Веснянка

Несколько ночей шел треск, разговор на реке, а потом, будто в благодарность, река одарила их подарком. Когда стаяли последние льдины, река раскинулась и вынесла лодку.

– Смотрите, какая чудная ладья!

К песчаной косе пристала большая однодеревная лодка. Высокий загорелый человек с черной бородой под гомон ребятишек спрыгнул на берег. Он весело и удивленно разглядывал кучку уютных изб, поле, могучие коричневые сосны. Сбоку высокий холм, у подножия его родник, маленькое озерцо, окруженное кустами, а за холмом веселая березовая роща. Все было родным и простым, как будто давно уже снилось в детстве. Какой теплый песок на берегу… Ему неожиданно захотелось по мягкой солнечной пыли на дорожках бежать куда-то беззаботно… Гость²² стоял пораженный, ему вдруг показалось, что он, видевший чудеса всего белого света, потому и мял дороги, что всю свою жизнь только и стремился пробежать по этим тихим тропкам. Вот наваждение… Он ступил на берег и как-то неуверенно потрогал песок под ногами. Странное колдовство от этого незатейливого места.

К реке сбегались люди, они оживленно переговаривались, пока не вышел на берег высокий седой старик с открытым взглядом. Все замолчали. Он поклонился в пояс.

– Здравствуй, гость дорогой. Наш дом – твой дом. Ты устал с дороги. Выпей нашего меда и отведай нашего хлеба. Твой приезд в великую радость нам.

Гость поклонился.

– Спасибо, добрый человек. Счастие этой земле! Весело у вас тут. Красиво ваше село, много я объездил, и за морем был, и дивней дивного чудеса видел, а так светло, как у вас, будто нигде и нет.

Его окружили и под гомон ребятишек повели к селу.

С приездом гостя селяне стали подолгу засиживаться по вечерам. Днем они пахали. Поклонились земле:

– Прости, земля-матушка, что взрыхлили твою грудь. Мы не возьмем лишнего.

Зарыли в жертву хлеб на поле, напоили поле медом²³. И днем сохи врезались в ее мягкое тело, переворачивая тяжелые влажные комья. В теплую черную глубину бросали нежные крошечные семена, прятавшие в себе будущие жизни.

А по вечерам, усталые и веселые, люди рассаживались вокруг гостя. Приходили послушать его и из соседних сел, из-за болота.

Гость привез чудные заморские товары²⁴.

– Чего только нет на земле. Какая радость все увидеть!

Девушки вертели в руках ткань, прохладную и гладкую, как вода.

– Что за чудный цвет! Как закатное солнце! – Веснянка разглядывала алую краску. – Этим я выкрашу пряжу.

– Это из далекой страны. Та страна у моря. Оно такое же, как река, только без конца и края, и волны бьются о берег, как большое сердце.

– Наверное, те люди счастливее, и песни у них дивнее, чем у нас, – Веснянка внимательно взглянула на гостя. – Мы ведь им научились у ветра и рек. Я бы хотела их услышать.

Гость задумался. Ему полюбились веселые, добрые люди. Дети брали его за руки и тянули в лес, парни водили на охоту, девушки дарили цветы. Но душа его особо светлела и успокаивалась, когда он слышал голос этой тихой девочки.

– Да, у них прекрасные песни. Но тебе, Веснянушка, и без моря открыто что-то, какая-то тайна.

– А у нее это от весны, – Светик наклонился к гостю. – Никто не знает, кто ее мать. Люди думают, может быть, сама Весна.

Ярилка указал на Светика:

– А он родился на светлой зорьке. Оттого и волосы у него такие золотистые. Имя у него, как у бога: Световит, Световик, а чаще Светик.

– А Ярилка – на Купалу²⁵. Его во всякий праздник от костра не оттянешь.

Гость оглядел их.

– Никак, вы все по рождению от света?

– Апчхи! Ой, что это? – прервал его Ярилка.

– Это ж перец! Положишь в еду – как будто съешь огонь.

– Ты привез нам все это, и в каждом заключен кусочек тех дальних стран, – старик благодарно посмотрел на гостя, – огонь солнца в перце, красота в шелке, яркость в красках. Спасибо тебе. Но самый большой подарок нам – ты сам, добрый человек. Через моря, реки привезти добрые вести, воду испить из всех родников…

Все остальные тоже с благодарностью обернулись к нему, а он, когда смотрел в их ясные, спокойные глаза, как будто понял, почему они так беззаботны. Еще давно, когда он плыл по шумной большой реке, в прибрежных селах ему рассказывали, что где-то на ее притоке живут люди, любимые солнцем. Странно говорили о них – одни с радостью, другие с тайной завистью, третьи будто сомневаясь. Говорили, что не приносят те кровавых жертв богам, а только цветы, плоды. И боги не гневаются на них, и потому они храбры, нет страха в их душах; а кто верил, что все дело в Священном роднике. Последним проезжал гость село за болотом, и ему показалось, что он не туда едет. Люди там были просты, не лучше, не хуже многих других – кричали, торговались. И вдруг за поворотом открылся этот холм.

– Это, наверное, тоже из той дивной страны около моря? – Малуша протягивала цветок, искусно выделанный из серебра.

Гость кивнул.

– Там есть высокие дома – дворцы из камня, из него же делают то ли людей, прекрасных, как боги, то ли богов, похожих на людей.

– Об этом и мы слышали.

– А бывают страны, где бабочки большие, как птицы, и края, где тепло всю зиму и не бывает снега? Скажи, – Веснянка с надеждой взглянула на него, – ведь есть же там страна, где всегда весна, всегда цветы, куда улетают птицы? – и она указала в сторону заходящего солнца.

– Не знаю, девочка, может быть. Много есть чудес на свете. Только вот какая самая большая загадка…

Гость на мгновение замолчал. Он много видывал на своем веку. Не внове была ни девичья краса, ни жестокость. Он наклонился к старейшине:

– Добрита, в чем ваша тайна? Вы тихие. Люди везде бьются друг с другом. Вам же словно ничего не надо. Может, вы вправду дети солнца, оно вас особо любит?

– Ошибаешься, добрый человек, нам много надо, да не нужно злого. Злость сжимает душу, и человек слепнет. Скажи, разве можно понять небо злому человеку? – Старик поднял руку к просвечивающей сквозь черную тучу голубизне.

– Ну, уж видит его всякий, и добрый, и злой.

– Он видит глазами, но не сердцем. Увидит и пройдет мимо. И умрет, не поняв ничего. Можно знать все на свете, но если не чуять, как пахнет земля, как ей холодно и тепло, как родники прорезают ее, словно кровь…

– Да, я слышал, вся ваша сила, все счастье в роднике этом.

– Родничок как родничок. Каждый родник -чудо. Правда, никто не обижал его и ни разу не взмутил.

– Ну куда же ты! – Светик вскочил, пытаясь отогнать бежавшую к людям корову.

– Ой ты, егоза, ну не идет! И вербовым прутом бью, а не идет! Дедушка, пора кликать звезду, пускать их на луга²⁶. Не сидят дома.

Разговор оборвался. Все побежали загонять скотину.

Сев продолжался. Семена ложились в землю, и люди ждали, когда проснется в них их святая сила.

Сумерки пришли на село, опустились на холм, на лес, на дикое и дальнее болото. Лес оживал, оттуда слышались звериные и птичьи голоса.

Вокруг загородки для скота собрались жители из соседних сел. В темноте у многих был диковинный вид: у кого-то торчали длинные уши, как у зайца, у кого-то на голове – колода, среди них бегали страшилища в шкурах, похожие то на волка, то на лису, то на медведя. Гость никого не мог узнать. Ряженые рычали, подражая лесному вою, старались прилепить старикам хвосты, гонялись за девушками и пугали их, те вскрикивали так, что стало казаться, будто весь дикий лес приблизился к дверям хлева. Старики расстелили в воротах шубу вверх мехом, в нее завернули кусок хлеба, яйцо, пастухи стали перегонять через нее скот, стегая вербой:

– Не я бью, верба бьет.

– Верба хлест, бей до слез.

Но только скотина оказалась на лугу, как испуганно замерла, сбиваясь в кучу. Вся зверино-человеческая орава бегала вокруг, улюлюкая, кто-то катался по земле. Один из пастухов поднял с земли шубу, надел ее, взял факел, в другую руку – вербу и обежал три раза вокруг стада. Звери, будто испугавшись огня, отошли в темь. Тогда пастух остановился и требовательно позвал:

– Заяц, заяц!

Невысокий человек с закутанным лицом и длинными ушами вышел на край освещенного факелом круга.

– Горька ли осина?

– Горька.

– Пусть же наша скотина будет так же горька волку.

Пастух ударил его вербой, и тот убежал. Звери выходили на требовательный голос пастуха, стараясь держаться в тени.

– Лиса, лиса, быстро ли ты бежишь от огня?

– Куда уж быстрее!

– Так пусть же волк так же бежит от нашего дома.

– Волк, волк!

Кто-то могучий в шкуре встал около светлого пятна от факела.

– Темен твой лес?

– Темен.

– Наш дом светел. Уйди от нас!

И пастух сделал шаг к нему, взмахнул сильнее прежнего факелом и ударил того вербой. В отличие от предыдущих ряженых этот замер, долго не двигаясь с места, потом повернулся и исчез в темноту. Мой путь – путь волка, черный лес меня спасет и мне поможет. Глубже, в чащу… Мой путь – путь волка, путь волка… Вслед за ним с шумом помчались и остальные, прячась в деревьях, в кустах, свистом ответили им настоящие звери, убегая в дикую темноту лесного чрева.

Они возвращались уже в обычных одеждах, спрятав маски и шкуры. Веснянка подошла к Ярилке.

– Волком ты был?

– Нет, скорее всего кто-то из-за болота, они любят рядиться в таких зверей. Зря ты спрашиваешь, все равно тебе никто не скажет.

Да, разгадать это было трудно, все уже стояли тихо и спокойно. А над ними появились звезды.

– Зажглись.

Торжественным светом залило луг, лес, людей, стадо. Светик запрокинул голову.

– Сколько их! Наверное, они горят, чтобы нам не было страшно.

Старик поднял руки.

– К добру это, да такие крупные.

Люди встали в круг.

– Как звезда загорелась на небе, быть хлебам высоким!

– Можно я? – Светик выбежал на середину круга. – Засветись, звезда ясная, по поднебесью на радость миру земному! Ты загляни, звезда ясная, на двор к нам. Ты освети, звезда ясная, огнем негасимым белоярых овец. Как по поднебесью звездам нет числа, так бы у нас уродилось овец более того.

– Ну вот, отогнали зверей в лес. Садитесь, у нас сегодня много гостей собралось.

Вечер был теплым. Все рассаживались вокруг старика и гостя на опушке леса. Гость спросил:

– Как это называется? Окликать звезду? Вы и со звездами разговариваете?

Сидевший рядом с Ярилкой и Веснянкой Боз вступил в разговор:

– А толку-то… Звезды далеко, разве они могут спасти от волков?

– Да ты, Бозко, как будто звезд и не замечаешь, не нужны они тебе, что ли?

Наклонившись к гостю, старик пояснил ему:

– Это наши добрые соседи из-за болота, мы дружны с ними.

– А зачем? Хлеб мне нужен, мясо, пахать надо, а не на звезды смотреть. И то правда, всякой звезде молитесь, и дереву, и воде… Да чем они лучше меня. И почему я должен ждать от них милости? Да хотя бы и так. Надо брать ее, а не выпрашивать. Давно я говорю, чем перед каждой березой песни петь, надо бы прорыть канаву, вода бы по ней из болота пошла, дорогу вдоль нее проложить можно между селами. Дома вокруг понастроить, побольше. И хорошо, и богато. Так ведь нет, не тронь их, деревья да холм этот.

Бортник пожал плечами.

– Да сколько раз тебе, Боз, надо говорить, честное слово, кикимора и та уж поняла бы. Канава твоя родник нарушит. А куда деть нашу березу, если вон там, – он показал рукой, – дорога. Не срубить же? Ради чего? Да эдак даже вся нечисть взвоет. На, лучше выпей меду, – бортник протянул Бозу чашу, – ежели вместо березы твоих домов понаставить, что ж из этого выйдет? Они вроде как черепа торчать будут.

– Вот это верно, – поддержал его пастух, – зачем нарушать красу земную?

– Нельзя не слушаться земли, – сказал и Добрита. – Ей и так больно, когда мы взрыхляем ее грудь. Мы все от нее берем, но обижать землю нельзя. Потому у нее и просим.

– Скажи, Добрита, ну не стану я слушаться твоих богов – и что? Убьет молнией?

– О нет, самая страшная кара тогда в тебе самом, Боз. Ты плоть от плоти, кровь от крови ее. И если уйдешь от закона солнца, придет страх. Ты будешь жить по-другому. А потом – смерть. И вот тут тебе станет страшно, когда поймешь, что все время отгораживался от жизни, от того, что в глубине ее.

– Это такой дар нам, мир наш, – поддержал Добриту пастух. – Каждой веткой надо любоваться и будто взять в себя. Иначе песня без вкуса, душа без тепла.

– Главное – знать, чем дышит трава, то истинное знание, – сказал кто-то.

– А зачем? – Боз пожал плечами. – Знать надо не чем дышит трава… Ну, сколько ее скотине положить, на зиму заготовить – это еще куда ни шло. Дерево растет, чтобы меня греть, поле – чтобы мне есть.

– Неправда, – старик покачал головой, – нет, она дана тебе и в светлую радость. Ты любуешься ею, а без этого ты мертв, как сухой пень, не пускающий побегов. Рассуди нас, странник. Если вырубить все рощи, Боз, земля высохнет, по лицу ее пойдут морщины, и улетят от нас соловьи. А если люди не услышат, как шумят березы, они перестанут петь песни.

– Ну, кому нужны твои песни, старик, и без них можно прожить, песнями сыт не будешь.

– В том, что ты только сыт, еще не истина. Ты будешь пахать, чтобы есть, но ты ведь умрешь, Боз. И все. А песня останется. В этом истина. И вот в этом, – старик указал на поле, на рощу, на звезды.

– В этом? Истина? – Боз усмехнулся.

Тут Веснянка, сидевшая рядом, отодвинулась от него.

– Запах земли, травы, – вдруг у нее расширились глаза. – Да ты, Бозко, всего того будто не чувствуешь, ты же слепой! За что же тебя обидело солнце?

Боз насмешливо взглянул на нее.

– Не говори так, дочка, – старик сурово покачал головой. – Боз – наш добрый сосед. Что ты?

Ярилка нагнулся и тихо прошептал ей:

– Эх ты, не нравится? А какой парень… Не бегал бы за тобой, по-другому бы с ним говорила, потому и пристаешь к нему. Все вы такие, – и подмигнул.

Веснянка отвернулась от него.

– Тоже мне, мудрец нашелся.

– Пойдем-ка мы, – гости из-за болота поднялись. – Хорошо с вами, да неспокойно в нашем лесу стало. Разное поговаривают. Дорога не близкая. Хоть и попугали зверей, а боязно.

Когда они ушли и остались только жители Ярилиной веси, старик спросил гостя:

– Ты видел много, гость, на своем веку. Боз умный у нас. Но прав ли?

– Я слышал и раньше такие речи. Многие так думают. Но замечал я в них какое-то беспокойство, радости-то у них нет. А вот вы нашли что-то.

И вдруг гость посмотрел на всех них с каким-то мучительным, почти просящим выражением в глазах.

– Научи меня, старик, вашей мудрости.

– Ты правду сказал. Мне тоже кажется, они как будто не видят чего-то… важного, – старик то ли радостно, то ли удивленно вздохнул и раскрыл ладонь, будто поддерживая темный воздух. – Ведь человек родится для счастья. Счастливый добрее, – он протянул руку во тьму, к лесу. – И мир, как чашу хмеля…

И какая-то звонкая, голосистая птица вдруг запела. Старик не договорил, а чей-то юный голос прошептал:

– Как чашу хмеля.

Вдруг в темноте над ними закружились белые, светящиеся.

– Бабочки, смотрите!

Одна, быстрая, пролетела над стариком, слегка задев крыльями.

– То души наших предков напоминают о себе, – он обернулся к гостю. – Не знаю, что тебе сказать, гость дорогой. Быть может, главное – слушать истину земли. Потому у нас люди хорошо жили и умирали спокойно. Земля брала их, как детей.

А бабочки все вились, вились над ними.

– Смотри, Веснянка, может быть, это бабушка прилетела нас проведать? Она ведь тоже умерла весной.

– Беда приходит в дом нежданно, но если светло сердце, то дай бог всем ее встретить, как она. К старухе по вечерам заходили дети, люди, каждый день сказывала она им сказки.

– Дай бог, вам, деточки, счастья, будьте счастливы. Верьте солнцу и не обижайте землю. Она добра к нам, дети.

Однажды утром она попросила Добриту прибрать хату. И вот в погожий светлый день оделась в белую рубаху, тихо вышла утром к солнцу.

– Земля моя. За всю жизнь тебя благодарю. Ты тепла, щедра!

Долго любовалась красотой весны. А когда дети подбежали к ней, бабушка была мертва. Кругом было тихо, ясно и спокойно. Обсыпали зерном, отдали земле… И осталась ее песня Веснянке.

– Мы кончили сев, гость дорогой, выгнали стада. И теперь в честь великого солнца, которое приходит к нам, сделаем первый костер весенний. Сожжем холода, изгоним само зло. Если есть у кого печали, то и они сгорят. Огонь будет и в честь добрых предков, им весной возвращается память. В радость и скотьему дедушке, он укроет скотину в лесу от злых зверей. Пусть это будет наш подарок и тебе, добрый человек. Ты возьмешь уголь от костра, и он будет тебя греть.

Старик обратился ко всем:

– Дети мои, земля оживает. Соберите хворост для костра. Пусть услышат и придут те, кто были нам дороги. Первая чаша им. Позовем их в дом, а завтра к костру.

Он поклонился в молчащую тьму поля:

– Святые родители, приходите к нам хлеба-соли есть. Вспомните нас, а мы вас помним.

В этот вечер тихо и сосредоточенно накрыли в избе старика стол, поставили на него напитки и кушанья. Из окна опустили полотенце.

– Дорожка, чтобы пришли они, – шепнула Веснянка гостю.

Вокруг посыпали пеплом. Потом прикрыли дверь и все вышли. По улице бегали, переговариваясь шепотом, парни.

– Это они для костра собирают мусор, тайно.

– Пойду у бортника что-нибудь стащу, – Светик убежал.

– Как тихо.

Веснянка улыбнулась.

– То ж радуница²⁷. Говорят, до обеда пашут, по обеду плачут, а вечером скачут, и смеху еще будет, ночью же вещие сны снятся.

– А разве хорошо смеяться в такой день?

– Конечно, песней веселой и надо умерших помянуть.

– Собирайтесь в дом.

Люди медленно заходили в избу.

– Смотрите! На пепле следы птичьих лапок!

Старик вылил первую чашу меду на стол.

– Радуйтесь с нами!

И пошла тризна.

А ночью Веснянке приснился сон…

И вдруг поняла, что в лесу никого нет… Никого. Даже леших. Деревья стоят мертвые, и не дозовешься. И тогда в какой-то забытой тоске она закричала: «Бабушка, бабуся!..» И побежала, протянув руки. Где ты? В тоске по этим теплым, мудрым рукам, до боли близким. Ведь никто, никто ее никогда больше не назовет так – Веснянушкой. Лес! Верни мне мою бабушку, мне страшно! И вдруг из леса вышла черная тень. Он был огромный и страшный, но такие жалостливые и добрые глаза… Протянул лапищу к ней. Веснянка прошептала: «Где бабушка? Она ушла в твой лес… верни ее. Она мне все объяснит, только она поможет». Тогда чудище встало на колени и все протягивало лапу… Она от страха схватилась за нее. И вдруг ей стало спокойно, как от бабушкиной руки.

На следующий вечер все собрались на Ярилиной горке. Подходили и из других сел незнакомые люди. У подножия холма лежала большая куча соломы, на ней – всякий сор, старые бороны, битые черепки, наверху торчали сломанные кадки от меда. Старик подошел к гостю.

– Сейчас зажжем священный костер из живого огня²⁸. Солнце любит и греет землю, земля рождает дерево, а мы освобождаем из него его тепло.

Как только зашло солнце, люди добыли трением маленький язычок пламени. Старик осторожно поднял его вверх, поднес к куче хвороста. И огонь слабо занялся.

– Гори, гори, холод лютый!

Уходи, зима!

Мы отгоним боль, и, если у кого есть какие печали, пусть они тоже сгорят.

Пусть не подойдет зло к нашему дому.

Уйди, все дурное.

Приди к нам, солнышко светлое.

Гори, гори ярче, огонь!

Пламя взметнулось, занялось. И пошел плясать веселый бог, потрескивать.

– Пусть сгорит все старое!

Сломанное колесо полетело в огонь, за ним туда же с треском обрушились старые бороны, зернотерки, горшки. Молодцы, девицы, дети бегали по холму, кто-то останавливался, стараясь попасть в середину костра, чтобы взметнулось больше искр, и когда они ярко разбрызгивались, все радостно вскрикивали. Парни швыряли издали, с размаху, Ярилка раскрутил шест и кинул в костер.

– Вот лешаки, прибьют!

Он подбежал к недовольной бабе, поднял ее вверх на руках.

– Давай и тебя туда!

– Чтоб тебя понесло да бросило! Что я – хламье старое, что ли?

– Ну и шум! – старик присел рядом с гостем. – Того и гляди и нас с тобой туда же закинут. Этот огонь очистит. Смотри, дорогой гость. Жжем его и в честь мертвых.

Парни и девушки, растащив и перекидав всю кучу, затихли и торжественно стали вокруг огня. К костру подошли женщины, поклонились пламени, опустились на колени. И стали лить из чаш в огонь²⁹. Пламя вдруг по-особенному вспыхнуло.

– Напиток жизни, мед. Это для тех, кто ушел от нас. Пусть радуются они. Огонь в радость. Он от солнца, все согреет, сожжет и саму смерть.

– Это не радость, – гость стал серьезным. – Не пойму я вас все же. Смерть не радость. Умирать страшно, старик.

– Что же тут страшного? Страшно тому, кто не успел спеть свою песню или у кого душа неспокойна. А если сделал все по-доброму на белом свете, что же бояться вернуться к земле. Ты как цветок – дышал, хоть и отцвел, остались семена. И что-то новое родится, подобное тебе, но другое.

К костру подошли несколько человек и, высоко подкинув вверх, бросили в огонь деревянные ложки, приговаривая:

– Чтоб рожь такой же высокой уродилась!

– Я много объехал краев, старик. И во всех странах люди боятся смерти. Разным верят они богам, иногда я думаю, что многим из страха перед ней.

– Взгляни!

От пива и меда, все освещая, пламя взметнулось ярко. И с двух сторон от костра, разбежавшись, прыгнули навстречу друг другу юноша и девушка, над огнем их руки соприкоснулись, все кругом захлопали. Гость тихо наклонился к старику:

– Не страшно тебе все это оставить, старик? Я прожил много, я тоже уж пожил. А только вот… цветы, женский шепот и дыханье, блеск костра… жалко, что это уйдет.

– А после нас будет жизнь или нет, как ты думаешь? Где ты был, когда это столько раз уже рождалось, как зерно в земле? Ты ведь часть этого, добрый человек, мы все дети земли и солнца – и травы, и люди. Страшно было б, если б это все: песни, и шепот, и костры, и цветы – все исчезло с тобой.

– Но ведь ничего… Не дышать, не целовать, не смеяться, старик, ничего!

– Мы слишком любим жизнь, друг, чтобы бояться ее потерять. Боятся ее потерять лишь скупые… Если ты дышал, любил, радовался, жил по закону солнца, до конца выпил ее напиток – что ж тут страшного? А вот если ты не долюбил или кого обидел, – так и горько умирать.

А костер вновь вспыхнул высоко, почти до сосен. Парни, девушки, взявшись за руки, кружились вокруг него:

Солнышко, тебе песнь споем,

Красное, тебе песнь споем,

Как разгорелось солнце красное

Над лесом, над сырым бором…

От пламени просвечивали тонкие девичьи тела, за ними чернели сосны. Он повторил:

– Мы все дети земли и солнца: цветы, и птицы, и люди… это же живет.

Девушки подняли руки вверх и еще быстрее закружились.

– Разве это не бессмертье?

Старик встал.

– Приходи к нам, солнышко, приходи к нам с радостью!

И тоже поднял вверх руки.

– Видишь, оно послало нам свой огонь, наш костер, будто солнце на земле.

Добрита снова сел.

– И меня возьмет, и сгорю к солнцу. Чего же тут бояться?

Люди в хороводе замерли, потом тоже опустились на землю. А над ними, над огнем откуда-то из темной ночи тревожно закружились бабочки.

– Летите греться, вас помнят!

– Вот души предков!

Гость прошептал:

– Ты веришь, Добрита, скажи мне, что после смерти мы живем?

Старик помолчал.

– Этого никто не знает… От человека что-то остается в детях, в песнях. Он как часть жизни возродится. А вот как? Может быть, пока мы их зовем, помним, они живы?

– Спасибо, я понял. Зачем вам чудная закатная страна? Ваша мудрость тепла… Зачем вам куда-то стремиться? Вам и на земле светло. Истина твоя, старик. И я не умру спокойно, пока не расскажу про вас другим людям.

Добрита поклонился.

– Не знаю, многому ли я научил тебя, добрый человек. Мне мнится – ты мудрее нас. Тот, чья песня – дорога, любим солнцем, ибо разносит его свет. Оставайся с нами, дорогой друг.

– Нет, Добрита. Ты сам сказал, мне по солнцу закон дорога. И я спою свою песню и умру спокойно только в пути.

А костер вспыхнул так сильно, как будто сейчас достанет до черного неба. И увидел гость, как, отпав от солнца, загорелось на земле жаркое пламя. Взлетая все выше, оранжевые искры рассыпаются где-то у черных сосен. И исчезают. Отблески пляшут в глазах людей. Люди, звери, деревья тянулись из тьмы к этому жаркому чуду. Черная ночь кругом была… Казалось, даже лес приблизился и дикие звери вышли из чащи и прячутся рядом. Из темноты светились чьи-то глаза, слышались шорохи. Все замерли перед высоким пламенем. Толпой стояли гости и из других сел, они подталкивали к костру кого-то:

– Прыгай, огни и ветки… Прыгай! Так ярко!

Он нерешительно остановился.

– Что такое?

– Прыгни! Огни и ветки…

Кто-то там, неразличимый в темноте, колебался. И вдруг почувствовал.

«Будь ты волком». Ночь кругом была. Будь ты волком… Горели ожоги, шипели костры, будь ты волком… И никто не поможет.

Отскочил от огня. И исчез в лесу.

А к костру подбежала девушка. Прыгнула и словно перелетела через пламя. Она летела, и огонь осветил ее, коса разметалась. Как бабочка. Все затаили дыхание. Она, смеясь, подбежала к ним.

– Вот это да, Весняночка!

– Кто из вас тут боялся? Вы-то так умеете. Будешь теперь говорить, Ярилка, что я Снегурочка? Я Веснянка.

Когда-то давно девочка разбежалась и прыгнула, оторвалась от земли и будто перелетела через огонь.

Она была маленькая-маленькая, а перед ней сосны. И огромный костер горит, и искры долетают прямо до вершин сосен. Как будто сам бог Ярило зажег и разбрасывает пламя.

Бабушка улыбалась, и все взрослые на нее смотрели.

– Ну, не бойся, ты же у нас не Снегурочка! Прыгай. К тебе от того костра сила солнца придет. Прыгай!

Девочка отошла подальше, зажмурилась и побежала. У самого костра открыла глаза и прыгнула. Пламя горячее, желтое надвигалось, обдало ее жаром, теплом. Уже перелетев через него, она засмеялась.

Чьи-то руки подбрасывали ее в воздух. Дети водили вокруг хоровод и пели:

А теперь у солнца деток много –

Стало еще больше.

А теперь у солнышка

Еще одна дочушка.

А потом они снова и снова перепрыгивали через костер, держась за руки.

Бабушка поправила на ее голове венок из желтых цветов и сказала:

– Вот теперь ты, в самом деле, тоже внучка солнца. Люби его всегда, слушай. Тогда ничто темное не осилит тебя. Люби его.

Желтое облачко слетело с веток… Оно легкой беззаботной пылью повеяло в воздухе. Светик шагнул было к дереву и… удивился. Около него стоял кто-то. По виду этому странному человеку было нехорошо. Отуманенный взгляд, какой-то растерянный, будто он вдруг потерял дорогу. В походке что-то тяжеловесное, как у зверя.

Повеяло… Непонятное чувство будоражило душу. Какое-то нечаянное… В мире были суровые законы, звери, сучья. А оно… Руки у него жесткие, но как-то ослабли. Провел по лбу и почувствовал, как чужая ему слабость, тихая и вкрадчивая, входит в него. Хотелось дышать и пить этот воздух, прохладный и влажный. Эта странная земля таила в себе что-то раздражающее и теплое. Ветки коснулись его лица. И он перестал быть собой. И тут он ощутил колдовство. Несмело поднял голову, будто наткнулся на что-то. Перед ним стоял мальчик со светлыми глазами. Он испуганно повернулся и скрылся в лесу.

Глядя ему вслед, Светик подумал: «Высокий, большой. Он очень сильный. А как-то нетвердо и даже беспомощно идет. Он, наверное, болен». Но тут мальчик забыл про странного человека, быстро скрывшегося от него в чащу, потому что с веткой что-то случилось.

Из лопнувшей почки распушился лист, прогреваясь солнцем. Слабый треск охватил весь лес. Ярилка и гость подошли к Светику.

– Что, Светик, весну увидел?

– Листья.

– Ты куда?

– К березе, на Ярилину горку.

Ты же хотел сегодня гостю наши сказки рассказывать.

– Пусть бежит. Все это сказки о той болезни, что зовется счастьем. Лучше посмотри на него, Ярилка. Вот беспричинность счастья, – и, наблюдая, как мелькают между деревьями золотистые волосы бегущего мальчика, гость неожиданно спросил:

– А в твоей душе не скребется беспричинная тоска?

– Скребется. Когда я смотрю на закат, мне тесно здесь.

Воздух проникал в него, наполнял его.

И на губах от этого легкость и сладость.

Вот что делается на этой земле, я здесь как будто болен.

Он издали видел, как они разговаривали, потом гость остался один. И тогда он пошел к нему по берегу реки.

В мутной воде отражаются белые, мягкие облака. Они проплывают мимо. И небо приоткрытое застенчиво светится. Облака легкие, беззаботные, и, наверное, если вглядеться, то увидишь, как они похожи то на дерево, то… Но он не хотел всматриваться. Облака проплывают в мутной воде, проплывают. И мимо, мимо… Люди танцуют, смеются, мимо…

Гость потрогал подстилку из шершавых сосновых игл, сел на нее.

Пятно солнца, дерево и теплый угол избы там, в деревне. Сказывают – был царь, прошел полмира, искал что-то единственное, истинное, а как все просто. Он погладил шершавую кору, к его руке подползла букашка. Человек… Гость знал, как трудно остаться человеком. Не гнуть голову. А тут, у них… Он смотрел на излом реки и понимал, что этот песок долго будет ему сниться. Река тихо бежала к дальним городам.

Какой-то человек подошел, сел на пригорок. Гость нечаянно взглянул на него… и отбросил взгляд -ему не хотелось выходить из тишины. Помолчал, но потом спросил:

– Ты тоже забрел сюда случайно?

Тот пробормотал ему что-то низким, глуховатым голосом.

И гостю захотелось спросить у этого прохожего:

– Я уезжаю отсюда. Ты их видел. Что здесь у них?

– Да, в лесу, в его влажной сырости не то.

Гость продолжал:

– Скажи, может быть, я тоже всю жизнь бежал от чего-то простого и ясного, что было совсем рядом?

Тот пожал плечами.

– А зачем же ты тогда уходишь? Ты бы мог остаться.

– А ты?

Тот вдруг неожиданно поднялся:

– Я пойду, – и быстро скрылся в чаще.

Умение выносить одиночество – это было страшное умение. Его научили ему горящие ветви и лес, лес и лес… Черный, жестокий и мудрый. И встать, когда падаешь, и уметь быть изгоем.

Его тревожил запах молодых почек. Он неуверенно сделал несколько шагов и отодвинул ветку. В этом лесу было большое тепло. В каждой почке колдовство. Замутило, завело… На поляне стояла девушка. Простая полотняная рубаха просвечивала розоватой теплотой тела. И когда она подняла руки, ветер еще плотнее прижал рубашку к телу. Он задел за ветку… Та хрустнула.

– Ярилка, ты подсматриваешь?

Он быстро прошел через поляну… и исчез. Веснянка не успела его рассмотреть. Почему не ответил? Кто это? Она прислушалась, потом наклонилась к траве, провела по ней ладонями. Собрать росу медвяную, не потерять ни одной ее капли. Опрокинула росу на себя.

И вновь хрустнула ветка. Да кто же это?

Воздух неожиданно стал совсем теплым. Что-то новое появилось в нем. Веснянка пошла между деревьев, наступая на шевелящиеся тени, и неясное предчувствие чего-то очень долгожданного зарождалось в ней. Послышался приглушенный шепот, две тени мелькнули у кустов и быстро исчезли. Она замерла: люди это или лешачихи завлекли молодца, а может, уже вышла первая русалка и зазывает в воду? И смех у нее тревожный, нежный. Зачем она зовет? И что такое есть в ней, отчего многие молодцы не устоят, вот и отец рассказывал.