– Кстати, в прошлом году мы проводили тут археологическую разведку, пробный раскоп. Нашли кости , лежали они в странном порядке, как в Збручском святилище. Поэтому кое-кто из коллег и предположил, что здесь были человеческие жертвоприношения, хотя большинство считают их захоронением после битвы, возможно во время татаро-монгольского нашествия.
Глеб пожал плечами:
–Тогда и без человеческих жертвоприношений жестокости хватало. Какое-нибудь братоубийство, ослепление ,например, Василька Теребовльского, ведь археологически о нем и не узнаешь, так ведь?
–Пошли -ка лучше спать, а то, правда, какая-нибудь чушь приснится.
Они заночевали в палатке, и археологу действительно приснился нехороший сон .
Рыдали, ревели деревья под напором ветра. Стеной обступил темный лес, не видно ни зги. И вдруг прямо перед ним появилось… Оно улыбалось длинным белым ртом. Животные, бессмысленные серые глаза. Короткие грязные лапы протянулись к нему.
Рожа довольно захохотала, раздались слова:
«Дай сердце, дай сердце».
Чудище ухмылялось бледной, длинной до ушей усмешкой.
Николай не мог двинуться с места и вдруг понял, что от него хотят. «Дай сердце». Сердце… Он прижал руки к груди, что-то теплое нежно спряталось за ладонями. Николай вдруг засмеялся:
–Не возьмешь, сердце не вырвать, если оно еще может любить.
А чудище с беззубой улыбкой все придвигалось, лес шумел
«Дай сердце».
Николай проснулся и посмотрел на Глеба. Тот крепко спал. «Надеюсь ему снится что-нибудь другое»
– «Да ныне отселе имемся, друзья, в едино сердце». Так они тогда сказали. А где же гонец, что-то долго его нет.
Гонец скакал в ночи. Где-то впереди высокий холм со рвами, на нем крепость. Там светился робкий огонек. Но здесь только ветер.
Ветер развивал гриву, хвост коня. Он вглядывался сощуренными, напряженными глазами во тьму:
В земле незнаемой, в поле неведомом,
Ты один, один да по всей земле,
Ты помилуй, ночь, душу грешную,
Темнотой не скрой злобных недругов,
Ты не скрой земля вражья топота.
Ночь тебе раной грозит и бедою,
Птицы след стерегут,
По дороге степной и синей,