– Прости.
– Ничего.
Джим отреагировал очень спокойно, сел за стол, на котором были сложены по кучкам наконечники и тонкие древки, и откинулся на спинку стула. Лиссе на пару мгновений стало не по себе, но тут закипела вода, и она принялась разливать кипяток по чашкам и снова почувствовала себя в своей тарелке.
– Что там случилось на площади? Дерек молчит.
Лисса кратко пересказала ему то, что видела сама. Джим задумчиво смотрел то на неё, то на отливающие чистым металлом наконечники. Всё больше хмурился, в какой-то момент подпёр кулаком подбородок и замер.
– Я не понимаю, почему они так на него набросились, – призналась Лисса.
– Я узнаю. Поговорю с Джонатаном. Разберёмся, обещаю.
– Спасибо.
Джим скользнул по Лиссе взглядом, задержался на губах, потом на глазах.
– Ты не собиралась приходить. А я веди обрадовался, когда открыл дверь. Думал…
Джим не договорил, вздохнул и поднялся на ноги. Подошёл к шкафу, принялся что-то искать. Нашёл банку, открыл – комната наполнилась сладким запахом мёда.
– Прости меня за ту шутку в таверне, – сказал он и поднял взгляд на Лиссу. – Я правда перегнул палку. Слова про глупцов… Я так не думаю.
В кухню вошёл Дерек. Старые вещи юного Джима были ему великоваты и висели мешком. Он завернул рукава рубашки выше локтей и всё равно они то и дело спадали к запястьям. Мокрые тёмно-каштановые волосы липли ко лбу, но Дерек делал вид, что это ему нисколько не мешает. Лисса не смогла сдержать улыбки и отвернулась.
– Я готов! – провозгласил Дерек, усевшись на стул.
– Ты идёшь на охоту? – поинтересовалась Лисса как можно более серьёзно.
– Конечно! Что за глупые вопросы?
Джим и Лисса переглянулись. Оба едва сдерживали смех. Лиссе Дерек казался до забавного милым и наивным. Джим, чтобы отвлечься, принялся раскладывать прутья, древки, нитки и наконечники.
– Ну смотри. Сначала нужно подготовить древко: срезать все сучки…
Джим начал объяснять охотничьи премудрости, а Дерек слушал внимательно и, приоткрыв рот, смотрел на «учителя». Мальчик не скрывал своего восхищения.
– Привязывать нужно крепко, чтобы наконечник не отлетел и не погнулся.
Лисса слушала их вполуха – готовила жаркое. Нашла в мешках в углу крошечные, сморщенные клубни картофеля. Чистить их было сложно. Когда она отложила в сторону нож, Джим и Дерек успели скрутить несколько стрел. Лисса сходила в кладовую, где Джим хранил мясо. Она уже вдыхала запах жаркого, уже представляла, как они будут ужинать втроём, и от этих мыслей ей становилось теплее.
Когда Лисса поставила жаркое в печь, Дерек возликовал и потряс над головой самодельной стрелой.
– Да, отлично, – похвалил Джим. Карие глаза смеялись. – Ты быстро учишься.
Лисса смотрела на него не мигая. Джим в очередной раз отбросил назад отросшие русые волосы. Лисса вспомнила, что когда-то он носил хвост.
– Когда будешь отпускать тетиву, следи, чтобы не дрожали пальцы.
На руках Джима были шрамы-ниточки и длинная, давно затянувшаяся рана. Лисса ухаживала за ним в ту особенно суровую зиму, когда зверь распорол руку от локтя до запястья. Из её памяти никогда не исчезнут те бессонные ночи. Джим стонал во сне, корчился от боли, а она пыталась перевязать рану, пока он спал. Ей едва исполнилось шестнадцать лет, и страх потерять близкого человека был всё ещё очень силён.
– Когда станет теплее, я возьму тебя в лес, – пообещал Джим, но заметив, как встрепенулась Лисса, добавил, – в предлесье.
– Но так долго ждать! – возмутился Дерек. – До нашей весны ещё два месяца. Может быть, в эту охоту? Ну пожалуйста, Джим! Я оденусь тепло!
– Когда перестанешь терять шапку, – назидательно проговорила Лисса. – Если хочешь, мы погуляем в предлесье вместе хоть завтра.
– Но я не хочу предлесье, – Дерек поднял на неё большие глаза, наивные и искренние. – Мне нужно в лес.
– Ну, друг мой, в лес тебе рановато, – с некоторым снисхождением Джим потрепал мальчика по волосам, но тот отпрянул, хмурясь.
– Мне нужно. Очень сильно.
– Зачем?
– Я хочу найти маму в Волшебной стране. А, может быть, даже папу…
Лицо Джима мгновенно изменилось. Черты заострились, карие глаза наполнились колкой темнотой. Брови дрогнули. Он поморщился, точно от боли. Рука со шрамом соскользнула вниз, под столешницу. Он сжал кулак так сильно, что побелели костяшки и розовые шрамы проступили отчетливее. Джим искоса посмотрел на Лиссу.
– Дерек, принеси из кладовой синюю ткань. Там большой кусок, не промахнёшься.
Мальчик быстро исчез из кухни. Лисса поёжилась, понимая, что её ждёт непростой разговор.
– Я прошу тебя, – мягко начал Джим, поднявшись и сделав пару шагов к ней. – Пожалуйста, Лисса, перестань морочить ему голову. Эти сказки… они не доведут до добра.
– Послушай, мы ведь не знаем, вдруг страна действительно существует. И потом, что было бы с Дереком, не дай я ему надежду после того, как это… случилось с его мамой…
– Какую надежду, Лисса? – Джим не злился и не кричал, а скорее молил о чём-то. – О духи леса, он же бредит этой страной! Он верит в неё настолько, что готов идти туда через чащу, через снега. Лисса, он ребёнок. Это опасно.
– По-твоему, было бы лучше, если бы он пытался расстаться с жизнью на охоте, как ты?
Это была пощечина, о которой Лисса тут же пожалела.
Джим резко подался вперёд, наклонился к ней – Лисса упёрлась лопатками в стену. Её дыхание сбилось, его – сделалось оглушительно громким.
– Прости, я не хотела тебя обидеть, – избегая пытливого карего взгляда пролепетала Лисса. У неё мучительно горела шея. Алая краска подбиралась к щекам.
– Я ещё раз прошу тебя…
– Я уже поняла.
Джим говорил очень тихо, рассматривая её лицо и пытаясь понять, что из её слов было правдой, а что – эмоциями. Он знал, что смущает. Знал, что должен сделать несколько шагов назад, но не мог. Злость и вместе с тем горячая нежность туманили разум.
– Подумай, Лисса. Ты уже взрослая. Со сказками пора заканчивать.
Лисса почувствовала, как защипало в носу. «Я не хочу, не хочу». В голове пульсировала одна и та же мысль. «Мне страшно». Она не могла произнести ни слова.
– Ты и сама скоро не сможешь жить с ними.
Карие глаза смотрели проникновенно, пытливо. Ждали. Джим стоял очень близко.
– Моё предложение всё ещё…
Лисса прикрыла глаза и отчаянно замотала головой. Говорить нельзя. Смотреть на него – тоже. Она знала, какое разочарование отразится на его лице и какой болью оно останется внутри неё. Она знала, что не осмелится смотреть ему в глаза и отказывать в который раз.
– Я… Там, кажется, ещё осталась ткань.
Дерек испарился, едва показавшись на пороге. Не так понял. Не так расскажет в таверне и снова поползут слухи. Это не страшно. Страшнее в который раз думать, осознавать, что все слухи могли давно стать правдой и, скорее всего, сделать счастливыми обоих.
Лисса почувствовала прохладу. Она открыла глаза, и поняла, что Джима перед ней больше нет. Она наблюдала, как он медленно отошёл к окну, опёрся на подоконник обеими ладонями. Он молчал несколько минут. А потом обернулся и, будто ничего не произошло, принялся разбирать сделанные Дереком стрелы. Эти холодность и спокойствие душили Лиссу. К горлу подкатил плотный ком. Стало трудно дышать.
– Я… я пойду. Пожелай от меня Дереку удачи со стрелами. Не забудь вытащить из печи жаркое, – она делала шаг за шагом в сторону дверного проёма. – И поешь обязательно. Спасибо за тепло!
Лисса выбежала на улицу, не дождавшись ответа.
Слёзы душили. Мороз царапал мокрые щёки, мутная пелена перед глазами превращала и без того бесцветный мир в плотный белый туман. В голове так некстати появлялись картинки неслучившегося будущего. Если бы она согласилась на предложение Джима, сейчас всё было бы по-другому. У них была бы нормальная семья, уютный дом, где по вечерам собиралась бы половина деревни, а в соседней комнате мирно сопели дети. Жизнь вернулась бы в то русло, по которому текла в далёком счастливом детстве. Но на пути к нему стоял Господин Горных дорог.
***
Вечер перед охотой выдался на удивление тихим. Деревня будто опустела, уснула. Мужчины готовились выйти из деревни рано утром, едва небо заалеет от первых солнечных лучей. Женщины собирали продукты в холщовые мешки, окутывали заботой и покрывали поцелуями. Дети просили отцов и старших братьев исполнить маленькие, неисполнимые желания: принести драгоценный камушек, нарвать настоящих цветов, привести медвежонка – «я кормить его буду сам, обещаю».
Лисса сидела в таверне без дела. Гостей сегодня было мало. Заходили чаще молодые юноши и девушки, чтобы выпить чего-то горячего после морозного воздуха улицы. Изредка появлялись хозяйки. Они прибегали растрёпанные, забирали горячую выпечку и убегали обратно, к своим охотникам, которые должны были скрыться за частоколом через пару часов.
Когда Лисса, изнывая от скуки, в который раз протирала столы, дверь отворилась. Вошёл Джон. Он снял шубу, повесил у двери – деревянная вешалка беспокойно скрипнула – и сел к стойке, за которой рассматривал треснувшую кружку хозяин таверны Том. Лисса тут же забралась на стул рядом с Джоном и весело уставилась на него.
– Здравствуй, – она поздоровалась первой. – Ты уже собрался в дорогу?
– Да, в этот раз быстро управились. Да ещё с моей одиночной охоты вещи не разбирали.
Джон выглядел поникшим. Он попросил у Тома кружку тёмного, резко пахнущего пива и залпом её осушил. Взгляд остался на дне, на которое оседала прозрачная пена.
– Что-то случилось? – Лисса чуть наклонилась к Зверю.
– Пустяки. Обыкновенная семейная ссора. Мелкая, но неприятная.
– Не дело ругаться перед охотой, – хрипло заметил Том, забирая пустую кружку.
– Да знаю я. Мэгги сейчас успокоится, остынет. Тогда пойду к ней… – и он вдруг внимательно, по-отечески строго посмотрел на Лиссу. – Ты, кстати, тоже должна это знать.
– Должна знать что?
– Нельзя на охоту идти после ссоры. Кто знает, что может случиться. Искушать духов леса…
Лисса смутилась.
Тут дверь распахнулась и с оглушительным треском ударилась о стену. В таверну ввалился смеющийся Джонатан и Хелл – рыжеволосый охотник из компании Джима.
– Том, налей-ка!.. О, Лисса. Не ожидал увидеть тебя здесь, – Джонатан широко улыбался. – Я думал, ты у Джима.
– Почему это я должна быть у Джима?
– Так ты… ну… – Джонатан заметил недовольные нотки в её голосе и перестал улыбаться. – Он сейчас собирается на охоту, мы думали, ты проводишь его. Ты же знаешь, он не любит один собираться. Как обычно забудет что-нибудь…
Лисса вздохнула и отвернулась. Оправдания Джонатана выглядели смешно. Джим никогда ничего не забывал. Он собирался неторопливо, по нескольку раз проверяя мешки, карманы и снаряжение. Одиночество он и правда не любил, но уже давно вышел из возраста, когда оно давит на голову.
Том выдал Джону и Хеллу по кружке пива и по тарелке горячего и отправил за столик. Джон усмехнулся, глядя на них.
– Теперь я чувствую себя стариком. Если выпью, раньше полудня не встану, – сказал он Тому, протирающему кружку, которую только осушил Зверь. Тот хрипло засмеялся, постукивая по её деревянной стенке. Потом сказал:
– Я потому и перестал на охоту ходить.
Лисса улыбнулась. Она знала наизусть все присказки Тома. На самом деле он перестал охотиться, когда медведь отхватил себе половину его ноги.
Том принялся рассказывать Джону о том, как изменилась его жизнь после вынужденной охотничьей «спячки». Лисса села протирать и без того чистую посуду. Взгляд затуманился. В голове звучали слова Зверя об охоте, и каждый раз от них всё больше холодело внутри. Мысленно она возвращалась в медовую кухню, снова видела лицо Джима – такое родное и близкое и в то же время пугающее до дрожи в животе.
Водоворот затягивал её всё глубже в воспоминания, окружая теплом и тревогой. Лиссе начало казаться, что она опаздывает, что времени не осталось. Она уже взялась за шарф, как её окликнул Джонатан:
– Кстати, Лисса! Я же узнал насчёт Дерека! Сынок Теннота его дразнит из-за родителей. Из-за того, что мать его якобы бросила, а отец… ну, никто не знает, кто он.
– А Теннот пьяница, – зло усмехнулся Джон. – И любит помахать кулаками без повода. Нужно поговорить с малышнёй.
Джон пересел за стол к охотникам и принялся выпытывать подробности о ссоре детей. Лисса взялась за спинку стула, чтобы присоединиться к ним. Но Джон придержал стул рукой.
– Мы разберёмся, – он посмотрел на Лиссу пристально и очень серьёзно, а потом неожиданно подмигнул.
***
Поднималась метель. Северный ветер кружил над деревней, словно не мог выбраться из-под прозрачного купола. Он поднимал с земли мерцающие крупинки и завивал их в пока ещё невысокие воронки, соединяя со снежной пылью, которую принёс с серо-синего клочковатого неба. С каждой минутой становилось холоднее. На бегу дышать было трудно, изо рта вырывались облачка пара. Ноги скользили, но Лисса не могла заставить себя идти медленнее.
Лисса не знала, что делать. От мыслей голова разрывалась. Джим дорог ей. Она всегда ждёт его с охоты. Ждёт и волнуется, и радуется, когда он неожиданно стучится рано утром в её окно, улыбается, засыпанный снегом, с белыми бровями и ресницами. Она любит его. Но сказать ему об этом – дать надежду на то, чего никогда не будет. Не будет, пока кто-то из них не уступит. Пока она не откажется от веры в то, что помогло ей пережить смерть родителей.
– Лисса?
Джим был удивлён. Он как раз выходил из дома, когда из снежной дымки появилась знакомая фигура, покрытая тонким слоем блестящей белой крупы.
– Я успела, – улыбнулась она, переводя дыхание после бега. – Я боялась, что погода совсем испортится… Ты уходишь?
– Да. Сегодня я отпираю ворота, поэтому решил выйти пораньше.
Они стояли в нескольких шагах друг от друга, пытались рассмотреть лица сквозь снежный туман и молчали. Каждая минута стоила дорого. Ещё пара мгновений – и Джиму придется уйти. Лисса понимала, что потом они не увидятся. Он уйдёт к воротам, она – домой. Ей хотелось что-то сказать, и она мучительно подбирала правильные слова.
– Иди домой, иначе замёрзнешь, – произнес наконец Джим. Лисса вздрогнула. Его голос звучал неожиданно равнодушно.
– А ты не замёрзнешь в лесу? Ты тепло оделся?
– Да.
Два шага ему навстречу, рассматривая еле белеющую под ногами дорогу. Лисса подняла глаза. Джим смотрел на неё почти холодно.
Ещё два шага, ещё шаг – почти бегом. Она приподнялась на носочки и обняла.
– Лисса, – произнёс он негромко, и северный ветер почти заглушил звук его голоса пронзительным свистом. Джим осторожно прижал её к себе. Боялся, что она оттолкнёт.
– Будь осторожен, пожалуйста.
– Буду, я тебе обещаю.
И они замолчали. Лисса прислушивалась к теплу, разливающемуся по телу, а Джим закрыл глаза и пытался запомнить эти мгновения. Он понимал, что времени мало. И только духи леса знали, когда он снова сможет обнять её.
***
Утром Лисса проснулась со странным чувством тревоги. Метель бушевала всю ночь, свистела за окном, проникала в мысли. Лиссе снился лес, где не было ничего, кроме голых стволов деревьев – таких высоких, что она не видела веток. Она искала за ними какого-то человека. Она не могла вспомнить имени, лица. Не знала, кого ищет. Но бегала по лесу, проваливаясь в высокие сугробы, утопая, и всё же упрямо продолжая лезть вперёд.
Время от времени налетала метель, заметая её почти с головой, а потом так же быстро, внезапно улетала, не оставляя никаких следов. Снега становилось меньше, и Лисса продолжала свой путь. Иногда, оборачиваясь, она видела за спиной человека в чёрном плаще с большим капюшоном, который полностью скрывал лицо. Босые ноги оставляли глубокие следы, когда он шёл за Лиссой. Несколько раз она пыталась заговорить с ним, но в ответ он только протягивал руку, словно звал за собой. Лисса отворачивалась в смятении: стоит ли продолжать искать, если она даже не знает, кого ищет?
И так всю ночь.
Привычный утренний гул деревенской площади изменился. В нём не было практически ни одного мужского голоса. По улицам ходили женщины с корзинами, вели за руку совсем маленьких детей.
Лисса улыбнулась, когда вышла из дома. Метель успокоилась, солнце светило с какой-то удивительной, почти весенней силой. Хотелось кружиться по площади, тревожа маленькие сугробы, и ни о чём не думать.
Лисса вздрогнула, открыв дверь таверны. Радостный гомон улицы тут же стих. Таверна была полна женщин. Каждая из них плакала.
Когда Лисса нашла глазами Мэгги, та сказала громко и беспомощно:
– Дерек ушёл в лес.
Глава 2. Легенда о Господине горных дорог
В голове шумела пустота. Она стекала вниз по шее, позвоночнику и оставляла после себя черноту, которая разъедала плоть. Джим сам придумал океан тьмы и теперь тонул в нём, не пытаясь спастись.
Ничего страшного не случилось.
Лес её не обидит.
Она скоро вернётся.
Джим сидел на полу. В тяжёлой голове билась только одна мысль. Она повторялась снова и снова, то звенящим шепотом, то криком, в котором хотелось забыться. «Она скоро вернётся», – Джим повторял это заклинание раз за разом, но сам в него не верил ни секунды.
Она не вернётся.
Она ушла давно, два или три дня назад.
Ночи не было. Не было утра и повседневных забот. Были поиски, осознание, поиски, страх, поиски, боль, поиски. А потом забвение, перемешанное с давними воспоминаниями. Забвение в алкоголе и сне.
Когда Джим потерял родителей, он нашёл утешение в Лиссе.
Когда Джим потерял Лиссу, он остался один. Совсем.
Навсегда.
Затёкшее тело реагировало на каждое случайное движение яркой болью. Джим закинул голову назад, прислонился затылком к холодной стене. Сделай он это резче, голова раскололась бы надвое. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Холод пронзил лёгкие, оцарапал горло и заставил закашляться.
Новой головной болью вспыхивали воспоминания. Слишком яркие, чтобы и дальше сопротивляться им. Джим пошарил по деревянному полу рядом с собой, задел пальцами стеклянную бутыль. Пустая, она покатилась в сторону и оглушающе громко ударилась о стену. Джим поморщился. Он уже видел себя, возвращающегося с охоты.
Он больше не мог сопротивляться собственной памяти.
Снег весело трещит под ногами, когда Джим пробирается через непротоптанную – ночью снова была метель – дорожку. За спиной раздаётся голос Джонатана: «Не беги, куда торопиться?» Ему вторит Зверь: «Никуда не денется твоя красавица!» Джим улыбается, но лишь ускоряет шаг. Он идёт впереди всех. Он хочет первым войти в деревню, встретить привычный уют размеренной жизни и увидеть Лиссу. Он думал о ней всю охоту. Он вспоминал её внезапный порыв, её объятья – неловкие из-за тёплой одежды – и растворялся в тепле, разливавшемся от сердца по всему телу. Ему чудилось, что Лисса была рядом, за соседним деревом. Он, кажется, совсем помешался… Но даже если это так, Джим не жалеет. Его любовь – не болезнь. Любовь вообще не может быть болезнью.
В таверне Лиссы нет, и широкая улыбка Джима гаснет. Он чувствует неясное волнение. В лицах мужчин, с которыми расстался около часа назад на площади, и в лицах женщин, которые в это время заняты обычно хозяйством, Джим видит беспокойство и… сочувствие. Когда он появился на пороге, отчётливо услышал всхлипы. Он видит забившуюся в угол зарёванную Мэгги. Рядом с ней Зверь, нежно обнимает её и прячет взгляд. Проходит несколько минут, и Мэгги вдруг вскакивает, подлетает к Джиму, стискивает его плечи слабыми пальцами и лепечет что-то неразборчивое, совсем непонятное. И всё плачет, и плачет, и плачет.
Потом Зверь рассказывает всё, что услышал от Мэгги. Рассказывает коротко, отрывисто, изредка срываясь на эмоции. Он говорит совсем недолго. На столе перед Джимом вырастает одна пустая кружка с оседающей пеной на стенках.
– Вы искали её? – глухо спрашивает Джим. Он смотрит в одну точку, навалившись на стол. Весть об исчезновении Лиссы давит ему на шею и плечи.
– Конечно! Конечно, мы весь день искали, вернулись очень поздно. Но только в предлесье… Было страшно уйти дальше, поднималась пурга… И… Я пы-пыталась пройти дальше… Фонарь… Сильный ветер и затух… – Мэгги, задушенная рыданиями, устало осела на табурет и уткнулась в руку мужа.
– Я думаю, они пошли к горе, – мрачно говорит Джон, прижимая к себе Мэгги так сильно, будто это она сейчас сорвётся и убежит в лес.
Джим молча смотрит на них и чувствует, как сквозь пульсирующую боль в груди пробивается зависть. Пробивается маленькими иглами, очень острыми, ранящими до крови, но слишком короткими, чтобы вытащить. Джон и Мэгги всегда были вместе, сколько Джим себя помнил.
– Я… Дерек… Лисса.
Джим слышит только обрывки фраз Мэгги. Остальные слова теряются в судорожных всхлипах и мокрой от пота рубашке Джона. Она так сильно к нему прижимается, будто хочет срастись в одно двухголовое существо, самое прекрасное для них и уродливое для других. Джиму нестерпимо хочется отодрать Мэгги от руки Джона, усадить подальше, за соседний стол, а лучше выпроводить за дверь. Он закрывает глаза и сжимает кулак так, что ногти врезаются в грубую кожу ладоней.
– Тебе бы поспать, – Джона говорит осторожно. Так он крадётся по снегу в безветренную погоду перед тем, как нанести смертельный удар беззащитному зверю. – Мы все очень устали. От таких поисков не будет смысла, и…
– Нет, – тут же обрывает Джим. Он знает, к чему ведёт Зверь.
– Послушай, ты, скорее, потеряешься сам…
– Я хорошо знаю лес. Я не устал.
– Да, но одному идти нельзя.
– Ты ходишь, и я пойду.
Джим вскакивает, задевая стол. С грохотом падает пустая кружка.
– Но я никогда не хожу к горе, – возразил Зверь, осторожно отодвигая от себя Мэгги. – Тем более без подготовки. Это тяжёлое путешествие, нужно время.
– Его у нас нет.
– Не торопись отдать своё сердце стуже, ты всегда успеешь сделать это.
– Мне нечего ей отдавать, – Джим поднимает на Джона почерневшие глаза – большие, пугающе пустые.
И Джон сразу понимает, что не кружка пива посеяла безумие в этих глазах. Он успевает схватить Джима за руку.
– Сядь!
Джим вырывается, с силой дёргает на себя руку – Джон не поддаётся. Юноша раскачивает Зверя из стороны в сторону, толкает в широкую грудь. Сил Джиму не занимать. Он борется постоянно: каждый месяц – с суровой зимой, каждый день – с разъедающей плоть тоской в груди. На него налетают двое охотников. Они давят на плечи, тянут за руки, хватают за мокрую шею. В чёрном взгляде появляются нехорошие искры.
– Уже некого искать, Джим. Она замёрзла. Прошло слишком много времени.
И искры мгновенно гаснут, затопленные солёной влагой.
Джима сажают за стол. Он роняет на столешницу голову, обхватывает её руками и крепко сжимает собственный затылок. Он стискивает зубы до боли в челюстях и скулах. Он жмурится, старательно вглядывается в круги, которые плывут в чёрной пустоте. Чувствует, как по щеке к переносице тянется влажная дорожка. Никто не видит слёз, но все знают: Джим сломлен. И помочь ему нельзя.
В таверне воцаряется траурная тишина.
Что было потом, Джим помнил смутно. В голове звучал неизменно вкрадчивый голос Зверя, появлялись одна за другой кружки, доверху наполненные пенящимся горьким пивом, и руки Мэгги, то и дело гладящие его по спине. Когда захотелось спать, он поднялся на ноги и, покачиваясь, вышел на улицу. Шубу оставил в таверне. Холод пробирался под промокшую рубаху, заключал тело в ледяные оковы. Дрожали руки, дрожали плечи, дрожало всё тело, и внутри тоже. Каждый вдох покрывал лёгкие инеем.
Джим споткнулся. Остался лежать в холодных объятиях пушистого снега. Он смотрел вверх, на безоблачное серо-голубое небо с ярким солнцем прямо над деревней. Глаза слезились. Он не закрывал их – только сильнее вглядывался в режущее сияние. Хотелось тепла. Тепла рук Лиссы, её дыхания у шеи, когда она обнимает его. Или хотя бы прикосновений этого далёкого, безразличного Солнца. Настолько жарких, чтобы сгореть в них и никогда больше не думать, не вспоминать.
Когда Джим закрыл глаза, ему показалось, что он лежит на мокрой земле. Попытался нашарить рядом ладонь Лиссы – крохотную, с короткими тонкими пальчиками, ещё не знающую мёрзлого дерева могильного креста. Он мог бы лежать с ней вот так целую вечность. Без забот. Без страха. Без мыслей.
Джима резко подняли на ноги, с силой и злостью встряхнули. Он снова упал бы, но Джон держал крепко.
– Иди проспись дома, – зло бросил Зверь.
Джим неуклюже и неохотно отмахивался от шубы, которую заботливо набросили на плечи, но Джон снова встряхнул его.
– Оденься. Пошли.
Джон перекинул руку Джима через свою шею на плечо и, стараясь идти не слишком быстро, повёл его домой. За ними семенила Мэгги, держа в руках жаркое из таверны – чем-то нужно будет отогревать этого неразумного, отчаявшегося ребёнка. Как-то нужно вытаскивать.
Джим рухнул на кровать, не раздевшись. Всё, чего хотелось – забыться во сне. Растворить в его прохладных, целительных водах боль, страх и тоску. Уже в полудреме он слышал, как с тихим стуком закрылась за Зверем дверь. И вдруг вспомнил отца. Тот приносил шестилетнего Джима в спальню и уходил. Его всегда хотелось остановить, попросить лечь рядом, чтобы прижаться к большому широкоплечему телу и чувствовать безопасность. Тогда не мучали кошмары, и стужа не могла распахнуть окно, пробраться под одеяло и забрать любимое лакомство – маленькое, тёплое сердце.
Но папа никогда не закрывал дверь до конца.
Утром Джим дополз до кухни по стенке: нестерпимо болела голова. В глазах плавал колотый лёд. Желудок сводило. Мысли кружились медленно, но навязчиво. Джим прикидывал, как бы вывернуться наизнанку, вытрясти их из себя вместе с алкогольным ядом и возвращающейся болью. Он начинал вспоминать.
– Поешь, тебе нужно поесть!
Мэгги вязала в кухне. Мерное постукивание спиц вызвало в Джиме злость и в то же время разом его обессилило. Он вспомнил шарф – длинный, нескончаемо длинный. Лисса вязала его очень долго. Он даже не помнил, когда она начала.
Джим зачерпнул полную кружку студёной воды.
Лиссу научила вязать ещё бабушка, но в детстве это занятие ей не нравилось. Куда интереснее было купаться в сугробах на площади и закидывать снегом окна таверны. Шапки и шарфы после каждой прогулки долго висели над камином и не всегда высыхали к утру. Лисса и Джим упрашивали матерей связать ещё шапок, а те лишь посмеивались. Порой мокрая одежда становилась единственным, что удерживало детей от игр на морозе.
Потом, когда не стало родителей, Лиссе пришлось вязать самой. Свой первый шарф, длинный, но узкий, странного для снежной деревни зелёного цвета, она подарила Джиму. Он был так рад и растроган, что обнял её и не смог отпустить. Они долго стояли так . Очень долго. Обоим было тепло и спокойно. Когда Джим надевал шарф, то вспоминал это состояние – безмолвное умиротворение после бури, которая разрушала всё внутри. Он не уходил без шарфа на охоту.
Джим выпил три кружки обжигающе ледяной воды. Холод успокоил тело и прояснил ум.
– Поешь, тут вот горяченькое.
Мэгги поставила перед Джимом жаркое, мягкий хлеб – наверняка из собственных запасов – и уселась напротив, не сводя напряженного взгляда с его лица. Джим сидел молча и неотрывно смотрел на зелёную шерстяную нитку.
Мэгги говорила, что в вязаные вещи Лисса вкладывает свою любовь.
– Поешь, – настойчиво повторила Мэгги, как бы ненароком смахивая работу со стола. – Ты не ел со вчерашнего дня. Тебе нужны силы.
Джим покорился. Сопротивляться и себе, и ей он не мог.
Потом начались поиски. В первый день Джим вместе с охотниками перерыл весь снег предлесья, докопал до самой чёрной, мёрзлой земли. Никто из них не знал, что искал. Никто не знал, зачем они вышли на поиски. Но продолжали, потому что так было спокойнее. Мысль о том, что они осмотрели каждое дерево, разворошили каждый сугроб, позволяла спать по ночам. Только Джим искал, потому что искренне верил – найдёт. Если не Лиссу, то хотя бы её тело.
Вечером он снова напился.
А потом снова искал.
Вчера усилился мороз. Поиски продвинулись на полдороге к Одинокой горе. В лесу оставались лишь пара молодых охотников и Зверь. Варежки Джима промокли, заледенели. Он легко сбросил их, принялся рыть снег руками. Пальцы закостенели сразу. Он едва мог пошевелить ими.
Джим поднял взгляд. Увидел краешек чего-то цветного на белом нетронутом покрывале. И сразу бросился туда.
– Джим! Пора возвращаться!
Джим упал на колени, подняв облако рассыпчатого снега. Цветное пятно нашёл быстро. Оно оказалось рельефным и смутно знакомым.
– Джим! Скоро ночь! И снова метель собирается!
В руках лежала заледеневшая вязаная шапка. Зелёная пряжа. Белые узоры. Такие вяжет Лисса, никто кроме неё! Нашёл!..
– Джим!.. – Джонатан продолжил бранью.
Но зелёная бесформенная тряпка была слишком маленькой. Это не Лисса. Джим со злостью швырнул шапку через плечо. Снова не то. Снова обманка.
– Да что ты делаешь! – зло, сквозь сжатые зубы прошипел Зверь. Он подхватил вязаную шапку и в два широких шага приблизился к Джиму. Тот не успел встать. Зверь схватил его за шиворот и встряхнул с такой силой, что у Джима расцвели мерцающие круги перед глазами.
– Что ты делаешь?! – разделяя слова, повторил Зверь. Ещё раз встряхнул так сильно и смело, будто Джим был пятилетним ребёнком.
– Что?! Пусти!
– Это шапка Дерека! Дерека! Помнишь такого?