Крепкое, ладное тело Вари бесшумно двигалось по комнате и казалось невесомым. Она наклонялась, поворачивалась, неслышно ступала по хлипким половицам, которые от девичьих шагов тихонечко пели. Изогнувшись, потянулась в печку отворить заслонку и зацепила ухватом с длинной ручкой закопчённый чугунок. Ловко вытянула его наружу, не боясь обжечься.

Руки Варвары легко, проворно порхали над столом, доставали с полки салфетки, красивые тарелки, приборы, выгружали на лоток холодец, резали хлеб, вскрывали банку с соленьями, красиво раскладывали в миски квашеные огурцы, помидоры, грибочки; украшали.

Казалось, над поляной летают бабочки.

Нарядив стол, Варя достала стопочки.

– А вот это не надо, – остановила подругу Валентина.

– Наливочка, вишневая… Из сада вишня, сама затеяла, – виновато сказала Варя.

– В постный день пить не положено.

Гостья повернулась к иконе. Осенив себя крестом, прошептала молитву и только потом, как положено, села к столу.

– У тебя пост? – охнула Варя.

– Пост не у меня, – строго произнесла Валя, поджав губы. – У православных.

Валины руки-бабочки упали вдоль тела.

– Столько всего на столе. Напрасны излишества, совсем ни к чему, – Валентина укоризненно смотрела на хозяйку. – И время на дворе позднее. А это что? – подняла крышку на кастрюльке. – Я только огурчик возьму. И помидорку, – положила овощи в тарелку. – Достаточно.

– Что же, и щи есть не будешь? – расстроилась Варя.

– С мясом?

– На курином бульоне.

– Не положено, – ответила подруга.

А Варя так старалась!

– Нельзя тело ублажать, – Валя недовольно кивнула на миску с холодцом. – О душе радеть нужно.

– Хоть каши-то зачерпну? Ещё тёплая, – несмело предложила Варя.

Валентина согласилась и подставила тарелку под рассыпчатую пшеницу.

Варя налила себе наваристых щей, сдобрила сметаной, которая потекла, растворяясь в золотистом бульоне. Приподняв со дна янтарного цвета картошку, изумрудно-зелёную капусту, морковку, коренья, помешала ложкой щи в блюде. Кинула сверху в бульон укропчик. С тоской посмотрела на сиротливый огурчик в тарелке подруги. Есть ей расхотелось.

– А что за мужчина с тобой был? – спросила Валентина. – Печальный…

– Это Семён. Прорабом в поселке работает, дома строит, бани.

– Представительный, крепкий.

– Ходит он за мной, Валечка, по пятам, не даёт проходу. Замуж зовёт.

– А ты?

– А я все раздумываю. Разум говорит – пора замуж. Засиделась я в девках-то, занежилась.

– А что же тебя останавливает?

– Ты видела мужиков наших? Один другого краше…

– И в нашем поселке много алкоголиков да тунеядцев, – согласилась подруга и кивнула.

– Вот, а я про что говорю! Работящий мужик Семён – в поселке на вес золота. Лучше него по всей округе не сыщешь.

– Так выходи замуж, что думаешь?

– Ой, Валечка! – Варя отложила ложку. – Как же без любви замуж?

В горьком вздохе Вари было столько отчаяния, что Валентина перестала хрустеть огурцом. Тревожно вгляделась в голубые, отчаянно глубокие, распахнутые ей навстречу глаза подруги и, не выдержав жгучей боли, отвела взгляд в сторону.

– Я же, Валечка, и деток родить мечтаю… – немного стесняясь, призналась Варя, и яркий румянец пролился на щеки. – Только думаю, а вдруг кого ещё в жизни встречу? В какие края потом от любви побегу – с детками?

Подруги замолчали. В комнате стало тихо. Стучали часики на стене, и в углу тоненько жужжала муха. В окно было слышно, как на краю деревни лениво ворчали собаки…

– Лежу я иногда, Валечка, ночью без сна, в потолок гляжу. Или на крыльцо выйду, под звезды… До утра сижу на воздухе, аж продрогну. Думаю, что есть же где-то на свете мой родной человек, мне предназначенный. Без меня живёт на земле, без любви мается…

Она замолчала, устремив глаза, окутанные светлой печалью, в черный квадрат окна.

– И любимый где-то живёт, меня ждет. Голову вверх задирает, меня в тёмном небе ищет… Почему, скажи, Валечка, – она повернулась к подруге, – Господь не пошлёт нам встречу?

– Потому что не обращаешься к Господу.

– Как не обращаюсь! Говорю же, на крыльце сижу…

– Не на крыльце молятся! В храме! Только там можно осознать глубину своих грехов и покаяться. А тебя в церковь не загонишь и молитв ты не знаешь. Заповедей Христовых не соблюдаешь. Знаешь заповеди-то?

– Кто же их не знает? – обиделась Варя.

– Назови-ка самую главную, – недоверчиво прищурилась подруга.

Варя заволновалась:

– Не убий, не укради, не прелюбодействуй…

– А вот и нет! – обрадовано воскликнула Валентина. – Самая первая, главная заповедь – почитай Господа своего. О Боге надо думать, а не о том, кто без тебя на белом свете мается. Может, никто и не ждет, все выдумки. Блажь и похоть… Черт тебе спать не дает, шепчет на ушко песню любодейную, смущает.

Варя пристыжено уткнулась в тарелку. Взяла в руки салфетку. Её тонкие пальцы нервно подрагивали.

– Давно в храме была? – Яркими глазами Валя строго смотрела на подругу.

От её взгляда Варе стало не по себе.

– Вижу, давно была – осуждающе подытожила Валя. – Редко в церковь заходишь – одним словом, захожанка. И икон у тебя мало. – Валя осмотрелась по сторонам. – Крест-то хоть носишь?

– Он со мной с детства. – Варя нащупала под одеждой крестик.

– Сходи в храм и купи ленту Живые помощи.

– Что за лента?

– С молитвой. Носи всегда при себе – это защита и благодать Божья. И книжек духовных, вижу, у тебя нет. Что читаешь? – Валя повернула голову к шкафу. – Чехов, Куприн, Лев Толстой – смешно! Школьная программа. Каждый ребёнок эти книги знает. А для души?

– Скажу честно, Валечка, последнее время читаю мало. И эти книжки, – Варя повернула голову к шкафу, – уж не помню, когда с полки снимала. Так на работе закрутишься… Домой без ног приползаю. А разве есть что лучше для души, чем классика?

– Вот и плохо! Говорю же, что не думаешь ты о душе, Варвара! Не молишься и не каешься! «Вера твоя спасла тебя, иди с миром», – сказал Господь блуднице Марии Египетской, когда она искренне осознала погибель свою и раскаялась в содеянном.

– И что же? Она полюбила? – Варя взволнованно потянулась к подруге и с надеждой посмотрела в лицо.

Под ее взглядом Валентина занервничала:

– Мария стала подобно ангелу: когда молилась, то поднималась на локоть выше земли – такова была её святость.

– А ребёночка? Родила?

– Нет, не смогла. Умерла в пустыне, в святости… – Тихо ответила Валя, потупив взгляд.

– Жалко… – жалобно протянула Варя и взволнованно провела рукой по пушистым волосам, собранным в косу. – Выходит, жизнь свою погубила, борясь с помыслами…

– Да, с похотливыми желаниями.

Они замолчали.

– А ты? – вдруг спросила Варя.

– А что я?

– Но ведь и ты одинокая женщина. Как ты-то борешься?

– С чем?

– С помыслами…

Валя нахмурилась, недовольно дёрнула плечом:

– А у меня нет помыслов. Я молитвы читаю, к Господу обращаюсь.

– Валя, но Господь дал и тебе, и мне, и любой другой женщине не только душу, но и тело. Руки, ноги, грудь.

Она склонила голову и посмотрела себе на колени и выше на живот, вытянула вперёд руку, задрала рукав кофты, обнажив локоть. Провела пальцами по нежно-розовой, почти прозрачной коже. Повернула руку ладонью вверх.

– Тело же – чтобы чувствовать, слова произносить, молиться. Благодарить… Любить… – Варя смотрела на подругу, недоумевая. – Видеть – глазами. Думать – головой. – Она ткнула ладонью в висок. – Каяться – сердцем. Почему, скажи, плохо… скверно… о теле думать?

– О душе думать нужно, не о теле, – повторила Валя и на носу у неё образовалась сердитая складка.

– Так чем же думать о душе? Телом же! – воскликнула Варя. – Или у тебя в голове… – Она запнулась. Ещё ничего не произнесла, но глаза ее уже округлились от ужаса. – Чтобы думать… мякина? – сказала и тут же пожалела о содеянном.

Валентина резко откинулась на стуле. Закатив к потолку глаза, покачала головой. Тяжело выдохнула. Было видно, как она оскорблена.

– Ты вот, Валечка, гляжу, осунулась, похудела. Наверное, работаешь не покладая рук; на тело свое рукой махнула. О душе страдаешь, но сама-то бледная и каменная, будто неживая. И думаешь недобро, и нетерпимо речи молвишь… На себя не похожа. Не узнаю я тебя…

Варя с опаской оглянулась на икону, ища поддержки у Господа. Пугаясь своих слов, перекрестилась.

Валя внимательно слушала подругу, и на её лице медленно проступал страх. Она боролась с противоречивыми желаниями. Ей хотелось вскочить и гневно закричать Варе, чтобы она не смела такое говорить и замолчала. Нестерпимо желала пристыдить, отчитать любимую подругу, отхлестать за дерзость.

Бранные слова рвались наружу, Валя задыхалась. Но какая-то внутренняя сила не давала ей проявить себя. Крепко – до хруста в челюстях – она сжала зубы и закрыла рот рукой, чтобы только не разразиться ругательствами. Внезапно она вскочила и подбежала к окну. Взглянув в кромешную тьму, кинулась обратно к стулу, схватила кофту и стала торопливо одеваться.

– Валечка! Прости меня! – подбежала Варя к подруге. – Прости меня, дуру окаянную. – Она потянула Валину кофту. – Сама не помню, как вырвались из меня столь поганые слова. Не со зла их я сказала, а от своей дремучести и большой глупости. Совсем я, Валечка, одичала в нашей деревне. Огрубела душой и сердцем, очерствела, каюсь… Прости, прости меня, милая…

Казалось, Валя хозяйку не слышит. Она пыхтела и беспорядочно прыгала по комнате, как упругий пышущий жаром шар, не совсем понимая, что ей следует сделать. Шар отскакивал от стен, дивана, стола, подоконника. Наконец, Валя подбежала к плачущей подруге, выдернула из ее рук кофту, оттолкнула от себя и кинулась к порогу. Стала надевать плащ, не попадая руками в рукава.

– Куда на ночь глядя? – во весь голос запричитала Варя. – Ой, что же делается! Господи, помоги! Валечка, прости, ну прости меня, Бога ради. Неразумная я, чего говорю, не ведаю.

Варя громко плакала, обнимая подругу за плечи; крепкими руками схватила ее в кольцо, не давая двинуться.

Валя дёрнулась. Не сумев вырваться из объятий, обмякла. Внезапно силы ее оставили.

– Прости меня, Валечка, я погорячилась, – плача, приговаривала Варя. – Пойдём, пойдем к столу. Будем чай пить, – подтолкнула она гостью, всхлипывая и вытирая слезы. – Я чайник поставлю.

Сурово поджав губы, Валентина покачала головой – наотрез отказалась. Вырвалась из заточения Вариных рук, подошла к полке с книжками. Взяла толстый потрёпанный томик. Раскрыла наугад книгу, уткнулась в страницу – отгородилась от всего мира.

В комнате воцарилось напряженное молчание.

Отпустив подругу, Варя в возбуждении метнулась к столу и стала собирать горой посуду. Рискуя завалить стопку, понесла к мойке. Зачерпнула ковшиком из кастрюли горячей воды, налила в тазик. Погрузила в него тарелки. Повернулась к Вале и виновато посмотрела. Ее покрасневшие от слез глаза ярко блестели.

– Чтобы завтра ногами двигать, Валечка, фляги и мешки таскать на хребте, мне же хоть иногда поесть надо! – сказала спокойнее, оправдываясь. – Встаю рано, трактористов кормлю… Они землю пашут. Как голодной?

Валентина сосредоточенно листала книгу, чуть шевеля тонкими подрагивающими губами. Казалось, она не слушает Варю.

Варвара опустила голову к мойке. Из раковины в ведро переливалась вода.

Она вымыла и вытерла все тарелки, стряхнула со скатерти крошки.

– Я тебе, Валечка, на диване постелю. Здесь спать хорошо, нежарко. – Варя сняла с антресолей подушку и одеяло. – А если кошка прыгнет к тебе, гони ее, нечего приучать к кровати.

Валентина молча кивнула, хмурясь.

– А может, на улицу пойдем? Воздух сладкий, свежий. Сирень цветет – запах пить можно. Оденемся потеплее, до колодца прогуляемся, – Варя с мольбой смотрела на подругу. – Спать совсем не хочется. Столько не виделись! Я так скучала…

– Нет, поздно уже, я устала, – нехотя процедила Валентина. – Продрогла, тебя на остановке ожидая, пока ты со своим поклонником… – Она сделала ударение на последнем слове и красноречиво замолчала, вновь склонившись над книгой.

– Да что ты такое говоришь, Валечка! – со слезами в голосе воскликнула Варя, подошла к дивану и села рядом с подругой. – Никакой Семён мне не поклонник! Говорю же, замуж зовёт, а я не люблю. Не хочу обманывать его, нам обоим жизнь портить. Как можно жить с нелюбимым, Валечка? Как спать? В постель ложиться? – Варя смотрела на подругу, не мигая. В больших глазах застыли боль и смятение.

Валентина не знала, куда спрятаться от жгучего взгляда, чувствовала, как печет ей лицо, хотя по-прежнему не смотрела на Варвару.

– Ты мне объясни, пожалуйста, Валечка, – Варя потянула за книгу, которую листала подруга. Забрала, закрыла. – Вот эта святая, о которой ты читала, Мария Египетская. Говоришь, она блудницей была…

– Да. Распутница и любодейка… – Сквозь зубы вымолвила Валя и снова нахмурилась.

– То есть спала с кем придется? С первым встречным?

– Думала, что смысл жизни состоит в утолении похоти.

– А мое тело не откликается, если нет любви, Валечка. А ночью лежу без сна, знаю, что где-то любимый, мне предназначенный, ждёт меня… – От волнения она задохнулась. – В груди жжется… Вся полыхаю.

– Может, и никакой нет любви, сказки все это, – Валентина устало зевнула и отвернулась от подруги.

– Как нет!