– Останься. Просто останься, прошу.
Я прижалась к тебе, чтобы приклеить, удержать, сшить тебя с собой. Слезы, словно зернышки, скатывались по твоему плечу и сыпались тебе в ладони. Ты медленно, еле касаясь, гладил меня по голове, будто я сейчас растаю или растворюсь. Ты всегда отличался ясным умом и трезвым взглядом на жизнь, но тут растерялся: я чувствовала миллион движений, от которых слегка вибрировало твое тело. Ты еще ни разу не видел моих слез.
– Я не могу.
Ты тихо отпустил мою руку и слегка отстранился, поправив рюкзак рядом. Молчание длилось долю секунды, но этого было вполне достаточно, чтобы разбиться вдребезги…
– Я не могу. Но ты можешь поехать со мной.
Я никогда еще не соображала так быстро!
– Виза у меня есть, едем за паспортом!
***
Я вернулась из Германии. Я была там очень счастливой. Собрала все необходимые вещи. В углу испуганно скукожилась пара кожаных дорожных сумок – они не ожидали путешествия навсегда. Я заснула в своей кровати напоследок, чтобы попрощаться. Под утро мне приснился странный короткий сон: будто я иду посреди дороги, а ее края сманивают меня по очереди, левый, и правый, и опять левый. «Иди прямо», – шепчет разделительная полоса, и я иду.
***
Когда говорят «история одной любви», мне становится приятно на душе. Возможно, я жадная. Потому что у меня их три. Три разных, неповторимых, главных. Они не соперничают, не звучат одна громче другой, просто плавно перетекают друг в друга. Возможно даже, они не могли бы существовать друг без друга.
Третья моя любовь родилась в Германии этой зимой рано утром, огласив свое появление громким криком. Когда мы лежим рядом, я полна такой тишины и покоя, словно море с утра. Пытаюсь окутать его руками, словно крыльями. Как жаль, что Бог не дал мне их, так было бы удобно его укрывать! Котенок мой, беззащитный, маленький, дышит доверчиво мне в живот. Когда он поест и медленно отваливается от груди, в уголке его рта обязательно висит тугая молочная капля, он улыбается этим уголком, и мне кажется, что у него твои глаза и твой добрый нрав…
Знаете, это правда, что дети выпускают все печали на волю. Все, что раньше было внутри и тонкой коркой покрывало душу, расстраивало ее струны, все эти мелкие переживания, заботы, недовольство чем бы то ни было… Все это, словно воздушный шарик, улетает в небо, далеко-далеко. Теперь все просто: чтобы быть еще более счастливой, я загибаюсь в маленькую замысловатую закорючку вокруг тела малыша, обвиваю его этой позой и впитываю в себя весь этот маленький комочек, чувствуя, как в районе правого уха густо скопилась нежность. Миг счастья, момент в вечности. Когда он вырастет большим, я все равно буду засыпать в этой позе, и воспоминания, как чистая вода, прольются в мое сердце, чтобы мне крепко спалось. В этой позе запечатано чудо.
Я так вас с ним люблю…
Молоко, конфеты и корица
«Я вдруг поняла, что люди должны иметь огромное мужество, чтобы, помня, какие мы короткоживущие, просто ежедневно уходить из дома – отпускать руки тех, кого любят, и уходить на работу. Если каждая минута взвешена и оценена, как они могут, например, спать с кем-то другим, просто для развлечения, при этом прекрасно зная, что быть с любимыми осталось всего ничего? Только огромное мужество или огромная глупость делают свободными от чувства быстротечности жизни».
Марта Кетро. Горький шоколад
Он
Он, кажется, любил жену своего брата. Хотя насчет «любил» уверенности не было: он умудрился дожить до тридцати семи лет, ни разу не испытав этого чувства. До этой женщины… Кажется.
Последнее время он старался реже появляться на родительской даче, потому что Марина была там постоянно с детьми. Ее сильные длинные ноги, мягкие каштановые волосы, маленький пухлый рот и вздернутый нос сводили ему все внутренности. Он становился мрачным в ее присутствии, неловким и замкнутым. Чаще всего рядом с ней его преследовало ощущение полного болвана.
Сегодня по дороге на работу у него сломалась машина, пришлось одолжить у отца. Подъехал на такси к загородному дому, быстро, как вор, взбежал на крыльцо, дернул с надеждой ручку, оказалось – закрыто изнутри.
«Вот черт! Значит, она дома». Стоя на крыльце, он чувствовал, как миллион мыслей, словно маленькие дробинки, попадают ему в голову, просачиваясь дальше в сердце. Эти мысли совершенно ему не нравились, и неплохо было бы их не замечать, но как? Пришлось достать телефон и набрать ее номер.
– Марина, мне нужно забрать ключи от отцовского джипа, открой мне.
– Привет, – ответил тягучий голос. – Да-да, конечно, сейчас спущусь!
Он топтался на крыльце, теребил молнию на куртке, взъерошивал и приглаживал непослушные жесткие волосы, потом услышал шорохи – открывалась первая дверь.
– Привет! – она стеснительно шмыгнула носом и юркнула в ванную переодеться.
«Дурак, дурак! Даже не сказал привет! Идиот…» Начал искать ключи в карманах курток, в одной их не было, во второй тоже, а в третьей и не могло быть – это была ее куртка. Как он понял, что ее?.. Это особенный запах, ни с чем не спутать, только ее запах. Что-то связанное с молоком, конфетами и корицей. Так пахнет женщина, которую хочется завернуть в свой свитер, напоить горячим вином и положить рядом с собой спать! Он залез в ее карман, нащупал жвачку и воровским движением запихнул к себе в джинсы. Потом на полочке рядом с выходом обнаружил ключи и пулей вылетел из дома.
Кража приятно грела карман.
Она
Всю ночь мы орали друг на друга – мне кажется, я так громко не кричала даже на концерте. У моего мужа поразительная способность доводить меня до полного морального истощения. Он любит найти больное место и давить на него, пока не полетит посуда. .
Я стараюсь любить его, изо дня в день выстраиваю внутри эту хрупкую пирамиду, а потом из-за таких ссор все рушится. И мне хочется его убить – за то, что он так жесток со мной. Иногда мне кажется, что это совсем несложно потерять голову, взять нож и…
Мои малышки сейчас крепко спят – ночью им это не удалось, они все слышали. Младшая еще совсем малютка, она ничего не понимает, только глаза делает большие-большие и жадно начинает искать грудь как спасение, чувствует – что-то нехорошее происходит, заедает это теплым молоком, чтобы в животе оно болталось и охраняло. А старшей четыре, она просто натягивает одеяло и слушает все эти крики серьезно и внимательно, и мне кажется, что глаза у нее с каждым таким скандалом становятся все взрослее.
– Ты делаешь это назло мне! Ты просто душишь! Душишь, потому что тебе это нравится.
– Ты в своем уме? Что ты несешь?
Еще чуть-чуть, и я расплачусь.
– Я буду делать так, как считаю нужным. Я уеду на столько, на сколько надо.
Голос резкий, колючий, каждое слово как выстрел.
– Но ты мне нужен здесь, я не справлюсь без тебя!
– Мне все равно, что ты будешь делать.
Нет сил больше спорить, мы кричим уже второй час.
– Хорошо. Господи, мне уже все равно, веришь, нет?.. Поезжай… Оставь мне денег на продукты.
Я всегда сдаюсь первая, у него же батарейка совсем не садится, словно он только заряжается от этих криков.
Демонстративно швырнул вещи в угол спальни и пошел спать на диван.
Мне так и не удалось уснуть. Колотило, когда начинала вспоминать, как сужаются от злости его глаза и как он разрывает грубые слова на слоги, чтобы они были острее и больнее.
Утром на автомате пошла на кухню готовить завтрак. Когда я касаюсь еды, мне становится спокойнее. Я вылепила ровные кружки сырников, заварила крепкий кофе, достала банку с черничным вареньем.
– Сереж, ты будешь завтракать?
Я задала вопрос, но на мужа старалась не смотреть.
– Нет. Поем на работе.
Прошел, шаркая ногами, мимо меня, обдал сквозняком двери.
Ну все, если он не ест мою еду, это плохой знак. Значит, домой в ближайшие дни не вернется. Обычно у него именно в такой последовательности все и происходит.
Я вернулась в спальню, решила еще немного поспать с девчонками.
Меня разбудил звонок – старший брат мужа не поздоровался, просто отчеканил, что ему надо. Как приказ. Видимо, жесткость у них семейная черта. Открыла дверь, забежала в ванну, чтобы он не видел мой заплаканный вид: не хочу, чтобы дошло до родителей. Потом вышла – он роется в карманах, ищет ключи, наверно.
– Егор! Может быть, поешь? Я сырники приготовила, еще теплые.
Никакого ответа, будто меня и нет. Глаза в пол, как обожженный убежал из дома, по дороге чуть не снес дверь.
Мне кажется, он не переносит даже мой запах.
Он
Все началось с того дня, когда он сидел на балконе и пил холодный чай с молоком. На улице начинало потихоньку темнеть, а небо натягивало на себя свою обычную серую простыню. В воздухе летали плюс семнадцать градусов. Лето в Питере разгулялось не на шутку. Позвонил брат и позвал на свадьбу. Они особо не общались: большая разница в возрасте и вообще – разные интересы. Никто никого не напрягал, мать давно оставила попытки совместных ужинов и отдыхов, и это всех устраивало.
Ему стало интересно, кто станет новым членом семьи, и он заглянул в социальные сети, чего не делал очень давно. Посмотрел последние фото брата и увидел ее. Было сразу понятно, что именно эта девушка будет с Сергеем. Он не мог выбрать другую, когда такая была рядом – улыбчивая, с мягкими чертами лица, пышной грудью и бездонными карими глазами. Казалось, они могут вместить в себя целое море. Могут проглотить, потопить. Так и случилось.
Вживую она оказалась еще интереснее. С момента свадьбы он старался избегать ее. Его всегда пугали красивые женщины – он боялся потерять контроль над своими эмоциями, а эта женщина вообще приводила его в ужас. Он старался даже не говорить с ней, но вибрации ее голоса, обращенного к другим, рождали стойкое желание: пусть ее слова звучат для него!
Она
Сегодня у малышки поднялась температура. Я качала ее пухлое тельце и прислушивалась к тому, как она доверчиво дышит. Жар становился все больше, ничего не помогало. Я начала быстро собираться в город, одела старшую, собрала рюкзак с самым необходимым, проверила на всякий случай кошелек перед выходом и с ужасом обнаружила, что нет денег… Кинулась к тумбочке, порылась – нету. Одна. Совершенна одна. В такие моменты почему-то всегда так получалось: все наперекосяк, и мне надо справляться с этим самой. Сил моих больше нет… Я понимала, что это последний человек, к которому можно обратиться, но выхода не было.
– Егор, мне крайне неудобно тебя беспокоить, но у малышки температура, надо срочно в город к врачу, я хотела такси вызвать, а денег совсем нет… Сергей не оставил ничего и уехал на мальчишник в другой город…
– Я буду через полчаса.
– Спасибо огромное!
Спасибо мое никто уже не слышал – в трубке были гудки. Мне показалось, что я разозлила его своим звонком.
Он
Он обедал в офисе: разложил аккуратно по стопкам все документы, запер кабинет, отключил рабочий телефон. Он любил диалог с едой в интимной обстановке. Не успел поднести ко рту первое суши, как раздалось нервное жужжание телефона. Скосил глаза на экран – ее номер. Она даже не была записана у него никак, просто цифры. Было непонятно, как ее назвать. Просто имя? Мало. А что-то большее – непозволительно. Еще долю секунды думал, брать или не брать, потом решил, что не брать – совсем трусость.
Он примчался так быстро, как только мог, вбежал по ступенькам. Перед дверью отдышался, взял себя в руки.
В машине ехали молча, она сзади с детьми, он спереди – натянутый как струна. Все в голове сбилось в кучу. Он только и мог думать о том, что она сидит сзади. «Только не смотри в зеркало заднего вида, только не смотри… Там сидит русалка… Не смотри. И не говори».
К его радости, она и не пробовала заговорить, сидела как-то затравленно на заднем сиденье, прижимая к себе малышку и старшую дочку. Потом грела младшей шапку дыханием, отчего ему почему-то стало жаль ее.
Подъехал к больнице, высадил их, а сам остался ждать. Черт дернул задержать свой взгляд на ней. Он смотрел ей вслед, удивлялся ее худеньким ножкам («И когда они успели так похудеть?»), и в груди что-то щипало.
Она
С малышкой все обошлось. Заехали из больницы в аптеку, купили лекарства, и Егор повез нас домой. На обратном пути я молча смотрела в окно – сотни диалогов проносились в голове: его вопросы, мои ответы. Внезапно подумала, что с мужем я не хотела бы говорить ни о чем – я устала от этих разговоров. Потом почему-то вспомнила маму и детство. Еще подумала, что надо купить продуктов. И посреди этого роя усталых мыслей я услышала его низкий голос:
– О чем ты думаешь?
Я даже вздрогнула. В глубине души я побаивалась Егора и была уверена, что неприятна ему. Вопрос был странный, совсем на него не похожий. Ему должно быть абсолютно все равно, о чем я думаю. К чему тогда вопрос? Я растерялась и сказала, что не знаю. На этом диалог, не начавшись толком, закончился.
Всю дорогу домой я испытывала странное ощущение неловкости.
Он
Он вообще не понял, как это родилось в нем, как вырвалось. Просто в какой-то момент его уволок за собой ее запах – видимо, он посмотрел назад… Наблюдал за тем, как она накручивает прядь волос на палец, глядя на проплывающие мимо деревья.
– О чем ты думаешь? – спросил он и напугался своей несдержанности. Почувствовал, как краснеет правая щека, та, что ближе к ней.
– Не знаю.
И все. У него защемило внутри, кольнуло тонкой иголкой в мягкое : «Не хочет делиться», – с досадой заключил он про себя.