…Марка привели утром поздравить мать с Рождеством. Маленький герцог вошёл в сопровождении свиты, надутый, недовольный, – его оторвали от каких-то важных занятий. Грета первой бросилась к нему, обняла. Он оттолкнул её с перекошенным злостью лицом:
– Не тронь меня! Как ты смеешь ко мне прикасаться, грязная холопка? Я велю казнить тебя! Да, пусть ей отрубят голову! Тотчас же! Хватайте же её! – На Грету накинулась вся свита; бедняжка даже не пыталась вырваться; лишь смотрела на Анну жалобно. Та попыталась помочь, но Гертруда так сильно толкнула её, что Анна упала… Грету увели… Анна ещё надеялась, – никто не примет всерьёз каприз ребёнка, Грету освободят. Хотела сойти вниз, найти Дольфуса, но у дверей опять стояла стража, – её не пустили…
Скоро вернулась Гертруда, торжественная и сияющая; Анна кинулась к ней:
– Послушайте, вы же не собираетесь, в самом деле, казнить девушку? Он ведь только глупый мальчишка! Для него это лишь игра!
– Уже нет. Он рыцарь, герцог, и приказ герцога, – закон. Девчонка забыла своё место; теперь узнает его раз и навсегда… Герцог милостив, и, по случаю праздника, изволил отложить казнь до вечера. Ей оказана честь, герцог лично будет присутствовать при казни…
– Да нет же, нет! Так нельзя, он ребёнок!
–…Герцог сожалеет: у него не хватит сил поднять меч самому… Вам, кстати, посещать казнь не обязательно; можете смотреть из окна… Хочу поделиться радостью: герцог Бургундский сделала мне предложение, скоро я покину замок. Вы рады за меня?
– Могу я хотя бы помолиться в церкви за невинноубиенную?
– В церковь сходите завтра; поплачете с Дольфусом; сегодня помолитесь здесь…. Марк едет со мной…
…Вот грех её, матери, неумолимый: она породила чудовище… Хотела ли хоть часть вины снять с себя, спрашивая капеллана: что он сделал, чтобы спасти Грету?
– …Всё, что мог: привёл её к последнему причастию. А казнить могли и без причастия… Просил Гертруду о милости, – пустое… Заявила: если Эрик не вернётся к лету, предаст нас папскому суду…
Осенью прошлого года до побережья Саксонии докатились слухи о завершении священного похода у стен Иерусалима. Пилигримы возвращались к своим очагам; уже не в строю, – поодиночке, редко верхом, чаще своими ногами. Брели издалека, оборванные, больные… Она всё ждала: вот-вот появится Эрик, такой же злой и голодный… Но прошло лето, осень… Германией правил молодой король; в Риме сел другой папа… С жестокой жалостью иногда вспоминала она мужа: в какой пустыне, у чьих стен закрыл он глаза, с детской своей улыбкой? Каялся ли тогда в грехах, звал ли матушку? Анна простила его, – мёртвого; живого – не могла…
К концу зимы снег почти стаял, но холодный ветер с моря опять остудил землю. В ризнице было тепло; Анна взглядывала в окно поверх стены на ярко-синее небо, какое бывает лишь в начале весны. Капеллан объяснял древний трактат о происхождении веществ, чистое небо и философия не мешали друг другу… Помешало иное…
Шум во дворе не отвлёк их; мало ли отчего волнуется челядь? В ризницу вошёл бледный Якоб:
– …Анна, герцог вернулся…
…Эрика долго не могли признать в оборванном, обросшем всаднике, – ворота не отпирали… Он стучал мечом в глухую стену, ругался, пока во двор не выбежала Гертруда, и не пригрозила казнить всю стражу… Почтительно, как перед воином, встала на колени; Эрик, снисходительно потрепал её по плечу и оттолкнул с дороги:
– …Ванну, вина, обед! Где мой сын, где герцогиня?..
…Анна закрыла уши ладонями, точно боясь услышать ещё что-то:
– …Якоб, ты не видел меня… Святой отец, что вы говорили о Демокрите?
Эрик спал почти сутки; просыпался, выпивал вина, и падал опять… Челядь суетилась, – чистили одежду хозяина, поднимали из погребов бочки с вином, запасы еды, – герцог отдохнёт, непременно устроит пир…
У Анны было время поразмыслить, – как общаться с ним?.. Как ни готовилась к встрече, в её покоях он явился неожиданно…
– О, моя герцогиня! Ты по-прежнему прекрасна, Анна-Доротея!
– Просто Анна, мой господин… – Эрик не ожидал столь сухого ответа, взглянул внимательнее, – всё-таки она изменилась; что-то произошло в его отсутствие; хмель мешал сосредоточиться…
– А… Это как вам угодно, герцогиня… Похоже, здесь мне не рады; пойду, навещу сына…
Неделю замок гудел от пьяных голосов и песен… Эрик засыпал под утро, часто прямо за столом; вечером веселье продолжалось…
Как ни странно, пока Эрик пьянствовал, Анна совершенно не боялась его; испугалась, когда он почти трезвый явился вечером в её спальню:
– Моя женщина ложится отдыхать одна? Когда вернулся долгожданный супруг… Я знаю: ты хранила верность мне… Да и с кем здесь изменять? С этим попом или его горбуном?.. Ты снилась мне три года… У меня были грязные чёрные девки, а я мечтал о твоей белой коже… Ты стала ещё прекраснее… Не отворачивайся от меня не вырывай рук! Я имею право на твою любовь, и я её получу!..
…Он взял её силой, грубо, как привык брать маркитанток и сарацинок, а ей не помогли сейчас ни отвращение, ни ненависть… Довольный собой, он ушёл, оставив её истерзанной, в слезах…
…Казалось, он покорил её, подавил неведомо откуда взявшуюся силу, замеченную в её глазах. Оттого и глумился с особым наслаждением, находя каждый раз, чем уколоть больнее. К тому же, догадывался, – ей много стало известно о нём. Злобы добавляло ещё и то, что никакие сокровища, фальшивые и настоящие, не помогли получить корону, – трон занял «франконский щенок».
–…Тебе не стоит переживать за сына; он в надёжных руках, получит достойное воспитание. Ты плохая мать, ты не уберегла моего первенца…
– Я не уберегла? Ты вспомнил сейчас о бедном ребёнке, которого не видел ни живым, ни мёртвым! Может, вспомнишь, как его звали? Знаешь, где его могилка?
– В самом деле, я не видел его… Может, его и не было?.. Впрочем, была какая-то запись в книге…
– Да, ты хотел её уничтожить, чтобы и следа не осталось от ребёнка…
– А… Дольфус тебя просветил…Интересно, о чём вы ещё беседовали наедине? Гертруда мне тоже рассказала кое о чём…
– Беседовали о многом… О могиле в Полонии, о чужих замках, о принцессе Доротее…
– Проклятый еретик! Забыл, что из милости сидит у меня на шее со своим горбуном! О, дьявол, да так ли ты верна мне? Чем ты там занималась, – в ризнице, на колокольне? Не смотри на меня так, – этот поп довольно крепок ещё! Да что за пристрастие, чёрт возьми, к плебеям и уродам! С каким удовольствием отправил бы обоих на костёр! Но мне ещё нужно золото, много золота!
«…Что же я сделала, рассказала всё Эрику! Дольфус теперь в опасности; надо его предупредить. Но как? За мной, верно, следят и сейчас. Но в церковь-то я могу сходить…»
…Молящихся в храме было немного; Анна заговорила с капелланом ровным голосом о церковных обыденностях. По лицу её он понял, – что-то случилось. Дольфус хотел предложить пройти в ризницу, но увидел Эрика. Тот с глумливой улыбкой приближался к ним:
– Капеллан, вы закончили душеспасительную беседу с герцогиней? Я хотел бы исповедаться; не был в храме со дня возвращения… Анна, ты можешь идти; тебе известны все мои грехи…
…Она всё же нашла возможность встретиться с капелланом наедине, рассказать ему об Эрике; спросила, о чём он тогда говорил с Дольфусом?
– Не стоит переживать, Анна; он исповедался; обычные его грехи, с мерзкими подробностям…
…Через несколько дней Эрик уехал; запылённый гонец привёз вызов от молодого короля. Анна могла вздохнуть свободнее, но надолго ли? Явилась новая тревога, – она беременна. Металась, не зная, на что решиться; готова уже была к страшному греху, – убить нерождённое дитя, дабы не родить ещё одно чудовище. Дольфус нашёл слова утешения, остановил на краю пропасти…
Эрик вернулся через два месяца, – сердце Анны радовалось свежей зелени, цветам, новой жизни, бьющейся в ней. И каким же чуждым всему этому новому показался муж. Даже его ребёнок, казалось, не имел с ним ничего общего…
…Она только что встретилась с капелланом, успела поздороваться; Дольфус лишь произнёс:
– Анна, Якоб нашёл… – Спиной почувствовала, обернулась: Эрик стоял в двух шагах, смотрел прямо и зло:
– Герцогиня, идите в свои покои; мне необходимо говорить с вами…
…В комнате долго молчал, ходил туда-сюда. Анна подумала: разговор лишь предлог, чтобы оторвать её от капеллана. Начала сама:
– Герцог, у меня будет дитя…
– Что у тебя? Какое дитя? Совершенно не ко времени, да и ни к чему… У меня есть сын, наследник. Как-нибудь уж избавься от этого; впрочем, дело твоё. Возможно, скоро придётся покинуть замок… Уедем в Англию, в твою Словению, к чёрту, к дьяволу! Этот щенок намерен отнять мой замок, мои сокровища!
– Твои сокровища?
– Да, мои, давно уже! Но надо быть готовыми ко всему… А тебе бы посидеть дома; неважно выглядишь, близкое общение с церковью не идёт тебе на пользу. Поставлю стражу у дверей, так будет спокойнее; завтра решу, что делать…
На закате незнакомый всадник стучался в ворота; Эрик спустился во двор… Анна хотела выйти, но дюжие охранники не пустили её…
«… Что делать? Он загнал меня в угол… Он может увезти меня куда угодно; я уже не вырвусь из клетки… У меня нет выхода…»
Со двора слышался голос Эрика:
– Рыцари верные! Готовьтесь к осаде! Бочки со смолой, чаны с кипятком! Страже не сходить со стен!
Вошла бледная, встревоженная Фрида:
– Госпожа, ужас-то какой! Звонарь упал с колокольни! Говорят, он был еретик; видно, суд божий настиг его! С таким обличьем лишь князю тьмы служить… Ещё говорят…
– …Верно говорят, Фрида…– Эрик, вернувшись, прервал её. – Поможешь госпоже переодеться ко сну, и исчезни… Скажи: пусть принесут сюда вина и еды; я останусь здесь на ночь. И болтай поменьше, а то ненароком сама вылетишь откуда-нибудь… – Фрида, пятясь, скрылась за дверью…
– Что это значит, Эрик? Что случилось с Якобом?
– Пустое… Он, будто, нездоров был; опёрся неосторожно на ограду; кладка старая… Голова закружилась… Тебя огорчила смерть старого горбуна? Отчего бы? О другом надо беспокоиться… Король собрал против меня войско, завтра к вечеру они будут здесь… Гертруда увезла Марка в Бургундию… Утром я решу, что делать, – покинуть замок или воевать?.. Карета готова… А твою деревню я велю завтра сжечь; мне надоел этот приют беглых рабов…
Принесли вино и еду; Эрик отрезал себе мяса, нож воткнул в деревянное блюдо. Фрида ушла, переодев Анну ко сну…
…Она не могла ни есть, ни спать; тошнило от запаха жареного мяса, от близости Эрика… Воспользовавшись правами супруга, как обычно, без её желания, он спал безмятежно, по хозяйски накинув руку на неё…
…Анна засыпала на миг, задыхаясь во сне… На исходе короткой ночи осторожно выскользнула из постели; Эрик заворочался во сне, перевернулся на спину, продолжая крепко спать… Она подошла к окну, распахнула в тёплое майское утро; весёлые лучи пробежали по комнате… Во дворе стояла тишина; показалось: ворота не заперты, мост опущен… Стражи на стенах невидно; по двору бродят несколько слуг без оружия… «…Что же, – я могу уйти сейчас?»
…Может, она проголодалась, – вечером ни кусочка не съела, – зачем подошла к столу? Почему не ушла сразу? Глянула за дверь, – стражи и здесь нет…Полог кровати сбился, солнце залило спальню; Эрику оно не мешало… Он опять помолодел, – волосы отливали золотом, щёки порозовели, родинка алела капелькой крови; лицо опять стало детским…Анна стояла рядом, с ножом в руках любовалась им…
«…Останься же таким навсегда…»
…От её ли руки нож так легко вошёл в его грудь?.. Не веря тому, что сделала, осторожно коснулась его руки… Он открыл глаза, тихо сказал:
– Спасибо тебе… – вытащил нож, положил рядом; встал, прошёл мимо обмершей Анны, распахнул северное окно, вскочил на подоконник и шагнул вниз…
Дрожа в лихорадке, она глядела то на окно, то на кровь на белой простыне; на платье тоже расплылось алое пятно… Отыскав верхнюю одежду, торопливо стала натягивать дрожащими руками… Вбежала испуганная Фрида:
– Госпожа, взгляните в окно, – королевские войска! – Анна глянула мельком: по дороге к замку двигалась чёрная волна… – Что с вами, госпожа? Вы дрожите, у вас кровь на платье! Где же герцог?
– Герцог?.. Ушёл… – Поспешно задёрнула полог кровати. – Что ты смотришь; я порезалась! Помоги скорее застегнуть платье и уходи!
…Не помнила, как пронеслась по лестнице; влетела, задыхаясь, в церковь, застыла у гроба Якоба… Капеллан, склоняясь к брату, читал молитву; её заметил не сразу… Анна, перекрестившись, поцеловала Якоба в лоб…
– …Святой отец, надо уходить, ворота открыты; сюда идут королевские войска…
– …Он так хотел вернуться на родину… Я не защитил его; я должен отпеть его и похоронить… Ты иди, только не в ворота; туда уже нельзя…
– Но куда же, Дольфус?..– …В ризнице капеллан поднял одну из плит пола; узкой лестницей спустились в кузницу. Он отодвинул решётку огромного очага, встроенного в стену, осветил каменную лестницу, идущую вниз…
– Якоб говорил: там вымощено камнем, потом лаз сужается, дальше осыпь, надо разгребать… Можешь сейчас вернуться со мной… …Что ж, храни тебя Господь…
– …Помолись за меня, Дольфус…
…Шаги гулко звучали по камню; она останавливалась, отдыхая, опиралась на каменную стену. Дальше пошли стены земляные, с потолка капало всё чаще, – видимо, шла подо рвом… Ноги стали вязнуть в глине, камни под ногами попадались всё реже; факел погас, и был брошен. Овчинный плащ, накинутый Дольфусом, отяжелел от сырости, тянул вниз. Голова уже касалась сводов, плечи задевали стены, дышалось всё тяжелее, сил почти не было… В кромешной тьме показалось, – впереди мелькнул свет, слегка потянуло холодом, не могильным, – живым…
…Но какое же это было маленькое отверстие… Где ещё нашлись силы, ломая ногти, обдирая в кровь пальцы, плача без слёз, отковыривать куски мёрзлой глины?.. Ощутив ладонями мягкую траву, задохнулась от тёплого ветерка… На миг пришла в себя, увидела небесную синь, цветы, услышала детские голоса… «…Я, наверное, умерла, а это ангелы…»
…Дети разглядывали её с любопытством; кто-то крикнул:
– Матушка, королева ожила!.. – …К ней склонилось ласковое лицо Амалии… – …Не шумите же… Сколько раз вам повторять: это не королева, а моя сестра Анна…
– …Амалия… Ты тоже в раю…
– Ну что ты, сестра?? Какой рай в таком галдеже? Ты у меня дома, уж третий день… Я так испугалась: дети прибежали, – матушка, королеву нашли в лесу! Андреас побежал с ними, принёс тебя…
– …Амалия, не подпускай детей ко мне…
– Отчего же, сестра? – Амалия нахмурилась.
– Грех на мне, страшный грех… Убила я его…
– О ком ты говоришь, кого ты могла убить?
– Я Эрика убила, своего мужа…
– Но этого не может быть; тебе страшный сон приснился! Все знают: он утонул, бросился в море!
– Страшный сон… Восемь лет страшного сна… Но на моих руках была кровь…– Она подняла ладони… – Здесь вот… – Руки были совершенно чисты…
– Твои руки были ободраны и грязны; платье совсем испорчено; пришлось его выбросить, извини…
– А там… Что?..
– В замке король; ждут наследника прежнего сеньора… Дольфус убит… Не успел похоронить брата… Ну-ну, не плачь; ты и так настрадалась, а тебе ещё ребёночка родить надо здоровым…
– Ах, Амалия, если б ты знала, как я не хочу этого ребёнка! Не хочу опять родить чудовище!
– А вот это грех, – так говорить! Берта сказала: у тебя будет прелестная девочка! А уж она в этом разбирается… Сегодня тебе надо ещё отдохнуть, а завтра ты должна много увидеть, чтобы выкинуть из головы всяких чудовищ!
-…Амалия, кто эта старая женщина? Почему так упорно смотрит на меня?
– Это мать Греты, но ты не бойся, она не обидит тебя; ты ведь ни в чём не виновата… Лучше посмотри на это милое дитя…
Анна гуляла с Амалией по селу; встречные низко кланялись, и лишь эта седая старуха стояла у своих ворот прямо, не сводя с Анны точно ослепших глаз… Амалия подозвала девочку лет семи, с золотыми волосами и алой родинкой на щеке:
– Глянь, что за красавица! А какая ласковая, послушная! Матушку её зовут Мона; надо ли говорить, кто её отец? С мужем повезло Моне, – да ты знаешь Ганса!
– Боже, Ганс тоже здесь!
– Где ж ему быть ещё? А ты о каких-то чудовищах говоришь! Разве мы позволим тебе вырастить чудовище?.. А вот и муженёк мой, Андреас… Ах, сестрица, не поверишь, – Амалия смутилась, покраснела как девушка. – я до сих пор его обожаю…
…О чём говорила Анна с поседевшим Андреем, и не припомнить; главное, – они говорили по-русски… О прошлом своём говорили, о земле своей… Оба поняли лишь сейчас, какое счастье дарует им Бог: на родном языке говорить, слушать родную речь…Тихо Амалия подошла, присела возле мужа; всё она понимала, – о чём говорят, и о чём они думают…
– …Вот и ладно… Дальше вместе будем, сколько Господь даст…
…Где-то в глубине Руси старая женщина тяжело поднялась со скамьи, подошла к окошку, – зимнее блёклое солнце, едва поголубив снег, уж падало за щетину вековых елей…
Плеснула воды в медную чашу, глянула в своё отражение:
– …Сколь же лет мне уже? И не счесть, сколь на свете живу… Какая ж я древняя… Где коса моя медовая, где родинка алая? Любил Ставр её целовать… И Леонтий тоже… Всё ей достанется, – и коса, и родинка… Что ж, пора мне к ним, – к Зарянке, к Ванюше… Я сплела свою пряжу, пора для неё место освободить; скоро она появится… Как мать её страдает; что осталось ей, кроме страданий? Попрошу за неё Дедилию, сколь успею…
…Старик с длинной белой бородой, запалили от костра смолистую головню, вгляделся в лик умершей:
–…Как Ладуша помолодела… Те же косы медовые, и родинка проявилась… Такой и ждут её пращуры… Нынче отправляем, братья, мати нашу в недальний путь, откуда возврата нет, но где свидимся все… Десять десятков лет шла она с нами по кругу жизни; ныне замкнулся её круг. Пусть же душа её с нами пребудет вовек; пусть часть её души перейдёт к той, которая нынче явилась на свет… Зажигайте, братья…
-…Ну что, Берта, как она?
– Господь помог, теперь хорошо. Долго мучилась, бедная, а не напрасно: девчонка-красотка родилась, волосики шёлковые, медовые, родинка на щёчке… Имя чудное дала ей; славянское, видно, – АНАСТАСИЯ… -