Что-нибудь светлое… Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 8

Тами молчала. Молчание тянулось, как нить из длинного мотка. Игорь не выдержал напряжения и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

* * *

– Я не люблю подобные названия, – сказал Эхуд, поморщившись. – Они позволяют обывателю думать, что физики тоже верят во всякую чепуху. Но после эксперимента с Хауфманом я бы и сам назвал это направление квантовой магией. Очень эффектно. Слишком.

– Слишком? – поднял брови Игорь.

Эхуд ночью вернулся из Инсбрука, где участвовал в эксперименте по бесконтактным наблюдениям в лаборатории Квята. Впервые – после долгих обсуждений, взаимных обязательств и утверждения материалов по технике безопасности – к опытам допустили человека. Зигмунд Хауфман работал у Квята с две тысячи девятого года и прекрасно разбирался в тонкостях процесса, он был хорошим экспериментатором, но в данном случае не это обстоятельство посчитали главным: единственный в лаборатории, Хауфман прошел все тесты – церебральный, вазомоторный, аналитический – и только ему из всех сотрудников можно было доверить не только приборную, но и наблюдательную часть.

– Могу представить, что написали бы журналисты, будь хоть один допущен к эксперименту.

– Когда-нибудь придется это сделать, – заметил Игорь.

– И это будет кошмарный день, – раздраженно сказал Эхуд, – потому что обывателю невозможно доказать, что происходящее – не вмешательство сверхъестественных сил, а один из фундаментальны эффектов квантовой физики.

– Тебя заботит мнение обывателей?

– Меня заботит реноме лаборатории! Не хочу, чтобы нас – тебя, кстати, тоже – изображали в прессе, как волшебников.

– Посмотрим, – пожал плечами Игорь. – Как, все же, это выглядело?

– В целом, как было предсказано. Но если смотреть взглядом человека, который…

– Оставь в покое чьи-то взгляды, – резко сказал Игорь. – Вижу, тебя результат так поразил, что ты готов сам назвать это магией.

– Впечатляет… – пробормотал Эхуд. – Хауфман, кстати, повел себя молодцом. Ему предложили искусственный сон, это сняло бы неприятные ощущения и возможный когнитивный диссонанс, но он отказался, подписал все бумаги. Задание никто не знал, кроме Квята и контрольной группы из трех человек, никак с лабораторией не связанных. Начали с небольшим опозданием, были неполадки в криогенной установке. Ты же знаешь, насколько пока капризен квантовый компьютер. Исправили. Хауфман сел на электрический стул…

– Название так и не поменяли? Звучит неприятно.

– Нет, осталось. Привыкли, а как иначе это назвать? Хауфман еще пошутил, что электроники в стуле больше, чем в БАКе³. В квантовый режим его мозг вошел через тридцать восемь минут – кстати, время, точно соответствовавшее расчетам по нашей с тобой методике. Квят непременно сошлется на нашу статью.

– Режим квантового запутывания⁴…

– Да, самый важный момент! Длительность вхождения в режим так и не зафиксировали, она оказалась меньше времени срабатывания.

– Меньше десяти в минус двадцатой секунды?

– Минус двадцать первой. После моей предыдущей поездки Матесон увеличил чувствительность на порядок.

– Отлично! И что Хауфман?

– Как только вошел в перепутанное состояние с компьютером, вспомнил, куда дел книгу Дойча! В феврале – он и число вспомнил, и время с точностью до минуты, – он случайно смахнул книгу с полочки в прихожей. Думал о другом – кстати, вспомнил, о чем именно, – а книга упала в щель между стеной и обувным шкафом.

– Проверили?

– Конечно. Книга там и лежала. Даже не очень запылилась за полгода. Но это было потом, а тогда как раз начался пиковый режим, и Квят задал Хауфману контрольный вопрос. Ты бы видел выражение его лица!

– Чье? Хауфмана?

– Квята!

– Представляю, – пробормотал Игорь. – Дело всей жизни. Какой вопрос он задал – я знаю. Читал в отчете, я получил его на почту.

– А у тебя, – помолчав, сказал Эхуд. – Ну… с той женщиной…

– Мне запретили к ней приходить, – помрачнел Игорь. – Я хотел попрощаться с Тами перед уходом, а в это время «выгуливал» отца, и у него начался приступ. С ним бывает, но доктор решила…

– Отец? – насторожился Эхуд. – Расскажи подробнее.

В пересказе произошедшее выглядело не столько драматично, каким казалось Игорю, сколько комично и бессмысленно.

– Жаль… – протянул Эхуд и, не зная, что еще сказать другу, перевел разговор.

– Ужинать будешь? Есть стейки.

– Я уже поел.

– Чай? Или кофе?

– Я бы выпил вина, – неожиданно для себя сказал Игорь. Он любил полусухое, но пил редко: на днях рождения или встречах, когда невозможно отказаться. Игорь обычно осушал бокал-другой под стандартные тосты вроде: «А теперь за здоровье родителей!» Почему ему сейчас захотелось вина? Странная штука – подсознание. Вернувшись домой, надо будет проанализировать, из каких причинно-следственных связей возникло неожиданное, но наверняка имевшее свой смысл желание.

Нашлась початая бутылка «Хеврона», разлили по бокалам, Эхуд принес из кухни на подносе тарелочки с круасанами и шоколадными вафлями.

– За профессора! – сказал он. Естественно, за кого же и пить в такой день, когда, похоже, в физике возникло новое направление: биологическая квантовая магия. Или психологическая? Или лучше обойтись без раздражающего слова «магия»? Название придумают. Профессор Квят мастер на всякие названия – правда, его так и не удалось убедить в том, что бесконтактные наблюдения невозможно объяснить без привлечения многомировой интерпретации квантовых процессов. «Давайте пока без этого, – говорил он Игорю, когда тот, приехав на очередной семинар, в сто тридцать шестой раз показывал расчеты. – Пока все возможные… обычные, да… рассмотрения не будут опровергнуты, а вы знаете, что это не так, я не могу относиться серьезно к предположениям, которые сделают физику не наукой, а набором игральных карт».

У великих свои причуды. Эйнштейн до конца дней не признавал физическую неизбежность квантового мира. Резерфорд не верил, что из атомного ядра можно будет извлекать запасенную там энергию. Хокинг так и не принял идею своего коллеги Пенроуза о том, что мозг способен думать в режиме квантового компьютера.

Теперь Квят – экспериментатор милостью Божьей, первым поставивший четверть века назад эксперимент по бесконтактным измерениям, – единственно возможной интерпретации не верит и предпочитает вообще не встревать в теоретические споры. Его право. Результат эксперимента можно рассчитать и в копенгагенской интерпретации, чрезвычайно уязвимой логически, невероятной физически, но дающей ровно такие же численные соотношения, как и расчеты с применением многомировой теории, логичной, лишенной внутренних противоречий, но, по мнению Квята, фантастической хотя бы потому, что в ней приходится вообразить неисчислимое множество миров, которые невозможно наблюдать и, следовательно, доказать их существование.

После второго бокала («За физику будущего!») у Игоря застучало в висках, движения Эхуда выглядели нарочито резкими, звуки в комнате – будто сыгранными на ударных инструментах, а пол стал похож на движущиеся тротуары из фантастических фильмов. Чтобы пересесть со стула на диван, пришлось держаться одной рукой за спинку, другая повисла в воздухе, и Игорю показалось, что он вцепился пальцами в воздушное уплотнение, за которое и держался, переставляя ноги.

Опустившись на диван, он обнаружил у себя в руке полный бокал, удивился, как ему удалось не расплескать вино, перемещаясь в искаженном пространстве, и произнес:

– Они ведь поняли друг друга! Тами и папа! Ты понимаешь, что это означает?

Эхуд держал свой бокал двумя пальцами, разглядывая вино на свет.

– Понимаю. Но один случай не дает оснований для далеко идущих выводов.

– Боюсь, – вздохнул Игорь, – что повторить не удастся. Мне запретили появляться в том крыле здания, где живет Тами.

– Плохо, – помрачнел Эхуд. – Произошедшее могло быть совпадением.

Игорь помолчал, собираясь с мыслями.

– В психологии, – сказал он медленно, – повторение условий эксперимента невозможно в принципе. Хотя бы потому, что психологи не знают, какие именно условия влияют на результат.

– Потому психология и не является наукой, – вставил Эхуд. – Всего лишь набор более или менее отработанных практик. Психология сейчас находится на том уровне, на каком была физика до Ньютона и Галилея. Пока психологические эффекты не описываются математически…

– Да знаю я все это, – устало сказал Игорь. – Пока работа мозга описывается феноменологически, а не рационально в терминах квантовых преобразований… И что? Я не знаю, как это описать. Не очень представляю, как понять. Когда папа увидел Тами, что-то с ним произошло: он начал реагировать неадекватно. Тами тоже вела себя странно. Никогда с ней такого не было. Во всяком случае, при мне. Эти двое… Что-то между ними происходило. Если говорить в терминах психологии, это можно назвать реакцией на новый раздражитель. Нестандартная ситуация – нестандартная реакция. Но…

– Ты так бы и решил, если бы Тами не была аутисткой, а у твоего отца не было Альцгеймера.

– Ты понял, да?

Эхуд пожал плечами.

– Идея напрашивается. У аутистки мозг слабо связан с окружающей реальностью. Возможно, наша реальность замещена реальностями других ветвей. Это значит, что мозг аутиста не время от времени, а постоянно функционирует в режиме квантового компьютера. Физически мозг здоров. У больного Альцгеймером ситуация противоположная: в мозгу отмирают нейроны. Но внешне результат напоминает состояние аутизма, и, возможно, отмирание клеток ведет не к общей деградации мозговой деятельности, а лишь к перемене режима мышления. Мозг и в этом случае переключается на квантовый режим.

– Она сказала: «За окном были цапли».

– Думаешь, фраза имела смысл?

– Уверен! Для Тами она означала что-то важное. И по тому, как она себя вела в это время, сказанное было связано с отцом. Фраза что-то должна была значить и для него.

– Мы ходим вокруг да около, – заметил Эхуд. – Ты ведь предполагаешь, что два мозга, находящихся в режиме квантовых компьютеров, взаимодействуют, как квантовые системы в перепутанных состояниях. Я правильно тебя понял?

– Д-да…

– Ты считаешь…

– Послушай, квантовые компьютеры из трех сотен кубитов Квят еще прошлой зимой вводил в состояние перепутанности. Это позволило получить единую работающую систему из двух квантовых компьютеров, разнесенных на расстояние двух километров…

– Тысячи восьмисот метров.

– Неважно. Перепутанное состояние сохранилось?

– Да, я участвовал в том эксперименте.

– Знаю. Помнишь, при каких граничных условиях компьютеры вводили в состояние перепутанности?

– Когда изолировали от внешних воздействий, кроме взаимодействия друг с другом.

– При прямом соприкосновении?

– Нет, конечно! Это ведь было проделано в эксперименте по бесконтактным измерениям. Разумеется…

Эхуд замолчал, долго смотрел Игорю в глаза. Встал и вышел на кухню. Вернулся с новой бутылкой «Хеврона».

– Выпей, – приказал Эхуд, и Игорь выпил. Стало только хуже, будто вязкая жидкость заполнила мозг.

– Я люблю ее, – выпалил он неожиданно для себя. Произнеся эти слова будто против воли, он уже не мог остановиться и говорил теперь быстро, понимая, что второй раз Эхуд не сможет вызвать его на откровенность. – Я никогда прежде не чувствовал ничего подобного. С Леной у меня… Неважно, при чем здесь Лена?.. Ощущение, что влюбился в мраморную статую, как Пигмалион, и без всякой надежды на то, что она сможет тебя хотя бы понять. Тами живет в другом мире, это все равно, что существование в другой ветви альтерверса⁵, в мире с частыми склейками, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Она слышит все, чувствует… понятия не имею, что она чувствует, иногда мне кажется, что и видит тоже. Но ее здесь все равно нет – она как изолированная квантовая система, сама по себе. Что ей моя любовь? А мне? Ладно, это полбеды. Но есть папа. Вроде бы совсем другое. Альцгеймер. Мозг поражен, и реальность воспринимается искаженной. Не ощущаешь, не знаешь, не понимаешь многие вещи, не помнишь людей, забываешь даже, как поднести ложку ко рту. Болезнь? А если тоже… Отгороженность от реальности, значит – квантовый компьютер, каким является мозг, начинает действовать в свободном режиме, решает задачи, которые считает нужным решать, а не те, что навязывает внешняя среда. Тот случай, когда два квантовых компьютера, в достаточной степени отгороженные от внешних влияний, способны взаимодействовать друг с другом! Возникает перепутанное состояние…

Игорь хотел поставить бокал на стол, промахнулся, и бокал упал на пол. Разбился, конечно, брызнули осколки, но Эхуд и пальцем не пошевелил. Он смотрел на Игоря и медленно кивал в ответ то ли на его слова, то ли на свои мысли.

– Я люблю Тами, – повторил Игорь. – Понятия не имею, что это может означать для нас обоих. И отца люблю. В мире нет других людей, более мне близких, понимаешь? Будь иначе, я бы попробовал привести папу к Тами еще раз и еще. Несмотря на запрет. Уникальный случай: оба слабо взаимодействуют с окружающим миром и сильно – друг с другом. Если действительно происходит перепутывание состояний…

– Не пытайся обманывать себя, – неожиданно жестко произнес Эхуд. – Если две квантовые системы вошли в перепутанное состояние, то неважно, сведешь ли ты Тами с отцом еще раз. Состояния уже перепутаны. Друг с другом они взаимодействуют значительно сильнее, чем каждый из них – с внешним миром.

– Я боюсь за…

– Поздно. О чем ты думал, когда привел отца к ней?

– Мне и в голову не пришло! Я просто хотел увидеть Тами, а, поскольку гулял с папой…

– Надеюсь, – вздохнул Эхуд, – все не так серьезно, как нам представляется. – Он принялся подбирать с пола осколки. – Подними ногу, Игорь, теперь вторую, и достань осколок из-под стула… Хорошо. Так я говорю: ты не должен сводить их вместе, поскольку это уже часть эксперимента. Психологического, а не только физического. Методики нет. Техника безопасности не разработана. О чем ты говоришь? Любовь? Извини, для меня они оба – чужие люди, и я смотрю на это, как на очень не чистый и неправильно, вне всяких методик, поставленный эксперимент по запутыванию состояний биологических квантовых компьютеров.

– Эхуд, – устало произнес Игорь, – представь себе кого-нибудь, кто сейчас слушал бы наш разговор. Даже нас самих десять лет назад, когда мы еще не занимались квантовыми бесконтактными наблюдениями, а я понятия не имел о работах Квята. То, о чем мы сейчас говорим, не показалось бы бредом?

Эхуд смел осколки в совок.

– Показалось бы, и что?

– Господи! «Бейт-Веред» существует тридцать лет! Отделение аутистов – семнадцатый год, об этом можно прочитать на сайте в Интернете. За это время десятки, если не сотни, раз кто-нибудь из больных Альцгеймером мог оказаться в том или ином контакте с кем-нибудь из аутистов!

– Мог, конечно. Но вероятность не так уж высока, согласись. Ты сам привел отца…

– Да-да, – Игорь не мог усидеть, забрал у Эхуда совок и пошел на кухню, где, как он помнил, мусорное ведро стояло в шкафчике под мойкой – как у всех, как у него. У Эхуда под мойкой стояли бутыли с моющими средствами, и Игорь замер, пытаясь понять, что с ним происходит. Показалось: мир изменился, реальность на его глазах сменилась; почему-то он был уверен, что, войдя в кухню на минуту раньше, непременно нашел бы ведро на положенном месте.

– Ну что ты там? – крикнул из гостиной Эхуд и появился на пороге, с удивлением глядя на застывшего в прострации Игоря.

– А! – сказал он. – Вот что значит стандартное мышление. Дай сюда.

Он отобрал у Игоря совок и пошел в прихожую. Мусорное ведро стояло около входной двери, скрытое под приделанной к стене полочкой, на которой лежали принадлежности для чистки обуви.

– Ну-ну, – пробормотал Игорь. – Нужно обладать очень нестандартным мышлением, чтобы догадаться…

– Или нормальной памятью, – отрезал Эхуд. – Можно подумать, ты у меня в первый раз и не видел, куда я выбрасываю мусор.

Видел, конечно. Но почему сейчас забыл, будто никогда не помнил?

Вывалив осколки в ведро и бросив совок на пол, Эхуд взял Игоря под руку, отвел в гостиную и усадил на диван. Сам присел рядом.

– Ты понял? – сказал он. – Понял, какие штучки может проделывать память? Та самая, которая входит компонентом в систему квантового компьютера, если мозг действительно функционирует в таком режиме. Просто мысли твои сейчас были заняты другим, и ты…

– Это понятно! – Игорь потер переносицу. Он подумал о том, что за многие годы кто-нибудь из больных Альцгеймером мог оказаться по чистой случайности в отделении аутистов, и контакт мог произойти самопроизвольно. И что? Разве кто-нибудь из медперсонала был бы этим озабочен? Какой вывод сделала доктор Мирьям? Запретила ему приходить к Тами. Сколько же раз на самом деле в этом доме и во множестве других, где жили люди, слабее прочих связанные с реальностью: аутисты, больные Альцгеймером, больные с посттравматической амнезией, впавшие в кому… сколько раз между ними возникали спонтанные перепутанные состояния? Кто обращал на это внимание? Физиков, знакомых с методикой бесконтактных измерений, поблизости, конечно, не было. А у психологов совсем другие методики…

Значит ли это, что его присутствие послужило катализатором?

– Эхуд, – сказал Игорь. – Если бы папу привел к Тами не я, а кто-нибудь другой… случайно… Похожие события наверняка происходили – без всяких последствий.

– Думаю, ты прав, – кивнул Эхуд. – Твой мозг оказался посредником.

– Катализатором.

– Может быть. В квантовых связях черт ногу сломит, это все не просчитывается и уравнениями не описывается, слишком сложно. Два мозга, слабо взаимодействующие с реальностью, не могут найти друг друга – и вдруг в эту нестабильную систему вторгается квантовый компьютер, имеющий сильные эмоциональные связи как с одной системой, так и с другой. Как все-таки нужны совместные эксперименты психологов и специалистов по квантовым процессам!

Игорь сцепил пальцы и смотрел перед собой, пытаясь представить, что сейчас делает Тами. Скорее всего, сидит в постели и вяжет, мотки ниток лежат на простыне, чтобы было удобно достать… А отец спит. Дома он был совой и не ложился раньше двух-трех ночи, читал, писал, смотрел телевизор, выключив звук, когда еще жива была мама, а потом уже и звук не выключал, даже делал громче обычного, а Игорь плотно закрывал дверь в свою спальню…

Мобильник заиграл «Полет валькирий».

– Фанни? – удивленно пробормотал Игорь, посмотрев на дисплей. Поднес аппарат к уху.

Голос у медсестры был вроде бы спокоен, но в нем ощущалось огромное внутреннее напряжение.

– Игор, вы можете сейчас приехать?

– Конечно. Что-то…

Он не сумел заставить себя выговорить слово «случилось». Случиться могло все что угодно: резко поднялось давление, инфаркт, инсульт, отец мог упасть и сломать себе ногу, руку, голову… Господи, неужели…

– Приезжайте.

Фанни отключила связь, прежде чем Игорь успел задать ей вопрос.

– Я поеду с тобой, – сказал Эхуд. – Что бы там ни произошло, лучше тебе не быть одному.

* * *

Добрались за четверть часа. Игорь трижды набирал номер Фанни, но попадал в голосовой почтовый ящик. Набрал номер дежурного по «Бейт-Веред». «Владимир Тенцер? – переспросил юный женский голос. – Вы ему кто? Сын? Сейчас проверю в компьютере, секунду… Новых данных нет». Может, действительно ложная тревога? Но Фанни не стала бы звонить без причины.

Охранник в холле первого этажа поднял голову от дисплея «читалки», узнал Игоря, скептически оглядел Эхуда, но промолчал и вернулся к прерванному занятию. В холле пятого этажа никого не было. Кресла, диваны, кадки с вьющимися растениями. Светили два бра, и в полумраке Игорю показалось, что по холлу бродят неприкаянные тени. В коридоре им с Эхудом попалась лишь древняя старушка, пробиравшаяся куда-то, опираясь рукой о стену.

В комнате отца горел яркий свет. Никого. Постель смята, подушка приготовлена ко сну: сидеть отец любил, подпирая подушкой спину, но сейчас похоже было, что он собирался спать.

– Где же они? – растерянно произнес Игорь, имея в виду не только отца, но и Фанни.

– Я думаю… – начал Эхуд и замолчал, поняв, что Игорь думал так же.

В северном коридоре тоже было тихо и сумрачно – половина светильников выключена. Игорь шел, ощущая, как с каждым шагом тяжелели ноги. Когда он добрался, наконец, до последней комнаты, ему пришлось опереться рукой о стену, как той старушке.

Он потянул на себя дверь, переступил порог и остановился.

Горела только одна тусклая лампа над дверью. Тени были огромными, и в первое мгновение Игорю показалось, что ничего, кроме теней, здесь и не было. Потом он разглядел людей – тоже, в сущности, тени. Двое – Фанни и Томер – стояли посреди палаты. Увидев Игоря, тень Фанни отошла на шаг, и стали видны еще две тени – у окна. Женская тень подняла руки, в которых держала что-то длинное, похожее на тень полотенца. Мужская тень опустилась перед женской на колени и застыла, как блудный сын на картине Рембрандта.

– Папа, – позвал Игорь, но мужская тень никак не отреагировала на его слова.

– Тами, – сказал Игорь, и женская тень опустила руки; материя, которую она держала, упала на пол и в свете ночника оказалась, как и ожидал Игорь, одним из связанных фракталов. Тами погладила Владимира по голове и произнесла несколько слов, вроде бы на иврите, но Игорь не понял, а отец, похоже, и не расслышал. Он что-то бормотал себе под нос, и Игорю стало страшно. Он подумал, что отец окончательно лишился рассудка и произносит слова, не связанные друг с другом и бессмысленные, как вся ночь, и эта комната, и эти двое, ничего и никого не замечавшие, кроме друг друга.

– В девять тридцать, – тихо заговорила Фанни над ухом Игоря, – я собралась уложить Володимера, как обычно. Он заволновался, отказался лечь, говорил что-то о цаплях за окном. Неожиданно встал и быстро пошел к двери. Он давно не ходил так уверенно. Я вызвала санитаров и пошла следом.

– Санитаров? – Игорь представил, как дюжие мужчины берут отца под руки и набрасывают на него смирительную рубашку.

Фанни продолжала монотонно бубнить над ухом.

– Володимер шел, будто точно знал дорогу. Санитары выбежали из лифта, когда Володимир проходил мимо. Я подала знак, чтобы они держались позади. Володимер вошел сюда, и здесь его встретил Томер.

– Мне показалось, что она уснула, и я собрался выйти, – пробормотал Томер

– Белые цапли за окном, – произнесла Тами громко и отчетливо.

– Да, – сказал отец и после небольшой паузы добавил: – Я вижу.

– На дереве.

– Да.

Опять цапли. Что имела в виду Тами, Игорь не представлял, но отец, видимо, понял: казалось, что разговаривали они мысленно; слова, произнесенные вслух, были им нужны для того лишь, чтобы обозначить, будто точкой, нечто уже понятое, обговоренное, выясненное и принятое.

– Запутывание, – произнес тихий голос.

Игорь и забыл, что пришел не один. Ему очень не хотелось, чтобы эту сцену видел Эхуд. Отец, целовавший Тами руку, вызывал у Игоря нараставшее раздражение.

Отец поднялся на ноги, он держал руки Тами в своих, смотрел ей в глаза и, похоже, не понимал, что женщина слепа. Что-то он видел в ее зрачках, понятное лишь ему, Тами подняла лицо и «смотрела» на отца – если бы Игорь не знал правды, то сказал бы, что Тами смотрела во все глаза.

Она провела ладонью по небритой щеке Владимира. Отца брил парикмахер каждые три-четыре дня, но, бывало, приходил раз в неделю, и отец выглядел так, будто пытался – безуспешно – отрастить бороду.

Двое потянулись друг к другу, и две тени слились в одну.

– Папа, – позвал Игорь.

Томер включил полное освещение – яркую лампу под потолком и бра над кроватью. Тени исчезли, тайна перестала существовать, обыденность происходившего высветилась с неодолимой силой: двое у окна отпрянули друг от друга, отец оглядывался по сторонам, не понимая, как он здесь оказался, и кто эти люди. Рассеянный взгляд скользнул и по Игорю, не узнавая. Тами не видела света, но ощущение изменения передалось и ей: она вскрикнула и испуганно стала шарить руками в воздухе. Томер попытался усадить Тами на кровать, но она вырвалась и кричала все громче.

В дверях возникла ночная сестра, толкавшая столик с медицинским оборудованием. Для нее не происходило ничего необычного, подобные сцены были частью распорядка. После сделанного в предплечье укола Тами замолчала, постояла минуту, опустив руки, будто кукла из оперы Оффенбаха «Сказки Гофмана», лишенная энергии взведенной в ней пружины, и рухнула бы на пол, если бы ее не поддержал Томер. Он уложил Тами на кровать, прикрыл одеялом, она беспокойно завозила вокруг руками, и Томер вложил ей в ладонь брошенное на пол вязанье. Тами успокоилась, прижала материю к щеке, провела ладонью, вспоминая, какой именно узор связала сегодня. Другой рукой уверенно нащупала в корзинке спицы, и – все: отсутствие Тами в этом мире стало для Игоря очевидным.

Фанни повела отца к двери. Он и не думал сопротивляться, шел, подобно заведенному механизму. За дверью – Игорь не видел – отец обо что-то споткнулся и что-то пробормотал, шаги удалялись, а Игорь не мог выбрать, что ему делать: последовать ли за отцом или остаться и посмотреть, что сделает Тами, что, может быть, скажет, и, возможно, обратит, наконец, внимание на присутствие Игоря.

Ночная сестра покинула комнату, оставив запись на листе бумаги, прикрепленном к спинке кровати. Уходя, она что-то сказала сердитым голосом Томеру, и тот, согласно кивнув, выключил верхний свет.

– Выйдем, – сказал он и подтолкнул Игоря к двери. Эхуд уже стоял в коридоре, у торцового окна, выходившего на тихую улицу, о чем-то думал, глядя в темноту, обернулся, когда из палаты вышли Игорь с Томером, и сказал:

– Ну что? Ты этого хотел? И получилось ведь!

– Хотел? – с недоумением переспросил Игорь. Сейчас он больше всего хотел оказаться подальше отсюда, лучше на северном полюсе, среди льдов, где холодно, и там ему, возможно, удастся согреться. Парадоксальность этой мысли нисколько его не смущала, напротив, идея показалась естественной хотя бы потому, что на полюсе нет ни отца, ни Тами…

– Эй, – сказал Эхуд. – Что с тобой?

Он обнял друга за плечи и повел по коридору. Дойдя до центрального холла, Эхуд спросил:

– Отец в какой комнате? Извини, я не запомнил. Сюда?

Фанни уложила Владимира в постель, он не сопротивлялся, думал о чем-то или казалось, что думал.

– Я дала ему снотворное, – сказала Фанни. – Вы можете идти, в вашем присутствии нет необходимости.

– А была? – спросил Игорь и мысленно себя обругал. Фанни могла подумать, он недоволен тем, что она вызвала его в неурочное время.

– То есть я хотел сказать… – начал он, но Фанни не дала ему договорить.

– Была. Мы с Томером не представляли, что делать. Вы с вашим другом…

Она сделала паузу, и Игорь представил Фанни Эхуда, внимательно прислушивавшегося к разговору.

– Очень приятно… – Фанни поправила легкое одеяло, которым был укрыт отец, и погасила бра над его головой. – Вы, – продолжила она, – приехали, когда все почти закончилось. А было страшновато, поэтому я позвонила.

В коридоре прохаживались двое старичков, совершали вечерний моцион, будто в аллее городского парка.

– Володимер и Тами… – продолжила Фанни. – Они обнимались и что-то друг другу говорили, я с трудом разобрала несколько слов.

– Каких?

Не глядя, Фанни нащупала стоявший за ее спиной у стены диванчик, опустилась на самый край, сложила на коленях руки и застыла, то ли глядя перед собой, то ли вообще никуда не глядя, Игорь почему-то не мог этого понять, он и сам находился в странном состоянии, будто видел и не видел, думал и не думал, стоял и в то же время бежал куда-то так быстро, что начал задыхаться; икры ног свело судорогой, и он присел на диванчик рядом с Фанни. Ему показалось, что она испытывает то же, что он, а может, он испытывал то же, что она: чувства и ощущения смешались, и неожиданно он услышал… нет, почувствовал… нет, скорее, просто вспомнил, будто присутствовал в комнате Тами в то время, когда…

…Отец вошел быстрым шагом, размахивая руками и мурлыча песню о яблонях, которые будут цвести на Марсе. Так он ходил в молодости, когда Игорь был маленьким; мама просила мужа держать сына за руку, и папа сначала крепко сжимал его ладонь, но через минуту отпускал, потому что не мог ходить, не размахивая обеими руками: со стороны казалось, он маршировал, как на параде. Игорь бежал за ним вприпрыжку, стараясь не отставать, потому что, если он отставал, отец начинал ходить вокруг него кругами, и тогда он терялся, хныкал и просился к маме.

О яблонях на Марсе, а еще о детях Галактики и о траве у дома отец любил петь – иногда громко, но чаще себе под нос: если не прислушиваться, казалось, что он бормотал молитву. После смерти мамы все это ушло, Игорь и не помнил, когда видел отца таким бодрым, уверенным и сильным.

Прежним.

За ним в комнату проскользнула Фанни, Игорь это понял, а может, увидел краем глаза, но скорее просто знал, не видя, а ощущая частью сознания. Томер уже был здесь, но его Игорь и вовсе не воспринимал как живое существо.

Отец прошагал через комнату и остановился у окна – похоже, потому лишь, что дальше идти было некуда. Повернулся и оказался лицом к лицу с Тами, вставшей с кровати, где она минутой прежде засыпала, сжимая в руке незаконченное вязанье.

Отец протянул к ней руки. Тами оказалась в его крепких объятиях прежде, чем Фанни и Томер успели что-то предпринять.

«Как давно я тебя ждал».

«Как давно я ждала тебя».

«Не могу без тебя».

«Не могу без тебя…»

«Боже мой, если бы я знал раньше! Жизнь могла сложиться по-другому».

«Расскажи, что произошло с твоей женой».

Откуда Тами могла знать о маме? Игорь не говорил ей о том, что случилось, он никогда ни с кем (с Тами – тем более!) не разговаривал об этом.

«Расскажи!»

Игорь смотрел на эту сцену со странной позиции – вроде глазами Фанни, но одновременно Томера и, в то же время, откуда-то сверху, будто его душа, как это описывали многие, побывавшие в состоянии клинической смерти, вознеслась к потолку. А еще – вообще странно – он видел сцену снизу, ракурс мешал понимать, и, может, потому Игорь растекся по полу лужицей, испарился, и на короткое мгновение будто объял собой всю комнату, но это ощущение быстро исчезло, и Игорю показалось, что Тами пристально разглядывает лицо отца, но и это осознание потеряло себя в пространстве – Тами протянула руки и коснулась щеки отца, его подбородка, губ, ушей, лба… Тами знакомилась с отцом и улыбалась ему, а он…

«Я был в гостиной, дремал на диване, но слышал и звуки из кухни, где Рая готовила что-то на ужин. Услышал шум, будто птица била крыльями…»

«Говори…»

«Птица…»

«Цапля», – подсказала Тами, продолжая водить пальцами по лицу, шее, плечам Владимира.

«Цапля», – повторил отец, и Игорю показалось, что он слышит характерный звук – невидимая птица яростно била крыльями в воздухе. Судя по звуку, птица была большой, может, даже огромной. Если такая ненароком ударит крылом по голове…