Ботаны выходили к доске, писали, всё шло, как обычно, но как-то неинтересно: хихиканье ушло на убыль.
– Можно схему на доске? – пусть порадуется, что знаю…
…Звонок.
Стрелка широко улыбался. Козодой вертелся с достоинством и довольно ухмылялся. Мазай делал вид, что начала урока не слышал. Данил застенчиво улыбался. Весь вид его умолял: «Я как все. А так я же ничего не делаю».
Вдохновенно играли. Какой Печорин? Не слышали. И читать не собираемся. Что она там бормочет? Было занятно.
Козодою попало на язык.
–Гы-гы-гы! Довольные сидят! Бе-се-ду-ют…
–А чё? И ничего нам не будет, с ухмылкой, полушёпотом ронял он налево и направо, как будто желая утвердиться в своей безнаказанности.
–Чё, чмо, – полулёжа говорил Фикс новому соседу.
Сосед упрямо его не слышал.
Часть класса говорила о Печорине. Удивились, задумались, пропустили мимо ушей, заинтересовались на секунду. Единицы. Какой Печорин? Книг на партах не было. Четыре сборника сочинений Лермонтова, как редкие цветы, растущие среди многотравья, затерялись среди душевной пустоты, подростковой чёрствости, сердечной глухости и равнодушия.