рассекающих небо чудовищ.
Откуда-то снаружи этого живописного пейзажа раздался вскрик отвращения.
* * *
Вскрикнул измученный бессонницей человек в майке с дизайнерским принтом из крови и кетчупа, сквозь аккуратно устроившийся на полу между двумя колоннами похожий на омут на поверхности темной лужи разрыв в пространстве разглядывающий жуткую картину бесконечного акта саморазрушения бесчисленного числа существ, которые так некстати когда-то в самый неподходящий момент были злы на себя или недовольны, хотели причинить себе боль или иным способом навредить, что в итоге и привело их сюда, когда обрушились воды.
Человек привычно щелкнул зубами, чтобы сбить пепел с сигареты вниз – туда, в фантазию о вечных муках, пожирании себя, черных молекулах, что были когда-то людьми, странными двоящимися в восприятии ящерами, эльфоподобными котами, ангелами, жадными до чувств людей из чужих миров, и многими другими видами, одинаково павшими жертвами конца света, каким они его узнали. Так теперь в этой вселенной выглядит рождение – и мало что еще может настолько красноречиво говорить о том, кто ее привел к такому состоянию.
Курильщик вспомнил, что его вообще сюда привело – сначала в грезы, затем в секретный птичий штаб, и, наконец, в эту галерею ужасных экзистенций: реальных, возможных, ушедших. Его привело самоизгнание из примерно вот такого же измерения желаний, не столь откровенно уродливого, но тоже пугающе болезненного. И реальность за пределами иллюзии оказалась настолько невозможной для продолжения жизни, что ему удалось в шоке прорваться сюда – что, судя по всему, было не самой простой вещью в мире. Его держали в камере, но затем выпустили, и указали дорогу к белой двери, даже выдав пистолет.
Зачем ему пистолет, он понимал, и этого пугало его не меньше ужасов, которые ему уже довелось увидеть, и которые он мог вскоре предотвратить, обернуть вспять, исправить. Ведь мог?
Выбросив бычок в ад, курильщик отошел от ниши с колоннами и омутом-порталом, и перед ним снова открылся уходящий в бесконечность коридор с точно такими же порталами, в зримой глубине которых были заключены, похоже, все живые существа во вселенной – все, что могло мыслить, чувствовать и мечтать. Впрочем, даже если когда-то эти картины и изображали виды счастливой жизни, пусть и построенной на лжи, теперь большинство из них были ужасны и полны страданий. Что-то явно пошло не так, самым наглядным подтверждением чего был тот факт, что курильщик вообще попал сюда и собирался что-то изменить.
Бредя по коридору и разглядывая чужие фантазии, он напряженно пытался придумать, чем объяснить такое состояние этого места и разума людей.
Вот кто-то падает с обрыва, но все никак не может упасть и разбиться – чем дольше курильщик смотрит на его силуэт, тем дальше и меньше тот кажется, но стоит моргнуть или на долю секунды отвести взгляд – и уже невозможно сказать, изменилось ли положение человека в пространстве по сравнению с тем моментом, когда ты начал смотреть, словно это оптическая иллюзия, и сколько бы ты ни смотрел, он будет лишь уменьшаться и отдаляться, но не встретит дно пропасти никогда, хотя ты это дно отчетливо видишь.
Вот человек сражается на дуэли с эльфом в окружении разномастной толпы. Над импровизированной ареной, под потолком огромного и богато обставленного зала висит клетка с девушкой внутри, которая обеими руками вцепилась в прутья и наблюдает за человеком со смесью страха и тревожного раздражения. Эльф орудует двумя мечами, отдаленно напоминающими римские спаты, человек использует полутораручный меч весьма мрачного вида, наводящий на мысли о его магической природе. Клинки звенели, бой шел более-менее на равных – эльф двигался с большей ловкостью и скоростью, на что человек отвечал разумным анализом движений противника и широкими и точными ударами и выпадами. В очередной раз едва разминувшись с лезвием меча, эльф отскочил назад и сразу же, пока человек не успел вернуть клинок в положение для защиты, рванулся вперед, к открывшемуся боку противника. Тот успел развернуться и, сделав полный оборот, продолжить движение, переводя его из атаки в оборону, и меч встретил одну из эльфийских спат, а вторая скользнула по бедру, разрезав кожаный ремешок небольшой сумки. Человек пнул эльфа в колено, после чего оба они отскочили друг от друга, а между ними осталась лежать сумка и выпавшая из нее книга. Прежде чем схватка продолжилась, из кольца стражников, окружающих место поединка, вырвался один и, схватив книгу, выбежал из зала в широкий коридор, и никто за ним не погнался, потому что человек и эльф уже снова сошлись – но в этот раз уже удар меча достиг цели, и яркий синий свет брызнул из доспехов эльфа. Уже в следующую секунду человек вскинул руку вверх, будто вырывал что-то из воздуха, и всех в зале, кроме него и девушки в клетке, в один миг опутали вырвавшиеся из земли корни.
Вот из придорожного кафе выходит человек и, как будто беседуя с кем-то невидимым, направляется к каменной набережной реки.
Вот кто-то дрейфует в космосе, наблюдая сюрреалистичные галлюцинации, все дальше погружаясь в психоз, пока не замечает рядом с собой комнату, такую же пленницу межзвездного вакуума. Он забирается в нее через пролом в стене и съеживается в углу.
Коридор все не заканчивался и не заканчивался, ведя Курильщика мимо все новых бесчисленных картин. Какие-то из них были ужасны, какие-то просто странны, многие не вызывали беспокойства, но во всех было что-то неправильное. Неправильность сна – наверное это отличало их от реального мира. Впрочем, Курильщик понимал, как он сильно заблуждается, считая что-то известное ему реальным.
Когда он уже потерял счет времени, продвигаясь по коридору – может, несколько дней, может, несколько тысяч лет – впереди показалась большая черная двустворчатая дверь в стене справа. Только сейчас Курильщик заметил, что коридор, похоже, идет по кругу, но под таким ничтожным углом, что масштаб этого места пугал. Похоже, ему еще повезло оказаться здесь относительно близко к этой двери на окружности. Он подошел к ней, собрался с мыслями, проверил пистолет за поясом и коснулся больших обитых медью ручек из черного дерева.
* * *
Помещение, которое скрывалось за черными дверьми, оказалось огромным круглым залом, потолок которого был где-то далеко за пределами видимости – если вообще был. Серые каменные стены украшали барельефы в виде бессчетных лиц, искаженных гримасами боли – вопящие, плачущие, скорбные лица существ, лишенных самого последнего, что у них было в жизни, низвергнутых в бездну истинных страданий, желающих лишь умереть. В зале не было никаких источников света – но все же было довольно светло, и только если хорошо присмотреться, становилось понятно, почему. Мириады крошечных мерцающих точек пронизывали воздух, словно какая-то светящаяся пыль. В этом месте чувствовалось что-то совершенно чужое, необъяснимое, и понять, что что-то подобное вообще имело место, можно было только по едва заметному давлению – не в воздухе, а в голове любого, кто войдет сюда. Что-то похожее на голоса, еле слышно шепчущие, исследующие разум, ничего не требующие, но всезнающие и бесконечно непознаваемые. Так чем же все-таки было это место?
Хозяин стоял посреди зала, скрестив руки на груди, стараясь выглядеть насмешливо и уверенно. Получалось далеко не так убедительно, как ему хотелось бы, однако гость, похоже, даже не обращал на него внимания. Пока что. Он задумчиво похлопал себя по карманам и выудил из одного пачку сигарет. С отстраненным выражением он разглядывал помещение, вертя головой и медленно описывая круг по огромному залу. Лишь когда в пальцах у него остался окурок, гость остановился и повернулся лицом к хозяину, окинув его задумчивым взглядом биолога, рассматривающего новый вид насекомого.
– Извини, что закурил в твоем доме, не спросив разрешения. Как бестактно с моей стороны. Ты ведь считаешь это своим домом, верно?
Хозяин хмыкнул, раздумывая, к чему клонит визитер.
– Для меня это скорее что-то вроде рабочего кабинета. Можешь курить – при условии, что заберешь мусор с собой, когда уйдешь.
– Не стоит рассчитывать, что я уйду.
Хозяин слегка улыбнулся, разводя руками в притворном недоумении.
– Похоже, что между нами возникло некоторое недопонимание. Лучший из известных мне способов устранения недопониманий – открытый диалог. Что думаешь?
– Ты прав, я многого не понимаю. И не откажусь узнать ответы на несколько вопросов, хотя и не могу себе представить, что такого ты должен ответить, чтобы наши недопонимания исчезли.
– Что ж, тогда спрашивай. Твои вопросы, наверное, в основном начинаются с “почему” и “зачем”? Например, почему я вижу идеальный мир таким, или зачем я сделал все то, что сделал?
– Мой первый вопрос начинается с “как”. Как ты пришел к этому?
– Думаю, в чем-то мы с тобой похожи, хоть ты и не хотел бы признать это. Мы оба жили в одном мире, мы видели схожие события, у нас возникали одинаковые вопросы, с нами случались похожие вещи, и мы – до определенного момента – приходили к одним и тем же выводам. Иначе бы тебя здесь не было.
– Вот только я ничего не знаю о той жизни, которую прожил. Я не знаю, что было ложью, а что произошло на самом деле. У меня нет возможности оценить оригинал того, что ты извратил и испортил.
– В таком случае я, видимо, не понимаю, зачем ты сюда пришел.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Не говори со мной, как с каким-то картонным злодеем из дешевой киношной драмы. Я пришел к этому так же, как и ты – через боль, потери и лишения, через непонимание и отрицание, через бунт против безумия всего происходящего. Я тоже был тем, кто думает, что он единственный здравомыслящий человек в мире.
– Я уже давно так не думаю.
– Как и я. Мы оставили это позади. Я долго думал, как остановить эту бесконечную войну, коптящую небо дымом пожаров и поливающую землю кровью. Найти способ избавиться от всей ненависти, от конфликтов и зла, принести мир и покой – разве не эту цель не считаешь величайшим благом и ты?
Гость прикрыл глаза, явно с трудом сдерживая эмоции.
– Ты что же, хочешь сказать, что принес людям мир? Я многое могу рассказать об этом мире, если тебе отсюда не было видно. О том, как я был одинок, о том, как терял близких, о том, как медленно сходил с ума. Как каждый день убеждался, что больше не во что верить, и нужно просто сдаться. Как продолжал идти, и каждый шаг приносил все больше отчаяния. Как ненавидел и был ненавидим другими за то, что считал правильным, потому что всегда найдутся недовольные твоими поступками. Так скажи мне, где же во всем этом хаосе твой мир, и где в этом безумии покой?
– Понимаю, ты многое пережил, и не все из этого было сладкой сказкой, но это лишь сбой системы. Это можно исправить. Вернись обратно – и твой сон станет таким, каким и должен был быть по изначальной задумке. Таким, каким ты сам пожелаешь.
Курильщик устало покачал головой. Он вновь двинулся с места, обходя зал полукругом – так, чтобы не терять из виду лицо самого большого лжеца во вселенной.
– Все даже хуже, чем я думал. Я рассчитывал увидеть совершенного безумца, или раскаивающегося человека, бессильного изменить то, что он начал, но ты ни о чем не жалеешь, ты не видишь никаких изъянов в своем решении. Ты предлагаешь мне просто снова уснуть, надеясь, что в этот раз все не выйдет из-под контроля. А как же все те, кто не смог сюда добраться? Все, кто живет в кошмаре, все картины безумия, которые я видел по пути сюда, все их заложники? Им такой выбор ты не предоставляешь?
Хозяин пожал плечами, казалось, несколько раздосадовано.
– Я не могу знать точно, в каких случаях все идет не так, как человеку бы хотелось.
– Могу подсказать: когда кому-то хреново – это значит, что ты облажался.
– Ты ведь не будешь спорить, что “хреново” – это понятие очень условное? Возможно, дальше этот человек увидит что-то хорошее. Что-то, что сделает все плохое осмысленным и ценным. Я не хочу вмешиваться.
– Тогда я это прекращу. Ты безумец, и за все время, что я тут нахожусь, меня ни на секунду не оставляло желание убить тебя. Это будет самая оправданная смерть и самая большая справедливость в истории.
– И что же ты будешь делать после? Станешь на мое место и будешь исправлять каждый сон, который покажется тебе неправильным?
– Никакого сна не будет. Пора взглянуть в лицо реальности.
– Мы решали одну задачу, но пришли к разным ответам. Каково же твое решение? Просто уничтожить все, что я создал, вернуть мир к его обычному состоянию убогости и ничтожества? Быть может, ты думаешь, что люди научаться понимать друг друга и достигнут идеального мира самостоятельно?
– Нет. Это последнее, с чем бы я согласился.
– Тогда чем ты лучше меня, лицемер? Какого хера ты решил, что имеешь больше прав решать судьбы других?
Гость остановился спиной к хозяину, на глазах теряющему самообладание, словно показывая, что полностью держит ситуацию в своих руках и ничего не опасается. Он медленно повернул голову и бросил в сторону собеседника холодный взгляд.
– Просто потому, что я пришел сюда. Этого достаточно. Каждое слово, выжженное на сердце. Каждый плевок, оставленный на спине. Кровь, смешавшаяся со слезами. Крики в пустоте, полные отчаяния. Каждая дверь, захлопнувшаяся перед лицом. Каждая ложь и каждый удар. Одиночество и бессилие. Каждая частичка этого проклятого мира будет уничтожена, очищена и создана заново – такой, какой ее вижу я. И больше не будет никакого обмана, но каждый будет властен прожить жизнь ровно так, как того пожелает, и каждый выбор будет делать сам. Реальность, одинаково подвластная всем, реальность, в которой все едино и неразделимо. Больше никаких конфликтов, никакой боли, никаких войн, никакой ненависти, никаких различий. Страх, одиночество, разочарования, обида, несправедливость – всему этому пора уйти, уйти вместе с тобой.
Хозяин вздрогнул. Было что-то в этих словах до ужаса знакомое, вот только он не мог понять, что именно. Давление извне росло, и уже пространство начало слегка деформироваться – в некоторых местах пропадали куски, оголяя бесцветную пустоту, зал то тут, то там плыл и дрожал, стены то слегка сминались, то растягивались.
– Что значит “никаких различий” и “все едино”? Я не понимаю, каков твой ответ. Что бы ты сделал на моем месте, что именно для тебя значат эти слова?
Гость глубоко вздохнул и повернулся всем телом. На его лице расцвела слабая улыбка человека, который только что нашел уязвимое место соперника в очень долгой и сложной игре.
– Неужели? Или ты просто уверен, что я хочу думать, будто ты ничего не понимаешь? Мне все равно, что происходит здесь, как и тебе. Признаюсь, дойти и понять все было сложно, но все же у меня получилось. Твоя ошибка в том, что ты вовсе не сделал каждый элемент картины зацикленным и рекурсивным, ты вообще побоялся подходить к холсту. Ты вообразил себя рисующим себя – но на этом все. Поместил реальность внутрь сна и сказал, что это – идеальный мир, что так теперь должны жить люди, но сам потерял контроль над этим сном, и просто наблюдал, как для многих он постепенно превращался в кошмар. А я воплощу прекрасный сон в реальность – осязаемую, материальную, истинную.
– Что ты несешь, чей сон ты собрался воплощать? Чей, если всем снятся разные сны, если у всех разные мечты, разное восприятие, потому что люди сами…
Хозяин осекся на полуслове и уставился на своего гостя расширяющимися от изумления глазами. Он не мог поверить, что чей-то разум мог породить такой выбор. Чей-то, кроме его собственного. Как это могло случиться? Гость перестал улыбаться и закурил очередную сигарету.
– Похоже, ты понял, о чем я. В грядущем мире мире твой вопрос не имеет смысла. Хватит с нас этих “мой”, “твой”, “их”. Не замечал, что больше всего дурного порождают какие-то дурацкие местоимения? Моя правда, твоя правда. Ваши взгляды, наши взгляды. Ее мораль, его мораль. И как же все это совместить? Разделить всех, запереть в отдельных камерах, погрузив в бесконечный обман в циклах перерождений? Нет. Это решение того, кто миру чужой. Единственный способ принести людям мир – объединить их. Я долго шел к этой мечте, и вот теперь я построю новое, прекрасное будущее для всех нас. Будущее без боли и страданий. И даже если ты со мной не согласишься, то сделать ничего уже, боюсь, не сможешь.
Гость достал из-за пояса пистолет и наклонил голову вбок. Человек напротив него – теперь было уже совершенно очевидно, что он, за созданной им иллюзией всемогущества и абсолютной власти, в конечном счете, тоже всего лишь человек, хотя и зашедший так далеко, как никто до него – расправил плечи и окинул оценивающим взглядом своего противника.
– Не смогу? Кажется, ты все еще не понимаешь. В этом сне я – полноправный владыка реальности, и тебе никак не убить меня. Я твой бог.
Воздух вокруг “бога” сгустился, принимая форму полупрозрачной спиралевидной брони, иссиня-черной и усыпанной тем же узором из скорчившихся в муках лиц, что и стены. Над его головой, в месте, где броня сужалась в последнем витке спирали, она приняла форму светящейся маски демонического вида, с растянувшимся почти до ушей оскалом и пустыми глазницами. Длинный и острый язык, вершина спирали, высунулся изо рта маски и выжидающе нацелился на гостя, который выглядел скучающим, будто наблюдал дешевые и банальные спецэффекты. Он картинно развел руками, и в правой щелкнул снятый с предохранителя пистолет, а левая поднесла к губам сигарету для последней затяжки.
– Тогда, наверное, пора просыпаться.
С этими словами гость глубоко затянулся и выдохнул перед собой облачко дыма – на удивление большое и плотное, и в ту же секунду обе его руки вновь синхронно пришли в движение – левая вытянулась вперед, прицеливаясь окурком в броню из лиц, а правая согнулась в локте, выводя пистолет на позицию для стрельбы. Первым полетел окурок, яркой точкой за доли секунды преодолев несколько метров, которые разделяли противников, спираль загудела и мгновенно расширилась, и как только границы брони соприкоснулись с еще тлеющим окурком, он замер, будто попав в густую вязкую жидкость, или, что вероятнее, в поле остановившегося времени. Хозяин равнодушно бросил на него взгляд – на какие-то считанные мгновения – и тут же вновь обратил все свое внимание на гостя, ожидая услышать выстрел и остановить пулю так же, как остановил окурок.
И выстрел прозвучал. Броня вновь взвыла, готовая остановить ход времени для чего угодно и насколько угодно быстрого, что в нее попадет.
Не больше секунды прошло с момента выдоха, и дым рассеялся.
Гость торжествующе улыбался, глядя в глаза врагу, которого, наконец, победил. А еще через секунду его глаза помутнели, сам он рухнул на каменный пол, выронив пистолет из рук, и мгновенно все вокруг него залила кровь из жуткой раны, разворотившей висок.
Хозяин замер, ошеломленный и почему-то испуганный. Его обманули. Но как, как? Чего он добился, убив себя? Теперь он просто вновь переродится – там, где… Где же?
* * *
Курильщик пришел в себя первым. Он инстинктивно попытался встать на ноги, но не нашел опоры, и руки провалились в пустоту, а через секунду мозг понял, что пустота – это вода. Повсюду была вода, словно он оказался на дне океана, холодном и непроглядно-темном – не очень-то похоже на ту картинку жуткого зала, которую он видел несколько секунд назад. Впрочем, никаких проблем с дыханием под водой он не испытывал – неудивительно, если принять во внимание, что это были за воды, и что это было за место. Курильщик по памяти прикинул, где должна находиться его цель, и двинулся примерно в ту сторону. Он должен был поспешить – вряд ли пройдет много времени, пока тот, другой, поймет, что только что произошло, и где теперь нужно искать своего гостя.